Обращение к русскому читателю 6 глава

Чтобы полностью сделать понятным притязание мелких буржуа на обладание "личным мнением", сле­довало бы принять во внимание не только подкрепление, получаемое от системы образования или от средств мас­совой коммуникации, но также и специфические ха­рактеристики производства габитуса, где это притязание будет одним из измерений. Действительно, мы видим, что соревнование за право иметь "личное мнение" и недоверие по отношению к любой форме делегирова­ния, особенно в политике, логически вписывается в систему собственных диспозиций индивидов, все про­шлое и все проекты будущего которых представляют своего рода ставку в борьбе за собственное благо, бази­рующееся на личных "способностях" или "заслугах", на разрыве с гнетущим единомыслием и даже на отре­чении от стесняющих обязанностей, на выборе посто­янно предпочитать как дома, так и на работе, как в удовольствиях, так и в мыслях, частное/личное ("у-себя-домное") вместо общественного, коллективного, общего, ничем не отличающегося от других, заимствованного¹⁰.

Но наивно "эгоистические" диспозиции мелких буржуа не имеют ничего общего с тонким эгоизмом тех, кто может утвердить единичность своей личности всей своей практикой и, прежде всего через свою про­фессию — свободную деятельность, свободно выбран­ную и свободно осуществляемую, где утверждается как единственная добродетель собственная "личность", не­сводимая к анонимной, обезличенной, свободно заме­няемой роли, идентифицироваться с которой еще дол­жны мелкие буржуа ("регламент есть регламент"), чтобы существовать, или, во всяком случае, чтобы зая­вить о своем социальном существовании, в частности, через их конфликт с крупными буржуа^п. Недоверчивая осмотрительность, сдерживающая делегирование или вступление в партию мелкого буржуа, не имеет ничего общего с уверенностью крупного буржуа быть наилуч­шим, не имеющим себе равных, официальным вырази­телем мыслей и общественного мнения.

В факте, что руководящие кадры наиболее мно­гочисленны среди тех, кто в сфере политической ин­формации наиболее доверяет ежедневным газетам (27% — руководящие кадры, 24% — кадры среднего управ­ленческого звена и служащие, тогда как среди занятых сельским хозяйством их 14%, среди рабочих — 11%, среди ремесленников и мелких коммерсантов — 5%) или еженедельникам (19% руководителей высшего зве­на против 7% руководителей среднего звена и служа­щих, 6% ремесленников и мелких коммерсантов и 4% занятых в сельском хозяйстве)[41], можно видеть прояв­ление усилий (которые возрастают вместе с ростом об­разования), направленных на то, чтобы составить свое мнение, как говорится, прибегая к средствам наиболее специфическим и наиболее легитимным, а именно, к газете, высказывающей мнение, которую можно выбирать в зависимости от собственной точки зрения, в проти­вовес телевидению или радио — "средствам массовой коммуникации", подающим результаты "омнибусов".

Можно попытаться представить такую же струк­туру оппозиции в том, что высшие руководящие кадры, добиваясь выполнения своих требований, апеллируют с особой частотой к хлопотам перед общественными инстанциями, тогда как рабочие и служащие чаще, чем все остальные категории, рассчитывают на забастовку, а ремесленники, мелкие коммерсанты и кадры средне­го управленческого звена прибегают к манифестациям, разовому объединению, которого не существовало ра­нее и которое не выживет в дальнейшем.

Но достаточно даже кратко напомнить социаль­ные условия становления требования "личного мне­ния" и осуществления этого притязания, чтобы пока­зать: в противоположность наивной вере в формальное равенство перед политикой, "народное" представление является более реалистичным, когда оно не видит дру­гого выбора для наиболее обделенных слоев, как чистая и простая сдача позиций, покорное признание отсутст­вия у них необходимой компетентности или полное делегирование, самоотречение без остатка, что велико­лепно очерчивается теологическим понятием fides implîdta [42] — негласное доверие, молчаливая самоотдача, когда выбирают свое мнение через выбор своего офи­циального выразителя.

Способы производства мнения

На самом деле не все ответы — это мнения, и вероятность того, что ответы какой-то определенной группы будут лишь замаскированными "неответами", лишь вежливыми уступками предложенной проблема­тике или просто этическими высказываниями, наивно принятыми за "личное мнение", несомненно, варьиру­ет так же, как и ожидаемая вероятность отсутствия от­вета. Влечение и склонность обращать свои интересы и опыт на политические выступления, исследовать связь мнений и интегрировать совокупность точек зрения вокруг эксплицитных и ясно выраженных политиче­ских принципов в действительности очень сильно за­висят, во-первых, от образовательного капитала и, во-вторых, от структуры общего капитала, возрастающего вместе с ростом веса культурного капитала относитель­но экономического капитала¹².

Недостаточно признать неравенство полагающейся компетенции, которая заставляет вспоминать о соци­альных условиях для самой возможности давать полити­ческие оценки. Здесь полностью маскируется наиболее фундаментальная политическая проблема, так сказать, вопрос о способах производства ответа на политиче­ский вопрос, допускающая интеллектуалистский по­стулат, что всякий ответ на политический вопрос есть продукт собственно политического акта суждения¹³. Действительно, ответ на вопрос, который применение господствующего определения политики классифици­рует как политический (например, вопрос о студенче­ских манифестациях или об абортах), может быть пол­учен тремя очень различающимися способами. В основе производства ответа может лежать, во-первых, этос класса [43] — порождающая формула, как таковая незафиксированная, но позволяющая по всем пробле­мам обыденного существования давать ответы, объек­тивно связанные между собой и совместимые с практи­ческим постулатом о практическом отношении к действительности; во-вторых, это может быть регуляр­ная политическая "партия" (в том смысле, в котором говорят о балетной или оперной партии), так сказать, система эксплицитных, специфически политических принципов, поддающихся логическому контролю и рефлексивному постижению, короче, тот сорт политиче­ской аксиоматики (в обыденном языке — "линия" или "программа"), которая позволяет порождать и предви­деть множество таких и только таких суждений и полити­ческих действий, которые входят в алгоритм; наконец, в-третьих, это может быть продукт выбора на двух уровнях, т. е. ориентировка, совершающаяся подвидом знания, где ответы приспособлены к "линии", намечен­ной политической партией (здесь: "партия" в смысле организации, задающей "политическую линию" по совокупности проблем, чьему становлению в качестве политических партия способствует). Присоединение, заключающееся в этом негласном или, напротив, в яв­ном делегировании, может само иметь своим основани­ем (и мы это еще увидим) либо практическое призна­ние, осуществляемое этосом, либо эксплицитный ^ выбор в зависимости от "партии"¹⁴.

Преднамеренная связность практики и выступле­ний, порожденных, исходя из эксплицитных и опреде­ленно политических принципов, повсеместно сталкивается с объективной систематичностью практики,

произведенной, исходя из имплицитных принципов, и, следовательно, по другую сторону от "политических" выступлений, т. е., исходя из объективно систематиче­ских схем мышления и действия, полученных в резуль­тате простого привыкания, вне всякого точного расче­та, и осуществляемых в дорефлексивной форме. Эти две формы политической диспозиции класса, не будучи механически привязанными к ситуации, в которой на­ходится класс, тесно взаимосвязаны через посредство,, главным образом, материальных условий существова­ния, жизненная насущность которых навязывается с неравной и, следовательно, с не равно легко символи­чески "нейтрализуемой" беспощадной силой, а также через посредство системы образования, способной снабдить инструментами символического освоения практики — вербализации и концептуализации полити­ческого опыта. Популистское пристрастие давать народ­ным массам "политику" (как, впрочем, и "эстетику") непреднамеренно, как наделенную от природы свойст­вами, вытекающими из господствующего определения политики, не учитывает, что практическое освоение, выражающееся в ежедневном выборе (который может быть или не быть квалифицирован как политический по отношению к господствующему определению полити­ки), находит свое обоснование не в эксплицитных принципах постоянно бдительного и универсально компетентного сознания, а в имплицитных схемах мышления и действия габитуса класса. Иными слова­ми, если воспользоваться упрощающими и незатейли­выми формулами политической дискуссии, скорее, в бессознательном класса, чем в его сознании.

Действительно, два последних способа производства мнения отличаются от первого тем, что чисто полити­ческие принципы производства политического сужде­ния здесь направлены на эксплицитный уровень, кон­ституированный как таковой либо институцией, которой передают полномочия производить и управ­лять этими принципами, либо отдельным политиче­ским агентом, который, обладая собственными средст­вами производства политических вопросов и ответов, может давать систематические и систематически политические ответы по проблемам возможно столь же раз-1 личным, как, например, борьба работников LIP [44], сексуальное воспитание и загрязнение окружающей среды. В этих двух случаях связь между социальным классом и общественным мнением не устанавливается более непос­редственно, т. е. через посредство одного лишь классового бессознательного, но чтобы правильно понять политические мнения и чтобы придать им дополнительные «доводы, нужно ввести еще одну чисто политическую инстанцию: либо политическую "линию" или "программу" политической партии, инвестированную, таким образом, de facto, в монополию производства принципов производства политических мнений, либо политическую аксиоматику, которая позволяет производить чисто политические точки зрения на все проблемы, были ли они или нет поставлены как политические¹⁵. Тем не менее, для решения проблем, которые не составля­ются в "партию" или партией, агенты отсылаются к, этосу (в котором выражаются особые социальные усло­вия производства, продуктом чего и является этос). На­пример, к этосу рядовых агентов, но также и профессиональных производителей, интеллектуалов, социологов, журналистов или политиков: в производстве речей (на­учных или иных) о социальном мире, как и в определе­нии линии политического воздействия на этот мир, именно этос класса отвечает за компенсацию аксиома­тической и методической недостаточности (или за вос­полнение недостаточного овладения средствами мыш­ления и действия). "Увриеризм" [рабочий характер] революционных партий, несомненно, находит свои корни в этом интуитивном чувстве двойственности принципов производства политических мнений и дейст­вий, а также в некотором хорошо обоснованном скеп­тицизме, касающемся возможности отвечать на все вопросы и все практические вызовы простого сущест­вования, исходя из одних лишь принципов политиче­ской аксиоматики. Существует ли что-нибудь более противоположное, чем сознательная и псевдовынужденная систематичность политической "партии" и систематичность-"в-себе" практик и суждений, сформи­рованных, исходя из бессознательных принципов этоса; или же чем сознание минимальное, но в то же время фундаментальное, которое необходимо, чтобы делегировать партии производство принципов произ­водства политических мнений, и сознание системати­ческое, которое дает возможность формулировать лю­бую ситуацию как политическую и приводить ее к политическому решению, вытекающему из чисто полити­ческих принципов. Если политическое сознание без диспозиций — это нечто нереальное и недостоверное, то диспозиции без сознания — всегда непроницаемы сами для себя и через это всегда чувствительны к извра­щениям, совершающимся в пользу ложных признаний.

Именно эту оппозицию между первым и вторым принципами, так сказать, между производством от пер­вого лица и производством по доверенности, приводят всегда защитники установленного порядка, например, в ситуации забастовки. Они противопоставляют логику "демократического" голосования или опроса обще­ственного мнения "нейтралистской" логике выраже­ния мнения через профсоюз, чтобы постараться таким образом разорвать органическую связь делегирования и вынудить индивида обратиться к его собственным силам, отправляя его к кабине для тайного голосова­ния, изолируя его. Опрос общественного мнения — тоже не что иное как установление способа производ­ства мнений, который может заставить наиболее обде­ленных высказывать мнения, противоположные тем, которые им представляют (в двойном смысле) их офи­циальные представители, ставя, таким образом, под со­мнение обоснованность договора о представительст­ве¹⁶. А также именно на эту оппозицию между двумя способами производства мнения ссылаются, когда со­поставляют две концепции отношений между партией и массами со ссылкой на политических сторонников, более или менее приверженных одному или другому способу: массовая партия, с одной стороны, а с другой — небольшие партии или группы "авангарда", где не­кая квазисовокупность активистов дает политике воз­можность существовать под видом "партий". Можно противопоставить две концепции отношений между партией и массами: концепция, по которой, чаще всего "во имя реализма", требуется высокая степень делеги­рования в пользу центрального управления, и концеп­ция, призывающая к самоуправлению политическим мнением через бессознательную универсализацию от­ношения к политике, свойственной мелким собствен­никам средств производства политических мнений, у которых нет никаких оснований делегировать другим свою власть высказывать мнение за них. Существую­щий обычно образ отношений между аппаратом пар­тии и ее сторонниками, в частности, идеология неполно­го представительства, согласно которой "политическая элита не отвечает насущным социальным нуждам" или "сама создает политический запрос, который помогает ей оставаться у власти", не принимает в расчет совер­шенно разные формы, которые это отношение может скрывать в зависимости от партий и от категорий сто­ронников внутри одной партии.

Эти вариации отношений между уполномочен­ными лицами и их доверителями зависят, помимо про­чего, от способов подбора, образования и продвижения ответственных политических деятелей (например, с од­ной стороны, Коммунистическая партия, которая дол­жна формировать политических деятелей в некотором смысле ex nihilo [45] с помощью всеобщего образования, почти повсеместно взятого на себя партией, а с другой стороны — партии консерваторов, которые могут до­вольствоваться объединением в своих рядах нотаблей, уже имеющих общее образование и занимающих к тому же установленные позиций). Они варьируют также в зависимости от основных социальных характеристик (и, в особенности, от уровня общей подготовки и образа политического мышления, внедряемого ей) и от спосо­бов подготовки политических выступлений или, что сво­дится к тому же, от способов организации групп, где эти выступления подготавливаются и распространяются¹⁷.

Анализ опросов общественного мнения позволя­ет привести некоторые уточнения по второму пункту. Так, например, принцип, по которому избиратели от Коммунистической партии высказывают свои мнения, изменяется в зависимости от того, знают ли они пред­мет практически или теоретически, из своего опыта либо из политической учебы, как "то, что следует ду­мать" (например, все, что касается борьбы в поле про­изводственных отношений) или, наоборот, как то, что подсказывает им диспозиции их этоса; таким образом, они обрекают себя быть хранителями прошлого состояния буржуазной морали. Это похоже на детскую игру: нужно указать у активистов или у лидеров противоре­чия или расхождения в реакциях, вызванных соответ­ственно двум принципам, и, особенно, расхождения между революционными диспозициями, демонстриру­емыми ими в плане политики, и консервативными диспозициями, которым они изменяют в плане "эти­ческом", и которые в принципе могут исходить в неко­торых ситуациях из действительно консервативной политической практики. Напротив, избиратели от Объ­единенной социалистической партии (PSU), значитель­ная доля которых состоит из людей "интеллектуальных" профессий, демонстрируют в высокой степени взаимо­связь своих диспозиций со способностями представ­лять все политически (по аналогии со сходной установ­кой эстета, способного все представлять эстетически) и давать систему эксплицитно связанных реакций, которые более четко интегрируются вокруг эксплицитно фор­мулирующихся политических принципов, чем в приме­ре с Коммунистической партией. Избиратели Объеди­ненной социалистической партии отличаются от всех других по степени, в которой они показывают себя спо­собными утверждать принципы собственно политиче­ского производства вплоть до той сферы, где другие более склонны "скатываться" к принципам этоса.

Все политические суждения, включая те, которые представляются наиболее ясными, приводят, отчасти неизбежно, Kfîdes impiscifa, понимаемой в соответствии с логикой политического выбора как выбор официаль­ного выразителя и уполномоченного, как выбор идей, мнений, проектов, программ, планов, воплощенных в "личности" и зависящих в их реальном и вероятном существовании от реального и вероятного существова­ния этих "личностей". Неопределенность в самом объекте суждения: человеке или идеях, вписана в саму ло­гику политики, которая при каком бы то ни было ре­жиме действует так, что заботы о формулировке про­блем или политических решений и их осуществлению обязательно доверяются людям. При этом доверенные лица могут всегда быть выбраны либо по их программе (объективированной), в смысле каталога уже сформу­лированных суждений и уже заявленных и ставших публичными предпринимаемых мероприятий (по логи­ке присяги), либо по их "личностным характеристи­кам", то есть по их габитусу как инкорпорированной программе (здесь: программа в том значении, в каком о ней говорят в информатике), как принципу, порож­дающему совокупность суждений и действий ("полити­ческие мероприятия"), которые не сформулированы эксплицитно в момент "выбора" ни кандидатом, ни избирателем, и которые, следовательно, должны пред­угадываться по едва заметным признакам диспозиций, дающимся через физический экзис [46], дикцию, манеру держаться, манеры поведения. Не бывает такого пол­итического выбора, который бы не учитывал неотрыв­но личность гаранта и то, что он гарантирует. Уполно­моченный является одновременно тем, кто выражает мнения, уже выраженные его доверителями (он, как это принято говорить, "ограничен" программой, опре­деленного рода контрактом эксплицитного делегирова­ния) и тем, кто действует в соответствии со своей ин­корпорированной программой более, чем в соответствии с объективированной программой — или в соответствии со специфическими интересами, свя­занными с его позицией в поле идеологического про­изводства, выражает пока еще не сформулированные, имплицитные и потенциальные мнения, которые бла­годаря этому и возникают. Доверитель может даже Ис­пользовать монополию говорить, которую ему дает ста­тус признанного официального выразителя, чтобы при помощи не поддающейся проверке узурпации припи­сать своим доверителям ожидания, намерения, требо­вания, в которых они не разбираются и которые могут в отдельных случаях принадлежать авангарду или арь­ергарду группы в целом. Короче говоря, факт, что уполномоченное лицо, будучи гарантом программы не только как opus operatum [47], взятом как совокупность уже сформулированных предложений, но и как moçlus operandi [48], взятом как совокупность принципов, по­рождающих предложения пока не сформулированные ("линия"), есть, без сомнения, то, что по формуле Дюркгейма, никогда не является пунктом контракта по политическому делегированию.

Вынужденные предъявить в один прекрасный день в виде объективированной программы свои ерети­ческие намерения, идущие вразрез с доксой, т. е. про­стым согласием с обычным порядком, которое идет само по себе, без обсуждения, сторонники изменения оказываются из-за этого более всего подверженными противоречию между программой, которую провозгла­шает официальный выразитель, и имплицитной про­граммой, которую выдает их габитус. Принимая во внимание скрытые условия доступа к политической компетенции (и, в частности, подготовку), это проти­воречие тем больше, чем в большей степени держатели монополии на производство или даже на воспроизвод­ство эксплицитных программ сами являются продук­том социальных условий производства (проявляющих­ся в видимых признаках их габитуса), у которых есть все шансы быть отличными от тех условий, в которых были "произведены" их доверители. Напротив, те, кто не имеет других намерений, кроме намерения продол­жать поддерживать установленный порядок, могут эко­номить на разъяснительной работе и ограничиваться представлением в собственной персоне своей изыскан­ности, элегантности, культуры, а также своих свойств и прав (дворянский титул, диплом об образовании и т. п.), являющихся гарантией инкорпорированной програм­мы сохранения порядка. Они обладают непреднаме­ренно, естественно, физическим экзисом, дикцией, произношением слов, и согласованность между речью и личностью, которая ее произносит, непосредствен­ная, безукоризненная и естественная.

Габитус класса и политическое мнение

Напрасно было бы искать объяснительный прин­цип ответов в этой, как и в любой другой области, в одном факторе или совокупности, полученной про­стым сложением нескольких факторов. В действитель­ности габитус интегрирует в изначально синтетическую целостность порождающего принципа совокупность результатов действия детерминации, навязанных мате­риальными условиями существования (эффективность которых все более подчиняется результату воздействия образования и информации, предварительно, по мере ее появления, подвергнутой испытанию временем). Га­битус есть инкорпорированный класс (включая и биоло­гические, но социально препарированные свойства, например, пол и возраст) и при любых внутри- или межпоколенных перемещениях он отличается (по сво­им эффектам) от класса объективированного в опреде­ленный момент времени (в виде званий, свойств и т. п.) по тому, как воспроизводит различные состояния ма­териальных условий существования, продуктом кото­рых является и которые могут в большей или меньшей степени отличаться от актуально имеющихся условий существования. Детерминации, оказывающие на аген­тов свое действие на протяжении всего их существования, образуют систему, внутри которой главный вес приходится на такие факторы, как имеющийся капи­тал, определенный по общему его объему и структуре, а также соответствующая позиция в отношениях про­изводства (определенная через профессию со всеми со­путствующими детерминациями, как влияние условий труда, профессиональное окружение и т. п.).

Это означает, как мы уже видели, что собствен­ная эффективность фактора, взятого изолированно, никогда на самом деле не измеряется по корреляции между этим фактором и рассматриваемым мнением или практикой. Тот же фактор можно увязать с различ­ными результатами, иногда даже противоположными, в зависимости от того, в какую систему факторов его включают. Так, диплом бакалавра может стать основой протеста, когда его обладателем является сын кадрово­го работника среднего звена или сын квалифицирован­ного рабочего, попавшего в ранг рабочих-специалистов. Несомненно, что постоянный рост числа бакалавров среди рабочих-специалистов не случаен для распрост­ранения гошизма в рядах рабочих. Тот же диплом мо­жет стать основой интеграции, когда его имеет работ­ник среднего звена, являющийся сыном рабочего или крестьянина. То же самое можно сказать о ценности полученного диплома об образовании и соответствую­щего ему отношения к социальному миру, которое ощутимо меняется в зависимости от возраста обладате­ля диплома (в той мере, в какой для разных поколений отличаются возможности получения этого диплома), от его социального происхождения (в той мере, в какой унаследованный социальный капитал, имя, семейные связи и т. п. определяют реальную прибыль, которую можно от этого получить) и, без сомнения, от геогра­фического происхождения (опосредованного такими инкорпорированными свойствами, как акцент, но так­же и характеристиками рынка труда) и от половой при­надлежности.

Понятно, что через посредство габитуса, который определяет отношение к занимаемой в настоящее вре­мя позиции и, тем самым, выработку практической или эксплицитной позиции по отношению к социальному миру, распределение политических точек зрения между правыми и левыми достаточно тесно связано с распре­делением классов и внутриклассовых слоев в простран­стве, определяемом в первом измерении по общему объему капитала и во втором — по структуре этого капитала. Склонность голосовать за правых возрастает по мере роста общего объема имеющегося капитала, а также по мере роста относительного веса экономиче­ского капитала в структуре капитала, а склонность голо­совать за левых возрастает в обоих случаях при обрат­ной тенденции. Гомология между противоположными позициями, которые устанавливаются при этих двух отношениях, где основная оппозиция между доминирующими и доминируемыми, а вторая — между слоями доминирующих и доминируемых внутри господствующего класса, стремится способствовать встречам и союзами между занимающими однородные позиции в различных пространствах. Наиболее зримо это парадоксальное в совпадение устанавливается между слоем доминируемых внутри доминирующего класса (интеллектуалы, артисты, преподаватели) и доминируемыми классами, которые хотят выразить свое отношение (объективно сильно различающееся) к доминирующим (в целом) в своей особой склонности голосовать за левых.

Если на основе распределения электоральных на­мерений по социально-профессиональным категориям, установленным Мишля и Симоном¹⁸, охарактери­зовать каждый слой класса по алгебраическому расхождению* между процентами желающих голосовать за левых и желающими голосовать за центр или голлистами (не принимая в расчет долю неответивших, ко­торая изменяется достаточно незначительно), то мож­но увидеть, что все происходит так, как будто результаты действия объема и структуры капитала ак­кумулируются, так что политическое пространство об­наруживает себя как систематическая деформация со­циального пространства. С одной стороны, учителя (-43) находятся рядом с шахтерами (-44), преподавате­ли (-21) рядом с квалифицированными рабочими (-19), артисты (-15) рядом с рабочими ручного труда (-15) и конторские служащие (-9) рядом с рабочими-специа­листами (-10), тогда как с другой стороны, промыш­ленники (+61) следуют за лицами свободных профес­сий (+47), высшие управленческие кадры (+34) и, очень близко, коммерсанты (+32) занимают противо­положный край политического пространства, а техники (+2) и мастера на производстве (+1) находятся на границе между правыми и левыми. Кажется, все указы­вает на то, что вторая оппозиция образуется между сло­ями, ориентированными в значительной степени на выбор, оцениваемый как наиболее совпадающий с их областью политического пространства. Так, промыш­ленники и лица свободных профессий, с одной сторо­ны, составляющие долю тех, кто весьма вероятно будет голосовать за Центр, а с другой стороны — рабочие занятые ручным трудом, рабочие-специалисты и высоко­квалифицированные рабочие, голосующие с большой вероятностью за Коммунистическую партию, оказыва­ются в оппозиции слою, состоящему из значительного числа воздерживающихся от голосования и тех, чей политический выбор относительно плохо классифици­руется (левые некоммунисты или голлисты), т. е. арти­стов, преподавателей, учителей, мастеров на производстве, которые, может быть, тем самым выражают двойствен­ность и противоречивость, связанные с их шаткой по­зицией в социальном пространстве.

Само собой, что полностью учитывать политиче­ские точки зрения и политическую практику мы можем не более, чем другие практики. Если абстрагироваться от всего, что ощущается по обычным признакам соци­ального происхождения, то нужно по меньшей мере различать эффект траектории, приводящей от исход­ной позиции к актуально занимаемой позиции, т. е. видеть результаты действия социальных обусловленностей, вписанных в частные условия и особенно много дающих для понимания выработанной политической позиции как выраженной позиции, занятой в отноше­нии социального мира, а также эффект внушения, соб­ственно говоря, политическое воспитание, которое, как и воспитание религиозное, будучи усвоенным с детства, в кругу семьи, есть в некотором смысле его эв­фемистическая форма.

Прежде чем выражать свое удивление теснотой связи, зафиксированной между религиозной практи­кой и политическим мнением, нужно спросить себя: а не вытекает ли она в основном из факта, что это не более, чем различные проявления одной диспозиции. Не только потому, что, как по своему содержанию f так и по материи внушения, религиозное воспитание есть эвфемистическое выражение политической социализа­ции, но и потому, что предписания практики и испо­ведуемой веры заключают в себе назначение в некий класс и, следовательно, атрибуцию социальной идентич­ности. Каково бы ни было содержание связанного с ней внушения, социальная идентичность определяется по ее противоположности комплиментарному ей клас­су "неверующих" и, таким образом, она ответственна за все свойства, не входящие в нее в данный момент времени, например, такая политическая диспозиция, как консерватизм предполагает оппозицию "красных". Верность этой идентичности и тому, что ей сопричастно ("Я — христианин"), придает исповедуемой вере большую автономию по отношению к актуально имею­щимся условиям существования. Что же касается соб­ственно эффекта содержания религиозного сообще­ния, то можно думать, что оно усиливает изначальную естественную склонность к осмыслению социального мира в "персоналистской" логике "личного спасения", боязни нищеты или угнетения как фатальности или личной судьбы, болезни или смерти. Напротив, способ политического осмысления стремится выбросить из политики все то, что персоналистский способ мышле­ния и религия представляют в этике, он старается на­чинать с того, что затрагивает домашнюю экономику, отсюда вытекает то, что он мало готов к тому, чтобы политизировать домашний быт, такой как потребление или условия для женщин. Трудности удваиваются из-за того, что авангард политизации домашнего быта часто составляют индивиды или движения христианские по своему происхождению и нелегко определить, политизи­руют ли они домашний быт или "одомашнивают" и деполитизируют политику.