Общая характеристика психики животных

 

Предысторию человеческого сознания составляет, как мы видели, длительный и сложный процесс развития психики жи­вотных.

Если окинуть единым взглядом путь, который проходит это развитие, то отчетливо выступают его основные стадии и ос­новные управляющие им закономерности.

Развитие психики животных происходит в процессе их био­логической эволюции и подчинено общим законам этого про­цесса. Каждая новая ступень психологического развития име­ет в своей основе переход к новым внешним условиям суще­ствования животных и новый шаг в усложнении их физичес­кой организации.

Так, приспособление к более сложной, вещно оформленной среде приводит к дифференциации у животных простейшей нервной системы и специальных органов — органов чувстви­тельности. На этой основе и возникает элементарная сенсорная психика — способность отражения отдельных свойств среды.

В дальнейшем, с переходом животных к наземному образу жизни и вызванным этим шагом развитием коры головного моз­га, возникает психическое отражение животными целостных вещей, возникает перцептивная психика.

Наконец, еще большее усложнение условий существования, приводящее к развитию еще более совершенных органов вос­приятия и действия и еще более совершенного мозга, создает у животных возможность чувственного восприятия ими объек­тивных соотношений вещей в виде предметных «ситуаций».

Мы видим, таким образом, что развитие психики определяет­ся необходимостью приспособления животных к среде и что пси­хическое отражение является функцией соответствующих орга­нов, формирующихся у них в ходе этого приспособления. Нуж­но при этом особенно подчеркнуть, что психическое отражение отнюдь не представляет собой только «чисто субъективное», по­бочное явление, не имеющее реального значения в жизни живот­ных, в их борьбе за существование. Напротив, как мы уже гово­рили, психика возникает и развивается у животных именно по­тому, что иначе они не могли бы ориентироваться в среде.

Итак, развитие жизни приводит к такому изменению физи­ческой организации животных, к возникновению у них таких органов — органов чувств, органов действия и нервной систе­мы, функцией которых является отражение окружающей их действительности. От чего же зависит характер этой функции? Чем она определяется? Почему в одних условиях эта функция выражается, например, в отражении отдельных свойств, а в дру­гих — в отражении целостных вещей?

Мы нашли, что это зависит от объективного строения деятель­ности животных, практически связывающей животное с окружа­ющим его миром. Отвечая изменению условий существования, деятельность животных меняет свое строение, свою, так сказать, «анатомию». Это и создает необходимость такого изменения ор­ганов и их функций, которое приводит к возникновению более высокой формы психического отражения. Коротко мы могли бы выразить это так: каково объективное строение деятельности животного, такова и форма отражения им действительности.

При этом, однако, развитие психического отражения жи­вотными окружающей их внешней среды как бы отстает от развития их деятельности. Так, простейшая деятельность, определяемая объективными связями воздействующих свойств и соотносящая животное со сложной вещно оформленной средой, обусловливает развитие элементарных ощущений, которые отражают лишь отдельные воздействия. Более сложная деятельность позвоночных, определяемая вещными соотноше­ниями, ситуациями, связана с отражением целостных вещей. Наконец, когда на стадии интеллекта в деятельности живот­ных выделяется «фаза подготовления», объективно определя­емая возможностями дальнейшей деятельности самого живот­ного, то форма психики характеризуется отражением вещных соотношений, вещных ситуаций.

Таким образом, развитие форм психического отражения яв­ляется по отношению к развитию строения деятельности жи­вотных как бы сдвинутым на одну ступень вниз, так что между ними никогда не бывает прямого соответствия.

Точнее говоря, это соответствие может существовать лишь как момент, обозначающий собой переход в развитии на сле­дующую, высшую ступень. Уничтожение указанного несоот­ветствия путем возникновения новой формы отражения рас­крывает новые возможности деятельности, которая приобретает еще более высокое строение, в результате чего вновь возникает несоответствие и противоречие между ними, но теперь уже на новом уровне.

Итак, материальную основу сложного процесса развития психики животных составляет формирование «естественных орудий» их деятельности — их органов и присущих этим орга­нам функций. Эволюция органов и соответствующих им функ­ций мозга, происходящая внутри каждой из стадий развития деятельности и психики животных, постепенно подготавлива­ет возможность перехода к новому, более высокому строению их деятельности в целом; возникающее же при этом переходе изменение общего строения деятельности животных, в свою очередь, создает необходимость дальнейшей эволюции отдель­ных органов и функций, которая теперь идет как бы уже в но­вом направлении. Это изменение как бы самого направления развития отдельных функций при переходе к новому строе­нию деятельности и новой форме отражения действительнос­ти обнаруживается очень ясно.

Так, например, на стадии элементарной сенсорной психи­ки функция памяти формируется, с одной стороны, в направле­нии закрепления связей отдельных воздействующих свойств, с другой — как функция закрепления простейших двигательных связей. Эта же функция мозга на стадии перцептивной психики развивается в форме памяти на вещи, а с другой стороны, в фор­ме развития способности к образованию двигательных навы­ков. Наконец, на стадии интеллекта ее эволюция идет еще в одном, новом направлении — в направлении развития памяти на сложные соотношения, на ситуации. Подобные же качествен­ные изменения наблюдаются и в развитии других отдельных функций.

Рассматривая развитие психики животных, мы подчерки­вали прежде всего те различия, которые существуют между ее формами. Теперь нам необходимо выделить то общее, что ха­рактеризует эти различные формы и что делает деятельность животных и их психику качественно отличными от человечес­кой деятельности и от человеческого сознания.

Первое отличие всякой деятельности животных от деятель­ности человека состоит в том, что она является деятельностью инстинктивно-биологической1. Иначе говоря, деятельность жи­вотного может осуществляться лишь по отношению к предме­ту жизненной, биологической потребности или по отношению к воздействующим свойствам, вещам и их соотношениям (си­туациям), которые для животного приобретают смысл того, с чем связано удовлетворение определенной биологической по­требности. Поэтому всякое изменение деятельности животно­го выражает собой изменение фактического воздействия, по­буждающего данную деятельность, а не самого жизненного от­ношения, которое ею осуществляется. Так, например, в обычных опытах с образованием условного рефлекса у животного, ко­нечно, не возникает никакого нового отношения; у него не по­является никакой новой потребности, и если оно отвечает те­перь на условный сигнал, то лишь в силу того, что теперь этот сигнал действует на него так же, как безусловный раздражитель. Если вообще проанализировать любую из многообразных деятельностей животного, то всегда можно установить определенное логическое отношение, которое она осуществляет, и, следо­вательно, найти лежащую в ее основе биологическую потребность.

Итак, деятельность животных всегда остается в пределах инстинктивных, биологических отношений к природе. Это общий закон деятельности животных.

В связи с этим и возможности психического отражения животными окружающей их действительности так же являются принципиально ограниченными. В силу того, что животное вступает во взаимодействие с многообразными, воздействую­щими на него предметами среды, перенося на них свои биоло­гические отношения, они отражаются им лишь теми своими сторонами и свойствами, которые связаны с осуществлением этих отношений.

Так, если в сознании человека, например, фигура треуголь­ника выступает безотносительно к наличному отношению к ней и характеризуется, прежде всего, объективно — количеством углов и т. д., то для животного, способного различать формы, эта фигура выделяется лишь в меру биологического смысла, кото­рый она имеет. При этом форма, выделившаяся для животно­го из ряда других, будет отражаться им неотделимо от соответствующего биологического его отношения. Поэтому если животного не существует инстинктивного отношения к данной вещи или к данному воздействующему свойству и данная вещь не стоит в связи с осуществлением этого отношения, то в этом случае и сама вещь как бы не существует для животного. Оно обнаруживает в своей деятельности безразли­чие к данным воздействиям, которые хотя и могут быть пред­метом его восприятия, однако никогда при этих условиях не становятся им.

Именно этим объясняется ограниченность воспринимаемо­го животными мира узкими рамками их инстинктивных отно­шений. Таким образом, в противоположность человеку у жи­вотных не существует устойчивого объективно-предметного отражения действительности.

Поясним это примером. Так, если у рака-отшельника ото­брать актинию, которую он обычно носит на своей раковине, то при встрече с актинией он водружает ее на раковину. Если же он лишился своей раковины, то он воспринимает актинию как возможную защиту абдоменальной части своего тела, лишен­ной, как известно, панциря, и пытается влезть в нее. Наконец, ли рак голоден, то актиния еще раз меняет для него свой био­логический смысл, и он попросту съедает ее1.

С другой стороны, если для животного всякий предмет окру­жающей действительности всегда выступает неотделимо от его инстинктивной потребности, то понятно, что и само отноше­ние к нему животного никогда не существует для него как тако­вое, само по себе, в отделенности от предмета. Это также со­ставляет противоположность тому, что характеризует сознание человека. Когда человек вступает в то или иное отношение к вещи, то он отличает, с одной стороны, объективный предмет своего отношения, а с другой — само свое отношение к нему. Такого именно разделения и не существует у животных. «...Жи­вотное, — говорит Маркс, — не «относится» ни к чему и вооб­ще не «относится».

Наконец, мы должны отметить и еще одну существенную черту психики животных, качественно отличающую ее от че­ловеческого сознания. Эта черта состоит в том, что отношения животных к себе подобным принципиально таковы же, как и их отношения к другим внешним объектам, т. е. тоже принад­лежат исключительно к кругу их инстинктивных биологичес­ких отношений. Это стоит в связи с тем фактом, что у животных не существует общества. Мы можем наблюдать деятельность нескольких, иногда многих животных вместе, но мы никогда не наблюдаем у них деятельности совместной, совместной в том значении этого слова, в каком мы употребляем его, говоря о деятельности людей. Например, специальные наблюдения над муравьями, перетаскивающими вместе относительно крупный предмет — какую-нибудь веточку или большое насекомое, по­казывают, что общий конечный путь, который проделывает их ноша, является не результатом совместных организованных действий этих животных, но представляет собой результат ме­ханического сложения усилий отдельных муравьев, из кото­рых каждый действует так, как если бы он нес данный предмет самостоятельно. Столь же ясно это видно и у наиболее высо­коорганизованных животных, а именно у человекообразных обезьян. Если сразу перед несколькими обезьянами поставить задачу, требующую положить ящик на ящик, для того чтобы влезть на них и этим способом достать высоко подвешенный банан, то, как показывает наблюдение, каждое из животных действует, не считаясь с другими. Поэтому при таком «совмест­ном» действии нередко возникает борьба за ящики, столкновения и драки между животными, так что в результате «постройка» так и остается невозведенной, несмотря на то, что каждая обезьяна в отдельности умеет, хотя и не очень ловко, нагромождать один ящик на другой и взбираться по ним вверх.

Вопреки этим фактам некоторые авторы считают, что у ряда животных якобы существует разделение труда. При этом ука­зывают обычно на общеизвестные примеры из жизни пчел, му­равьев и других «общественных» животных. В действительно­сти, однако, во всех этих случаях никакого настоящего разделе­ния труда, конечно, не существует, как не существует и самого труда — процесса, по самой природе своей общественного.

Хотя у некоторых животных отдельные особи и выполня­ют в сообществе разные функции, но в основе этого различия функций лежат непосредственно биологические факторы. По­следнее доказывается и строго определенным, фиксированным, характером самих функций (например, «рабочие» пчелы стро­ят соты и прочее, матка откладывает в них яички) и столь же фиксированным характером их смены (например, последова­тельная смена функций у «рабочих» пчел). Более сложный ха­рактер имеет разделение функций в сообществах высших живот­ных, например в стаде обезьян, но и в этом случае оно определя­ется непосредственно биологическими причинами, а отнюдь не теми объективными условиями, которые складываются в раз­витии самой деятельности данного животного сообщества.

Особенности взаимоотношений животных друг с другом определяют собой и особенности их «речи». Как известно, обще­ние животных выражается нередко в том, что одно животное воз­действует на других с помощью звуков голоса. Это и дало осно­вание говорить о речи животных. Указывают, например, на сиг­налы, подаваемые сторожевыми птицами другим птицам стаи.

Имеем ли мы, однако, в этом случае процесс, похожий на речевое общение человека? Некоторое внешнее сходство меж­ду ними, несомненно, существует. Внутренне же эти процессы в корне различны. Человек выражает в своей речи некоторое объективное содержание и отвечает на обращенную к нему речь не просто как на звук, устойчиво связанный с определенным явлением, но именно на отраженную в речи реальность. Со­всем другое мы имеем в случае голосового общения животных. Легко показать, что животное, реагирующее на голос другого животного, отвечает не на то, что объективно отражает данный голосовой сигнал, но отвечает на самый этот сигнал, который приобрел для него определенный биологический смысл.

Так, например, если поймать цыпленка и насильно удержи­вать его, то он начинает биться и пищать; его писк привлекает к себе наседку, которая устремляется по направлению к этому звуку и отвечает на него своеобразным квохтанием. Такое го­лосовое поведение цыпленка и курицы внешне похоже на рече­вое общение. Однако на самом деле этот процесс имеет совер­шенно другую природу. Крик цыпленка является врожденной, инстинктивной (безусловно-рефлекторной) реакцией, при­надлежащей к числу так называемых выразительных движе­ний, которые не указывают и не означают никакого определен­ного предмета, действия или явления; они связаны только с известным состоянием животного, вызываемым воздействием внешних или внутренних раздражителей. В свою очередь, и по­ведение курицы является простым инстинктивным ответом на крик цыпленка, который действует на нее как таковой — как раз­дражитель, вызывающий определенную инстинктивную реак­цию, а не как означающий что-то, т. е. отражающий то или иное явление объективной действительности. В этом можно легко убедиться с помощью следующего эксперимента: если привя­занного цыпленка, который продолжает пищать, мы закроем толстым стеклянным колпаком, заглушающим звуки, то насед­ка, отчетливо видя цыпленка, но, уже не слыша более его кри­ков перестает обнаруживать по отношению к нему какую бы то ни было активность; сам по себе вид бьющегося цыпленка оставляет ее безучастной. Таким образом, курица реагирует не на то, что объективно значит крик цыпленка, в данном случае на опасность, угрожающую цыпленку, но реагирует на звук крика.

Принципиально таким же по своему характеру остается и голосовое поведение даже у наиболее высокоразвитых животных, например, у человекообразных обезьян. Как показывают, например, данные Иеркса и Лернеда, научить человекообраз­ных обезьян настоящей речи невозможно.

Из того факта, что голосовое поведение животных является инстинктивным, однако, не следует, что оно вовсе не связано с психическим отражением ими внешней объективной действи­тельности. Однако, как мы уже говорили, для животных пред­меты окружающей их действительности неотделимы от самого отношения их к этим предметам. Поэтому и выразительное по­ведение животного никогда не относится к самому объективно­му предмету. Это ясно видно из того, что та же самая голосовая реакция животного повторяется им не при одинаковом харак­тере воздействующих предметов, но при одинаковом биологи­ческом смысле данных воздействий для животного, хотя бы воздействующие объективные предметы были при этом совер­шенно различны.

Так, например, у птиц, живущих стаями, существуют специ­фические крики, предупреждающие стаю об опасности. Эти кри­ки воспроизводятся птицей всякий раз, когда она чем-нибудь напугана. При этом, однако, совершенно безразлично, что имен­но воздействует в данном случае на птицу: один и тот же крик сигнализирует и о появлении человека, и о появлении хищного животного, и просто о каком-нибудь необычном шуме. Следо­вательно, эти крики связаны с теми или иными явлениями дей­ствительности не по их объективно сходным признакам, но лишь по сходству инстинктивного отношения к ним животного. Они относятся не к самим предметам действительности, но связаны с теми субъективными состояниями животного, которые воз­никают в связи с этими предметами. Иначе говоря, упомяну­тые нами крики животных лишены устойчивого объективного предметного значения.

Итак, общение животных и по своему содержанию, и по ха­рактеру осуществляющих его конкретных процессов также пол­ностью остается в пределах их инстинктивной деятельности.

Совсем иную форму психики, характеризующуюся совер­шенно другими чертами, представляет собой психика челове­ка — человеческое сознание.

Переход к человеческому сознанию, в основе которого лежит переход к человеческим формам жизни, к человеческой общественной по своей природе трудовой деятельности, свя­зан не только с изменением принципиального строения дея­тельности и возникновением новой формы отражения действи­тельности; психика человека не только освобождается от тех черт, которые общи всем рассмотренным нами стадиям пси­хического развития животных, и не только приобретает каче­ственно новые черты. Главное состоит в том, что с переходом к человеку меняются и сами законы, управляющие развитием психики. Если на всем протяжении животного мира теми об­щими законами, которым подчинялись законы развития пси­хики, были законы биологической эволюции, то с переходом к человеку развитие психики начинает подчиняться законам общественно-исторического развития.<... >

 

 

Н. А. Тих

 

ЗАКОНЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

ВИДА И ИНДИВИДА [3]

 

Взаимоотношения вида и индивида подчиняются определен­ным законам. Их открытие началось вместе с появлением и раз­витием дарвиновской теории эволюции. Начало этому положил сам Дарвин, открыв закон рекапитуляции в процессе эмбриоге­неза и законы изменчивости органов и функций в филогенезе, подтвержденные и развитые далее в работах В. О. Ковалевского.

Так как согласно сказанному выше все, что мы говорим о виде, относится к конкретным индивидам, составляющим вид, и конкретное выражение этих законов осуществляется через индивид. Поэтому, рассматривая развитие индивида как онтогенетический процесс, нельзя игнорировать законы, открытые при изучении филогенетического развития. Так как поведение и психика являются функциями организма, то, очевидно, их развитие должно подчиняться законам изменчивости фун­кций в филогенезе.

Исходя из этих убеждений, мы считаем необходимым в крат­кой форме остановиться на изложении основных законов, в надежде, что они найдут отражение в конкретных исследова­ниях наших психологов.

Закон рекапитуляции. Создавая свою теорию эволюции, Ч. Дарвин в качестве доказательства животного происхождения человека приводил многочисленные данные из эмбрионально­го развития человека и других животных. Сравнивая эмбрио­ны различных видов, Дарвин не только обратил внимание на их сходство между собой (это уже было открыто К. Бэром), но и пришел к выводу, что в эмбриогенезе человека воспроизводят­ся признаки, существовавшие в различные стадии эволюционно­го развития животных. Эти признаки в процессе утробного раз­вития исчезают, и на первый план выступают отличительные особенности человека. Дарвин обратил особое внимание на это явление в качестве одного из доказательств своей теории эво­люции и, в частности, происхождения человека от животных.

Фриц Мюллер развил далее эти наблюдения Дарвина, приво­дя более подробные доказательства повторения филогенетичес­ких ступеней развития в сокращенном и преобразованном виде в эмбриогенезе человека. Дальнейшее довершил Э. Геккель, на­звав это явление «биогенетическим законом», согласно которо­му онтогенез повторяет в краткой и неполной форме филогенез.

Онтогенетическое развитие человека (по Нестурху, 1958 г.) начинается со стадии оплодотворенной женской яйцеклетки, прикрепившейся к стенке матки. Процесс дробления соответ­ствует процессу возникновения в эволюции многоклеточных организмов. В возрасте 5-6 суток у зародыша появляются мезодермические сегменты. С появлением сегментации муску­латуры человеческий зародыш проходит стадию хордовых, от которых он унаследовал спинную струну, первичные конеч­ные зачатки, следы хвостовой кишки. В возрасте нескольких недель зародыши всех млекопитающих, в том числе и челове­ка, обнаруживают ряд признаков, присущих рыбам. Сюда от­носится образование жаберных борозд по бокам шейного и головного отделов, двухкамерное сердце, хвостовая артерия, структура кровеносных сосудов аорты, шесть дуг которой подходят к жаберным дужкам. Общая форма зародыша в этот переход напоминает форму тела рыбы. Описывая воспроизведе­ние признаков рыб в эмбриогенезе человека, Дарвин вместе с тем указывает на то, что эти признаки в некоторых случаях на­ходят отражение в атавизмах, таких, например, как шейные фистулы, сообщающиеся с глоткой. Все эти данные убеди­тельно свидетельствуют о двух важных фактах: во-первых, о том, что в родословной человека существовала стадия рыб, во-вторых, что отдельные признаки этих животных воспроизво­дятся в онтогенезе человека.

Прямое отношение к древним формам животных имеют та­кие органы, как эпифиз и гипофиз. Первый имеет прямое от­ношение к теменному глазу круглоротых и некоторых рыб, вто­рой связан с ротовой частью и жаберной системой. Передняя часть гипофиза является производной выступа первичной ро­товой полости.

От стадии земноводных в эмбриогенезе человека повторя­ются такие признаки, как плавательные перепонки на кисти и стопе, сохраняющиеся в виде рудиментов, более или менее вы­раженных, и у взрослых людей, и у обезьян. К числу призна­ков, полученных человеком от земноводных, относятся также сухожильные перетяжки мышц живота, седалищная артерия, остаток мигательной перепонки в виде полулунной складки или слезного мясца во внутреннем углу глаза. В эмбриональ­ном периоде в обонятельном отделе человека формируется якобсонов орган, который развивается к пятому месяцу и исчезает к концу утробного периода. Его можно встретить в качестве атавизма у взрослых.

От рептилий человек получил в наследство также ряд призна­ков. Сюда относятся слуховые косточки — молоточек и наковаль­ня, образовавшиеся из меккелева хряща, который у рептилий, претерпев окостенение, превратился в сложное соединение между верхней челюстью и черепом. (Третья слуховая косточка - стремечко - возникла из подъязычной жаберной дуги.)

Признаки пресмыкающихся проявляются в эмбриональном периоде человека в таких особенностях, как примитивное строение мозга и способ причленения конечностей. Расположение плод на теле рептилии отразилось на расположении волос у плода человека.

Как наследие древних млекопитающих, в эмбриогенезе че­ловека воспроизводится примитивное строение головного моз­га, напоминающее строение мозга современных низших мле­копитающих. Очень выразительным является воспроизведение в эмбриогенезе волосяного покрова, покрывающего все тело плода в виде густого короткого пушка, исчезающего к концу ут­робного существования. У шестинедельного зародыша на млеч­ной линии развивается несколько пар молочных желез, из ко­торых к моменту рождения остается одна пара. Последнее нам кажется одним из самых ярких доказательств правильности биогенетического закона. На мягком нёбе ротовой полости обра­зуются валики, которые есть у обезьян и некоторых других млекопитающих, но которых нет у взрослых людей. В период от полутора до трех месяцев у человеческого плода существует хвостовой придаток в составе 8-9 позвонков, исчезающий к кон­цу этого периода. Все эти признаки можно встретить в виде ру­диментов и атавизмов в постнатальном периоде, как это было показано Дарвином. К числу атавизмов, приводимых Дарвином в качестве доказательства родства человека с обезьянами, от­носится «ухо макака» — с выраженным заостренным незаверну­тым краем.

Атавизмы можно рассматривать как результат нарушения обратного развития признаков, которые появляются в эмбрио­генезе в силу биогенетического закона и которые должны при нормальном развитии исчезнуть к моменту рождения. Нам ка­жутся очень убедительными и данные о развитии мозга в про­цессе эмбриогенеза. Как показали многочисленные исследова­ния зарубежных и отечественных исследователей, в этом про­цессе происходит борьба более древних и более молодых форм. В частности, в работах Л. Я. Пинеса было доказано, что в моз­ге эмбриона и плода развиваются такие образования, которые с 3-9 месяцев постепенно исчезают и у взрослых людей не встре­чаются. Среди них отмечаются такие, которые характерны для мозга взрослых животных. Этими фактами доказывается про­явление биогенетического закона и в такой высшей системе организма, каким является мозг.

Как известно, в процессах рекапитуляции признаков про­шлых поколении не наблюдается правильной последователь­ности: в ряде случаев более новые признаки появляются ранее более древних. Это обстоятельство послужило в качестве глав­ного доказательства против закона рекапитуляции. Нам кажет­ся, что в этом случае следует не отвергать бесспорные факты, а попытаться найти объяснения исключениям из общего прави­ла. С нашей точки зрения, причину неравномерности, в неко­торых случаях фрагментарности, рекапитуляции отдельных ор­ганов и систем можно объяснить исходя из неравномерности, непрямолинейности самого эволюционного процесса. Наруше­ния последовательности процесса рекапитуляции можно по­нять, если принять во внимание возможность различных типов развития отдельных систем. Мы выделяем по крайней мере три таких возможных типа развития: 1) прямое развитие от более древних к более новым структурам через последовательное про­хождение промежуточных фаз; 2) прямое и обратное развитие древних структур, причем в ходе обратного развития возмож­ны нарушения, что приводит к сохранению атавистических при­знаков; 3) развитие генетически молодых структур из более примитивных с пропуском промежуточных фаз. Приматы и особенно человек сохранили черты более древних примитив­ных структур по сравнению с остальными млекопитающими. В частности, развитие руки оказалось возможным благодаря сохранению у предков приматов и у самих приматов типа строе­ния передних конечностей земноводных, в то время как у боль­шинства других млекопитающих эти конечности претерпели существенные изменения в процессе эволюции. Такие структу­ры проходят в эмбриогенезе своеобразный «укороченный» путь развития, и потому они могут появляться в эмбриональном раз­витии раньше более древних признаков. Следовательно, нельзя ожидать, чтобы в эмбриогенезе с точностью воспроизводился весь последовательный путь филогенеза, поскольку сам этот путь в эволюции может быть весьма различным в смысле по­следовательности появления новых признаков. К этому следу­ет добавить, что теория фил-эмбриогенеза А. Н. Северцова, до­пускающая появление новых признаков вида на различных стадиях индивида, делает возможным смещения в последова­тельности проявления более ранних или более поздних фило­генетических признаков.<...>

Однако остается очевидной необходимость выяснения про­исхождения врожденных форм поведения человека, и в этом плане использование закона рекапитуляции имеет самое су­щественное значение.

Закон филогенетической акцелерации. А. П. Павлов обра­тил внимание на явление, которое в некотором смысле пред­ставляет собой противоположность по сравнению с законом рекапитуляции. В раннем онтогенезе могут появляться такие признаки, которые исчезают с возрастом. Но, прослеживая эво­люцию этих организмов (некоторых аммонитов), А. П. Павлов обнаружил, что эти временные признаки не только повторяют­ся из поколения в поколение, но имеют тенденцию отодвигать­ся к более поздним периодам онтогенеза и в конечном итоге превращаются в постоянный признак вида. Это явление было названо А. П. Павловым законом филогенетической акцелера­ции, а признаки он назвал профетическими или пророчески­ми, применяя этот термин полностью в материалистическом духе, в отличие от телеологического толкования его впослед­ствии учеными идеалистических направлений. Дальнейшие наблюдения отечественных и зарубежных ученых подтвердили наблюдения А. П. Павлова. В. И. Бодылевский (по Л. Ш. Дави­ташвили) высказал мнение, что появление новых признаков в раннем онтогенезе связано с большей чувствительностью моло­дых организмов к воздействиям внешней среды. Если этот при­знак оказывается в какой-то степени полезным организму, то он не исчезает с возрастом, а удерживается и приобретает постоян­ство. Нам кажется, что закон филогенетической акцелерации целесообразно использовать в сравнительных исследованиях раннего онтогенеза приматов и специально — человека с целью обнаружить в периоде раннего детства признаки, которые име­ют тенденцию к закреплению, а может быть, и нуждаются в спе­циальных методах их удерживания, что, вероятно, возможно в отношении не морфологических, а психических свойств.

Как хорошо известно, раннее детство характеризуется не­которыми свойствами, исчезающими у взрослых, например, спо­собностью быстрого усвоения языка, исчезающей с возрастом человека. Является ли это свойство присущим определенной стадии развития, или можно надеяться, что оно будет сохра­няться в дальнейшем у взрослых? И есть ли какие-нибудь спо­собы так поставить воспитание ребенка, чтобы это свойство со­хранялось у взрослых, т. е. ускорить процесс акцелерации? Этот и другие вопросы можно ставить, используя закон филогенетической акцелерации А. П. Павлова.

Законы филогенетической изменчивости органов и функ­ций. Как указывается в истории палеонтологии (А. А. Борисяк, А. Д. Некрасов, особенно Л. Ш. Давиташвили), в трудах Ч. Дарвина содержится большой материал относительно из­менчивости органов в филогенезе. В главе VI книги «Проис­хождение видов» Дарвин намечает «способы перехода» от од­ного органа к другому в процессе приспособления к изменив­шейся среде. Исходным положением для Дарвина является представление о ведущей роли функции в развитии и измене­нии органа в соответствии с требованиями среды. По Дарви­ну, эта перестройка возможна в связи с тем, что орган обла­дает не одной какой-нибудь функцией, а несколькими, из ко­торых одна является основной, другие — второстепенными. Наибольшие возможности возникают у мультифункционального органа, развитие которого может идти либо в направле­нии расширения функций, либо сужения в результате усиления или ослабления основной или второстепенных функций. Если второстепенная функция в новых условиях приобретает глав­ное значение и ее развитие ведет к ослаблению главной функ­ции, то происходит смена функции, как это показал Дарвин на примере изменения функций органов перемещения в простран­стве. В некоторых случаях какая-нибудь функция начинает вы­полняться другим органом и полностью утрачивается перво­начальным органом. Это явление впоследствии было названо А. Н. Северцовым субституцией функции. Дарвин не присваи­вал открытым им законам специальных терминов, а лишь подробно описал их и иллюстрировал соответствующими при­мерами.

Вслед за Дарвином те же закономерности были обнаружены его горячим последователем В. О. Ковалевским при изучении палеонтологии копытных. Прослеживая шаг за шагом эволю­цию некоторых видов копытных, В. О. Ковалевский обнаружил постепенное изменение строения конечностей под влиянием из­меняющейся функции, согласно тем же законам, которые были Установлены Дарвином. Однако и он не употреблял специальных терминов для классификации этих законов. Впоследствии эти и иные законы изменчивости органов и функций были вновь описаны другими авторами (А. Дорн, Л. Плате, Н. Клейненберг и т. д.), присвоившими им специальные наименования. Класси­фикация этих законов сделана А. Н. Северцовым (1939 г.), но без упоминания имен Дарвина и Ковалевского (А. А. Борисяк, Л. Ш. Давиташвили и др.).

С тех пор в палеонтологии и сравнительной морфологии появилось огромное количество новых терминов, обозначаю­щих различного рода общие и частные закономерности эволю­ции, многие из которых либо не отвечают объективной реаль­ности, либо истолковываются в идеалистическом духе, про­тиворечащем материалистическому направлению Дарвина и Ковалевского (например, закон ускорения, открытый Дарвином и получивший название акцелерации у Копа и Гайэта).

Разумеется, в нашу задачу не может входить рассмотрение всех этих законов, истинных или ложных, — этим занимаются палеонтология и сравнительная морфология. Нашей же целью является обратить внимание психологов на возможность при­менения основных законов эволюции к такой функции орга­низма, как высшая нервная деятельность и психика и не толь­ко в плане филогенетического, но и онтогенетического разви­тия. В этом отношении изучение раннего детства должно дать наиболее богатый материал.

Закон адаптивной радиации и развитие индивидуальных вариаций. Изучая изменчивость признаков и процесс видооб­разования, В. О. Ковалевский установил, что в их основе ле­жит радиальное расселение вида и приспособление отдельных его групп к различным условиям обитания. В результате адап­тивной радиации возникают новые признаки, образуются но­вые виды. В конечном итоге возникло огромное богатство — около 5000 — видов. Но чем выше организация вида, тем боль­ше изменчивость идет не за счет морфологических, а за счет функциональных изменений индивидов, все большую роль начинает играть психика (А. Н. Северцов). Вместе с тем коли­чество видов в процессе эволюции от низших к высшим посте­пенно уменьшается; у обезьян насчитывается несколько сотен видов, а на стадии человека остался один единственный вид. Адаптивная радиация постепенно сменяется индивидуальной вариацией, индивидуальной изменчивостью. Уже у обезьян она чрезвычайно велика, а у человека практически безгранична.

Если принять во внимание лишь биологические свойства че­ловеческого индивида — пол, конституцию, тип нервной сис­темы, врожденные задатки, то комбинация только этих свойств дает около 600 вариаций. К этому добавляются в дальнейшем характер, способности, склонности и интересы, трудоспособ­ность и еще более сложные черты, относящиеся собственно к личности — убеждения, мировоззрение, отношение к окружа­ющим и т. д. Очевидно, задача зоологов, занимающи

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: