Шведские садовые мастера в Санкт-Петербурге 4 страница

Тем не менее сами эти «мероприятия» Ждановым, конечно, до этого уже глубоко продумывались. В его черновиках, хранящихся в архиве, также существуют записи для памяти, в которых он особо выделял необходимость указать, что первые документы, которые будут опубликованы советской печатью относительно «народного правительства» являются «радиоперехватом». Также продумывались заранее и в целом все пропагандистские действия, которые должны были быть связаны с началом войны. [204]  

Из этого также видно, что наибольший круг вопросов, за которые Жданов, судя по документам, отвечал, имели политический и идеологический характера. В частности, большое внимание он уделял пропагандистской поддержке мероприятиям, которые осуществляло «народное правительство». Жданов, например, требовал активизировать издательскую деятельность направленную на это ленинградского обкома и горкома партии, а также привлек для оказания помощи «правительству» Куусинена политотдел 7-й армии. [205]

Было обращено также большое внимание на выпуск листовок для населения и солдат Финляндии. Лично сам Жданов написал тексты ряда листовок. [206] [207]  Однако, как оказалась эта работа не достигала все же ожидавшегося результата. Так же как и организованные тогда радиопередачи для населения и армии Финляндии. Они велись через широковещательную радиостанцию Ленинграда с использованием материалов, которые готовились преимущественно в редакции газеты «народного правительства» «Кансан Валта». Председатель Ленинградского радиокомитета в своей докладной записке Жданову и другим руководителям Ленинградской партийной организации признавал в январе 1940 г., что ведущееся на Финляндию «специальное вещание крайне неэффективно и недоходчиво», оно «дает материал общего характера, мало доступный для финского радиослушателя». [208]

Другим вопросом, которым занимался Жданов, как накануне войны, так и в ее ходе был процесс создания и комплектования частей «финской народной армии». Так, уже в конце ноября нарком обороны К. Е. Ворошилов прямо информировал непосредственно Сталина, Молотова и Жданова о тех сложностях, с которыми советское командование сталкивалось в момент образования «финских частей». [209]   В свою очередь Ленинградский обком партии производил персональный отбор коммунистов, владеющих финским языком, для направления их в спешном порядке на политическую работу в части формировавшейся части «народной армии». Всего в сводном списке лиц, проходивших соответствующий отбор, насчитывалось тогда 346 человек. [210]

В дальнейшем по мере начала и продолжения войны Жданов не прекращал отслеживать процессы комплектования «народной армии». Так, в частности, 7 января 1940 г. Жданов, а также члены «правительства» Куусинен и Анттила обратились к Сталину и Ворошилову в просьбой ускорить процесс развертывания еще двух дивизий «народной армии». [211] Эта была весьма сложная задача и поэтому у высшего советского руководства просили начать новый призыв в эту «армию» из районов с финно-угорским населением. [212] Эта просьба была поддержана Сталиным[213] и начался новый этап наращивания численности войск финской «народной армии».

Параллельно Жданов готовил и ряд весьма важных, основополагающих документов, связанных с «финской народной армией». В частности, еще в конце ноября вместе с начальником Главного политического управления Красной Армии Л. З. Мехлисом он занимался подготовкой текста военной присяги для этой «армии». Будучи тогда в Ленинграде, Мехлис прямо докладывал в Москву, что «посоветовался со Ждановым» и «он согласен, что к нашей присяге (то есть присяги Красной Армии. – В. Б. ) приводить не следует». [214]

Впоследствии, в декабре 1939 г. эта работа приобрела уже более конкретный характер. За основу было взято Ждановым содержание «Военной присяги РККА» и в ней были заменены лишь отдельные фразы. Вместо «СССР» и «РККА» указывались соответственно «Финляндская Демократическая Республика» и «Финская Народная армия», а слово «трудящиеся» заменялось другим - «народом». [215] В таком виде проект присяги был направлен Сталину и Ворошилову за подписью членов «народного правительства» Куусинена и Анттилы, также Жданова. В сопроводительном письме говорилось: «Приведение к присяге считаем целесообразным провести в самое ближайшее время. Просим вашего согласия». [216] Действительно на этой основе присяга была утверждена в Москве, а затем ее уже приняли бойцы и командиры «финской народной армии».

Объективно тогда, в начале «зимней войны» деятельность Жданова, связанная с мероприятиями, проводившимися по поводу образованного «правительства» в Терийоки и дальнейшего комплектования «народной армии», приобрела особую активность. Все нити при решении практических (в ряде случаев чисто пропагандистских) вопросов в этой области тянулись именно к нему. Он пытался даже выяснять «с какой рации говорит финкорпус», каково «движение корпуса» его «обмундирование» и т. д. [217] Даже первые встречи бойцов и командиров «народной армии» находились «под контролем» у Жданова. 16 декабря в Терийоки эта встреча произошла. В этой связи, А. А. Жданов в своей записной книжке в перечне первоочередных пропагандистских мероприятий, которые необходимо было тогда осуществить, удовлетворенно отметил: «С корпусом познакомились. Командный состав собрали», [218] мероприятие провели.

О какой же в данном случае самостоятельности «правительства» Куусинена могла идти речь? Тогда буквально почти каждый из решавшихся этим «правительством» вопросов требовал санкции советского руководства и курировал эту проблему непосредственно Жданов, который объективно теперь повседневно играл направляющую роль в действиях «терийокского правительства».

Это также можно было отметить и относительно того внимания, которое Жданов уделял финскому населению, которое осталось на занятой советскими войсками территории Финляндии. Больше всего финских граждан оказалось на территории севернее Ладожского озера. Там в некоторых районах жители не были эвакуированы, о чем сразу же было сообщено в Жданову. Уже 2 декабря из Карельского обкома партии была отправлена срочная телеграмма: «Москва. ЦК Парт. тов. Жданову А. А. На всех участках наших частей противник при отступлении силой оружия эвакуирует гражданское население», однако затем сообщалось, что в ряде мест население все же осталось и оно «приветливо встретила наши части», но пока «сообщение об образовании Народного правительства Финляндии в занятых районах еще не доведено». [219] Иными словами создавался фронт работ для деятельности «правительства» Куусинена.

 В архивных материалах Куусинена существует документ, который был разработан еще до начала боевых действий. Это была инструкция: «С чего начать политическую и организационную работу на территории, освобожденной от власти белых». [220] Текст данной инструкции был подготовлен «министром просвещения» Инкери Лехтинен, [221] но затем, судя по поправке, содержащейся на ее страницах, при ее дальнейшей доработке активное участие принимали сам Куусинен, а также Жданов. [222] В данном случае, Жданов не только играл роль в подготовке соответствующих инструкций, но и курировал в этом вопросе Карельский обком партии. Его первый секретарь Г. Н. Куприянов в докладной записке адресованной А. А. Жданову прямо заверил, что представители партийной организации Карельской республики будут всячески помогать в работе среди финского населения «народному правительству» и уже планировалось этих представителей «посылать по мере продвижения частей Красной Армии в глубь Финляндии». [223]

В целом все мероприятия, проводившиеся на занятой советскими войсками финской территории с населением, осуществлялись по единой программе. Причем о ходе этой работы регулярно информировался Жданов, продолжая играть в данном случае весьма активную роль. Судя по документам, в наркомате обороны внимательно следили за тем, чтобы обо всех вопросах, связанных с проблемами взаимодействия с финским населением, непосредственно информировался именно Жданов. Когда, например, Ворошилов получил донесение от командования 8-й армии о передаче финского имущества на занятой частями Красной Армии территории Финляндии т. н. «комитетам народного правительства», то обратил на это особое внимание и написал резолюцию: «Знает ли т. Жданов, выяснить». [224]

Однако по мере того, как деятельность «правительства» Куусинена становилась все более мало эффективной, внимание к нему со стороны Жданова начинает уже ослабевать. По свей видимости, в советском руководстве так и не была выработан достойное решение связанное с официальным провозглашением о самороспуске «народного правительства». Тем не менее работа в этом направлении определенная все же велась. Так 8 марта в разгар переговоров с финляндской правительственной делегацией в Москве Куусинен был опять приглашен в кремлевский кабинет к Сталину, где более двух часов шло совещание с участием Молотова, Жданова и Ворошилова. [225] Именно этот круг лиц непосредственно и занимался проблемами «народного правительства». Но официально возвещения о роспуске правительства так и не последовало.

Однако поскольку официально о самороспуске «правительства» Куусинена не было объявлено, сразу же после подписания мирного договора между СССР и Финляндией в различных кругах советской общественности стали возникать недоуменные вопросы относительно происшедшего. В информационной справке, подготовленной для Жданова в Ленинградском горкоме партии, отмечалось целая серия задававшихся тогда вопросов жителей города. В частности спрашивалось: «Что будет теперь с Народным правительством Финляндии? Где находится сейчас Куусинен?.. Где сейчас 1-й корпус Народного правительства Финляндии и что он теперь будет делать? » и так далее. [226]

Тем не менее 21 марта 1940 г. Куусинен, а также бывшие члены его «правительства» Анттила и Проконен были приглашены к Сталину в Кремль. Здесь состоялось их совещание, на котором также присутствовали представители партийных и советских органов Карелии, а также Молотов, Жданов и Ворошилов. [227] Видимо тогда и была решена окончательная судьба этого «правительства». Часть бывших его членов вошли в руководство образовывавшейся тогда Карело-Финской Союзной республики, а «армия» переформировывалась и на ее базе образовывалась стрелковая дивизия. Так заканчивалась непродолжительная история связанная с «правительством» Куусинена.

Что же касается роли в создании и деятельности этого «правительства» Жданова, то она, несомненно, представлялась весьма фундаментальной, по масштабам ее можно даже сравнить с работой, которую тогда осуществлял сам Куусинен. Но, тем не менее, эта роль была скорее исполнителя общих решений чем идеолога и автора самой концепции.

 

Экономика, Война и политика

Иванов М. В.

 

Русская торговля со Стокгольмом в XVII веке.

 

Изучение истории русской торговли на территории коренной Швеции является сегодня весьма актуальной прежде всего по причине того, что оно проводилось, преимущественно, в направлении прибалтийских шведских колоний, городов Рига, Ревель, Дерпт и Нарва. При этом изучению истории русской торговли в шведской столице уделялось внимание явно недостаточное. Исключение составляет огромная исследовательская работа, проведённая выдающимся советским учёным Игорем Павловичем Шаскольским. Он первый кто выделил стокгольмское направление из общего контекста русско-шведской торговли в XVII в. [228] Между тем, в этом вопросе остаётся ещё много неизученного.

 Основы русско-шведской торговли в целом в XVII в. были заложены Столбовским мирным договором, заключённым между Россией и Швецией в 1617 г. По его условиям единственным городом на собственной шведской территории, в котором могли торговать русские купцы являлась шведская столица, Стокгольм[229]. Таким образом, этот город становился торговым посредником между Россией и Западной Европой. Начиная с первой трети XVII столетия стокгольмский торг оформляется в отдельную ветвь общей русско-шведской торговли. Складывается определённый круг русских городов и купеческих фамилий, которые в своей торговле ориентируются именно на этом направлении. Оформляется также и товарный состав со своей особой спецификой.

Первое место среди русских городов, торговавших со Стокгольмом, занимали крупные торговые центры северо-запада России, прежде всего – Новгород и Тихвинский посад (Тихвин). Новгород, являясь крупным торгово-ремесленным центром географически располагался на чрезвычайно выгодном для заморской торговли пространстве. Этот и ряд других факторов, в частности, определили активное участие этого города в стокгольмской торговле. К середине XVII столетия в шведской столице регулярно торговали представители по меньшей мере 15 торговых фамилий Новгорода. К 1663г. число их увеличилось до 22. Среди них особой активностью выделялись Шорины, Харламовы, одни из первых посетившие Стокгольм в начале века, крупные купцы Кошкины, Прокофьевы, Пуриковы, Селивёрстовы, Стояновы и др[230]. Исследователь С. В. Бахрушин в документах за время с 1649 по 1699 гг. обнаружил более 70 имён новгородцев, торговавших самостоятельно или через посредство своих агентов в Стокгольме[231]. Активное участие Тихвина в торговле со Стокгольмом объясняется тем, что этот город также как и Новгород, располагался на весьма выгодном торговом пространстве. Кроме того, за весь XVII в. Тихвинский посад не посетил не один купец из Стокгольма, при том что Тихвин обладал почти таким же как и Новгород торговым потенциалом[232]. Таким образом, шведские товары доходили до Тихвина через руки новгородских или прибалтийских купцов, что естественным образом увеличивало их стоимость. Вероятно, дороговизна шведских и западно-европейских товаров, а также желание видеть в Стокгольме выгодный рынок сбыта русских товаров и явились для Тихвина решающим фактором к установлению прямых торговых связей между этими городами. К середине XVII в. вся торговля Тихвина на стокгольмском направлении была сконцетрирована в руках 11 крупных торговых фамилий этого города таких как Калачники, Канчанины, Бельские, Анисимовы, Самсоновы, Шпильины и др[233].

Менее активное участие в такой торговле принимали города Олонец, Ладога, Корела, Кексгольм, Устюжна, Рыбинск, Москва, Ярославль, Переславль и др.

Товарный состав на данном направлении имел устойчивый прочно сложившийся характер и почти не менялся на протяжении всего столетия. Россия была заинтересована прежде всего в высококачественных шведских металлах, а шведский рынок, нуждался, в свою очередь, в сравнительно недорогих русских мехах, изделиях ремесленного производства, некоторых продовольственных товарах, в частности, хлебе. Таким образом, основными статьями русского экспорта в Швецию были меха, лён, пенька, поташ, кожи, различные крупы, мясо, рыба, мёд, мука пшеничная и ржаная и пр[234]. Наиболее крупные поставки в Стокгольм касались пеньки и хлеба. Средний объём одной партии ржи составлял 80-100 бочек[235].

Русский импорт, как уже было сказано, был строго ориентирован на шведские металлы и изделия из них[236]. Медь и железо составляли почти весь товарный груз русских торговых людей при возвращении в Россию[237]. Особой популярностью у русских купцов пользовались шведские деньги «плоты» (от швед. platar), изготавливавшиеся в виде небольших досок с вычеканенными на них государственным гербом Швеции[238]. Изготавливавшиеся из высококачественной меди «плоты», вывозились на Русь и затем переплавлялись для изготовления различных ремесленных изделий. Кроме «плот» вывозились на Русь так называемые «шкилевые деньги» (от швед. skiliemyt), служившие мелкой разменной монетой и измерявшиеся не по нарицательной стоимости, а по весу – пудами[239]. Вывоз в Россию шведских денег вскоре приобрёл угрожающе массовый характер, и едва не подорвал денежный оборот Швеции. Об объёме вывозимых русскими купцами шведских денег говорят следующие цифры. По шведским данным в 1644 г. было вывезено только «шкилевых» денег приблизительно 23 280 кг., а в 1646 г. – 110 080 кг[240]. В результате вывоз «плот» и «шкилей» за пределы Швеции был запрещён[241]. Тем не менее, упоминание о них встречается в русских документах на протяжении всего XVII столетия[242]. Кроме того, шведские металлы вывозились в виде проволоки, а также в котлах, металлическом ломе, которые также предназначались для их последующей переплавки или изготовлении из иных ремесленных изделий[243]. Почти незначительный процент в русском товарном вывозе занимали так называемые предметы роскоши, - различные украшения, утварь, предметы быта пр[244].

