Передача от 17 февраля

Мы продолжаем читать наставления святого Иоанна Кассиана Римлянина. Напомню: в прошлый раз мы остановились на пятом абзаце, не окончив его. В целом последующие абзацы вытекают из пятого, поэтому напомню его:

Есть три вида отречения от мира: первое то, в котором телесно оставляем все богатства и стяжания мира; второе то, в коем оставляем прежние нравы, пороки и страсти, как душевные, так и телесные; третье то, в коем, отвлекая ум свой от всего настоящего и видимого, только будущее созерцаем и вожделеем того, что невидимо. Эти три отречения все вместе совершить повелел Господь Аврааму…

И дальше идет рассуждение об отречении Авраама. Говоря об этом абзаце Иоанна Кассиана, мы отмечали, что есть три вида отречения, которые здесь описываются. И мы говорили, что самым главным является третий вид отречения. Чтобы общение с Богом, единство с Богом действительно получилось, человек должен изменить свой ум. Если ум остается у человека прежним, если в уме человек не отбросил все страсти, все привычки, все вожделения, направленные на удовлетворение своих плотских стремлений, то есть на совершение греха, то никакого соединения, единства с Богом не получится. Сделать это человек может именно сам, и это отречение сделать ему крайне необходимо.

По мысли Иоанна Кассиана, это третье отречение, подлинное изменение ума, подлинная метанойя, обращение ума человеческого к Богу, перемена ума и делает монашество совершенным, законченным, дошедшим до окончательной цели. Без этой перемены ума, без изменения интенции ума ничего не получится. Человек должен достигнуть не только состояния, чтобы не видеть греха, не слышать греха, не думать о грехе, но и никогда не желать греха, даже находясь среди грешащих людей, потому что весь ум человека должен быть направлен к Богу, весь ум должен быть устремлен к Богу. Это искомое состояние, это третье отречение крайне необходимо именно для монашествующих, именно оно и делает человека подлинным монахом, по мысли Иоанна Кассиана.

Но на самом деле, если мы снова перечитаем пятый абзац, снова прочитаем про эти три вида отречения, мы увидим, что первый вид отречения, отречение от всех богатств, стяжания, приобретений мира, для обычного человека невозможен. Это возможно только монаху, в этом заключается его уход от мира. Человек не может отречься от людей, которые ему вверены, от семьи, которая ему вверена Богом, мужа или жены, работы, на которой он исполняет определенные социальные обязательства, исполняет вверенные ему послушания и зарабатывает деньги на то, чтобы кормить, содержать семью, подавать милостыню… Для мирского человека первый вид отречения невозможен.

Второй вид отречения для обыкновенного мирского человека возможен в какой-то степени, потому что любой человек призван к тому, чтобы бороться со своими страстями. Второе отречение именно в том и состоит, чтобы человек оставил прежние нравы, пороки и страсти, как душевные, так и телесные. С этим в какой-то степени призывается бороться каждый человек. Понятно, что совсем не вожделеть пищи, или побороть на каком-то периоде похоть, или не соблазняться какими-то вещами человеку, живущему в миру, очень трудно. Он, естественно, пребывает в мире, лежащем во зле, естественно, он так или иначе соприкасается с вещами, возбуждающими страсти. Поэтому совершенной бесстрастности человеку, в миру живущему, достичь весьма проблематично. Наверно, возможно, но весьма-весьма проблематично. Это тоже какой-то изысканный путь, доступный не для всех. Но все-таки любой человек, живущий в миру, если он христианин, призывается бороться со страстями, то есть с тем, чтобы не пьянствовать, не развратничать, не гневаться…

Если вспомним те восемь страстей, о которых писал авва Евагрий, мы поймем, что со всеми этими страстями человеку, невзирая на то, что он живет в миру, бороться все-таки придется в любом случае, иначе он превратится не просто в плохого христианина, он превратится в плохого человека. Если он будет все себе разрешать и все страсти в себе культивировать, все позволять делать, что ему хочется, то это для него будет гибелью. В любом случае человек призывается к борьбе. До конца отречься от всего он не сможет, но какую-то меру он обязан соблюсти.

Но самое интересное, что третий вид отречения для любого христианина столь же важен и столь же обязателен, как и для монашествующего христианина, потому что это тот вид отречения, который и делает собственно человека христианином. Если третьего вида отречения не произошло, то человек вообще никаким образом позиционировать себя, ощущать себя христианином не может. Сама суть христианства именно в перемене ума, в изменении ума, в том, чтобы человек стремился не к вожделениям этого мира, а к Богу, к грядущему, к Царству Божьему, к обещанному миру, куда он идет вслед за Христом. Получается, это тот вид отречения, который является общим для любого христианина, тот, который для обычного мирянина-христианина является нормой жизни, а для монашествующего – пределом совершенства. Это некое общее место, которое описывает не тот или иной вид подвига, а описывает христианство так, как оно есть.

И действительно, если мы задумаемся, то увидим, что есть два пути к Богу, как это отмечено во множестве книг: путь мирской и путь монашеский. Но по существу своему они ничем не отличаются. Это просто разный способ организации жизни: один организует жизнь в миру, другой организует ее в монастыре. Но главная суть и той, и другой организации жизни в изменении ума. Только одному человеку в силу свойств его характера совершить этот третий вид отречения и достичь соединения с Богом возможно, доступно в миру (и мирская организация даже помогает ему это сделать), а для другого человека то же самое помогает сделать монашеская организация. Но при этом сама искомая цель, само содержание никуда не деваются: человек должен отречься от всего стремления к видимому миру; как здесь пишет Иоанн Кассиан, отвлекая ум свой от всего настоящего и видимого, только будущее созерцаем и вожделеем того, что невидимо. То есть любой человек всем своим умом просто потому, что он верующий христианин, обязан устремиться к Богу, иначе он не христианин и заповеди Божьи не исполняет.

Мы можем много цитат на эту тему привести, которые относятся ко всем христианам. Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очес и гордость житейская (1Ин. 2, 15–16). Или Соборное послание Иакова: Прелюбодеи и прелюбодейцы! не знаете ли, что дружба с миром есть вражда против Бога? (Иак. 4, 4) Или апостол Павел пишет, призывая нас отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума… и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины (Еф. 4, 22–24). Это завет, в общем, для всех христиан – обновиться духом ума, переменить ум, чтобы вожделеть не этот мир, а Божий, чтобы устремляться к Богу.

Эта же мысль продолжается в шестом абзаце. Это очень длинный абзац. Иоанн Кассиан как раз говорит о том, что без третьего отречения не произойдет вообще никакого облечения в нового человека. Обновление человека без третьего отречения и не происходит; стало быть, рождение христианина, становление христианина без третьего отречения и не произойдет.

Не много будет для нас пользы, если, со всею теплотою веры совершив первое отречение, не исполним с таким же рвением и жаром и второго, – чтоб, успев таким образом стяжать и это, могли мы достигнуть и того третьего, в коем, исшедши из дома прежнего отца нашего по ветхому человеку, всецело устремляем взор ума нашего к небесному. Посему, если желаем достигнуть истинного совершенства, то должны стремиться к тому, чтоб, как телесно мы оставили родителей, родину, богатства и удовольствия мирские, так оставить все то и сердцем, и никогда уже не возвращаться похотением к тому, что с презрением отвергли…

Иоанн Кассиан повторяет мысль, что это место общее и важное: формальное отречение ничего не дает, нужно именно третье отречение. И он здесь использует очень интересный образ облечения в нового человека. Дальше, развивая именно образ Авраама, он говорит тем не менее вещи богословского характера, что человек должен выйти из дома прежнего отца нашего по ветхому человеку. Здесь подразумевается в первую очередь, по всей видимости, Адам, потому что все мы, люди, сформированы, рождены от него, мы его потомки, мы все были в нем, когда все происходило с ним, и все мы порождение его.

В богословии и, собственно говоря, в Священном Писании Нового Завета, которое стало основанием для такого богословия, все мы воспринимаемся как некий единый (правда, истлевающий, очень больной и распадающийся) дряхлый организм. Но тем не менее все человечество и есть такой ветхий Адам, где все мы члены друг друга. Но поскольку организм у нас разбалансированный, распадающийся, тленный, то каждый из этих частичек единого организма по преимуществу думает не о целом, не обо всем человечестве, не о своем народе, не о своей семье, а о самом себе. Такое жалкое существо мы сейчас представляем.

И вот это тленное, умирающее, сгнивающее естество ветхого Адама Христос пришел не исцелить, а обновить, возродить. И возрождение это начинается с того, что Сам-то Он является Новым Человеком, но рождается не от ветхого Адама, потому что Его зачатие непорочно, однако при этом Он становится Человеком. Для того чтобы выйти из этого тленного, распадающегося человечества, очень важно родиться во Христе. То есть переродиться, а точнее – умереть для ветхого Адама и родиться в Новом Адаме, то есть распрощаться с ветхостью потомка Адама, чтобы стать новым потомком Христа, чтобы выйти из распадающегося естества человеческого и войти в новое нетленное естество Божественное.

