Образование и просвещение в Юго-Западной митрополии

Недостаток образования и просвещения в Юго-Западной митрополии стал все более ощущаться, начиная со времени распространения в Литве протестантов, а затем - иезуитов. Помощь в деле просвещения пришла из России. Бежавший от Ивана Грозного князь Андрей Курбский, обосновавшись на

Волыни, со всей энергией отдался делу защиты и распростра­нения православной веры. Он принялся распространять творе­ния отцов церкви - Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого, Кирилла Александрийского и других, слу­жащие утверждению православия. Курбский сам выучил латынь, изучая грамматику, диалектику и другие необходимые науки. Вместе с несколькими единомышленниками он организовал боль­шую переводческую деятельность, причем сам целиком перевел творение св. Иоанна Дамаскина "Изложение православной ве­ры" и "Диалектику" и некоторые другие творения св. отцов. Он поддерживал тесные связи с известными виленскими пра­вославными издателями братьями Мамоничами, которые издава­ли переводы его кружка. Курбский хорошо понял методы иезу­итской пропаганды и предупреждал русских не отдавать своих детей в иезуитские колледжи.

Другим русским просветителем в Литве был бежавший с Соловков игумен Артемий. Он стал горячим проповедником православия. Известны его послания как к православным маг­натам, так и к протестантам. В частности, он находился в переписке с Симоном Будным, главой секты антитринитариев. Послания старца Артемия обладают определенной богословской глубиной. Он убеждал православный патронат в необходимости открытия школ. Артемий многих удержал в православии.

Из Москвы в Литву бежали также первые русские печат­ники - дьякон Иван Федоров и его помощник Петр Мстиславец. Первоначально они остановились в имении гетмана Григория Ходкевича в Заблудове, где Иван Федоров издал в 1569 году "Евангелие Учительное" по рукописи XIV века, а через год -"Псалтирь" и "Часослов". Затем Иван Федоров переехал во Львов и там в 1574 году напечатал "Апостол".

Петр Мстиславец после Заблудова расстался с Иванам Федоровым и отправился в Вильну, где трудился в типографии Мамоничей. Иван Федоров во Львове разорился и заложил ти­пографию некоему еврею. Вскоре его пригласил князь К.К. Острожский к себе в Острог, где готовилась к изданию зна­менитая впоследствии Острожская Библия.

Русские беженцы из "Московии" довольно успешно дела­ли православное дело благодаря поддержке православного патроната Литовской Русл. Признанным главой православных был князь Константин Константинович Острожский, сын кня­зя Константина Ивановича Острожского. У К.К Острожского были, впрочем, некоторые и протестантские, и униатские уклонения, от которых он избавился под влиянием князя А. Курбского. Огромными заслугами кн. К.К.Острожского являются организация школы и книгопечатание. Он также распространяя писания отцев Церкви, в частности, творения св. Григория Паламы и сочинения Нила Солунского против латинян.

Традиционная церковная школа давно уже не удовлетво­ряла требованиях времени, Школы нового типа организуются и православным патронатом, и братствами. Острожская шко­ла имела выдающееся значение, иногда она даже называлась академией. К.К.Острожский стремился собрать здесь по-настоящему образованных людей. Среди них известны Кирилл Лукарис, грек, в будущем константинопольский патриарх, священник Василий Острожский, дьякон Иван Федоров и др. Одним из преподавателей был Ян Лятос - бывший профессор математики и астрономии Краковского университета, изгнан­ный оттуда за сопротивления григорианскому календарю. Острожская школа сыграла видающуюся роль в просвещении и в антикатолической полемике. Из книг, выпущенных в Остро­ге, особенно известны: "Ключ Царства Небесного" (1537г.) с посвящением Александру Острожскому сыну К.К.Острожского: "Исповедание об исхождении Св. Духа" (1583г.): "О еди­ной истинной православной вере и о св. соборной апостольской Церкви" (1588) священника Василия, направленная про­тив иезуитов и отличающаяся силой аргументации и эруди­цией.

Помимо школы К.К.Острожского, известны также школы кн. Курбского и кн. Слуцкого. Большое место в просвещении занимали братские школы. Братская школа во Львове была основана при участии архиепископа Элассонского Арсения (позднее архиеп. Суздальского). Православные школы ориен­тировались на греческую традицию, хотя они не могли избежать весьма значительного западного влияния. Братские шко­лы именовались "греко-славянскими". Лучшие из них были сред­ними школами, образование в которых состояло, как и в за­падных школах, из двух ступеней: "тривиума" и "квадривиума". "Тривиум" состоял из грамматики, риторики и диалектики. Изучение этих дисциплин имело целью подготовить воспитан­ников к проповеднической деятельности, поэтому учителями часто были церковные проповедники. "Квадривиум" состоял из арифметики, геометрии, астрономии и музыки. Эту ступень образования давали лишь немногие школы. Во Львовской школе обучали еще пасхалии, Св. Писанию, а по субботам -"страху Божию" и обязанностям к родителям и другим людям. В Виленской братской школе практиковалось даровое обучение детей членов братства и убогих сирот.

Воспитание учащихся строилось на основе монастырской уставности. Одним из обязательных правил было присутствие учеников на богослужениях во все воскресные и праздничные дни. В будние дни ученики присутствовали на богослужении по очереди.

Особенное внимание в школах уделялось греческой обра­зованности, которая стояла на довольно высоком уровне. Об этом свидетельствуют и ссылки на святоотеческую литерату­ру в сочинениях православных писателей и любовь к употреб­лению греческих слов и понятий.

Выдающимся явлением просветительской и ученой деятель­ности православных в это время явилось издание Острожской Библии, осуществленное в 1580-1581 гг. Это было первое пе­чатное издание Библии во всем православном мире. В основу издания была положена Геннадиевская Библия, список которой был прислан, по просьбе К.К.Острожского, из Москвы. Кроме нее, было привлечено значительное количество списков, кото­рые выписывались из Константинополя, Греции, Крита, Западной Европы. Использовались и печатные западные издания. Некото­рые из книг, переведенные для Геннадия с латинского, были вновь переведены с греческого. В целом, текст значительно приближен к переводу 70-ти. В 1663 году Острожская Библия была перепечатана в Москве. Она легла в основу издания, т.н. Елизаветинской Библии в ХУШ в.

Подготовка унии

В 1588 и 1589 годах, впервые за 600 лет существова­ния Русской Церкви, русские земли посетил константинополь­ский патриарх Иеремия II, прибывший в связи с учреждением патриаршества в Москве. Он посетил по пути Юго-западную митрополию и пытался укрепить расшатанные церковные поряд­ки. Патриарх дал широкие полномочия братствам, значение которых он понимал очень хорошо, сместил митрополита Онисифора Девочку за двоеженство и учредил должность патриар­шего экзарха с целью усилить контроль за деятельностью духовенства. Патриарх обязал духовенство к возобновлению соборной жизни, потребовав ежегодного созыва соборов. Но все эти полезные и необходимые меры не принесли успеха. Разложение зашло слишком далеко, и основная трудность состояла в том, что патриарху не из кого было выбирать ставленников в этот опасный и ответственный период. Ка­чество церковных деятелей низко пало. Митрополитом стал безвольный, лишенный убеждений и двоедушный Михаил Рогоза, а экзархом епископ Луцкий Кирилл Терлецкий, которого, как и других деятелей подобного рода, характеризует в первую очередь забота о защите и приобретении имений, вплоть до применения вооруженной силы, любовь к почести и роскоши. Принадлежа к дворянскому роду, он не собирался отказывать­ся от привычных привилегий.

Таковы были лица, в руки которых попало высшее цер­ковное управление. Между тем, за положением дел в Право­славной Церкви внимательно наблюдали королевское прави­тельство и иезуиты. Последние, со свойственной им настой­чивостью, стремились к цели, поставленной при их появле­нии в Литве в 1569 году: добиться введения флорентийской унии в Русской Церкви, с пределах Литовского княжества.

Программа введения унии была изложена в книге иезуита Петра Скарги "О единстве церкви", впервые изданной еще в 1577 г., причем Скарга подчеркивал роль государственной власти, как орудия давления на православных. И Скарга, и другие деятели (в частности, Поссевин, посетивший Литву по дороге из Москвы) уделяли большую роль развитию образо­вания в католическом духе и вовлечению в него православно­го юношества. В самом деле, латинское образование сделало в стране громадные успехи, сформировав основы польской культуры, в орбиту которой втягивалось все большее число представителей русского православного дворянства.

