Венская опера

По роду своей работы Иван Александрович Перервин занимался в комендатуре и вопросами культуры. Вот и сейчас в его кабинете делегация театральной общественности Вены. Речь идет о восстановлении разрушенного бомбардировкой здания Венской оперы.

Вопрос как будто подработан, и Перервин вместе с делегацией входит в кабинет генерал-лейтенанта Благодатова.

— Мы просим, господин комендант, выслушать нас, — говорит один из членов делегации, — и оказать помощь в возрождении театральной жизни города. Мы прекрасно понимаем, что в первое время после окончания войны было не до театров. Когда нет света, воды, пищи — музы смолкают. Теперь жизнь в городе налаживается — можно подумать и об искусстве. Не так ли, господин комендант?

— Согласен с вами, — улыбается Алексей Васильевич. — Вольно или невольно, но вы повторили бесспорное марксистское положение.

— Тем лучше для Вены, — подхватывает эту реплику член делегации. — Теперь все наши надежды мы возлагаем на вас, господин комендант. Помогите поднять из руин Венскую оперу. Она — наша национальная гордость.

Члены делегации горячо уговаривают генерала.

Да, они понимают, что восстановить полностью разрушенную Венскую оперу не легкая задача. Но ведь музыка — душа Вены. Столица Австрии исстари славилась своей музыкальной культурой. Пожалуй, ни один город Европы, да и всего мира, не может похвастаться таким блестящим созвездием знаменитых композиторов, как Вена. Здесь жили и творили Глюк, Гайдн, Моцарт, Бетховен, Шуберт, Брамс, Штраус, Кальман, Легар. Своими произведениями они духовно обогатили человечество. Некоторые из них работали в Вене всю свою жизнь, другие пришли в столицу уже в зрелом возрасте. Так, Вена стала второй родиной для уроженца рейнских провинций Людвига Бетховена, для гамбуржца Иоганна Брамса... Война заставила смолкнуть музыку [207] Вены. В одном из театров гитлеровцы устроили интендантский склад, музыкантов и артистов мобилизовали в армию, на трудовые работы. Но больше всего венцы оплакивают Оперу, изуродованную бомбами, свою любимую Оперу, музыка которой была слышна далеко за пределами Австрии.

— Да разве можно хоть на минуту представить себе Вену без ее Оперы? Вена — город музыки. «Вена, Вена — город песен! Вена — рай для музыкантов», — справедливо поется в нашей песне.

— Рай? — переспрашивает Благодатов. — Боюсь, что в какой-то мере это всего лишь поэтическая вольность.

— Но почему, господин комендант?

— Вспомните хотя бы Моцарта. Да, он жил и творил в Вене. Но как жил? Он вынужден был пользоваться скудными подачками венского двора. Он должен был давать уроки, сочинять контрдансы, вальсы, даже пьесы для стенных часов, играть на вечерах венской аристократии и, спасаясь от кредиторов, уезжать за границу в артистические турне, чтобы кое-как свести концы с концами. Согласитесь, это посредственный рай для великого Вольфганга Моцарта.

— Да, к сожалению, это имело место, — неохотно соглашается один из посетителей. — Но частное исключение только подтверждает общее положение. Не так ли?

— Едва ли это исключение, господа. Я не музыковед, а всего лишь просто любитель музыки. Но мне вспоминается один случай, связанный с Чайковским.

— О, ваш великий Чайковский!

— Да, наш великий Чайковский... Вена не признавала Чайковского, относилась к нему враждебно, игнорировала его музыку. Конечно, это дело вкуса, но, простите, я лично никак не могу понять, как можно не любить Чайковского... Однако дело не в этом. В начале девяностых годов, когда Чайковский уже был композитором с мировым именем, когда его с триумфом принимали столицы Европы и Америки, Вена наконец приглашает его дирижировать оркестром.

— Очевидно, речь идет о Театрально-музыкальной выставке 1892 года? — перебивает один из делегатов. — Концерты происходили тогда в здании Музик-халла.

— Может быть. Точно не помню... Чайковский с волнением едет в Вену. Композитор осматривает концертный [208] зал вот в этом Музик-халле. Он оказывается громадным залом ресторана с эстрадой, уставленным столиками, наполненным запахом пива, горелого масла, всякой трактирной снеди. Чайковский протестует. Он считает, что музыка, настоящая музыка, не совместима с кабаком. Ему отвечают, что традиционные венские сосиски и доброе венское пиво еще никогда не мешали музыке. Чайковский уезжает из Вены, так и не выступив в концерте.

— Простите, господин комендант, но, насколько я знаю, тогдашний концерт Чайковского не состоялся из-за болезни композитора.

— Да, так было напечатано в венских газетах. Но вы просмотрите письма Чайковского и найдете там то, о чем я вам рассказал... Простите, мы, кажется, отклонились от темы. Все это так, к слову пришлось. Да, я осматривал здание Оперы. Каким-то чудом уцелела только одна фасадная стена, а внутри — нагромождение исковерканных балок, битый кирпич, хаос. Грустное зрелище... Обо всем этом я доложу маршалу. Полагаю, что советское командование в меру своих сил поможет восстановить театр. Но дело это трудное, дорогое и долгое. А пока надо постараться вернуть музы в вашу столицу. Товарищ подполковник, у вас, кажется, есть соображения на этот счет?

Иван Александрович Перервин докладывает о том, что следовало бы сделать немедленно. Необходимо сохранить и всячески поддержать актерские и музыкальные коллективы, организовать спектакли в сохранившихся театральных помещениях. К примеру, труппу обгоревшего Бургетеатра перевести в здание варьете Ронахер. Опере предоставить здание Народного оперного театра, дом «Театра ан дер Вин» и, может быть, «Редутензал» Франца Иосифа...

Неожиданно раздается телефонный звонок. Генерал поднимает трубку.

— Слушаю, товарищ маршал... Да, да, понимаю... Когда? Завтра?.. Будет исполнено.

Генерал кладет трубку. Потом поднимается.

— Простите, господа: срочное дело. Прошу поддерживать связь с подполковником Перервиным. Надеюсь, будет так, как вы хотите. [209]

Когда театральные деятели уходят из кабинета, Благодатов, чуть помолчав, обращается к Перервину.

— Звонил маршал Конев. Меня отзывают в Москву. Комендантом назначен генерал-лейтенант Лебеденко — теперешний комендант Дрездена. Приезжает завтра. Надо подготовить сдачу дел.