 |
Отчаянный театр Гришковца. Ветхий завет Рассказчика.
|
|
|
|
10 августа 2020 года
«Мне ни к чему одические рати И прелесть элегических затей. По мне, в стихах все быть должно некстати, Не так, как у людей…» Анна Ахматова
«Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть…» Николай Гумилев
«У каждого счастливого человека есть его собственный театр…» Кирилл П. Гопиус
С детства я с сомнением и даже каким-то недоверием смотрел на большие тексты. Ну… то есть, толстые книги. Погружаться в них мне казалось таким же опасным занятием, как переплывать широкую реку, особенно, если ты плавать не умеешь. Шансов на счастливый конец не много. Плавать я не умел. Поэтому я толстые книги и длинные тексты старательно обходил стороной… от греха. Эталон такой непроходимой бездны, к которой даже близко подходить не рекомендуется, стоял у нас на книжной полке среди собраний сочинений различных авторов, в том числе Толстого Льва Николаевича. Эталоном этим были четыре тома «Войны и мира».
Я как-то на хулиганском кураже раскрыл первый том и тут же был наказан за свое безрассудство. Несколько первых страниц были написаны на чистом французском языке. В испуге я захлопнул книжку, поставил на полку на место, озираясь по сторонам. Если бы был к тому моменту крещенным, обязательно перекрестился бы с «чур меня». И забыл о существовании этого произведения на долгих сорок лет. Никакое нахождение этого романа в обязательной школьной программе не могло меня заставить хоть как-то начать его изучать, хотя бы по тем отрывкам, которые печатались в хрестоматии по литературе. Я бежал от этого массива, как черт от ладана.
|
|
|
То все присказка, да не сказка…
О книге Евгения Гришковца «Театр отчаяния. Отчаянный театр» я узнал от своего друга. Это был солнечный майский день два года назад. Я был на какой-то бизнес конференции, когда он позвонил и захлебываясь (что за ним раньше не наблюдалось, учитывая его корейские корни) стал рассказывать о спектакле, который он вчера посмотрел и книге, которую этот спектакль как бы промоутирует. Из его восторженного сообщения я понял, что мне, как сторителлеру, просто необходимо ознакомиться, как со спектаклем, так и с книгой. Я пообещал и забыл думать об этом. Проблем и дел своих хватало.
А друг не забыл. И в конце года просто пригласил меня на этот спектакль. Я понял, что нужно сделать ответный подарок, а лучший подарок - книга. Тем более тут так все связано. Я зашел в магазин «Москва», чтобы хотя бы посмотреть, что это за книга такая. Друг мне говорил, что она достаточно объемная, но, тут объема было через край. Я снова по-детски испугался и поэтому сразу покупать не стал, хотя она продавалась вместе с автографом автора. Когда страх прошел, я снова пришел в магазин, но экземпляры с автографом закончились. Возникла мысль взять автограф непосредственно у автора.
Друг обрадовался подарку. Спектакль был чудесен, сейчас не о нем. После него я поднялся к Евгению Валерьевичу и поставил заветный автограф, поблагодарив за очередной праздник историй. Передал уже полноценный подарок другу со словами, мол «прочтешь, дашь мне». Хотя, положа руку на сердце, я не был уверен, что у меня хватит мужества осилить этот труд, несмотря на всю мою любовь к автору. На том и забыли об этом на полтора года. Иногда я подкалывал друга: «Подарок-то мой прочел? » Будучи уверенным, что он к нему и не притрагивался. А значит, и до меня очередь дойдет не скоро. «На нет, и стыда нет…»
|
|
|
И то все присказка, да не сказка…
А вот прошли эти полтора года, в которые как-то сам собой включился пресловутый карантин и изоляция, когда никто ни с кем в живую видеться не мог. Я с удовольствием посещал в сети обеды и ужины, которые от тоски по общению со зрителями давал Евгений Гришковец. Каждый раз это было отдохновение. Тебе казалось, что уж следующую встречу можно будет пропустить. Но наступало объявленное время, и я прилипал к экрану, не разу не выпив виртуально с любимым автором, но каждый раз деля с ним трапезу. Однако, все хорошее заканчивается (это я не про карантин, а про «обеды и ужины»).
Вернулось время живого общения. Мы должны были встретиться с другом по накопившимся делам. И вот он приходит ко мне на встречу со свертком. «Я, говорит, прочел твой подарок. Но, давать тебе его не хочу, потому что ты его всего перечеркаешь, как это ты любишь. А мне он стал дорог. Я за время карантина читал его исключительно в туалете. И прочел его там от начала и до конца… Поэтому я решил подарить тебе другой экземпляр. Получи…» Он достал новенькую книжечку, попросил у меня ручку и подписал вместо автора: «Дорогому Кирилл Палычу с пожеланием найти в этой книги и часть своей Истории! » Ну, что тут скажешь. Пути для отступления мне не оставили.
Я привез книгу домой. Положил на видном месте. И стал ждать. Ждать пришлось не долго. Чуть больше недели. Находясь в состоянии тягостного похмелья, когда ничего нет мучительнее собственных мыслей, я решил «забить» их чужими, но изначально «лояльными». Достал этот увесистый том и начал: «Не знаю, как это бывает вообще и у других людей, случается ли такое с каждым… Не знаю, потому что я живу свою, и только свою, жизнь, но со мной это было…» И впереди 908 страниц большого формата. «Работа, требующая самоотречения».
Так начинается сказка…
Забегая вперед, скажу, что я очень рекомендовал бы это… этот… эту… в общем то, что написал Евгений Валерьевич всем, кто, либо уже занимается творчеством, либо тем, кто только собирается им заниматься. Последних она может уберечь от этого сомнительного занятия. И боже упаси вам отнестись к этой книге, как к инструкции по созданию театра или вообще любого «собственного дела на всю жизнь». Даже не вздумайте повторять все описываемое Гришковцом в домашних условиях. Провал и непоправимые последствия гарантированы. А еще, скорее всего, могут пострадать ваши родные и близкие.
|
|
|
То, что что-то получалось или не получалось у автора, касалось конкретно его в конкретное время в конкретных обстоятельствах. Повторить «дословно», все что вы прочитаете, не сможет никто на свете… NEVERMORE!
Зато в этой книге очень много полезных состояний. Состояний преодоления. Преодоления страха. Страха смерти… Принимая во внимание то, что страх любой потери – производная от страха смерти. Вот этого черпайте в книге почти на тысяча страницах полными пригоршнями. Потерь и приобретений в ней множество. В какой-то момент понимаешь, что уже сложно как-то одно от другого отличить. Или понять, где заканчивается одно и начинается другое. И наоборот. … «И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога. И, значит, остались только иллюзия и дорога…» И осознание этого Пути.
Только прочитав последнюю страницу, я понял, что это величайший труд. Своего рода «Ветхий завет» Театра, равного одному человеку. Рассказчику. Труд, подробно описывающий что было «до» основного СО-БЫТИЯ. Труд, подтверждающий, что скрупулезное описание процесса важная часть самого этого процесса. Важность этого описания в том, что оно дает любому желающему увидеть себя и свой Путь. В этом магия таких описаний. Они начинаются без какого-то саспенса или других драматургических приемов. И поэтому на первых шагах прочтения требуют от читателя определенного труда по «преодолению текста». Он и написан языком, не похожим на то, как были написаны все книги Гришковца до этого. И в этом тоже есть сложность прочтения. Поначалу. Но на обложке ведь огромными буквами написано «Мемуарный роман». А значит, и язык немного отдает протоколом. Но, чем глубже ты погружаешься в чтение, тем меньше ты обращаешь внимание на литературу и больше вовлекаешься в описываемую жизнь. Становишься, если не соучастником, то уж свидетелем, во сяком случае. Чтобы потом, при необходимости подтвердить, что так все и было на самом деле.
|
|
|
Первые главы я читал, потому что «надо». Это не значит, что я не получал удовольствия или не находил чего-то, что можно было «взять на заметку» или не отмечал какие-то особо удавшиеся сюжетные куски. Но, первое серьезное потрясение меня настигло ровно посередине книги, где описывался фестиваль в Челябинске (я специально не расширяю контекст, стараюсь писать эти слова так, чтобы и прочитавшие, и не успевшие прочитать «поняли меня»). Эпизод с импровизацией «Не хочу просыпаться». Когда в процессе пантомимы одинокого неизвестного артиста явилась фраза, которая прекрасно известна исследователям и просто любителям творчества Евгения Гришковца: «Мама… мама… у нас сегодня первых двух уроков нет…»
Фраза, которая доведет и автора, и читателя до конца романа к рождению Театра, равного одному человеку. Рассказчику. Фраза, которая, как воспоминание какого-то общечеловеческого, «родового» опыта озарит сиюминутную мысль одного или многих и снова скроется в пучину прожитого, чтобы через какое-то время вновь всплыть поднимаемое на поверхность вспоминаемого эмоциональной памятью. При всем моем словесном сумбуре, который вы сейчас читаете, в романе все воссоздано с кинематографической точностью. Я буквально все это видел до самой последней мелочи. До кадра. Было во всем этом что-то готическое, средневековое. Темнота, подвал, люди в черном… И сама фраза воспринималась, как заклинание. Не меньше. Это был какой-то шифр.
Я хотел поскорее дочитать главу до конца, чтобы отложить книгу и пережить это заново. Сделать это было не так-то просто. До конца главы читателя ждали разбор спектакля жюри во главе с Ильей Рутбергом и разрыв главного героя с его единомышленником. А это вообще все обо мне «до точек, запятых и пауз». Пусть разные обстоятельства, мизансцены, диалоги и масштабы. Но переживания… (эмоциональные вовлечения, проживания заново и переход через смерть) были абсолютно моими.
Так же как в конце следующей главы, после всей Берлинской одиссеи героя, он приезжает в Крым к родителям, отдыхает там. И вдруг в один из августовских дней, когда до возвращения домой еще долго, он от какой-то плачущей девочки узнает, что погиб Виктор Цой…
|
|
|
…Мы ехали с еще одним моим другом в поезде Таллинн – Ленинград, покинув в Таллинне того общего друга, который подарил мне эту книгу. Это было странное путешествие Москва – Таллинн – Ленинград – Москва, которое одно может быть описано сотнями листов, хотя в каждом городе мы задерживались не больше, чем на сутки. Нам было чуть больше двадцати. Мы все вмести играли музыку. И вот подъезжая к промозглому, уже зараженному осенним дождиком Ленинграду, мы узнали от какого-то хиппи, что Цой погиб. …Это был самый конец главы и мне ничто не мешало отложить книгу и всю ночь провспоминать 90-й год… О… это были воспоминания. Сну места не осталось.
Я уже говорил, что книга мне была подарена со словами: «Я прочел твой подарок. Но, давать тебе его не хочу, потому что ты его всего перечеркаешь, как это ты любишь. А мне он стал дорог. Я за время карантина читал его исключительно в туалете. И прочел его там от начала и до конца… Поэтому я решил подарить тебе другой экземпляр. Получи…» Это как-то меня в определенном смысле запрограммировало. Охочий почеркать в книжке ручкой или карандашом, подчеркивая понравившиеся места, дописывая что-то на полях, тут я не брал в руки ни ручки, ни карандаша… но, до 700-ой страницы. Автор начинает рассказывать о новом спектакле, в котором он соединяет личные истории отдельного человека и всемирную историю человечества. Не заинтересоваться и не оставить «заметку на полях» я не мог. Ручку я все-таки достал. Открытие ждало меня абзацем ниже: «Название спектакля «Титаник»…»
В каком году уже не помню. Но, теперь уж очень давно. Тот же друг позвал меня на спектакль Гришковца, в котором сам Гришковец не играл. Предприятие представлялось мне сомнительным, но отказываться я не собирался. Кроме друга и меня на спектакль шли его сестра с мужем. Причем все они сидели где-то на балконе, а я один в партере с краешка, у входной двери (это важно). Надо сказать, что в тот день я позволял себе «лишнее» с самого утра, поэтому к вечеру был в определенной кондиции. Я был еще адекватен, но весьма нетрезв. Мы встретились. Посидели перед спектаклем в кафе театра (это было в ТЦ на Страстном). После второго звонка пошли занимать свои места.
Я уселся в партере с краешка у входной двери уверенный в себе мужчина, немного расстроенный тем, что самого Гришковца мы сегодня не увидим. Свет погас. У меня с собой была фляжка, которой я немедленно, но очень скрытно и интеллигентно воспользовался. На сцену вышел артист Михаил Полицеймако и что-то начал говорить… Ну очень смешно… Поэтому я, не нарушая особых норм приличия, смеялся, правда… ну очень громко. Я не помню, как долго это продолжалось, но по какой-то загадочной причине мне перестало хотеться смеяться, а захотелось в туалет. Каковое желание я немедленно и решил осуществить. Напомню, что сидел я рядом с дверью и особых неудобств мой выход доставить не должен был… как мне казалось. Я дошел до туалета. Справил нужду. Может даже еще отхлебнул от фляжки по дороге в зал. Дойти до которого мне так и не удалось. Ко мне подошел одетый в костюм охранник и очень вежливо сказал: «Молодой человек, по-моему, вам лучше туда…» и указал на выход. А я по какой-то удивительной причине не стал с ним спорить. И вышел. Так содержание спектакля «Титаник» осталось для меня на долгие годы тайной за семью печатями. До вчерашнего дня. Я нашел его на ЮТюбе и посмотрел от начала до конца. Очень хорошо, что так все получилось. «Титаник» стал важной гиперсылкой «Отчаянного театра».
Но, ручка была уже использовано, а значит, остальные двести страниц не избежали участи быть откорректированными мной. Чернил я не жалел. Тем более, что именно на этих двухстах страницах готовился к рождению Театр, равный одному человеку. Рассказчику. Практически был на сносях. Лично для меня все самое важное в этой книге сконцентрировалось именно на этих страницах. Здесь началось самое парадоксальное чтение. Одновременно с глубоким погружением и легкомысленно поверхностное. Одновременно хотелось поскорее дочитать до конца и никогда не закончить это чтение.
Я уберегу себя от соблазна приводить тут какие-то цитаты с этих двухсот страниц. Потому что, наверняка, то, что я подчеркивал там, важным окажется лишь для меня. Хотя слова будут не мои. Отмечу что вообще последние три главы, точнее разные отрывки из них спокойно могли бы попасть, как в учебники по созданию бизнеса и бизнес руководству, как в руководства по коммуникациям, так и в труды по природе и философии творчества. Не считая мелких методичек по смене места жительства.
Для меня, это книжка про меня. И делайте со мной, что хотите… Это возможность еще раз вспомнить, как я пришел к тому, что сегодня имею, а чего не имею. Как удивительно непредсказуемо в юности, но абсолютно закономерно после пятидесяти был пройден этот Путь и совершено на нем то, что было совершено и не быть совершенным не имело никакого шанса. Это как Колумб. Он ведь бредил по Индии и Японии. Он замучил все европейские королевские дворы, соблазняя золотом тех стран. В результате приплыл совсем не туда. Открыл совершенно не то, что хотел. Вернулся домой, чтобы еще раз сплавать на эту диковинную, не понятно откуда взявшуюся, землю. И в общем-то остался доволен. Могло ли быть по-другому? NEVER…
А Гришковец… Тронулся умом на пантомиме. Через столько всего прошел, следуя за этой своей мечтой. Не буду пересказывать здесь всю книгу. А в итоге пришел к представлению историй в том или ином виде. И лучше него это в России не делает никто. Я думаю и в мире он был бы в тройке, причем, не обязательно третьим (просто я не очень тут компетентен в чужой языковой среде).
Так и я… И никак по-другому……………………………………………….. ……………………………………………………………………………………………….
Вот и сказке конец…
Спасибо, Евгений Валерьевич, за ваш огромный текст!
Спасибо, друг, за него же!
СпасиБог!
|
|
|
