 |
Рождения, смерти и женитьбы 14 глава
|
|
|
|
Не дойдя сотни ярдов до холма, Кэл застыл в изумлении. Огоньки, которые он видел издалека, оказались светящимися людьми, бескрылыми, но без труда выписывающими арабески над землей. Кэл не слышал, чтобы они как-то переговаривались, однако они обладали бесшабашной лихостью и совершали маневры на волосок друг от друга.
— Ты, должно быть, Муни.
Голос звучал тихо, но он разрушил сковавшие Кэла чары огней. Кэл посмотрел вправо. Два силуэта стояли в тени арки, их черты скрывала темнота. Он видел лишь два серо-голубых овала вместо лиц, застывшие под аркой, будто два фонаря.
— Да, я Муни, — ответил он. И подумал: «Покажитесь!» — Откуда вам известно мое имя?
— Новости здесь разносятся быстро, — последовал ответ.
Теперь голос звучал чуть мягче и напевнее, но Кэл сомневался, заговорил ли это первый или второй человек.
— Все дело в воздухе, — сообщил ему собеседник. — Он разносит сплетни.
Теперь один из пары вышел вперед, под ночные огни. Мягкие отблески света отбрасывали странные тени, но даже если бы Кэл увидел его при свете дня, он не забыл бы эти черты. Собеседник Кэла был юным, однако совершенно лысым, неровности его кожи скрывал слой пудры, а рот и глаза казались слишком влажными, слишком жалобными для этого лица-маски.
— Я Боуз, — произнес он. — Добро пожаловать, Муни.
Он пожал руку Кэла, и его спутница тоже решилась выйти из тени.
— Ты можешь видеть Амаду? — спросила она.
Кэлу потребовалось несколько мгновений, чтобы отнести второе существо к женскому полу. После чего он усомнился в половой принадлежности Боуза, поскольку эти двое были похожи, как близнецы.
— Меня зовут Ганза, — представилась женщина.
Она была одета в такие же простые черные брюки и свободную тунику, как ее брат, или любовник, или кем он там ей приходился. И она тоже была совершенно лысой. Их безволосые головы и напудренные лица опрокидывали все тендерные стереотипы. Лица были беззащитны, но непроницаемы, нежны, но суровы.
|
|
|
Боуз взглянул на холм, где все еще выделывали пируэты светляки.
— Это скала Первого Несчастья, — сообщил он Кэлу. — Амаду всегда собираются здесь. Тут погибла первая жертва Бича.
Кэл снова взглянул на скалу, но только на мгновение. Боуз и Ганза зачаровывали его сильнее; чем дольше он смотрел на них, тем сильнее становилось ощущение их двойничества.
— Куда ты собираешься сегодня вечером? — спросила Ганза.
Кэл пожал плечами.
— Понятия не имею, — ответил он. — Я совершенно не знаю этого места.
— Да нет же, — возразила она. — Ты прекрасно с ним знаком.
При разговоре она лениво переплетала и расплетала пальцы рук; во всяком случае, так казалось, пока Кэл не присмотрелся внимательнее. Присмотревшись же, он явственно увидел, что ее пальцы проходят сквозь ладонь: пальцы левой — сквозь правую, пальцы правой — сквозь левую, отрицая плотность материи. Движение было таким обыденным, а иллюзия (если это была иллюзия) — такой быстрой, что Кэл утвердился в правоте своего впечатления.
— Какими ты их видишь? — спросила она.
Он снова посмотрел ей в лицо. Неужели этот фокус с пальцами — проверка его восприятия? Однако Ганза говорила вовсе не о своих пальцах.
— Амаду, — пояснила она. — На кого они, по-твоему, похожи?
Кэл снова посмотрел на скалу.
— На человеческих существ, — ответил он.
Она слабо улыбнулась ему.
— А почему ты спросила? — хотел знать Кэл.
Но она не успела ответить, потому что заговорил Боуз.
— Сейчас собирается совет, — сказал он. — В Доме Капры. Думаю, будут говорить о новом ковре.
— Этого не может быть, — изумился Кэл. — Они хотят загнать Фугу обратно в ковер?
— Так я услышал, — подтвердил Боуз.
|
|
|
Казалось, он получил это известие только что. Может быть, просто выхватил из разносящего сплетни воздуха?
— Времена слишком опасные, так они говорят, — сказал он Кэлу. — Это правда?
— Я не видел никаких других, — отозвался Кэл. — Мне не с чем сравнивать.
— Но хотя бы ночь у нас есть? — спросила Ганза.
— Часть ночи, — ответил Боуз.
— Значит, надо пойти повидать Ло.
— Это место не хуже любого другого, — согласился Боуз. — А ты пойдешь? — спросил он чокнутого.
Кэл посмотрел на Амаду. Мысль остаться и еще немного понаблюдать за ними была соблазнительна, но так он мог остаться без проводника, способного показать все здешние чудеса. А если времени в обрез, надо увидеть как можно больше.
— Да. Я пойду.
Женщина прекратила играть пальцами.
— Тебе понравятся Ло, — заверила она, отворачиваясь и направляясь в ночь.
Он пошел следом. У него были тысячи вопросов, но он понимал: если у них лишь несколько часов на то, чтобы узнать Страну чудес, не стоит тратить время и силы на эти вопросы.
II
На озере и за ним
Пока шел аукцион, было одно мгновение, когда Сюзанна решила, что ей конец. Она помогала Апполин спускаться по лестнице, и тут затрещали стены, а дом вокруг них стал оседать. Даже теперь, когда Сюзанна стояла и глядела на озеро, она не вполне понимала, как они сумели остаться в живых. Возможно, менструум вступился за нее, хотя она ни о чем не просила его сознательно. Ей еще многое предстояло узнать о той силе, которую она унаследовала. В том числе один из главных вопросов: в какой степени он принадлежит ей, а она принадлежит ему? Когда Сюзанна отыщет Апполин, потерявшуюся в общей суматохе, она выяснит все, что той известно.
А пока она любовалась островами с кипарисовыми рощами и утешалась мягким шорохом волн по камням.
— Нам пора идти.
Джерико как можно нежнее прервал поток размышлений Сюзанны, коснувшись ладонью ее шеи. Она оставила его в домике на берегу беседовать с друзьями, которых Джерико не видел целую человеческую жизнь. Им было о чем вспомнить, а для Сюзанны эти воспоминания ни о чем не говорили. К тому же она чувствовала, что остальные не хотят ее присутствия. Какие-то криминальные делишки, безжалостно заключила она и ушла. В конце концов, Джерико все-таки вор.
|
|
|
— Зачем мы сюда пришли? — спросила его Сюзанна.
— Я здесь родился. Я знаю все здешние камни по именам. — Его рука по-прежнему покоилась на ее плече. — Во всяком случае, знал. Я подумал, ты должна увидеть это место…
Она отвернулась от озера и посмотрела на него. У Джерико на лбу залегли морщины.
— Но остаться мы не сможем, — сказал он.
— Почему же?
— Тебя хотят видеть в Доме Капры.
— Меня?
— Ты разрушила Сотканный мир.
— У меня не было выбора, — сказала она. — Или Кэл бы погиб.
Морщины на лбу Джерико углубились.
— Забудь про Кэла, — сказал он суровым тоном. — Муни — чокнутый. А ты — нет.
— Нет, я тоже, — возразила она. — Во всяком случае, я так чувствую, а это самое важное.
Рука Джерико соскользнула с ее плеча. Он внезапно помрачнел.
— Так ты идешь или нет? — спросил он.
— Разумеется, иду.
Он вздохнул.
— Все должно быть иначе, — произнес он, и в его голосе зазвучали прежние мягкие интонации.
Сюзанна не знала точно, о чем он говорит: о роспуске ковра, о своей встрече с озером или о разногласиях между ними. Возможно, понемногу обо всем.
— Наверное, распускать Сотканный мир было ошибкой, — сказала она с непонятной решимостью, — но дело не только во мне. Это менструум.
Джерико удивленно поднял бровь.
— Это же твоя сила, — сказал он не без раздражения. — Управляй ею.
Она смерила его ледяным взглядом.
— До Дома Капры далеко?
— В Фуге все близко, — ответил он. — Бич уничтожил большую часть наших земель. Осталось совсем немного.
— А в Королевстве что-то сохранилось?
— Может быть, но немного. Все, что нам по-настоящему дорого, здесь. Вот почему нам придется снова все спрятать до наступления утра.
Утро. Она совсем забыла, что скоро взойдет солнце, а вместе с ним появятся люди. Мысль о том, что ее соплеменники с их пристрастием к зоопаркам, парадам уродов и карнавалам — эти чокнутые — вторгнутся на территорию Фуги, совсем не обрадовала Сюзанну.
— Ты прав, — согласилась она. — Нам надо поторопиться.
И они вместе пошли от озера к Дому Капры.
|
|
|
По дороге Сюзанна получила ответы на кое-какие вопросы, мучившие ее с момента роспуска ковра. Главным среди них был такой: что произошло с той частью Королевства, куда вторглась Фуга? Конечно, это не слишком густонаселенное место: перед домом на много акров протянулся пустырь, а по сторонам от него раскинулись поля. Однако этот район не был совсем безлюдным Неподалеку стояло несколько домов, и плотность населения увеличивалась по направлению к Ирби-Хит. Что же случилось с теми домами? И с их обитателями?
Ответ оказался очень прост: Фуга растеклась между ними, хитроумно приспособившись к местности. Например, ряд уличных фонарей, теперь потухших, украсили цветущие лозы, как на античных колоннах; одна машина почти полностью вошла в бок холма, две другие были поставлены вертикально и привалены друг к другу.
С домами Фуга обошлась не столь безрассудно. Большинство остались нетронуты, лишь пышная растительность подступила к самым дверям, будто ждала приглашения войти.
Что касается чокнутых, то Сюзанна и Джерико встретили нескольких из них. Все были скорее изумлены, чем испуганы. Один человек, одетый только в штаны с подтяжками, жаловался вслух, что потерял своего пса.
— Чертова зверюга, — бормотал он. — Вы его не видали?
Кажется, его никак не взволновал тот факт, что мир вокруг переменился. И только когда он ушел вперед, выкрикивая имя беглеца, Сюзанна задумалась: а видит ли этот тип то же самое, что видит она? Возможно, его поразила та же избирательная слепота, что мешает людям рассмотреть ореолы вокруг собственных голов. Шел ли владелец собаки по знакомым улицам, не способный вырваться из клетки своих предубеждений? Или все-таки краем глаза он видел Фугу, чье сияние будет вспоминать потом в старческом маразме, горько оплакивая потерю?
Джерико не мог ответить на эти вопросы. Он не знает, заявил он, и ему совершенно наплевать.
А картины продолжали разворачиваться. С каждым шагом Сюзанну все сильнее изумляло многообразие пейзажей и предметов, которые ясновидцы спасли от уничтожения. Фуга, как она поняла, была не просто набором рощ и полей, где обитали призраки. Здесь повсюду разливалась святость, она была всеобщим состоянием, она пронизывала самые разные вещи и явления: крошечные и монументальные, природные и созданные человеком. Каждый уголок, каждая ниша приобщали к своим собственным тайнам.
Чтобы сохранить этот мир, потребовалось вырвать из контекста большую часть фрагментов, словно страницы из книги. Их края еще оставались неровными после грубого изъятия из естественных условий, а довольно беспорядочное соединение подчеркивало разнородность. Однако была в этом и положительная сторона. Несоответствие частей друг другу, когда частное смешивалось с общественным, обыденное со сказочным, задавало новый ритм и рождало сюжеты новых историй. Эти разрозненные страницы были готовы поведать их.
|
|
|
Порой по пути встречались совершенно неожиданные элементы, сопротивлявшиеся любой попытке слияния с другими. Собаки гуляли рядом с надгробьем, из треснувшей крышки которого вздымался огненный фонтан и пламя струилось, словно вода. Окно выглядывало из земли, его занавески поднимал к небу ветер, несущий с собой шум моря. Сюзанна не могла разгадать эти загадки, и они производили на нее глубочайшее впечатление. Здесь не было ничего такого, чего она не видела бы раньше: собаки, могилы, окна, огонь, — но в данных обстоятельствах они казались изобретенными заново и волшебными.
Только один раз она заставила Джерико, не желавшего отвечать на вопросы, кое-что объяснить. Дело касалось Вихря: его облака были видны отовсюду, в ярчайших молниях четко вырисовывались холмы и деревья.
— Там находится храм Ткацкого Станка, — сказал Джерико. — Чем ближе ты подходишь к нему, тем большей опасности подвергаешься.
Сюзанна слышала о чем-то подобном в первую ночь, когда они говорили о ковре. Но сейчас хотела знать больше.
— А что там опасного? — спросила она.
— Заклятия, необходимые для создания Сотканного мира, не имеют себе равных. Чтобы управлять ими и связывать все воедино, требуется великое самопожертвование и огромная чистота. Большая часть мира не способна вынести такое. И теперь сила защищает себя сама, с помощью молний и бурь. Что очень разумно. Если кто-то вмешается в жизнь Вихря, чары Сотканного мира потеряют силу. Все, что мы собрали, распадется и будет уничтожено.
— Уничтожено?
— Так говорят. Я не знаю, правда это или нет. Я никогда не был силен в теориях.
— Но ты можешь творить заклятия.
Это замечание, похоже, обескуражило Джерико.
— Но это не значит, что я могу объяснить тебе, каким образом, — ответил он. — Я просто делаю это.
— Как именно? — спросила Сюзанна.
Она чувствовала себя ребенком, выспрашивающим у иллюзиониста секрет фокуса, но ей очень хотелось узнать, какие силы заключены в нем.
На лице Джерико появилось странное выражение, полное противоречий. На нем отразилось и смущение, и насмешка, и обожание.
— Может быть, я тебе покажу, — пообещал он. — Как-нибудь при случае. Я не умею танцевать или петь, но все-таки кое-чего стою. — Он замолк и остановился.
Сюзанне не потребовались объяснения, потому что она тоже услышала звенящие в воздухе колокольчики. Легкие и мелодичные, они не походили на церковные колокола, но тем не менее они призывали.
— Дом Капры, — сказал Джерико и снова двинулся вперед.
Колокольчики поняли, что их услышали, и не смолкали всю дорогу.
III
Наваждения
Бюллетень отдела Хобарта о побеге анархистов не прошел незамеченным, но тревогу забили только около одиннадцати, когда патрули разбирались с ночными потасовками, пьяными водителями и ворами, активизирующимися в этот час. В довершение ко всему на Стил-стрит случилась поножовщина со смертельным исходом, а какой-то трансвестит спровоцировал драку в пабе на Док-роуд. Так что когда на бюллетень наконец обратили внимание, беглецы были уже далеко, ускользнули через тоннель под Мерси и направились к поместью Шермана.
Однако на другом берегу реки, прямо на окраине Биркен-Хеда, их заметил бдительный патрульный по фамилии Дауни. Он оставил своего напарника в китайском ресторане заказывать чоп-суэй и утку по-пекински, а сам бросился в погоню. По радио предупреждали, что эти злоумышленники чрезвычайно опасны и не надо пытаться задержать их в одиночку. Поэтому патрульный Дауни держался на почтительном расстоянии, чему помогало прекрасное знание района.
Когда негодяи достигли пункта своего назначения, стало ясно, что это не обычная погоня. Как только Дауни доложил о местоположении террористов, из участка ему сообщили, что у них тут ужасный беспорядок — слышит ли он рыдания на заднем плане? — и что делом займется лично инспектор Хобарт. Дауни же должен ждать и наблюдать.
И он принялся ждать и наблюдать, по ходу дела получив еще одно подтверждение, что творится что-то неладное.
Сначала в окнах второго этажа замелькали огни. Затем они вырвались наружу, прихватив с собой стену с окном.
Дауни вышел из машины и направился к дому. В его голове, привычной к составлению рапортов, уже мелькали прилагательные для описания увиденного. Он был безоружен, но это его не остановило. Свечение, вырвавшееся из дома, не было похоже ни на что, виденное им раньше наяву или во сне.
Дауни не был суеверным, поэтому немедленно начал подыскивать рациональное объяснение тому, что видел — или почти видел — вокруг. И он его нашел. Всему причиной НЛО, это очевидно. Дауни читал в газетах, как подобные вещи происходят с самыми обычными людьми, такими как он. И сейчас случилось вовсе не явление бога и не приступ безумия, а визит пришельцев из соседней галактики.
Довольный тем, что ему удалось разобраться в ситуации, патрульный поспешил обратно к машине, собираясь доложить обо всем по рации. Однако у него ничего не вышло. На всех частотах звучали сплошные помехи. Неважно, он ведь уже успел сообщить о своем местонахождении. Подкрепление скоро прибудет. Следовательно, от него требуется только наблюдать за событиями с зоркостью сокола.
Эта задача немедленно усложнилась, потому что пришельцы принялись бомбардировать его необычайными иллюзиями, призванными, очевидно, скрыть их деятельность от человеческих глаз. Волны энергии, расходившиеся от дома, опрокинули машину на бок (по крайней мере, так показалось его глазам, но он не собирался принимать это на веру), после чего вокруг стали резвиться смутные силуэты. Из асфальтированного шоссе у него под ногами полезли цветочки, какие-то звери выделывали акробатические трюки над головой.
Дауни видел, что несколько случайных прохожих тоже попали в сети наваждения. Одни смотрели в небо, другие падали на колени и молились о просветлении.
И оно пришло. Сознавая, что это лишь призраки, Дауни нашел в себе силы сопротивляться. Снова и снова он говорил себе, что все увиденное нереально, и в итоге видения спасовали перед его уверенностью, поблекли и под конец почти полностью рассеялись.
Дауни забрался в перевернутую машину и снова попытался передать сообщение, хотя понятия не имел, слышит его кто-нибудь или нет. Как ни странно, ему было наплевать. Он победил наваждение, и осознание этой победы проливалось бальзамом на сердце. Даже если сейчас за ним явятся чудовища, высадившиеся на землю сегодня вечером, он не испугается. Он скорее выколет собственные глаза, чем позволит им себя одурачить.
— Что-нибудь еще?
— Больше ничего, сэр, — сказал Ричардсон. — Только помехи.
— Забудьте о рации, — приказал Хобарт. — Просто ведите машину. Мы выследим их, даже если на это уйдет вся чертова ночь.
Пока они ехали, Хобарт мысленно возвращался к недавним событиям. Его люди превратились в пускающих пузыри идиотов, его камеры заполнены дерьмом и молитвами. У него есть причины разобраться с этими силами тьмы.
В былые времена он не стал бы с такой готовностью браться за роль мстителя. Когда-то он не позволял себе проявлять ни капли личной заинтересованности. Однако жизненный опыт сделал из него честного человека. Теперь — во всяком случае, среди своих людей — он не делал вид, будто чужд эмоций, а открыто признавал, что жаждет мести.
Ведь в конечном итоге поимка и наказание преступника есть способ плюнуть в глаза тому, кто плюнул в тебя. Закон — всего лишь другое название отмщения.
IV
Вассальная зависимость
Около восьмидесяти лет прошло с тех пор, как три сестры в последний раз ходили по землям Фуги. Восемьдесят лет изгнания в Королевстве чокнутых, восемьдесят лет ревностного поклонения, сменяющегося поношением, почти безумие среди потомков Адама, необходимость сносить бесчисленные унижения — и все ради того, чтобы в один прекрасный день мстительно вцепиться в Сотканный мир.
Теперь они зависли в воздухе над этой восхитительной землей — ее прикосновение было настолько противно их природе, что пройтись по ней пешком стало бы настоящей пыткой, — и внимательно исследовали Фугу от края до края.
— Она чересчур уж пахнет жизнью, — заметила Магдалена, поднимая голову навстречу ветру.
— Дай нам время, — отозвалась Иммаколата.
— А как там Шедуэлл? — спросила Карга. — Где он сейчас?
— Надо полагать, высматривает клиентов, — ответила инкантатрикс. — Необходимо его разыскать. Я не хочу, чтобы он бродил здесь сам по себе. Он непредсказуем.
— И что тогда?
— Мы позволим свершиться неизбежному, — ответила Иммаколата, плавно разворачиваясь, чтобы рассмотреть каждый ярд этой священной земли. — Позволим чокнутым растащить Фугу на клочки.
— А как же аукцион?
— Никакого аукциона. Слишком поздно.
— Тогда Шедуэлл поймет, что ты использовала его.
— Не больше, чем он использовал меня. Во всяком случае, хотел бы использовать.
Дрожь прошла по призрачному телу Магдалены.
— А тебе никогда не хотелось отдаться ему? — спросила она осторожно. — Всего разочек.
— Нет. Никогда.
— Тогда позволь мне взяться за него. Я смогла бы его использовать. Представь, какие от него будут дети.
Иммаколата протянула руку и вцепилась в хрупкую шею сестры.
— Ты не посмеешь тронуть его, — сказала она. — Даже пальцем.
Физиономия призрака нелепо вытянулась в гротескном выражении разочарования.
— Я знаю, — согласилась Магдалена. — Он принадлежит тебе. И телом и душой.
Старая Карга засмеялась.
— У этого человека нет души, — заявила она.
Иммаколата выпустила Магдалену, и гнилостные миазмы от призрачного тела сестры протянулись в воздухе между ними.
— О, душа у него есть, — возразила Иммаколата, позволяя гравитации опустить себя вниз. — Но я не хочу даже малой части ее. — Ее ноги коснулись земли. — Когда все закончится, когда ясновидцы окажутся в руках чокнутых, я отпущу его восвояси. Не причинив никакого вреда.
— А мы? — спросила Карга. — Что будет с нами? Нас ты тоже отпустишь?
— Все как мы договаривались.
— Мы сможем кануть в забвение?
— Если вы хотите этого.
— Больше всего на свете, — заверила Карга. — Больше всего.
— Есть вещи и похуже, чем бытие, — заметила Иммаколата.
— Да ну? — удивилась Карга. — Можешь назвать хоть одну?
Иммаколата призадумалась.
— Нет, — признала она с легким вздохом разочарования. — Наверное, ты права, сестрица.
Шедуэлл сбежал из распадающегося дома через мгновение после того, как Кэл с Нимродом выскочили в окно, и едва избежал столкновения с облаком, поглотившим Деверо. Шедуэлл упал лицом вниз, рот его был полон пыли и чувствовал горький вкус поражения. Распродажа Распродаж после стольких лет радостного ожидания закончилась разрушением и унижением — от этого впору разрыдаться.
Но Шедуэлл не стал рыдать. Во-первых, по натуре он был оптимистом и в сегодняшней неудаче видел зерно завтрашней сделки. Во-вторых, зрелище Фуги, обретающей очертания, заставило его позабыть обо всех огорчениях. А в-третьих, он нашел того, кому было еще хуже, чем ему.
— Что, черт возьми, происходит?
Это был Норрис, король гамбургеров. Кровь и известковая пыль покрывали правую часть его лица, в эпицентре урагана он потерял половину пиджака, большую часть брюк и один прекрасный итальянский ботинок. Второй ботинок Норрис нес в руках.
— Я с тебя шкуру спущу! — заорал он на Шедуэлла. — Ты, ослиная задница! Только посмотри на меня, твою мать!
Он стал колотить Шедуэлла ботинком, но у Коммивояжера не было настроения получать оплеухи. Он от души дал сдачи. Через секунду они уже сцепились, как двое пьяниц, не обращая внимания на невероятные виды, оживающие рядом с ними. После драки оба задышали еще тяжелее, чем прежде, и еще больше испачкались в крови, однако это никак не способствовало решению их проблем.
— Ты должен был принять меры предосторожности! — выплюнул Норрис.
— Слишком поздно теперь предъявлять обвинения, — ответил Шедуэлл. — Сотканный мир распускается, хотим мы того или нет!
— Я бы и сам распустил его, — сказал Норрис. — Если бы заполучил. Но я был бы наготове, в ожидании. У меня были бы силы войти внутрь и управлять им. А теперь что? Это же хаос! Я даже не знаю, где тут выход!
— Да где захочешь. Фуга не такая уж большая. Если хочешь выйти, иди в любом направлении.
Этот простой совет немного успокоил Норриса. Он обратил внимание на раскинувшийся вокруг ландшафт.
— Впрочем, я не знаю, — произнес он. — Возможно, так оно и лучше. По крайней мере, теперь видно, что я мог бы купить.
— И как оно тебе?
— Все не так, как я себе представлял. Я ожидал чего-то более… прирученного. Честно говоря, теперь я не уверен, что хочу обладать этим местом.
Голос его замер, когда какое-то животное — такого явно не видели ни в одном зоопарке мира — выскочило из путаницы нитей и зарычало, приветствуя мир, а потом умчалось вдаль.
— Видал? — спросил Норрис. — Что это было?
Шедуэлл пожал плечами.
— Я не знаю, — сказал он. — Здесь, наверное, водятся твари, вымершие задолго до нашего рождения.
— Но вот это… — произнес Норрис, глядя вслед составленному из разнородных фрагментов зверю. — Я никогда не видел ничего подобного, даже в книжках. Точно тебе говорю, не нужно мне это гребаное место. Выведи меня отсюда!
— Ты и сам найдешь выход, — заявил Шедуэлл. — У меня здесь дела.
— Никаких дел, — возразил Норрис, тыча в него ботинком. — Мне нужен телохранитель. Ты им и будешь.
Вид короля гамбургеров, превратившегося в неврастеника, позабавил Шедуэлла. Более того, истерика Норриса дала ему ощущение безопасности. Может быть, зря.
— Слушай, — произнес Коммивояжер, смягчаясь. — Мы с тобой вляпались в одно и то же дерьмо…
— Черт, это верно.
— У меня есть кое-что, оно тебе поможет, — продолжал Шедуэлл, распахивая пиджак. — Чтобы подсластить пилюлю.
Норрис смотрел с подозрением.
— Ну и что это?
— Только взгляни, — произнес Шедуэлл, открывая подкладку пиджака. — Что ты там видишь?
Норрис утер кровь, затекающую в левый глаз, и уставился на подкладку. Последовала пауза. Шедуэлл уже засомневался, действует ли пиджак, но затем улыбка медленно расползлась по лицу Норриса, и знакомое, столько раз виденное выражение появилось в его глазах.
— Видишь что-нибудь такое, что тебе нравится? — спросил его Шедуэлл.
— Конечно вижу.
— Так бери. Оно твое. Бесплатно, даром, просто так.