Начинается это возрождение человека в крещении, протекает это возрождение, обновление человека в течение всей жизни. И в этом обновлении человека, перерождении человека, отречении человека от ветхости Адама важнейшую роль играет причащение Тела и Крови Иисуса Христа. Или можно говорить по-другому: причащение Телу и Крови Иисуса Христа, потому что мы не просто вкушаем Евхаристию как некий очень Божественный, волшебный, чудодейственный напиток, который исцеляет. Это не только и не столько так. Я исцеляюсь тем, что делаюсь частью Тела Иисуса Христа. Я исцеляюсь не сам по себе как элемент ветхого Адама: «Вот я такой особенный, я узнал секретный эликсир жизни и пью его. Все кругом больные, а я здоровый! » Мы обычно так и понимаем, мы используем Евхаристию для себя, для своих нужд, для своего здоровья, для своей целостности. Но в реальности этого не бывает, никогда не было и никогда не будет. В реальности происходит перестройка нашего естества в Тело и Кровь Иисуса Христа: «Я становлюсь частью Его Тела, частью Его Крови, я становлюсь частью Его естества, я становлюсь Им, потому что встраиваюсь в Его тело».

Но это встраивание в Его тело невозможно без моего добровольного отречения от ветхого Адама. Поэтому так важно изменение ума, поэтому так важна форма отречения, поэтому так важно то отречение, которое мы произносим перед крещением, поэтому так важно покаяние. Не покаяние как раскаяние в совершенных грехах, а покаяние как именно изменение ума, когда мы понимаем: то, что мы любим, любить нельзя, а надо любить то, что пока мы не любим. И перемена ума состоит в том, что мы начинаем любить Христа, а не мир, любить целомудрие, а не вожделение, любить добро, а не зло, любить милостыню, а не богатство. Это нужно перестроить.

Мы мечтаем о каком-то самодостаточном бытии, где есть только Бог и я, я сам по себе, я такой, какой уж есть, но Бог меня уж как-нибудь спасет. А на самом деле происходит вывод нас за пределы тленного, грешного, умирающего, отравленного смертью человечества и введение в нового человека, который образуется от Нового Адама. Мы рождаемся во Христе, но в отличие от естественного нашего рождения, о котором нас, естественно, никто не спрашивает (это воля наших родителей), рождение во Христе происходит только и всегда по нашей воле. Именно только и всегда, потому что мы все входим в Тело Христово взрослыми, и только в сознательном состоянии мы можем туда войти, сознавая, что мы делаем (это так же применимо и к детям, просто мы не будем сейчас этот вопрос поднимать). Именно настолько, насколько человек отрекается от ветхого способа существования, насколько его ум начинает вожделеть новый способ существования, настолько он действительно полноценно, глубоко и по-настоящему становится частью Тела Иисуса Христа. У всех это бывает так, и только так.

Состояние отдельной человеческой ипостаси перед лицом Бога вне других человеческих ипостасей, вне церковного бытия немыслимо, невозможно, его не существует. Как в плане социологии невозможно существование отдельно взятого человека. Человек по определению существо социальное. Он может уйти в леса, но и тогда общество будет на него влиять: кто-то будет защищать границы земли, чтобы он жил мирно, рано или поздно его могут найти разбойники, рано или поздно его достигнет какой-нибудь человек, он где-то должен добывать вещи, которые могут быть необходимы ему для пропитания, так или иначе жена ему нужна или еще кто-то… Для того чтобы жить человеческой жизнью, собственно человеческой жизнью, ему необходимо хоть какое-то элементарное, хоть крошечное, но взаимодействие с обществом. Так и человек перед лицом Бога всегда стоит как церковный человек, человек как часть тела, а не как замкнутая, самодостаточная единица.

Ну и второй момент, о котором здесь говорит Иоанн Кассиан. У слов, что нужно идти из дома прежнего отца, есть и другой аспект. Как мы знаем из Священного Писания, все люди находились под властью дьявола. Об этом у апостола Павла сказано много, об этом говорит и Сам Христос в Евангелии. И фактически весь мир – это дом сатаны, дом его, именно он захватил власть в этом доме. И все люди, живущие в этом доме, подвластны ему, они все творят волю его. Об этом очень много пишет апостол Павел, ну и Сам Христос свидетельствует. И, собственно, так Он и говорит уверовавшим иудеям: вы привыкли творить волю вашего отца, ибо ваш отец дьявол, вы в доме вашего отца и потому Меня не принимаете и потому Меня ненавидите (см. Ин. 8, 44).

В этом смысле Он уводит людей, поверивших Ему, из дома сатаны в дом Отца Небесного. Этот дом Отца Небесного и есть Церковь. Поэтому человек должен отречься от сатаны перед крещением, от всех дел его, всех ангелов его. И всю жизнь это отречение подтверждать, каждый день, каждый час, отрекаясь от того, что по-прежнему внушает ему его бывший уже после крещения хозяин, борясь с тем, чтобы снова не вернуться под власть старого, прежнего хозяина, утверждая иное бытие. И именно поэтому человек делается наследником дома Божьего.