Накапливающиеся количественные изменения в конце кон­цов неизбежно порождают новое качество. На рубеже 90-х го­дов совокупность обстоятельств была такова, что Православной Церкви становилось совершенно невозможно сохранить прежнее положение в польско-литовском государстве. Необхо­димы были существенные перемены, прежде всего во внутрен­ней жизни Церкви, для того, чтобы она могла выдержать все усиливающиеся внешние нападения. А они нередко принимали характер прямого насилия. Основная тяжесть защиты Церкви лежала на церковном народе, который, будучи объединен в братства, вел эту защиту весьма успешно. Здесь нашла выра­жение одна из существенных сторон роли мирян в Церкви, в православном понимании. "Народу Божьему, - говорит прот. Н. Афанасьев, - принадлежит рассуждение и испытание того, что совершается в Церкви. Это есть особое служение свидетельствования, вытекающее из царственно-священнического служения... Согласие народа на то, что происходит в Церкви, указывает, что предстоятели действовали в среде народа, а не отдельно от него. Народ мог давать свое согласие только на то, что ему было известно, а не на то, что ему остава­лось неизвестно... Народ управляется епископом не пассивно, а активно через полное ведение того, что совершается в Церкви". Именно это значение народа в теле Церкви открылось в описываемых событиях с исключительной яркостью. Епископы не хотели признать этой роли народа, и это вело их к неизбежному конфликту с Церковью, к отторжению от тела Церкви. "К сожалению, - отмечает А. Пайков, - при­ходится отметить лицемерие, которое обнаружили высшие иерархи... Покровительствуя наружно, скрепя сердце, брат­ствам, тогдашние епископы, проникнутые шляхетскими взгля­дами, были раздражены вмешательством мирян в церковные дела, - этих "хлопов", "шевцов, седельников и кожемяков" -как высокомерно отзывались о них некоторые из епископов, считая братства гонителями владык. Принужденные выслуши­вать от братств советы, а иногда и укоризны за худое поведение.. епископы, считая эти учреждения органами патриар­ха, желали втайне избавиться как от воздействия патриар­шей власти на церковные дела, так и от контроля церков­ных братств, а потому и стремились к полному их ослабле­нию, если не к совершенному уничтожению".

Отрываясь, таким образом, от церковного народа, епископы оказывались в изоляции, которая еще более толкала их к унии. Антицерковный характер замысла унии со всей очевидностью проявился в скрытным, заговорщицком образе действий иерархов, решившихся на унию. Первым документом, в котором выражено намерение иерархов заключить унию с Римом, является грамота, составленная на соборе в Бресте в 1531 г. и подписанная четырьмя епископами: Кириллом Луцким, Гедесном Львовским, Леонтием Пинским, Дионисием Холмским. Но известно, что годом ранее именно эти четыре епископа имели совещание в Бельзе и приняли какое-то по­становление, известны также их связи с католическими иерархами - поборниками унии².

Поскольку принятие столь ответственного документа не могло быть внезапным, нет оснований сомневаться в ак­тивной предварительной деятельности названных епископов в пользу унии. Разумеется, это публичное заявление вызвало немедленный протест, исходивший от Львовского братства. Дело унии затормозилось. С 1593 г. в пользу унии начинает действовать новый брестский епископ - Ипатий Потей, чело­век образованный, одаренный и имевший обширные связи с католиками. Тяжелое положение Православия заставляет об­думывать идею унии и людей, преданных православию. Князь К.К.Острожский составил свой проект унии, исходя из сос­тояния Церкви до разделения церквей в XI веке. По мысли князя Острожского, уния должна быть возвращением к этому состоянию. Предпринимать же дело унии следует лишь с со­гласия и при участии восточных патриархов и Москвы. Проект князя был православным, и именно поэтому он был совершен­но не реалистичным. Свой проект князь доверчиво открыл Потею, не подозревая, что тот внутренне давно уже чужд Православию.

В вопросе унии стихийный протест церковного народа столкнулся с глубоко продуманной, планомерной стратегией ее сторонников, которых были единицы. К маю 1594 г. они почувствовали себя уже настолько уверенно, что Кирилл Терлецкии мог публично объявить "всем и каждому" об унии, как деле решенном и о том, что "его королевская милость" посылает двух епископов - самого Кирилла и Ипатия Потея в Рим. Где было достигнуто такое соглашение и кто из епис­копов в нем участвовал, - об этом Кирилл в своем заявле­нии умолчал. Но, очевидно, такое соглашение действитель­но имелось, иначе он не решился бы о нем говорить, опа­саясь протестов, и не могло бы быть решения короля о по­сылке двух епископов в Рим. Соглашение было тайным, как и все действия заговорщиков, и в нем участвовали, по-ви­димому, уже известные нам четыре епископа. Об участии мит­рополита Михаила в этот период сведений нет. Но в конце этого же года митрополит дал Кириллу письменное согласие с унией. В составленной им записке митрополит выговари­вал себе ряд привилегий, а в беседе с Кириллом обязал его хранить свое согласие в тайне. Во всех поступках главных организаторов унии явно проступает страх обличения, за­ставляющий их действовать скрытно и коварно. Но нетерпе­ливый Гедеон не мог выдержать слишком долгого ожидания льгот, которые должна принести желанная уния. Желая уско­рить события, в январе 1595 года, возможно, по согласию с другими деятелями унии, он созвал во Львове собор своей епархии, с участием еще ряда лиц, на соборе было принято решение просить митрополита и остальных епископов о вступ­лении в унию. Примечательно, что постановление собора под­писано не только Гедеоном, но еще двумя греческими иерар­хами и целым рядом представителей русского духовенства, среди которых наиболее заметной фигурой является киево-печерский архимандрит Никифор Тур. Таким образом, пропа­ганда унии как будто бы получала успех. Однако, у боль­шинства сторонников унии совершенно незаметно искренних побуждений к ее принятию, всюду откровенно преобладает искание личных выгод. Так, Никифор Тур находился в плохих отношениях с митрополитом, которого еще считали сторонни­ком Православия, и, очевидно, рассчитывал укрепить свое положение переходом в римскую юрисдикцию.

В июне 1595 г. митрополит и епископы, которых было уже шесть, составили "артикулы" об унии и послание к па­пе. "Артикулы" имеют довольно осторожный и умеренный ха­рактер. Иерархи хотят сохранить свою автономию и в бого­служении, и в обрядах, ограничиваясь, в основном, призна­нием главенства папы. От сомнительных вопросов стараются уклониться: так, о чистилище "не возбуждают спор". С эти­ми документами Кирилл и Ипатий и должны были ехать в Рим. Тайное становилось открытым, но деятели унии все еще пред­ставляли себя, как лиц, преданных Православию.

Известие о решении иерархов вызвало такой взрыв про­теста, которого епископы, видимо, не ожидали. Во главе протестующего народа оказался князь К.К.Острожский. Сло­жилась исключительная ситуация, в которой в какой-то мо­мент в митрополии не оказалось ни одного епископа! Однако, такая поголовная измена высшей иерархии не устрашила православных, веривших в конечное заступление Божие. Князь К.К.Острожский обратился ко всем православным странам с воззванием, которое является замечательнейшим документом. Приведем выдержку из него: "... Я научен и убежден благодатию Божиею, что кроме единой истинной веры, насажденной в Иерусалиме, нет другой веры истинной. Но в нынешние вре­мена, злохитрыми кознями вселукавого диавола, сами глав­ные начальники нашей истинной веры, прельстившись славою света сего и помрачившись тьмою сластолюбия, наши мнимые пастыри, митрополит с епископами претворились в волков и, отвергшись единой истинной веры св. Восточной Церкви, от­ступили от наших вселенских пастырей и учителей и прило­жились к западным, прикрывая только в себе внутреннего волка кожею своего лицемерия, как овчиною, они тайно со­гласились между собою, окаянные.. как христопродавец Иуда с жидами, отторгнуть благочестивых христиан здешней облас­ти без их ведома и вринуть с собою в погибель, как и са­мые сокровенные писания их объявляют... Дело идет не о тленном имении и погибающем богатстве, но о вечной жизни, об бессмертной душе, которой дороже ничего быть не может... Потому, опасаясь, как бы не остаться виновным пред Богом и пред вами, и узнав достоверно о таких отступниках и явных предателях Церкви Христовой, извещаю о них всех вас, как возлюбленную мою о Христе братию, и хочу вместе с ва­ми стоять за одно против врагов нашего спасения... Что может быть босстыднее и беззаконнее? Шесть или семь зло­нравных человек злодейски согласились между собою и, отвергшись пастырей своих, святейших патриархов, из которых поставлены, осмеливаются властно, по своей воле, отторгнуть всех нас, правоверных, будто бессловесных, от истины и низвергнуть в пагубу. Какая нам может быть от них польза? Вместо того, чтобы быть светом миру, они сделались тьмою и соблазном для всех...".

Послание подписанное князем, составлено, скорее всего, профессорами Острожской школы. Это духовное сочинение, в котором нет и тени тех жалких забот о материальных подач­ках, которыми переполнены акты униатствующих епископов. Оно произвело колоссальное впечатление на православных лю­дей. Самой неожиданной была реакция епископа Львовского Гедеона Болобана. Не прошло и недели после опубликования воззвания, как в присутствии князя Острожского и других свидетелей епископ Гедеон публично отрекся от всякого свое­го участия в унии и выразил решительный протест против нее, как противоречащей православной вере. Стремительное обра­щение епископа Гедеона, до этого всем известного как чело­века своекорыстного и одного из главных зачинателей унии -факт поразительный. Обращение было твердым и окончатель­ным. С этого момента Гедеон всю свою огромную энергию от­дал заботе о Православной Церкви, превратившись в ее основ­ного окормителя до последних дней своей жизни. Православ­ному сознанию невозможно не видеть в этом событии примера действия божественной благодати во спасение человека и для блага Церкви, которая отныне имела епископа. Вслед за епископом Гедеоном от унии отказался еще один иерарх -Михаил Перемышльский. Теперь структура Церкви была восста­новлена.

Король Сигизмунд III проявил в это время необычайную деятельность в пользу унии. Он и спросил у папы Климента VШ особую буллу (от 4 марта 1595 года), которою Киевская Лавра со всеми ее имениями назначалась киевским митропо­литам, если они будут содержать унию с Римом, хвалил и поощрял лично и посредством грамот Рогозу, Потея и Терлецкого за их деятельность, выражал в письме к князю Острожскому надежду, что и он поспешит дать свое согласие на унию; издал окружную грамоту литовско-польским погранич­ным старостам, чтобы они не пропускали через границу пат­риарших послов, посылал поощрительные грамоты всему пра­вославному духовенству с обещанием за принятие унии урав­нять их права с правами римско-католического духовенства, а русским епископам - предоставить место в сенате, и на­конец, в сентябре торжественно извещал своих подданных специально изданным манифестом об обращении русских епис­копов к унии и посылке Ипатия Потея с Кириллом Терлецким в Рим.

Еще летом 1595 г., именно 24 июня, князь Острожский оповестил всех православных Литвы и Польши об отступни­честве православных епископов. Движение против унии охва­тило весь православный мир, и в г. Вильне раздался мощный голос учителя братской школы Стефана Зизания, опровергав­шего положение о главенстве папы и другие нововведения римской церкви и смело указывавшего на отступничество митрополита и епископов. Проповеди Зизания были в том же 1595 г. напечатаны и пущены в народ.

Митрополит Рогоза на сопротивление православных от­ветил распоряжением о прекращении богослужения в виленских церквах на шесть недель, а затем заочно (а потому вопреки церковным канонам) на соборе в г. Новогрудке осудил Зиза­ния и братских священников. Против этого осуждения Троиц­кое братство протестовало и в своем протесте указывало, что митрополит, как изменивший вере и являющийся теперь соперником православных, не мог быть беспристрастным судь­ей в этом деле.

Заключение брестской унии

Сигизмунд III благодарил и хвалил епископов за желание принять унию, обещая им свою поддержку. К.К.Острожского и православный народ он призывал последовать за решением "владык". Митрополит Михаил долгое время занимал двуруш­ническую позицию, уверяя православных, что он не собирает­ся принимать унию, но тайно следовал за ее сторонниками. Князь Острожский, глубоко возмущенный происходившим, обра­тился к протестантам с предложением совместных действий в защиту своих религиозных воззрений. Он настолько увлекся борьбой, что сообщал протестантам даже о возможности своего вооруженного выступления против короля. Это стало известно и значительно испортило отношения между князем и королем. Православные требовали созыва собора, но король и его со­ветники понимали, что в сложившейся ситуации собор не вы­годен для сторонников унии, и поэтому Сигизмунд его пока не разрешал. В конце сентября 1595 г., несмотря на все протесты православных, Кирилл Терлецкий и Ипатий Потей отправились в Рим, куда прибыли 15 ноября. Там они были приняты "с несказанной милостью и лаской". Обсуждение вопросов, связанных с унией, тянулось довольно долго. 23 декабря 1595 году состоялась торжественная аудиенция у папы, на ко­торой уния была провозглашала официально. Кирилл и Ипатий произнесли символ веры с католической прибавкой "филиокве", заявили о признании Флорентийского и Тридентского соборов и о том, что "всепротивное" они сами и от имени всей ли­товской митрополии осуждают, отвергают и анафематствуют. Посланцы перечислили всех единомышленных с ними еписко­пов, включая имя Гедеона Балабана, хотя прекрасно знали о его разрыве с ними. Они полностью приняли все учение католической церкви, отказавшись от первоначальных, впро­чем, довольно мелких условий сохранения хотя бы элементов православной веры. Уния была заключена в соответствии с общей формой, выработанной в Риме для всех православных "схизматиков", и отступить от этой формы они не могли. Папа заявил о принятии всего епископата с клиром и наро­дом в лоно католической церкви. В заключение посланцы об­лобызали ноги папы и получили его благословение.

Приняв полностью католичество, Потей и Терлецкий тем не менее написали на родину, что будто бы исповедание греческой веры сохранено ненарушимо и им оставлены не толь­ко все обряды и таинства, но и символ веры без филиокве. Эта попытка обмануть православных не удалась. Ипатий и Кирилл вернулись в Литву в марте, а вскоре в Варшаве был назначен генеральный сейм, на котором православные потре­бовали от короля отстранить и низложить этих двух еписко­пов и разрешить выбрать на их места других. Но король не собирался делать этого, наоборот, делал все, чтобы защи­тить их и их интересы. Так он требовал судить членов виленского братства и даже изгнания из королевства наибо­лее активных из них, в частности, знаменитого проповед­ника Стефана Зизания. Затем король объявил о созыве со­бора, на котором должны присутствовать как православные, так и католики. При этом король распорядился еще ранее закрыть границы, чтобы православные не могли получить помощь от других православных церквей.

Обстановка оставалась очень накаленной. Со стороны униатов было совершено покушение на Гедеона Болобана. Православные пытались не подчиняться епископам - униатам. Так, в Бресте переставали посещать храмы, где, по прика­зу Ипатия, уже поминался папа. В ответ Ипатий изгонял из своих епархий некоторых священников, некоторых лишали сана, сажали в темницы и т.д. Также поступал в своей епар­хии и Кирилл.

Восточные православные церкви не оставались равно­душны к бедам русско-литовской митрополии. Александрий­ский патриарх Мелетий прислал обширное послание, в кото­ром всячески ободрял православных и призывал стойко бо­роться за Православие. Константинопольская и Александрий­ская Церкви решили принять участие в намечавшемся соборе через патриарших экзархов, сумевших проникнуть в Литву, несмотря на пограничные кордины. Константинопольский пат­риарх Иеремия 2 прислал своего архидиакона Никифора, назначенного быть председателем собора. Никифор был вы­дающейся личностью. Он управлял делами патриархата и знал состояние дел в Литве. Никифор носил прозвище "мудрейший".

Представителем александрийской церкви был назначен уже известный нам Кирилл Лукарис. Из Константинополя были присланы также один иерарх Лука, митрополит Велеградский, и два архимандрита с Афона. Из епископов Юго-Западной митрополии с православной стороны выступал Гедеон Болобан и епископ Перемышльский Михаил Копыстенский. Верность этих двух епископов Православию имела особенное значение, т.к. сводила на нет усилия католической и униатской пропаганды представить унию как дело санкционированное, будто бы, единогласным решением епископата. На православной сторо­не были также архимандрит крупнейшего Киево-Печерского монастыря Никифор Тур и еще восемь архимандритов и мно­го разного духовенства, а также многочисленные предста­вители мирян, начиная с К.К.Острожского.

На стороне униатов находились митрополит и с ним пять епископов и три архимандрита. Больше почти никого из православных с ними не было. Но их поддерживали при­сутствовавшие в.качестве послов папы - католические иерархи: архиепископ львовский и два епископа, четыре иезуита и послы короля.

Открытие собора состоялось в Бресте 6-го октября 1596 г. Во всех брестских храмах уже совершалось униат­ское богослужение, и съехавшиеся православные их не по­сещали, а им не было предоставлено ни одного храма. На­кануне открытия собора экзархи Никифор и Кирилл послали митрополиту Михаилу приветственную грамоту с напоминанием, что он и епископы должны явиться к представителям пат­риархов. На это митрополит ответил: "Подумаем, если сле­дует явиться, явимся". Никто не явился. Митрополит пока­зал, что он фактически не признает власти константино­польского патриарха, законным представителем которого был Никифор. Не оповещая православных, митрополит со своими единомышленниками совершил богослужение и открыл собор в церкви св. Николая. Напрасно православные ожидали ка­ких-либо извещений, собравшись в частном доме у одного протестанта, предоставившего им помещение. Тогда Никифор предложил послать к митрополиту депутацию из шести лиц с приглашением явиться к патриаршим экзархам и вместе с ними открыть собор. Депутация не была допущена до встре­чи с митрополитом, но выяснила, что собор уже открыт. Тогда православные решили, что имеют право открыть свой собор. По предложению Никифора, в соответствии с прак­тикой константинопольской церкви, прибывшие на собор пра­вославные разделились на два "кола": "коло" духовное и "коло" озетское, которые заседали раздельно. Первым выступил епископ львовский Гедеон Болобан, охарактеризовавший митрополита и других епископов как отступников.

7 октября заседание православного собора началось с ожидания, не пожелает ли митрополит встретиться с право­славными. Председатель экзарх Никифор предложил вновь направить депутацию из шести лиц духовного звания. На этот раз посланные встретились с митрополитом и прочитали вслух грамоту, порицавшую митрополита за его действия. На эти порицания митрополит "с яростью и презрением" сказал,что никакого ответа не будет. С депутацией встретились также королевские послы, сказавшие, что придут к православным, но также не пришли.

8 октября на заседаниях православных стали раздавать­ся голоса возмущения по поводу того, что митрополит отверг и грамоты и приглашения. Экзарх Никифор, строго держась церковных правил, предложил послать к митрополиту и епис­копам третье приглашение, на этот раз из девяти лиц. Де­путация скоро вернулась с ответом: "что сделано, то уже сделано, и иначе быть или переделывать не можем. Хорошо или худо мы поступили, только мы отдались западной церкви".

После такого, вполне определенного ответа, православ­ные должны были действовать. Никифор произнес речь, в ко­торой указал на нежелание православного народа принимать унию. Действительно, на соборе присутствовали несколько десятков представителей православного населения разных провинций, которые имели с собой письменные инструкции, получинные ими на местах. Эти инструкции были зачитаны. Все они высказывались против унии и против ее защитников.

Во время заседания неожиданно появились королевские послы. Среди них был знаменитый иезуит Петр Скарга. Он пригласил князя Острожского в отдельную комнату и пытался в этот ответственный момент склонить к унии. Это не уда­лось. Для встречи с послами собор выделил по четыре чело­века от каждого "кола". На встрече послы упрекали еписко­пов Гедеона и Михаила в самочинии и отступничестве, т.к. ранее они сами просили унию, а теперь отказались от нее, называли Никифора союзником турок и врагом Польши, упре­кали за то, что православные собрались в доме протестанта (а больше им негде было собраться); взывали к чувству патриотизма, указывая им гибельные последствия разделений. Депутаты все передали собору, и собор к вечеру послал от­вет, в котором говорилось, в духе воззрений кн. Острожского, что соединение церквей - дело всей Церкви и оно возмож­но только после согласования всех расхождений в догматах и обрядах. После этого собор обратился к очередным делам. В частности, он оправдал виленского проповедника Стефана Зизания и еще двух священников, подвергнутых проклятию митрополита. Затем экзархи отвечали на вопросы собравших­ся о папской власти и других предметах.

9 октября оба собора закончили свою работу. Королев­ские послы сказали униатам, чтобы они завершали свое дело, не обращая внимания на "еретиков". Униаты надели празднич­ные облачения и торжественным крестным ходом пришли в цер­ковь св. Николая, где был зачитан акт унии. В акте гово­рилось, что русские епископы посылали своих братьев в Рим, где совершалось соединение с римским престолом, и ныне их действия и обещания полностью подтверждаются. Таким об­разом, униатский собор подтвердил, что уния состоит в при­нятии всей католической догматики. Для народа это осталось неизвестным, и многие простые люди, принявшие унию, наив­но считали, что таковой была русская вера со времен св. Владимира.

Затем униаты отправились в латинский храм, где сос­тоялся общий молебен. Следующим актом было отлучение на православное духовенство, не принявшее унию.

У православных этот день начался с суда над митропо­литом и другими епископами. Экзарх Никифор подробно изло­жил все их отступничество. После признания их вин дока­занными, Никифор встал на возвышение и, держа в правой руке крест, а в левой - евангелие, торжественно лишил сана митрополита и епископов-отступников. Приговор этот был подписан всеми членами духовного "кола" и послан митропо­литу с его епископами. Одновременно было решено обратиться к королю с просьбой об отстранении этих иерархов от зани­маемых ими кафедр. От имени православной церкви в Литве собор заявил о своей решимости хранить православие и сопротивляться насильно навязываемой унии.

Таким образом, в Бресте столкнулись две разные экклезиологии. По мнению католиков, от имени церкви говорят только иерархи, которым, народ обязан подчиняться. По мне­нию православных, хранителем истины является сам православный народ. В соответствии с этими разными экклезиологиями, образовалось два собора. Униатский собор представ­лял собой почти полностью изолированную группу епископов, в то время как православный собор ясно продемонстрировал единство православного клира с народом. Униатский собор имел задачей только лишь официальное подтверждение уже совершившегося, без ведома народа, соединения с Римом. Православный собор был проявлением самой жизни организма Церкви, что проявилось в горячем участии и клира, и мирян.

Провозгласив унию, Сигизмунд поставил православие вне закона и обрушил на православных жестокое гонение. Особенную ненависть вызывал у поляков экзарх Никифор. Он был объявлен турецким шпионом и брошен в тюрьму. По просьбе друзей Никифора запрос о нем сделал турецкий сул­тан, которому было отвечено, что Никифор... московский шпион. В тюрьме Никифор был уморен голодом. Он скончался, как истинный мученик Христов, отдавший жизнь за дело Церкви. К сожалению, со временем личность и подвиг Ники­фора оказались почти забытыми.

После Бреста

Уния была введена без согласия сейма. Конечно, по духу литовско-польских законов не нужно было брать со­гласия сейма на введение новой веры. Но другое дело, когда вводилось вероисповедание официальным путем, когда его вводила власть и требовала от громадной массы народа подчинения ему. Такого дела уже нельзя было делать без сейма, т.е. без согласия прежде всего тех людей, для кото­рых оно предназначалось. Сигизмунд в деле унии согласие сейма заменил собором 1596 года. Но такому образу действий явно противоречили дух польской конституции и положитель­ные законы. Всякий православный в противодействие этому при­казу мог сослаться на общую в государстве свободу совести и на законы, признаваемые всеми.

Вопрос об отношении православия и унии захватывал чуть ли не все стороны литовско-польской жизни. Сами со­бою возникали вопросы и о догматическом достоинстве Пра­вославия и унии, следовательно, и латинства, и о правах иерархии и паствы решать его, и о королевской власти в делах религиозных, и о праве частных лиц, свободных сосло­вий и крестьян защищать свои религиозные дела.

Едва кончился Брестский собор, как началась активная религиозная полемика. Писатели латинские и униатские, как ни сильно желали разрушить все, на чем зиждется православ­ная истина, каждый раз чувствовали в этом огромное стесне­ние. Сама уния, в защиту которой они нападали на Правосла­вие, заключала в себе значительную часть особенностей Пра­вославной Церкви. Это поставляло этих писателей в необхо­димость не трогать многого в Православии и тем ослаблять свою главную мысль, что Православие - ересь, а уния - ис­тина.

Принято было за правило говорить, что уния заключает в себе обряды восточной Церкви, а учение - латинской. Но немного нужно было иметь смысла, чтобы понимать, как не­точно подобное разграничение между Православием, унией и латинством. Учение и обряды и в Православии, и в латинст­ве слиты в одно целое и их гораздо легче заменить одно другим, чем соединять одни с другими в унии. Решение это­го вопроса затруднялось еще тем, что латинские писатели, имея в виду, что уния со временем совершенно сольется с латинством, не могли останавливаться решительно на одной ее норме и чаще всего рассуждали о ней, как о чистом ла­тинстве, а униатские писатели, по самому чувству самосо­хранения, оставляли за унией больше особенностей право­славных. Не указываем на другие ч

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: