 |
Шведские садовые мастера в Санкт-Петербурге 1 страница
|
|
|
|
Шведам, возможно, принадлежит особая роль в формировании культурного ландшафта Санкт-Петербурга, но эту роль еще предстоит исследовать.
По историческим картам и немногочисленным публикациям последнего времени на русском языке известно, что еще в середине XVII века на берегах реки Охты в районе города Ниеншанц, который был центром приневских шведских территорий, существовали огороды и Королевский сад[64]. Кроме того в дельте Невы располагались усадьбы шведской знати, на месте одной из которых в устье Фонтанки Усадисса или Усадисс Хоф, принадлежавшей семье фон Коноу и имевшей сад, Петр позднее в 1704 г. устраивает свою летнюю резиденцию[65]. Все это свидетельствует о том, что и до существования Петербурга как садоводство, так и садовое искусство уже было представлено на невских берегах. Вопрос насколько это могло в дальнейшем повлиять на развитие искусства садов в новой российской столице остается открытым, так как до настоящего времени мы не располагаем об этом какими-либо подробными историческими материалами.
В дальнейшем довольно своеобразные российско-шведские связи в области садово-паркового искусства формировались в двух направлениях. Ряд шведских специалистов попал в Россию в качестве пленных в результате побед русских войск в первой четверти XVIII века, другие приехали в Петербург для работы у Петра Великого по контрактам. Были и другие косвенные контакты, в области науки и культуры, которые также могли оказывать определенное влияние на развитие русского садово-паркового искусства.
Так в 1765 г. Медицинская коллегия назначает заведовать Медицинским садом (бывшим Аптекарским огородом) в Петербурге ученика Карла Линнея, шведского ботаника Иогана Фалька[66]. Его соученик по Упсальскому университету Иоган Готлиб Георги, которого Фальк пригласил в Петербург, составил подробное описание города и его многочисленных садов[67]. Русское издание этого труда вышло в 1794 г.
|
|
|
Одно из первых свидетельств об участии шведов в благоустройстве новой российской столицы принадлежит Фридриху-Вельгельму Берхгольцу, прибывшему в Петербург в 1721 г. Главная магистраль города Невский проспект произвела на него сильное впечатление: «С самого начала мы въехали в длинную и широкую аллею, вымощенную камнем, и по справедливости, названную проспектом, потому что конца ей почти не видно. Она проложена только за несколько лет и исключительно руками пленных шведов. Несмотря на то, что деревья, посаженные по обеим её сторонам в три или четыре ряда, ещё не велики, она необыкновенно красива по своему огромному протяжению и чистоте, в которой её содержат (пленные шведы должны каждую субботу чистить её) и делает чудесный вид, какого я нигде не встречал»[68].
Сохранилось несколько документов связанных с непосредственным желанием Петра Великого пригласить в Петербург шведских специалистов, о которых упоминает И. И. Голиков в своих записках, «касающихся до садов»: «о найме в Швеции огородника» и о записке Ягужинскому «о садовнике упсальском»[69]. В первом документе, дошедшем до нас в копии и не датированном, царь пишет: «Понеже климат шведской и здешний один, то горазд и зело нужно доброго огородника нам, который потщится нанять, а жалованья от полутораста до трехсот, а буде невозможно за сию цену, то хотя до четырехсот... »[70]
Сегодня нам известны лишь несколько имен шведских садовых мастеров, которые работали в Санкт-Петербурге и его окрестностях в XVIII-XIX веках. Среди них:
- Грац Христофор (Gratz Christopher)*, уроженец Стокгольма, бывший ординарец генерал-майора А. Лагеркрона, взят в плен под Полтавой[71]. С 1709 по 1728 гг. служил при садах и оранжереях у А. Д. Меншикова[72]. В апреле 1717 г. числился садовым учеником и получал провиант как холостой[73]. Один из исследователей предполагает, что именно он вместе с ораниенбаумским садовым мастером Вицволом является создателем Нижнего сада у Меншиковского дворца[74]. После отставки светлейшего князя по 18 августа 1728 г. Грац состоял садовником в ведомстве Канцелярии от строений при саде в Ораниенбауме «верно и честно»[75]. По ведомости капитана Синявина он получал оплату в тридцать рублей, а также три четверти муки ржаной, один четверик круп, полпуда и двадцать четыре фунта соли[76].
|
|
|
19 июня по указу его императорского величества и по определению Канцелярии от строений на место «иноземца» Христофора Граца велено быть садовнику Степану Козмяну[77].
22 июня все материалы, которые находились у Граца капитан Синявин принял по описи и передал русскому садовнику. В промемории, с которой швед был отправлен в дворцовую канцелярию, указывалось, что «в нем Граце в Аранимбоме нужды не имеется»[78].
18 августа 1728 г. Грац был уволен из службы его императорского величества и канцелярии от строений и отпущен в своё отечество. «Абшит» был им получен 31 августа 1728 г.
- Уделфельт Олаф (Oloff Udelfeltt ) , шведский садовый мастер. По указу Петра великого в 1722 году был нанят на службу российским резидентом в Стокгольме Бестужевым и отправлен на галере с поручиком Киселевым в Петербург[79]. По распоряжению Канцелярии от строений «оный садовый мастер отослан для определения к садовым делам в Стрелину с указом к комиссару Басманову»[80]. При Уделфельте был переводчик из шведских арестантов Эрик Дал. Для садового мастера, который не знал русского языка, это было насущной необходимостью. Поэтому, когда Далу задержали жалованье, Уделфельт хлопотал за него. Он писал о переводчике в своем доношении: «занять ему не у кого, понеже занимал он у меня и у прочих многих, а заплатить ему нечем... а мне никоим образом без доброго толмача пробыть невозможно»[81]. 10 мая 1723 г. Олафа Уделфельта вместе с четырьмя русскими садовниками отправляют в Дубки[82]. В Дальних и Ближних Дубках по приезду он занимается садовыми работами и посадкой каштанов[83]. Уже в июле садовый мастер привозит салат и редьку из Дубков в дом их величеств, на следующий год - огородные овощи, а в 1725 г. - фрукты[84].
|
|
|
Олаф Уделфельт считался знающим специалистом и поэтому его вместе с садовыми мастерами Яном Росеном из Летнего сада и Леонардом фон Хернихфелтом из Петергофа в 1723 г. вызывали в Стрельню на «консилию» в связи с массовой гибелью деревьев в Нижним саду[85].
Осенью того же года Уделфельт докладывал в Канцелярию о строении о желании выписать в Дубки плодовые деревья: 200 яблонь, 50 груш и 50 вишен, а также 4000 штук ильмовых деревьев для садовых шпалер из Швеции[86]. Такой выбор объяснялся дешевизной и качеством посадочного материала. Деньги для покупки необходимо было взять из Соляной конторы. Доставка предполагалась на судах русских купцов ладожан, если у них имелись суда в Швеции или на наемных шведских[87].
Весной 1724 г. Уделфельт высылает в канцелярию от строений ведомость семян потребных в Ближние и Дальние Дубки, в сады его императорского величества[88].
С 1727 г. Олаф Уделфельт числился садовым матером уже в Итальянском саду в Петербурге с окладом 300 рублей в год[89]. В апреле 1728 г. его работа на этой должности продолжалась[90]. Дальнейшая судьба садового мастера Олафа Уделфельта не известна.
- Канутус Лампертус / Лаврентий Ламберти (Canutus Lampertus), шведский садовый мастер[91]. В 1723 г. был вызван из Швеции для работы в Петербурге. 20 июля архитектурный гезель Михаил Земцов по указу Петра Великого выехал в Стокгольм для найма там мастеровых людей[92]. Среди восьми специалистов был и садовый мастер. В характеристике Канутуса Лампертуса сказано: «Садовник, который присмотрелся Стокгольмскому климату и какие плоды тамо находятся, вы то можете учинить здесь в Санкт-Петербурге». Направлен он был для работы в Стрельну [93]. По указу Петра Великого жалованье садовому мастеру полагалось 25 рублей в месяц, в два раза больше, чем каменщикам и столярам[94]. Контракт с ним заключили 12 октября 1723 г. Жалованье определялось по 300 рублей в год и свободная квартира. Причем было оговорено, «буде по прошествию трех лет от королевского величества польского указ получит, чтоб в Дрезден возвратиться, то б ему позволение было, понеже не вовсе от службы его королевского величества уволен... »[95]. Этот факт свидетельствует, что садового мастера ценили в Европе. В феврале 1724 г. Лампертуса посылают на полгода в Голландию для покупки каштановых деревьев[96]. Согласно полученной инструкции он должен был явиться с указом от Петра Великого к его агенту в Амстердаме фон Дербурху, которому поручалось приобрести в разных местах тысячу «каштановых аквиновых дерев», погрузить их на корабль и скорее отправить все в Петербург[97]. Необходимо было выбрать «триста пятьдесят дерев в Гарлеме, которые растут на песошной земле, другую триста пятьдесят в Утрехте, которые на иловатых местах; достальные триста в деревне называемой Альсмеер близ Амстердама, которые растут на болотистых местах[98]. Такие требования Петра к подбору деревьев объяснялись необходимостью иметь посадочный материал, способный выдерживать петербургский климат.
|
|
|
В 1725 г. Лампертус подносил вишни и огурцы её величеству в Стрельне, за что был награжден десятью червонцами[99].
В 1732 г. по именному указу Елизаветы Петровны Канутуса Лампертуса принимают садовым мастером в Царское Село на два года.
В 1737 г. он числился садовым мастером в Стрельне[100].
В 1746 г. Лампертуса, трудившегося в оранжереях Царского Села, «за старостью и болезнью» приказали сменить на садовника Фохта[101]. Лампертусу предложили, если он желает продолжать службу, место садовника в селе Покровском под Москвой, если его это не устроит, то императрица «повелевает дать ему абшит»[102].
О дальнейшей судьбе садового мастера Лампертуса можно узнать из записок Екатерины II. Еще в 1755 году, когда она была великой княгиней, у неё родился замысел развести сад в Ораниембауме. «Для посадки моего сада я начала пользоваться услугами ораниенбаумского садовника, Ламберти; он находился на службе императрицы, когда она была еще цесаревной, в её царскосельском имении, откуда она перевела его в Ораниенбаум» - пишет Екатерина II. «Он занимался предсказаниями, и, между прочим, предсказание, сделанное им императрице, сбылось. Он ей предрек, что она взойдет на престол. Этот же человек сказал мне... что я стану Российской самодержавной императрицей... он определил год моего восшествия на престол за шесть лет до того, как оно действительно произошло. Это был очень странный человек, говоривший с такою уверенностью, с которой невозможно было его сбить»[103].
Имя Канутуса Лампертуса в качестве садового инспектора встречается в делах Ораниенбаума до 1762 г[104].
|
|
|
В различных документах XVIII века периодически упоминаются шведские работники, которые трудились в садах и оранжереях Петербурга. Как правило, это безымянные списки, но иногда приводятся и имена.
Так, например, в первой четверти XVIII века в 1-м и 2-м садах у Корнелиуса Шрейдера числились в садовой команде тринадцать шведских работников[105].
- Керстен Данила Фок, шведский работник, был принят в 1736 г. Конторой от строений на два года с окладом 36 руб[106].
- Матис Ингерман и Андрис Эскелсон, шведские работники, в 1740-1741 гг. состояли при садовом подмастерье Фридрихе Шторхе, который в свою очередь подчинялся садовому мастеру императорских садов в Санкт-Петербурге итальянцу Михелю Ангело Массу[107].
- Фризе Александр Петрович, (ок. 1817 - после 1879), садовый подмастерье, шведский подданный. Получал жалованье 143 руб. и столовых 86 руб. Имел пятерых детей: трех сыновей - Александра, Николая и Ивана и двух дочерей - Екатерину и Анну. В июне 1832 г. «вследствие прошения и согласия королевского Шведско-Нарвского посольства в Санкт-Петербурге» определен в Царскосельское дворцовое правление садовым учеником, а в марте 1841 г. произведен в садовые подмастерья[108]. Это подтверждается и материалами Царскосельского дворцового правления, где по штату высочайше конфирмованному на 1 января 1843 г. кроме садовых мастеров состояло десять садовых подмастерьев, из которых девять было русских, а один шведский подданный[109]. С 1877 г. до 1879 г. он оставался как вольнонаемный на той же должности[110].
- Александр Александрович Фризе (ок. 1844 - 15. 01. 1877, Царское Село), старший сын, продолжил семейную династию. В именном списке садовых служителей его имя писали, как Александр Фризе, 2-ой, чтобы отличать от отца - Александра Фризе, 1-ого[111]. В феврале 1858 г. его определили садовником 3-ей статьи в ведомство Царскосельского дворцового правления. В апреле 1859 г. он был уволен от службы по прошению, а уже в декабре вновь попросился на службу, но был принят только работником. В 1862 г. его переводят в истопники и только в 1866 году по прошению переводят в садовники 2-ой статьи. В апреле 1874 г. Александра Фризе «за хорошее поведение и усердие к службе» производят в садовые подмастерья. На этой должности он проработал только три года, так как в 1877 г. скончался, «состоя на службе». На руках его вдовы Александры осталось трое сыновей: Александр, Петр и Алексей, родившийся уже после смерти отца[112]. Александр Александрович Фризе имел шведское подданство и сохранял лютеранскую веру, тогда как его дети были уже православные.
- Фелькер Карл (Voelсker Carl ) , садовый мастер. Родился в России, но оставался шведским подданным. Его мать Шарлотта Марианна Фелькер (Charlotta Marianna Voelcker), урожденная Groeger, умерла в Петербурге в апреле 1877 г. [113].
С 1851 г. по 1872 г. Фелькер заведывал известным в Петербурге частным садовым заведении Альвардта на петроградской стороне[114]. В 1872 г. он пишет прошение А. П. Шувалову о своем назначении на место старшего садовника при императорских Елагинских оранжереях[115]. Первоначально он был определен по вольному найму и только два года спустя, за усердие и полное знание дела и в поощрение его деятельности, Фелькера зачисляют в действительную службу с жалованием в 572 руб. в год[116].
Во время отъезда в отпуск в 1876 г. садового мастера Таврических оранжерей Зюсмайера, ему поручают наблюдение за оранжерейными растениями и всем казенным имуществом, а также за всеми работами. Это было достаточно ответственное поручение, так как оранжереи Таврического дворца не только обслуживали Зимний и Собственный дворцы во время высочайших присутствий, но растениями из этих оранжерей также убирали залы во время Больших Балов. По этому случаю садовым мастерам полагались даже особые порционные и разъездные деньги[117].
Сохранились ведомости вновь разведенным Фелькером растениям для елагиноостровских оранжерей[118].
В 1875 г. он получил задание оформить растениями из таврических и елагиноостровских оранжерей новый зимний сад, устроенный в Аничковом дворце[119]. В 1877 г. Фелькер определял характер работ в саду Собственной дачи на Каменном острове[120]. В 1879 г. Карл за свою деятельность получил золотую медаль на Станиславской ленте для ношения на шее[121]. В 1880 г. он вместе с садовым мастером Ф. Зюсмайером участвовал в убранстве растениями, гирляндами, венками и цветами катафалков, гроба и могилы императрицы Марии Александровны. За особое усердие и вкус в оформлении был представлен к подарку[122].
Портреты шведских садовых мастеров не дошли до нашего времени, не выявлено в архивах и паспортов со словесным описанием их внешности, но сохранился ряд документов с автографами - личными подписями. Существуют также и садовые композиции, которые они создавали на невских берегах, формируя неповторимые ландшафты Санкт-Петербурга.
Тексты под фотографиями:
1. План местности, занимаемой ныне С. -Петербургом, снятый в 1698 году до завоевания ея Петром Великим, с показанием существовавших на ней шведских укреплений. Арх. Р. Е. Шварц, 1872. КГИОП.
2. План ситуации Ближних Дубков. 1745. ГМИ СПб.
3. Фрагмент плана усадьбы «Ближние дубки»: Q - двор, где живет садовый мастер; R - огородничьи избы.
4. Фрагмент ведомости семян растений, требуемых для посадки в Дальние и Ближние Дубки. Садовый мастер О. Уделфелт, 1724. РГИА.
5. Автографы садовых мастеров. РГИА
Выскочков Л. В.
«Оставьте финнов в покое»: Император Николай I и Великое княжество Финляндское
Со времени включения в 1809 г. в состав Российской империи шведской Финляндии, преобразованной в Великое княжество Финляндское, благодаря М. М. Сперанскому, утвердился взгляд, что Финляндия является не губернией, а отдельным государством со своими особенностями в управлении. Только Финляндия и Польша, имели своего статс-секретаря, обладавшего правом непосредственного доклада государю. Как отмечают финские историки, благодаря рескрипту Александра I генерал-губернатору Фабиану Штейнхелю (осень 1810 г. ) у народа Финляндии «оказалось несравненно больше привилегий, чем во времена шведского великодержавия». [123] Численность населения Финляндии выросла в первой половине ХIХ века с 900 тыс. до полутора миллионов человек. Естественный прирост был примерно такой же, как и русских, удельный все в составе населения России составлял около 2 %. В Великом княжестве Финляндском финны составляли 86 % населения, в Петербургской губернии (савакот и эвремейсет) - около 8 % (в Шлиссельбургском уезде – около 40 %)[124].
«Николай Палкин», «коронованный барабанщик», «кровавый плач декабристов», «жандарм Европы» - эти и подобные им эпитеты в отношении «несимпатичного монарха», по выражению одного из историков, стереотипы, прочно довлеющие как в массовом сознании, так и в исторической науке, по отношению к императору Николаю I. Да, он с гордостью называл себя «государем-консерватором, но консерватор не синоним реакционер. На самом деле Николай I отнюдь не был абсолютным противником перемен, он ясно видел многочисленные проблемы, искал рецепты их решения. Другое дело, что после разрыва с частью российской элиты, последовавшим за событиями 14 декабря 1825 г., он не смог найти достаточной социальной опоры для широкой реформаторской деятельности, а усилия многочисленных келейных комитетов не всегда приводили к желаемым результатам. Но его деятельность не была бесплодной, она подготовила реформы Александра II.
Точно также весьма неполной будет характеристика национальной политики Николая I только как «золотого века русского национализма». [125] В конфиденциальном разговоре с начальником канцелярии кавказского наместника в сентябре 1846 г., когда императору не было нужды скрывать свои взгляды, он заявил: «Мы не ищем завоеваний, но прочного устройства там, где владеем и благосостояния присоединенных к России народов». [126] Как отмечают авторы «Политической истории Финляндии (1809 – 1995)» Осмо Юссила, Сеппо Хентиля и Юкка Невакиви, при нем национальной государственной идеей была идея многонациональной династической унии. Это несколько отличалось от возобладавшего при Александре II подхода к Российской империи, как единому и неделимому государству, в которой финляндская автономия выглядела инородным телом. В то же время, идеальным государственным строем Николай I признавал или абсолютную монархию, или сильную республику, способную противостоять революционным движениям. Что касается конституционных монархий, то, за исключением консервативной Англии, император относился к ним весьма критически, считая конституционные формы правления в монархиях лживыми, слабыми и построенными на обмане избирателей. [127] В то же время, вступив на престол, он сам оказался в неожиданной для себя роли конституционного монарха. Конституционные формы правления в сочетании со значительной автономией существовали в Великом княжестве Финляндском (с 1809 г. ) и Царстве Польском (1815 - 1830). В Бессарабской области (с 1812 г. до начала 30- х гг. ХIХ века) также существовали элементы самоуправления и учитывались национальные особенности. Не одобряя конституционные проекты, Николай I считал необходимым придерживаться законов, доставшихся ему в наследство от старшего брата. Он был человеком долга, верным своему слову. Выступая 16 (28) мая 1830 г. на сейме в Варшаве император в речи на французском языке призвал поляков « с умеренностью и благоразумием пользоваться правами, которые он (Александр I – Л. В. ) даровал вам». [128] Восстание в Польше в ноябре 1830 г. явилось полной неожиданностью для Николая Павловича. Как отмечают финские историки, тогда Польша потеряла автономию, а Финляндия - ее упрочила.
Финляндская окраина России попадает в поле внимания Николая Павловича задолго до вступления на престол. Еще великим князем, по просьбе Абовского университета он 1 января 1816 г. был назначен его канцлером и вполне серьезно отнесся к своему назначению, тем более что не был избалован старшим братом почетными должностями. В июне 1819 г. великий князь Николай Павлович впервые побывал в Финляндии, где под его непосредственным руководством были сформированы три военных лагеря: в Тавастгусе (Тавастехусе, ныне Хямелинна), Ловисе и Гельсингфорсе (Хельсинки). Посетивший их Александр I был удовлетворен порядком и маневрами войск под началом великого князя.
За два дня до восстания декабристов 12 декабря 1825 г. в манифесте по случаю восшествия Николая I на престол подтверждались коренные законы, права и преимущества жителей княжества Финляндского, которое «по конституции их доселе пользовались, обещая хранить оные в ненарушимой и непреложной их силе и действии». Естественно и в Финляндии возникали различные трения, но они не выливались в какие-либо значительные конфликты. По мнению историка К. Е. Осмонсало, Николай I, благодаря позиции А. С. Меншикова, заморозил многие проекты русификации Финляндии», в том числе начатую, было, в 1835 г. кодификацию финско-шведского законодательства». [129]
Через две недели после восшествия на престол, Николай Павлович рескриптом от 30 декабря 1825 г. назначает своего сына Александра Николаевича канцлером Александровского (в Гельсингфорсе) университета, куда после пожара был переведен университет из Або. Он преемственно передавал наследнику свою старую должность: «По определению судьбы Всевышним, после кончины Его Величества Государя Императора Александра I блаженной памяти, наследовав престол Российской Империи, первою из Наших забот при обращении Нашего попечения на Великое княжество Финляндское было заняться Абоским университетом, благосостояние которого составляло предмет Наших желаний в течение десяти лет, в кои Мы исполняли должность канцлера сего университета»[130]. И в дальнейшем Николай Павлович проявлял детальное знание всех кадровых и хозяйственных вопросов университета в Финляндии. После пожара Абовского университета осенью 1827 г. он способствовал организации университета в Гельсингфорсе (в Або осталась гимназия), в том числе щедрыми книжными пожертвованиями из своих библиотек. В 1828 г. он разрешил передать в дар библиотеке университета собрание из 24 тысяч книг, принадлежавших ранее капитану кавалерии Павлу Константиновича Александрову (1808 – 1857), внебрачному сыну великого князя Константина Павловича, которые были доставлены из Мраморного дворца. Император и сам заботился о библиотеке университета, передав ему две небольшие, но ценные личные библиотеки научных книг: коллекции Иоганна Геннинса (около 3000 томов) и Жозефа фон Рейманна (около 2800 томов). [131] Первоначально университет готовил специалистов для работы в пределах княжества, но 1 августа 1834 г. вышел указ о правах выпускников университета на гражданскую службу в самой России.
Сразу же после вступления на престол император обращает внимание на систему управления Финляндией; манифестом Николая I от 17 марта 1826 г. она была преобразована. Комиссия финляндских дел была упразднена (должность статс-секретаря сохранена), а генерал-губернатор и Сенат стали основными звеньями управления. Канцелярия статс-секретаря финляндского была преобразована в Его Императорского Величества Канцелярию финляндских дел. Одновременно в делопроизводстве перешли с французского языка на русский язык. С 6 сентября 1826 г. возглавлявший Канцелярию статс-секретарь стал именоваться министром статс-секретарем. В соответствии с регламентом по правовым вопросам российские власти обращались к статс-секретарю, а по исполнительным – к генерал-губернатору. Финляндия была включена в Петербургский жандармский округ.
В то время генерал-губернатором Великого княжества Финляндского (с 1823 г. ) был энергичный генерал Арсений Андреевич Закревский, оставивший по себе недобрую память среди финляндских подданных как «русификатор». Хороший администратор, неутомимый работник, но человек, не обладающий широким кругозором, не знающий ни одного иностранного языка, он явно был не на своем месте. Сохранивший на прежних постах людей, доставшихся ему в наследство от Александра I, Николай Павлович первое время явно благоволил ему. Вскоре он стал также министром внутренних дел (апрель 1828 – 1831), генералом от инфантерии (1829) и получил титул графа (1830). Однако 19 ноября 1831 г. он формально по собственной просьбе «получил полное увольнение» (только в мае 1848 г., в связи с новой волной революций в Европе стал московским генерал-губернатором). В декабре 1831 г. на должность финляндского генерал-губернатора был назначен начальник Главного морского штаба светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков. Большую помощь в управлении Финляндией оказывал и вице-ректор университета (1828 – 1830, 1832 – 1847), уроженец Выборга, изучавший астрономию и топографию в Петербурге под руководством Ф. Т. Шуберта, академик Петербургской Академии наук, генерал-лейтенант Александр Аматус Теслев (1778 - 1847). С 1833 г. он стал помощником генерал-губернатора. В 1848 – 1854 гг. его сменил генерал от инфантерии Платон Иванович Рокасовский, ставший генерал-губернатором в 1861 – 1866 гг. С 1854 исполняющим обязанности генерал-губернатора Финляндии был назначен Федор Федорович Берг (при Александре II генерал-губернатор). Поскольку А. С. Меншиков оставался в Петербурге, то при нем была учреждена особая Петербургская канцелярия генерал-губернатора, начальником которой стал выходец из Прибалтики Константин Иванович Фишер (1805 – 1868).
Позднее сенатор К. И. Фишер вспоминал: «Приняв дела, нашел в них целый архив шпионской системы Закревского. Князь Меншиков разрешил мне запечатать эти тюки, никогда не справляться с ними и забыть, что такая система существовала. Князь соблюдал конституцию с великим тщанием, устраняя даже наружные формы, которые могли бы показаться нарушением принятых образцов, и, непроницаемостью своих видов и убеждений, умел держать все партии в равновесии, не убивая ни одной, но и не позволяя ни одной партии брать над другими верх. Этого не умел достичь ни Закревский своим шпионством, ни Берг – сладостью своего слова. С Финляндией довольно трудно управляться, если не считать в числе дозволенных средств – насилие». [132] Выбор императора пал на А. С. Меншикова, возможно, еще и потому, что он был начальником Главного Морского штаба (с 1836 г. с правами министра), а Финляндия была страной с протяженным морским побережьем. Как бы там ни было, А. С. Меншиков управлял Финляндией из Петербурга, а в Финляндии «являлся случайным гостем». [133] Пожалуй. впервые он побывал в Гельсингфорсе еще при А. А. Закревском в августе 1830 г., затем – уже в должности генерал-губернатора в январе 1832 года. В 1834 г. по пути в Стокгольм он прошел на корабле вдоль морского побережья Финляндии, не сходя с палубы, и снова побывал в своем генерал-губернаторстве также по пути в Швецию в 1847 году. В 1844 г. А. С. Меншикову был пожалован в Великом княжестве Финляндском майорат (наследственное не дробимое имение).
Столь редкие посещения великого княжества, конечно же, были объяснимы. Как отмечают авторы «Политической истории Финляндии», «высшие сословия и чиновничество Финляндии были настолько преданы императору, что Николай I не преминул заметить своим соотечественникам, которые хотели урезать привилегии, которыми пользовались финны: «Оставьте финнов в покое. Это единственная провинция моей державы, которая за все время моего правления не причинила мне ни минуты беспокойства или неудовольствия». [134] Беспокоиться, конечно же, приходилось. Посещения российскими императорами Финляндии были, прежде всего, высочайшими ревизиями края, но, в определенной мере, и пропагандистскими акциями, демонстрирующими связь между Петербургом и Гельсингфорсом. Александр I после Боргоского сейма 1809 г. только один раз в 1819 г. проехал по наиболее проблемным районам на севере Финляндии.
Став императором, Николай Павлович трижды посетил княжество: в 1830, 1833 и 1854 гг. тогда, когда степень лояльности финнов к России была наиболее важна во внешнеполитических расчетах. Первая императорская поездка Николая Павловича в Великое княжество Финляндское состоялась вскоре после получения известия об Июльской революции во Франции. 31 июля (11 августа) 1830 г. он вдвоем с А. Х. Бенкендорфом на дрожках выехал из Каменноостровского дворца в Выборг. В 9 часов утра на паперти перед православным собором Николая Павловича встретил выборгский губернатор. Как известно, в конце 1811 г. Александр I включил так называемую «Старую Финляндию», отвоеванную еще при Петре I в состав Великого княжества Финляндского. В Выборгской губернии тогда проживало около 10 % русских (точнее, православных). В Выборге этнический состав был более сложным: 30 % русских, 44 % финнов, 14 % - шведов, 12 % - немцев. [135] Многие русские патриоты были недовольны решением Александра I.. По показаниям арестованного после событий 14 декабря бывшего члена Союза благоденствия. Г. А. Перетца, будущие декабристы рассуждали о преимуществах «завоеванных финляндцев» и «о причислении Выборгской губернии к Великому княжеству Финляндскому». [136] Тем не менее, при Николае I каких-либо принципиальных изменений в статусе губернии не произошло.
|
|
|
