 |
Шведские садовые мастера в Санкт-Петербурге 5 страница
|
|
|
|
Слова внешнеполитического завещания Карла XIV, произнесенные им в 1840 г. остаются актуальными и в наши дни: «Нарушить мир, значит, предоставить судьбу отечества на произвол судьбы и случайности войны. Шведы! Не выступайте никогда за пределы ваших границ, данных природой и ее материальными силами. Возвращайтесь немедля в пределы границ, если вы были принуждены переступить их дабы добить врага, посягавшего на вас. Ваша страна остров на 9/10 своего протяжения. Ее географическое положение предопределяет Вашу политику. Пусть ваши флаги показываются на всех морях, но пусть сохраняются мирные сношения со всеми государствами. Это ваше признание! Помните, что внутреннее благосостояние и внешняя безопасность поддерживаются только любовью к миру, справедливостью и подчинением законам". [263]
Весь XIX в. Швеция демонстрировала прагматизм своей внешней политики. Данная тенденция развивалась на основе массовых антирусских настроений. В народных песнях прославлялись геройские подвиги шведов и финнов против ненавистных «Мозсоуйег». Поэты не упускали случая, чтобы не высказать презрения «грубой силе России», в памфлетной литературе портреты «русских государей украшали всеми пороками Нерона и Гелиокабала. В 1830-х гг. по Швеции прокатилась волна выступлений в поддержку польского восстания 1830 г. Однако проагматичные шведы понимали, что с Россией не выгодно воевать, и поэтому официальный кабинет избегал конфликтов с Петербургом. Это давало сильный козырь шведскому правительству во внешнеполитической игре с Россией, не заинтересованной в обострении положения на своих Северо-западных рубежах.
Наряду с нейтралитетом и прагматизмом одним из ключевых направлений внешнеполитической доктрины Швеции являлся скандинавизм.
|
|
|
Идея объединения скандинавских народов стимулировала создание в Швеции различных проектов международных организаций. Необычайно популярна стала идея возрождения Кальмарской унии, но не в феодальных, олигархических и абсолютистских формах Х1У-ХУ вв., а в конституционных формах нового времени. Шведы считали, что их ослабленная страна, войдя в сильную Скандинавию, могла бы возродить могущество королевства Густава Вазы.
Идея укрепления связей между скандинавскими государствами была реализована в международных административных союзах. В XIX в. из девяти влиятельных административных союзов Швеция была членом шести из них. При этом Швеция играла не пассивную, а активную роль. Шведский представитель предложил реорганизацию Всемирного телеграфного союза. На конференции в 1865 г. он обосновал неэффективность частого созыва громоздких представительных конференций и настоял на создании постоянно действующего административного органа из 6 человек от 47 стран-участников. Данный орган получил название Международное бюро телеграфного управления. [264]
В середине XIX в. Швеция стала одним из инициаторов Международного союза мер и весов. В стране была введена десятичная система измерения. Но и здесь Швеция возражала против создания специальных административных постоянно работающих комитетов. По ее мнению, контроль за системой мер и весов и сохранностью этапов должна проводить комиссия Парижского дипломатического корпуса. Конвенция союза включила предложения Швеции отдельной статьей.
В 1874 г. Швеция вступила в Международный почтовый союз. Подписав общую конвенцию, Швеция и здесь проявила самостоятельность: она отказалась участвовать в дополнительных соглашениях о почтовых поручениях и почтовых удостоверениях личности.
Большой интерес Швеция проявляла к деятельности Международного союза по охране промышленной собственности.
|
|
|
Данный союз разрабатывал унифицированные нормы патентного права и защищал права изобретателей. Образец унифицированных патентных соглашений был разработан при участии Швеции в 1873 г. на конгрессе во время Всемирной промышленной выставки в Вене и в 1878 г. во время Всемирной Парижской выставки. Более десяти лет шли бурные дебаты по поводу их утверждения. Только в 1891 г. Швеция подписывает патентные соглашения, но опять демонстрирует особую позицию: она отрицает участие в соглашении о международной регистрации товарных знаков. Свой отказ Швеция мотивирует тем, что международные соглашения требуют серьезных изменений во внутреннем законодательстве страны, к которым правительство пока не готово. На самом же деле, за этим отказом стояли конкретные интересы шведских производителей, защита которых являлась основой внешнеэкономической политики страны.
Жаркие дебаты развернули при формировании Международного союза по защите авторских и артистических прав. Швеция и Норвегия участвовали в создании этой организации в 1884 г., но Норвегия присоединилась к конвенции, а Швеция подписать отказалась. По мнению шведских юристов, конвенция носила очень спорный характер (что подтверждает экспертиза современных международников), а Швеция жестко возражала против вмешательства в национальное законодательство.
1880-е гг. вошли в историю международных союзов еще одной интересной страницей: в 1885 г. был создан союз борьбы с работорговлей. Великие державы еще на Венском конгрессе в 1815 г. высказались против работорговли, теперь же речь шла о запрещении рабства внутри Африканского континента и в странах Востока. Швеция и Норвегия безоговорочно подписали данное соглашение, и на них распространилось право на досмотр всех подозрительных судов в открытом море и в гаванях. Церковь объявила «крестовый поход» за цивилизацию Африки, начался сбор пожертвований, книг, вещей для африканцев, формировались отряды волонтеров для поездки на черный континент. Швеция активно участвовала в этом движении, а шведские юристы вместе со своими коллегами из России, Франции, Пруссии и других стран подготовили в 1890 г. Всемирный договор о борьбе с рабством и работорговлей.
|
|
|
Показательным примером шведского прагматизма является неучастие страны в Международном союзе таможенных тарифов(1890 г. ). Экономика Швеции в конце XIX в. переживала подъем. Внешнеторговый оборот достиг 863 млн. крон, причем экспорт превышал импорт на 220 млн. крон. Страна являлась крупнейшим экспортером леса (40 млн. ), продуктов питания (48 млн. ), железа (42 млн. ) и масла (40 млн. ). [265] Таможенные ставки Швеции были одними из самых высоких в Европе в процентном отношении (10, 6%). Вступление в международных союз в таких условиях помешало бы поддерживать собственного производителя проведением гибкой таможенной политики и могло негативно сказаться на доходной части государственного бюджета.
Вполне обоснован экономическими причинами отказ Швеции вступить в Международный железнодорожный союз. Строительство железных дорог началось в Швеции относительно поздно, так как дороги рассматривались как дополнение к системе водных каналов. Функции поездов сводились к доставке грузов в порты, а далее грузы переправлялись паромами. В 1854-1856 гг. шведское правительство пересмотрело свою транспортную политику, взяло железнодорожное строительство под государственных контроль, и территория Швеции быстро и дешево за короткий срок покрылось развитой сетью современных для XIX в. магистралей. К концу века в Швеции была самая густая в Европе железнодорожная сеть (69 км на 100 жителей против 21 км в Европе и 7 км в России). Стоимость 1 км пути обходилась в 4 раза дешевле, чем в Европе, поскольку шведское правительство отдавало землю под дороги безвозмездно. Швеция не хотела терять своих преимуществ, не желала изменять порядок финансирования железных дорог и поэтому отказалась от международной интеграции.
В заключении приведем данные о вкладе Швеции в бюджеты международных организации (на 1895 гг. ):
Бюджет организации Взнос Швеции (франки)
|
|
|
Международный союз для измерения земли 20 000 500
Всемирный телеграфный союз 45927 1275
Международный союз мер и весов 100000 2000
Всемирный Почтовый союз 93806 2250
Международный союз охраны промышленной собственности 60 000 2134
Международный противоневольничий союз 12 000 500
Продуманная внешняя политика, основанная на принципах нейтралитета, прагматизма и скандинавизма, несмотря на сложности внутригосударственного развития, позволила Швеции в XIX в. создать базу для процветания в XX столетии.
Усыскин Г. С.
Военно-революционная организация «Народной воли» в Гельсингфорсе
Поздней осенью 1880 г. группа офицеров по предложению Желябова и Перовской создала военно-революционную организацию " Народной воли". Николай Рогачев вместе с морскими офицерами Сухановым и Штомбергом стал членом военно-революционного комитета. Используя командировку в Гельсинг-форс и Свеаборг, Рогачев должен был создать там новую революционную группу.
Желябов передал Рогачеву для связи в Гельсингфорсе адрес учителя физики и математики в гельсингфорской гимназии Павла Алексеевича Сикор-ского. Сразу сложилась смешанная группа, куда вошли офицеры гарнизона и преподаватели гимназии.
Недалекоот гауптвахты, что до дороге на остров Скатудден, в одном из небольших зданий поселились два офицера, братья Левицкие, Иван и Гавриил. В подвале этого дома и решилипечататьна гектографе листовки м держать разные нелегальные издания «Народной воли».
I марта 1881 г. выпало на воскресенье. Эхо взрыва на Экатерининском канале в Петербурге достигло Гельсиигфорса с опозданием на сутки. В тот вечер столица Финляндии совсем замерла. Члены кружка собрались в квартире Левицких. Пришли Кашинский, Леонтьев, Вукотич, Лидия Книпович. Через несколько дней приехал из Петербурга Николай Рогачев. Он подробно рассказал о событиях в столице.
Официальная Финляндии всячески подчеркивала свою глубокую скорбь о безвременно погибшем Александре II. Суд Особого присутствия Сената был скорым. 29 марта вынесли приговор. Казнь зачинщикам!
Уже после казни поручик Кашинский привел в группу штабс-капитана Тарасова. Именно он привлек в группу мастера-оружейника Дмитрия Новоселова. Он должен был изготовлять шрифты, готовить оружие, составлять симпатические чернила. Сикорский требовал печатать и печатать листовки. Первой такой листовкой была прокламация исполнительного Комитете «Народной воли» «К офицерам русской армии».
|
|
|
В декабре 1881 г. на квартире к Левицким пожаловал переодетый жандармский ротмистр, приехавший из Петербурга. Он руководил обыском. Все в квартире перевернули вверх дном, но безрезультатно. «Ничего предосудительного обнаружено не было» - пришлось записать в протоколе. [266]
По настоянию начальства братья Левицкие подали в отставку, а посовету Сикорского уехали в Петербург. Подлинный провал организации произошел позже. Жена мастера-оружейника Ольга Новоселова передала в жандармское управление письмо, где указывала на существование в Гельсингфорсе тайного преступного общества, состоящего из офицеров м учителей местной гимназии. Она назвала подозрительных лиц, а ее муж Дмитрий Новоселов представил в управление сверток бумаг, оставленных ему на хранение Тарасовым. В свертке находилось двенадцать экземпляров копий, снятых Новоселовым по поручению штабс-капитана, с семи оригинальных карточек государственных преступников: Суханова, Перовской, Желябова, Михайлова, Тригони, Леоедевой и французской коммунарки Луизы Мишель.
14 августа из Гельсингфорса в департамент полиции ушла секретная депеша, которая заканчивалась просьбой командировать на помощь агентов. Петербург обещал. [267] 26 августа из Гельсингфорса отправили телеграмму, где начальник Финляндского жандармского управлений покорнейше просил «поспешить командированием чиновника». И только в первых числах сентября пожаловал в Гельсингфоре командированный офицер отдельного корпусажандармов майор Страхов. [268]
2 сентября арестовали Сикорского, Леонтьева, Кашинского, Вукотича, Мощинского и Вейгерта. Тарасова задержали в Оренбурге, где он был в отпуске. В столице на Петербургской стороне, разыскали братьев Левицких.
5 сентября на квартире доктора Книпович произвели, обыск. Известного в городе человека, действительного статского советника. Ничего не нашли. Об этом объявил майор Страхов.
6 сентября генерал-губернатор Великого княжества Финляндского граф Гейден поспешил уведомить в подробном рапорте его императорскому величеству о ликвидации антиправительственного кружка.
Всю первую десятидневку сентября в Гельсингфорсе продолжались обыски, аресты, допросы. У Павла Смкорского при обыске нашли восемь чугунные кастетов, два револьвера, типографский шрифт и две банки с кристаллическими соединениями калия. Через день после аресте его отправили в Петербург. Сопровождали его два жандарма. На полном ходу поезда он выпрыгнул возле станции Мустамяки. Ему удалось скрыться в лесу, и все-такиего быстро поймали.
При обыске у Леонтьева, Вукотича, Мощинского нашли листки «Народной воли», письмо «К Александру III», «Последнее слово народовольца Исаева» и другие нелегальные издания.
Держались на допросе все по разному. Вукотич и Кашинский упорствовали, отказывались от показании. Мощинский сослался на болезнь. Это была причина, по которой он не может отвечать на вопросы. И только учитель Леонтьев показал на допросе, что найденные у него преступного содержания газеты получены им от коллеги по гимназии Вукотича. Леонтьева пообещали вскоре освободить, тем более что за него хлопотали перед губернатором вполне заслуживавшие доверия люди.
24 сентября Лидию Книпович и еще несколько учительниц русской народной школы пригласили в жандармское управление как свидетелей по делу. Но в качестве свидетеля Книпович оставалась только шесть дней. Она не могла не знать, что Тарасов, доставленный из дальнего Оренбурга, признался во всем. Штабс-капитан рассказал, как учительница Книпович снабжала его преступными изданиями и что именно через нее он получил от Сикорского фотографические карточки государственных преступников.
30 сентября Лидии Книпович предъявили ордер на арест. Потом наступила пауза и только 9 ноября Книпович пригласили к следователю, попросили ознакомиться с протоколом и подписать его. Протокол гласил: «Лидии Книпович в принадлежности к революционной партии виновной себя не признала, на вопрос о сочувствии дала ответ уклончивый, объяснив, что всякие насилия с революционной целью она не оправдывает, но не может не сожалеть о гибели стольких молодых людей за свои убеждения. В получении от Сикорского и передаче Тарасову некоторых революционных сочинений созналась и объяснила, что в Финляндии подобным фактам никакого значения не придают. Лидия Книпович впредь до особого распоряжения отдана на поруки своему брату с денежной ответственностью 500 рублей».
Федор Книпович, молодой, но уже преуспевающий юрист, сумел взять сестру на поруки. Во вторую половину ноября Лидия Книпович вернулась домой.
В департаменте полиции продолжало созревать, пухнуть и растидело«Об обнаружении тайного общества, существующего в городе Гельсингфорсе с преступной политической целью». Ледию Книпович вызвали на допрос вторично в апреле. Пытались выяснить степень участия в кружке и личные связи с Павлом Смкорским. Отвечала на вопросы односложно: «Да, знакома с семьей Сикорских. Бывала у них довольно часто, но разговоров политического характера не было. Их убеждений не знаю. Не получала и не передавала никаких преступных сочинений. Что касается переправленных Тарасову брошюр и фотографии, не придала этому особого значения»[269].
В дальнейшем ходе следствия Кашинский, Вейгерт и Мощинский показали, что политических убеждений Книпович не знают и об участии ее в кружке Сикорского им ничего не известно. Сикорский тоже отрицал причастность к сообществу.
19 мая 1833 г. по высочайшему повелению окончательно был подписан приговор. Он гласил: «Лидию Книпович отдать на поручение ее родителям на 2 года, с воспрещением ей в течение всего срока всяких отлучек из местожительства без разрешения губернаторского начальства», кроме того, за Лидией Книпович был установлен негласный надзор.
Павла Сикорского выслали на пять лет в Сибирь. Остальным дали возможность выбрать место пребывания под гласным надзором по своему желанию, исключая длинный список запрещенных местностей и городов. Только с Павлом Леонтьевым обошлись более чем мягко - сделали строгое внушение.
Николая Рогачева судили в сентябре. 10 октября приговор привели в исполнение. Его повесили в Шлиссельбургской крепости.
Так печально закончилась история народовольческой группы в Гельсиигфорсе. Михаил Михайлович Книпович уговорил Лидию перебраться подальше от соглятаев и поселиться в их маленьком имении на хуторе Финбю.
С конца 1886 г. у отца стало сдавать сердце. Скончался Михаил Михайлович в 1887 г. Брат Николай после похорон отца предложил ей и младшей сестре переехать к нему Петербург. Толчком к окончательному решению послужил арест Николай Книповича - по делу марксистской группы Димитра Благоева. Начинался новый период в ее жизни.
Дубровская Е. Ю.
Армейская повседневность:
российские военнослужащие в Финляндии в годы Первой мировой войны
( 1914 – 1918)
Изучение аспектов армейской и флотской повседневности в период войны позволяет представить ту реальность, в которой оказались миллионы вчерашних гражданских людей, мобилизованных под ружье, и которая, начиная с августа 1914 г., на долгие годы предопределила образ жизни и образ мыслей самых различных слоев российского общества. Люди не просто привыкали к произволу и насилию, им давали понять, что единственным способом ”смягчения” крайностей того и другого является казарменный вариант жизнедеятельности общества в целом.
Представляется целесообразным обратиться к проблеме поведения, нравов и морали офицеров, солдат и матросов применительно не только к к взаимоотношениям с гражданским населением Финляндии, а внутри собственного сообщества людей военных.
Рукоприкладство начальства и придирки, особенно со стороны младших командиров, по причинам, подчас весьма далеким от дел службы, нередко становились причиной дезертирства нижних чинов. В частях, размещенных на российско-шведской границе, оно приняло форму бегства солдат в соседнюю Швецию. [270]
Показания дезертировавшего в январе 1917 г. рядового 1 Пограничного конного дивизиона Е. Артеева, вернувшегося из Швеции летом того же года, проливают свет на ту обстановку, в которой нередко проходила служба мобилизованных в армию, в большинстве своем, вчерашних крестьян. На допросе в контрразведывательном отделении 42-го армейского корпуса Артеев, призванный в 1914 г., рассказал, что сначала отношение к нему со стороны офицеров и унтер-офицеров было доброжелательным. Причиной резкого ухудшения их отношения стал конфликт с унтер-офицером Куракиным, вызванный сведением последним личных счетов из-за расположения к Артееву одной из жительниц г. Кеми.
”На этой почве у нас с Куракиным происходили стычки, в результате которых я был всегда наказан, то стоял под винтовкою, то нес наряды в неочередь через каждые два часа. На мое обращение к нему с просьбой, чтобы он изменил ко мне свое отношение, он грубо отвечал, что я тебя отдам под суд”, - сообщил в своих показаниях Артеев. Поставив рядового ”под винтовку на 8 часов”, через некоторое время унтер-офицер ещё продлил наказание в ответ на просьбу Артеева отменить его. ”Постояв ещё несколько часов, я упал, - говорил на допросе вернувшийся дезертир, - Куракин же, видя это, сообщил командиру сотни, что я уклоняюсь от наказания”. [271] Артеева отдали под суд и приговорили к 2 месяцам гауптвахты. Отбыв наказание, он просил о переводе в другую сотню, но был возвращен на прежнее место службы, где унтер-офицер снова посадил его в холодный карцер на 4 суток.
Добившись перевода в другую сотню, Артеев встретил и там, вероятно, из-за своей создавшейся репутации нерадивого нижнего чина, негативное отношение со стороны вахмистра и унтер-офицера. Это послужило причиной его решения о бегстве. Вместе с другим рядовым, к которому, по словам Артеева, относились так же плохо, он осуществил побег в Швецию. Проступок дезертиров усугублялся тем обстоятельством, что они бежали с поста во время несения службы, захватив с собой оружие и лошадей. Задержавшие их шведские пограничники сказали беглецам, что лошадей и оружие они передадут в Россию. Через две недели тюремного заключения дезертиры были отправлены в поместье в Мальме, где в течение полугода ”зарабатывали” по две с половиной кроны в день. Перемены, происшедшие в России, позволили Артееву через русского консула получить разрешение вернуться на родину.
Вполне вероятно, что в показаниях дезертира на допросе в контрразведывательном отделении краски могли быть сгущены и толкнувшее рядового на нарушение воинского долга поведение чинов унтер-офицерского состава представлено преувеличенно предвзятым. Однако подробности реальных взаимоотношений между младшими начальниками и подчиненными армейских частей, находившихся в годы войны на северо-западном рубеже империи, выглядят вполне достоверно. Они перекликаются с деталями, изложенными в одном из матросских писем и говрящими о характере отношений между балтийскими матросами и флотским офицерством в первые годы войны.
Письмо матроса И. Барышникова с миноносца ”Деятельный” было направлено в газету в мае 1917 в ответ на появившуюся в ней статью об издевательствах нижних чинов над арестованным капитаном 2 ранга Вещицким. Возмутившись протестом офицеров против ”публичного глумления и попрания человеческой личности”, автор письма призывал их вспомнить о происшедшем в 1915 г. на миноносце инцеденте между капитаном 2 ранга Д. О. Дараганом и матросом В. Алехиным: ”Может ли капитан 2 ранга Дараган протестовать против наказаний капитана 2 ранга Вещицкого, когда они сами позволили привязать матроса В. Алехина к мачте на 4 часа подобно Иисуса Христа, а за что именно – за то, что он заболел и не стирал белье у унтер-офицера и прямо сказал ему ”шкура” ”. [272]
Рассказывая об этом же происшествии в письме к жене, Д. О. Дараган назвал случившееся ”неприятным делом” и привел заметно отличающуюся от изложенной матросом версию причин инцедента: ” Есть один дрянной человек, и я его отстранил от артельщиков, а тут пришла на него жалоба из Гельсингфорса. Я арестовал и говорю: ”Ставьте под ружье”. Заявляет, что болит спина. Я это дело знал хорошо, у нас плавал доктор, и характер всей этой истории был ясен. Я приказал становиться, он заявляет, что не может, тогда я приказал привязать к мачте, чтобы не упал…Через 3 минуты доложили, что все сделано. Я очень обрадовался, т. к. мне надо было идти до конца, а с этими дураками ничего не поймешь. Он отстоял свое на сегодня и я отпустил его. Надеюсь на три дня – срок ежедневного стояния… Он мог сегодня изобразить умирающего, но решил, что это не выйдет”. [273]
Необходимость добиваться поддержания дисциплины подобными экстраординарными мерами явно удручала командира эсминца ”Деятельный”. Он поделился с женой намерением доложить о происшедшем своему начальнику командиру 9-го дивизиона эсминцев А. В. Развозову, тем более, что привязанного к мачте матроса видела команда корабля, проходившего мимо ”Деятельного”: ”…картина была самая средневековая. Мне было даже смешно – костра не хватало”. Узнав из доклада о случившемся на эсминце, капитан 1 ранга А. В. Развозов вызвал матроса В. Алехина для беседы. ”Я не знаю, что из этого вышло, -писал Дараган через несколько дней, - Спрошу при случае, но это очень хорошо с его стороны”. [274]
Вне зависимости от того, чья версия происшествия на ”Деятельном” – матросская или офицерская – достовернее, возможность увидеть отношения субординации на корабле глазами той и другой стороны позволяет получить представление о предельно взрывоопасной обстановке, которая задолго до революционных событий 1917 г. складывалась на флоте. Ситуация, заставившая думать над её разрешением не только командира эсминца, который прибегнул к недопустимой мере поддержания дисциплины, но и его непосредственного начальника, в сознании рядовых матросов стала чуть ли не повседневным явлением и закрепила недобрую память о ”зверствах офицеров”. Через несколько лет этот опыт станет своего рода ”горючим материалом” матросского возмущения и послужит им самооправданием за жестокие расправы над офицерами в Кронштадте, Гельсингфорсе и Ревеле. Пришедшее вслед за Февральской революцией время бесконтрольной «свободы» вовсе не стало главным ускорителем разложения в армии[275].
В 1917 г. в Гельсингфорсе по карточкам отпускались хлеб, масло, сахар, обеспечение продуктами русских военнослужащих и их семей велось строго через интендантство соответствующих частей и подразделений. Как рассказывал один из жителей губернии Ваза, в местах расквартирования частей солдаты сами доставляли себе провизию, у них всегда были привозная пшеничная мука и сахар. В годы войны в Финляндии стал ощущаться дефицит сахара, но, «умея себя вести», местное население всегда могло приобрести его у русских.. Другой старожил вспоминал о том, как «однажды в пост русские дали ему пшеничную муку». [276] По мере обострения продовольственных трудностей люди стали часто ездить по окрестностям с тем, чтобы обменять мыло на хлеб. Некоторые горожане везли с собой масло с целью поменять его на муку у военных из Лиллкюро. Житель этого села Э. Ханнунен «общался с русскими почти ежедневно», а в детстве часто бывал у них в казармах, располагавшихся в центре села. По его словам, «до революции к стоявшим здесь военным относились с пониманием, сохранялось естественное общение и никто не отзывался о них плохо», «никакой ненависти и скандалов никогда не было». [277] К тому же здесь служили эстонцы и ингерманландцы, которые могли общаться с населением по-фински, а в Курикка размещался целый отряд велосипедистов, полностью состоявший из эстонцев.
По воспоминаниям, солдаты каждый день пекли хлеб и приглашали к столу тех, кто к ним заглядывал, обижаясь, если от приглашения отказывались. «Многие считали их еду хорошей и хвалили её». [278]
Эстонец по происхождению А. Валтари оставил воспоминания, в которых нашли отражение различные стороны повседневной жизни солдат 422-го пехотного полка, размещавшегося в начале 1916 г. в Тавастгусе (Хямеенлинна), и 424-го Чудского, стоявшего неподалеку в Сатакунта. На основе личных впечатлений от прохождения службы он рассказывал о том, что по утрам солдаты завтракали чаем с хлебом и солью, на обед кормили селедкой или салакой с картошкой, гречневой или просяной кашей. По вечерам им давали картофельный или гороховый суп, щи или свекольник и чай. На день по норме полагалось 10 кусочков сахара и порция топленого масла с гречневой кашей. Как отметил А. Валтари, такое питание считалось разнообразным. В полковой пекарне десять человек за день выпекали от восьмисот до тысячи караваев весом в 5 кг. Пекарня располагалась в специальном бараке посреди казарменного двора, там же находились 16 полевых кухонь полка для личного состава в 4 тысячи военнослужащих. Самовары с кипятком имелись в каждом батальоне. [279]
В действительности разнообразия в продуктах, поступавших на стол российского солдата, было крайне мало, хотя Главное интендантское управление предпринимало все возможное для расширения наименования продуктов, входивших в солдатский рацион. По заключению исследователя, сама система продовольственного снабжения русской армии, несмотря на явные недостатки, все же справилась с поставленной перед ней в годы войны задачей обеспечения самым необходимым, и прежде всего, продуктами питания. [280] Однако масштабы заготовок приводили к недостатку в разнообразии продуктов питания рядовых военнослужащих, и уже в ходе войны приходилось изыскивать новые пути решения этой задачи, в частности, проводились эксперименты по выработке новых вариантов консервов, сушению овощей и т. д. Условия размещения военнослужащих тоже оставляли желать лучшего. По свидетельству А. Валтари, казармы полка, где он служил, были тесными и душными, с нарами в три этажа, и на рядового приходилось лишь полметра жилого пространства. [281]
В финской провинции, вдалеке от больших городов, где не было большого скопления военных, политические баталии, разворачивавшиеся в столичной прессе Великого княжества, не влияли на повседневную жизнь сельского населения и не сказывались на отношении к финнам и шведам со стороны военнослужащих. В годы войны нижние чины продолжали оставаться довольно изолированными от местного населения не столько из-за специфики военной службы, сколько из-за различий в культуре, языке и конфессиональной принадлежности.
Так, языковой барьер не позволял контактам между местными жителями губернии Ваза и находившимися в Эстерботнии военными выходить за рамки элементарных бытовых отношений, хотя сохранились свидетельства о том, что в некоторых коммунах русские обычно приглашали финнов и шведов на свои праздники «с песнями и музыкой». [282]
Между гарнизонами и финляндскими городами с окружавшими их коммунами продолжали существовать повседневные коммерческие отношения, было заключено несколько браков, но более многочисленными были кратковременные связи – явление, получившее название «русские невесты» и становившееся в коммунах серьезной проблемой. По воспоминаниям жителей Лиллкюро губернии Ваза, каждое воскресенье в деревне устраивали танцы, где «девушки весьма грубо обращались с русскими», в частности, и из-за того, что в Лиллкюро «после них осталось несколько младенцев».
|
|
|