Норрис улыбнулся почти застенчиво.
— Где ты только его нашел? — спросил он, протягивая к пиджаку дрожащую руку. — Прошло столько лет…
С огромной осторожностью он вынул из складок пиджака то, что его соблазняло. Это оказалась заводная игрушка, солдатик с барабаном, настолько преданно и ясно сохранившийся в его памяти, что у иллюзии, которую Норрис сжимал в руке, в надлежащих местах были воссозданы все зазубрины и царапины.
— Мой барабанщик, — произнес Норрис, рыдая от радости, как будто только что заполучил восьмое чудо света, — О, мой барабанщик! — Он перевернул солдатика. — Но тут нет ключика, — сказал он. — У тебя остался ключик?
— Может быть, со временем я найду его для тебя, — пообещал Шедуэлл.
— У него сломана одна рука, — продолжал Норрис, поглаживая солдатика по голове. — Но он все равно барабанит.
— Ты счастлив?
— О да. Да, спасибо тебе.
— Тогда положи его в карман, а то не сможешь меня нести, — сказал Шедуэлл.
— Нести тебя?
— Я очень устал. Мне нужна лошадь.
Норрис не выказал ни малейшего сопротивления, хотя Шедуэлл был гораздо крупнее и тяжелее его. Барабанщик купил его всего с потрохами, и, пока игрушка была при нем, Норрис скорее рискнул бы сломать себе спину, чем ослушаться того, кто вручил ему подарок.
Мысленно смеясь, Шедуэлл вскарабкался на спину Норрису. Пусть сегодня все планы пошли наперекосяк, но, пока люди страстно мечтают о чем-то, Коммивояжер по-прежнему обладает властью над их душами.
— Куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез? — спросил его скакун.
— Куда-нибудь повыше, — велел Шедуэлл. — Отвези меня куда-нибудь повыше.
V
Фруктовый сад Лемюэля Ло
Ни Боуз, ни Ганза не были словоохотливыми проводниками. Они почти всю дорогу молчали, открывая рот лишь затем, чтобы предупредить Кэла об опасном участке почвы или призвать его держаться поближе при входе в колоннаду, где слышалось сопение собак. В некотором смысле он был даже рад их молчанию. Он не хотел экскурсии по этим землям; только не этой ночью. С той самой минуты, когда он впервые взглянул на Фугу сверху, со стены сада Мими, он знал: эту страну невозможно нанести на карту, невозможно описать и запомнить все, что в ней есть, как он запоминал свои любимые расписания поездов. Надо научиться понимать Сотканный мир совсем иначе, не как факт, а как ощущение. Границы пропасти, разделявшей его сознание и осмысляемый мир, рассеялись в тумане. В этом мире даже у эха имелось эхо. Каждый из них — и мир, и сам Кэл — был мыслью в голове другого. Это знание, которое он никогда не сумел бы выразить словами, превратило путешествие по Фуге в турне по его собственной жизни. Безумный Муни говорил, что стихи каждый слышит по-разному, такова природа поэзии. Такова же, как понял теперь Кэл, и суть географии.
Они шли по длинному склону. Кэл думал, что это, наверное, кузнечики откатываются волнами от его ног; земля казалась живой.
С вершины холма открылся вид на поле. К дальней его стороне примыкал фруктовый сад.
— Почти пришли, — сказала Ганза, и они двинулись в сторону сада.
Фруктовый сад показался Кэлу самым крупным из цельных фрагментов, до сих пор попадавшихся ему на глаза. Здесь было три-четыре десятка деревьев, высаженных рядами и заботливо подстриженных, так что ветви едва соприкасались. А под лиственным пологом протянулись коридоры, поросшие ухоженной травой, бархатистой в неровном свете.
— Это сад Лемюэля Ло, — пояснил Боуз, когда они вошли под деревья. Его нежный голос звучал еще мягче, чем прежде. — Сказка даже среди сказок.
|
|
|