Довольно быстро сложился механизм продвижения товара. Русские торговые люди закупали товар, главным образом, у его непосредственных производителей, - крестьян или ремесленников. К примеру, крупные новгородские купцы Кошкины, имели сеть своих торговых агентов, которые совершали так называемые коммерческие рейды с целью закупки товара[245]. Затем с началом навигации (май-июнь) товар переправлялся по морю на небольших судах, - карбасах, - в Стокгольм, где и реализовывался в течение одного или нескольких торговых сезонов (июнь-сентябрь). На вырученные средства в Стокгольме закупались новые партии товара, которые затем таким же образом вывозились на Русь. В рамках такой торговли сложились несколько форм коммерческих операций: товар под заказ, продажа товара с лавки, с карбаса (с судна), сдача товара на реализацию, подряд, а также бартер[246]. Кроме того можно говорить о существовании в XVII в. практики паевых вложений, когда несколько торговых людей объединяли свои денежные или товарные средства (паи) в один крупный капитал с целью получения большей выгоды. Полученная в результате такой операции прибыль делилась затем между пайщиками соразмерно вложенному капиталу[247]. Однако, наиболее популярной формой торговли являлась продажа с лавки. Это было связано с регламентацией иностранной торговли в целом. По шведским законам иностранные купцы имели право торговать в Стокгольме только на территории своего гостиного двора[248]. Построенный в 1637 г. для этой цели русский гостиный двор, состоял сначала из деревянных, а затем из каменных лавок, которые на первых порах одновременно служили торговым, складским и жилым помещением[249]. Кроме того, все торговые операции можно было производить только оптом и только с местным стокгольмским купечеством, которое, являясь посредником между иностранным купцом и рядовым шведским потребителем, устанавливало свои «выгодные» цены и приобретало на этом крупную прибыль[250].

Торговая деятельность русских купцов в Стокгольме встречала на своём пути множество трудностей и в целом была небезопасна. Отправившийся с торговыми целями в Швецию, торговый человек рисковал лишиться не только всего своего товара, но и собственной свободы, а нередко и жизни. Так в 1680 г. на русском гостином дворе вспыхнул крупный пожар. Его виновниками были признаны тихвинские торговые люди Василий Андреев и Илья Бельский. Шведским судом они были приговорены к смертной казни, но по прошествии двух лет тюремного заключения и тяжёлых бесплатных работ были выпущены на свободу[251]. При возникновении пожаров на гостином дворе его постояльцы теряли весь или большую часть своего товара, что в большинстве случаев означало одно – разорение. Нередко в русских документах можно встретить сообщения примерно одного и того же содержания: «... поезжая, я бедной, в Стекольно, и имал у посадцких людей товары в долг и давал на себя в том заемные кабалы. И будучи, государь, в Стекольне, ради грех наших руской гостин двор горел, и у меня, бедного, свои и должные товары все згорело, от того я, бедной, вконец разорился... »[252] В подобной ситуации нередко в прошлом крупный купец вынужден был наниматься (приказчиком или выполнял иные обязанности) к другому торговому человеку. Немало опасностей подстерегало торговых людей в пути, где легко можно было стать жертвой бандитского разбоя или кораблекрушения[253]. В годы военных конфликтов между Россией и Швецией всё русское население Стокгольма автоматически приобретало статус военнопленных и использовалось на тяжёлых работах. Такая ситуация возникала за весь XVII в. по меньшей мере дважды: во время войны 1659-61 гг. и в начале Северной войны. [254] Однако большим «злом», по свидетельству самих купцов, таможенный контроль при выезде из Швеции на Русь. Желающий покинуть Стокгольм купец должен был выполнить на первый взгляд простые требования властей – предоставить опись вывозимых товаров, оплатить пошлину и получить «пас», разрешение на выезд[255]. Однако на практике сделать это было не так легко. Главная проблема состояла в том, что стокгольмская таможня в XVII в. представляла собой огромный бюрократический механизм, в котором присутствовали и откровенный грабёж, и коррупция, и обыкновенная чиновничья волокита. Шведские таможенники нередко намеренно затягивали выдачу «паса», вынуждая таким образом купцов давать взятку. Так крупный новгородский купец Никита Кошкин был задержан вместе с грузом в стокгольмской таможне сроком всего на пять дне, в результате чего вышел в море, в неблагоприятную для плавания штормовую погоду. Ещё в стокгольмском заливе его судно потерпело крушение, и хотя сам Кошкин благополучно спасся, весь его товар утонул в море[256]. И примеров тому – множество.

Общий взгляд на русскую торговлю на территории коренной Швеции в XVII в. выявляет больше минусов, нежели плюсов. Однако, менее чем за одно столетие стокгольмская торговля приобрела весьма устойчивую самостоятельность и продолжала развиваться несмотря на все существующие преграды вплоть до с начала в 1700 г. Северной войны, когда русско-шведская торговля в целом была прервана почти на два десятилетия. Русская торговля была более активной, чем шведская. Об этом, в частности, свидетельствует, тот факт, что русский экспорт был более широк и разнообразен, чем импорт. Однако в целом вся торговля России на северо-западном направлении в XVII в. определялась посреднической ролью Швеции, что в значительной степени тормозило развитие самостоятельной торговли России с Западной Европой. Необходимо было разрушить так называемый «Прибалтийский барьер». Эта задача была решена Северной войной, которая изменила весь ход русско-шведской торговли в целом.

 

Дунаева Ю. Г.

Швеция как участница административных союзов XIX века

К оценке степени участия страны в мировой политике можно подходить с разных сторон. Обычно, основным критерием в этом вопросе служит внешний, количественный фактор - как часто в изучаемый период данная держава являлась «возмутителем» мирового порядка, как часто ее политика становилась предметом обсуждения всего мирового сообщества. Если рассматривать внешнюю политику Швеции в XIX в. исходя из указанного критерия, то можно согласиться с выводом, сделанным Н. И. Кареевым (1850-1930 гг. ) еще в начале XX в.: Швеция не играла сколько-нибудь видной роли в международной политике. [257] Эта точка зрения утвердилась в научной литературе.

Но можно взглянуть на поставленный вопрос и с несколько иной позиции, поставив во главу угла внутренний, прагматический фактор. В этом случае главным критерием будет являться ответ на вопрос: как внешняя политика, проводимая тем или иным государством, способствовала реализации внутренних национальных интересов? Как она способствовала выходу из кризиса и смягчению социальных противоречий? При таком подходе, в центре внимания оказываются конкретные показатели, отражающие поступательное развитие державы: повышение благосостояния жителей, степени реализации прав ее граждан, рост ее валового национального продукта и экономической мощи. Последний подход, как правило, используется для оценки современных событий, его применение в исторических исследованиях встречается редко.

Применив этот метод к оценке участия Швеции в системе международных отношений, мы придем к противоположному результату: внешняя политика Швеции XIX в. была чрезвычайно активной и эффективной, выражаясь современным языком, носила прагматический характер.

Поражение Швеции в третьей Северной войне (1808-1809 гг. ) серьезно подорвало ее престиж в мировой политике XIX в. Страна лишилась своего международного авторитета, с ее мнением «ведущие державы» не считались. Экономика страны была подорвана, социальные отношения находились в затяжном кризисе. Стране грозило повторить участь одной из своих давних соперниц

Речи Посполитой: пережить раздел между более сильными державами.

В этой обстановке 21 августа 1810 г. наследником престола избирается маршал наполеоновской Франции Жан Батист Бернадот. От бывшего военного министра ждали не только демократизации общества и внедрения принципов свободы в экономические и административные отношения, но и восстановления славы шведского оружия. От «соперника Наполеона в доблести и военном искусстве», [258] героя Киборна, Галле и Ваграма, громившего русских в Польше и при Аустерлице, ждали реванша - возвращения Финляндии и «похода мести» на Петербург.

Но, вопреки всем ожиданиям, воинственный «сын Франции» избрал основой своей внешней политики - политику мира и согласия. Принимая присягу на верность законам Швеции, определяя основные направления политики своего правительства, он сказал: «Мир - вот единственная достойная цель, к которой должно стремиться просвещенное правительство. Сила и самостоятельность государства зависит не столько от пространства его владений, сколько от твердых законов торговли, духа промышленной деятельности и, главным образом, от степени развития национального самосознания». [259]

Прагматизм, твердый расчет, следование национальным интересам, отсутствие «вечных» друзей и «заклятых» врагов - вот основа всей политики Швеции XIX в. Неотступное следование этим принципам дало возможность Бернадоту, подводя итоги своего правления в 1840 г., сказать: «Политика мира обеспечила полуострову 25 лет мира и благоденствия.. Я оставляю Вам памятник моей деятельности: погашение внешнего и почти всей суммы внутреннего долга, повышение доходности банковских операций.., сооружение каналов, очищение рек, постройку новых дорог, крепостей, гаваней, запасных магазинов и арсеналов, организацию армии в 1000000 человек, состоящей не из дряхлых стариков и детей, а из ветеранов, постройку шхерного флота из 250 канонерских лодок, увеличение большого флота, благодаря постройке новых фрегатов, постоянное развитие земледелия, развитие фабричной и ремесленной промышленности, рост таможенных поступлений, постоянный рост населения». [260]

Три кита составляли основу шведской внешней политики XIX в.: прагматизм, нейтралитет и «скандинавизм». Следование этим трем принципам четко прослеживается на протяжении всего века. Ни один из перечисленных принципов не требует отказа от активности на международной арене.

Анализ исторического материала позволяет опровергнуть приведенное ранее мнение Н. И. Кареева. На всем протяжении XIX в. шведское правительство принимало активное участие в мировой политике, действуя последовательно и достаточно жестко в соответствии с собственными национальными интересами, умея извлекать выгоду из, казалось бы, «проигранных партий». Играя незаметную, но чрезвычайно важную роль в «европейском оркестре», она заставляла прислушиваться к своей точке зрения его «первые скрипки»: Россию, Францию, Англию, Пруссию.

Преследуя национальные интересы, Швеция избрала основой своего внешнеполитического курса укрепление внешнеэкономических связей и создание новых рынков сбыта для национальных производителей. Стремясь использовать ослабление Испании в начале XIX в., шведское правительство предпринимает ряд шагов для проникновения на перспективный южноамериканский рынок.

Уже в 1817 г. правительство Швеции поручает С. И. Густаву-Вольфу изучить возможности непосредственных торговых сношений с бывшими испанскими колониями. Благодаря его активной деятельности, в 1824 г. в Колумбию были отправлены корабли со шведским металлом, предназначенным для продажи в Южной Америке.

Густав-Вольф выступил и в качестве инициатора авантюры, имевшей серьезные внешнеполитические последствия. Ознакомившись с потребностями стран, ведущих борьбу за свою независимость с Испанией, шведский посланник предложил продать американцам на выгодных условиях несколько военных кораблей, ранее предназначавшихся Испании. В качестве посредника Швеция избрала английский торговый дом Михельсона и Бенедикс. Сделка осуществилась в обстановке глубокой секретности на сумму 610 тыс. риксталеров. Успех «операции» стимулировал весной 1825 года новую торговую сделку с английской фирмой Barelays, Herring, Richardes & Co. Речь шла о продаже в Мексику уже 3-х кораблей общей стоимостью 1 млн. 18 тыс. 600 риксталлеров.

Но сохранить в тайне эту сделку не удалось. В июне 1825 г. сведения о ней получает русский посланник в Стокгольме П. К. Сухтелен, который 9(21) июня 1817 г. информирует о ней российское правительство[261] и в соответствии с полученными рекомендациями организует дипломатический демарш с участием посланников Испании, Австрии, Пруссии и Франции. [262] Правительству Швеции в лице министра Веттерстада пришлось давать объяснения. Ссылки на то, что корабли «старые» и не могут быть использованы в военных действиях, не удовлетворили дипломатов. В результате, под нажимом перечисленных стран, Карл XIV был вынужден подписать протокол о расторжении сделки, возврате денег покупателям и компенсации затрат посредников.

Несмотря на то, что последствия были крайне негативными, шведское правительство сумело извлечь прибыль, добившись в качестве компенсации потерь от сделки «выгодные торговые условия» с Россией. Они были закреплены русско-шведской торговой Конвенцией 1828 г. Стремясь «сгладить» отношения со Стокгольмом, Петербург был вынужден без проволочек ратифицировать Договор об урегулировании российско-норвежских границ 1826 г.

«Мирная» направленность являлась лейтмотивом внешней политики Шведского государства XIX в., заложила основу социального и экономического благополучия страны в XX в., создает предпосылки дальнейшего устойчивого развития страны в XXI столетии. С другой стороны, прагматизм Карла XIV и его последователей позволил Швеции, обладающей достаточно ограниченным военно-стратегическим потенциалом, сохранить свою полную политическую самостоятельность и в эпоху «передела мира» и в «эпоху конфронтации биполярного мира».

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: