"0" 2 страница

§ 26. При всяком экспериментально-фонетическом исследовании возникает вопрос об объеме материала, о числе дикторов или ауди­торов, необходимых и достаточных для того, чтобы результаты экспе­римента были надежными и достоверными. Все эти вопросы решаются при помощи статистических методов.

Большое значение имеют эти методы для оценки полученных в экс­перименте данных. При исследовании того или иного параметра всегда приходится иметь дело с переменной величиной. Когда измеряют длительность, высоту основного тона, интенсивность и т. д., резуль­таты, даже если перед нами несколько произнесений одного и того же диктора, будут колебаться, а это заставляет искать среднее значение. Статистика позволяет оценить среднюю, определить доверительные интервалы, ошибку измерения и таким образом судить о надежности выводов из данных, полученных в ходе эксперимента.

Очень часто в фонетике приходится иметь дело со сравнением дан-пых, полученных на разных объектах. Нередко это является целью исследования. Так, например, анализируется зависимость длитель­ности гласных от их положения перед согласными разного способа образования (смычными, щелевыми, дрожащими). Если средние дли­тельности для разных позиций окажутся в нашем эксперименте раз­ными, то надо удостовериться в том, что это различие не обусловлено, < ажем, недостаточным объемом обследованного материала. Матема­тическая статистика располагает методами, при помощи которых -южно оценить существенность полученных в опыте расхождений (критерий х*. критерий Стьюдента I и т. п. ) [241, 213, 38],

 

В. УЧЕНИЕ О ФОНЕМЕ 1. ДЕЛЕНИЕ ПОТОКА РЕЧИ НА ЗВУКИ

§ 27. Изучение звуков занимает в фонетике центральное место, поэтому одной из важнейших задач является определение понятия отдельного звука речи. Для выявления наименьшей звуковой единицы речи необходимо выяснить, как происходит деление потока речи. Последний ни в произносительном отношении, ни на слух, т. е. акустически, не распадается на отдельные звуки. Слушая непонят­ную для нас речь, мы улавливаем в ней те звуки, которые сходны со звуками какого-нибудь известного нам языка, но полностью расчле­нить незнакомую речь на отдельные звуки мы не в состоянии; она кажется нам в фонетическом отношении аморфной. Объективная кар­тина, как это видно из приведенного примера со словом ад (см. с. 9), также не дает основания для членения.

Представители «чистой» экспериментальной фонетики, пренебре­гавшие лингвистическим аспектом вопроса, пришли к отрицанию членения потока речи на языковые элементы. Так, Г. Панкончелли-Кальциа писал «... существуют только более или менее длинные груп­пы звуков, границы которых определяются дыханием; звуки, образу­ющие эти группы, неделимы, потому что они тесно сращены между собой» 1269, 119]. Еще более резко высказывался по этому поводу Э. Скрипчур, у которого мы находим такие строки: «Главная задача современной фонетики состоит в выработке новых понятий. Вместо старых понятий, таких, как звук речи, слог, такт и т. п., которые вместе и в отдельности суть лишь призрачные иллюзии и вообще не име­ют реального существования, нужно попытаться на основании экспе­риментальных данных построить новые реальные понятия» 123/, 171]. Позднее П. Менцерат и А. Лацерда писали о том, что в речевой цепи имеет место коартнкуляция, т. е. когда артикуляция соседних звуков перекрещивается и разделить их невозможно [261]. Несовпадение акустических границ между звуками с языковыми границами было показано Г. Фантом и Б. Линдбломом [215]. Известный исследователь речи Дж. Фланаган так формулировал невозможность членения речи по объективной картине: «Распознавание лингвистических элементов основано на знании контекстуальных, грамматических и семантиче­ских закономерностей данного языка. Достаточно изучить сравнительно небольшое количество звуковых спектрограмм, чтобы убедиться, что в общем случае в акустическом сигнале не существует очевидных фонетических границ» [/65, 2111.

Таким образом, членение потока речи на звуки, которое несомненно имеет место, должно обусловливаться действием каких-то иных — не физиологических и не акустических — факторов. Таким фактором может быть чисто лингвистический, аналогичный тому, который опре­деляет членение речи на морфемы. В качестве примера последнего можно взять слово учитель, которое распадается на два морфологи­ческих элемента (основу—учи- и суффикс-----тель), потому что

каждый из них встречается и в других словах {ср. учит, учим: писа-

щеЛЬ, читатель и т. п. ), а главное потому, что каждый из них является носителем самостоятельного значения. Именно смысловая сторона, а не внешний ассоциативный анализ, основанный на совпадении зву­чания, играет при этом решающую роль. Так, звукосочетание тель представляет собой самостоятельную морфологическую единицу, суф­фикс, только в тех словах, где он имеет вполне определенный смысл, обозначая деятеля, В таких же словах, как корсстеяь, москатель, то же звукосочетание, лишенное самостоятельного значения, не является суффиксом и морфологически не может быть отделено от начала слов, точно так же, как не является суффиксом сочетание оль, встречающееся в целом ряде слов, например мозоль, боль, толь и т. д.

Со звуками речи дело обстоит, разумеется, сложнее, чем с морфе­мами, так как они не только не являются сами по себе носителями значений, но и не имеют самостоятельного употребления, служа лишь формой существования слов и морфем. Если да«< е отдельные звуки, как, например, почти все гласные и многие согласные русского языка, служат самостоятельными смысловыми единицами (ср. предлог о или окончание -а в русском языке), то в этих случаях они являются сло­вами или морфемами, а не звуками речи как таковыми. Тем не менее, как показал Щерба еще в «Русских гласных», ведущим началом в чле­нении речи на отдельные звуки является потенциальная связь их со смыслом. Именно возможность выступать в качестве смысловой едини­цы и выделяет отдельный звук в потоке речи. Щерба писал по этому поводу: «Так как основной интерес речи лежит в смысловых представ­лениях, то звуковые нормально не находятся в светлом пункте созна­ния. Казалось бы с этой точки зрения, что и анализ звуковых представ­лений нормально нами не производится, и фонетическая делимость есть результат в значительной степени научного мышления. Но дело в том, что элементы смысловых представлений оказываются зачастую ассоциированными с элементами звуковых представлений, так 1 в сло­вах пил, бил, выл, дала ассоциировано с представлением прошедшего времени; а в словах корова, веда ассоциировано с представлением субъекта; и в словах корову, воду ■ — с представлением объекта и т. д. и т. п. Благодаря подобным смысловым ассоциациям, элементы наших звуковых представлений и получают известную самостоятельность» У4, 6). Фактор, обусловливающий членимость, можно осмыслить и по-иному: совершенно очевидно, что звуки, стоящие на стыке двух морфем и, следовательно, принадлежащие разным языковым едини­цам, не могут представлять одну языковую единицу, одну фонему. В слове расточка, например, согласный, завершающий приставку, и согласный, начинающий корень, должны относиться к разным фоне­мам, ст не может быть неделимой фонемной единицей.

Системный характер языковых явлений определяет членение соот­ветствующего сочетания во всех случаях, где оно встречается, т. е. и при отсутствии морфемной границы внутри него (например, рассмат­риваемое сочетание в слове стол). При этом, однако, должно быть соблюдено следующее условие: звукосочетание внутри морфемы не Должно отличаться от звукосочетания, находящегося на стыке морфем, ^о значит, что они не только должны быть сходными в отношении

 

артикуляторных и акустических характеристик, но и должны воспри­ниматься носителями данного языка как одинаковые. Чисто лингви­стическая обусловленность членения потока речи говорит о том, что оно определяется системой каждого отдельного языка. Это и делает необходимым введение понятия фонемы как наименьшей линейно неделимой звуковой единицы языка. Отдельный звук речи вычленяется из звуковой последовательности лишь как представитель фонемы, как форма ее реализации в речи *.

Из языковой обусловленности членения вытекает и то, что недели­мой единицей может оказаться и не отдельный звук ^а. Щерба писал, что «можно представить себе язык, в котором все слоги открытые и состоят из одного какого-либо согласного и гласного а, и в таком языке фонемами будут за, ка, 1а, $а и т. д. — а не будет отделяться

сознанием» [14, 8).

Эта точка зрения была развита впоследствии Д. В. Бубрихом [54], Е. Д. Поливановым и А. А. Драгуновым [70а, 71], которые назвали наименьшую фонологическую единицу, представленную слогом, сил-лабемой, слогофонемой и морфосиллабемой. В наше время об этом писали разные авторы (см. М. В. Гордина 1671, В. К- Журавлев 177), Языки, в которых представлена эта единица, стали называть в советской лингвистике языками «слогового строя»; к ним относятся, например, китайский, вьетнамский, бирманский {см. В. Б. Касевич [331).

§ 28. Морфологическую функцию фонема может получать также и в результате чередования. Так, корневой гласный в немецком слове /ЫгкЭэп/ Ыпйеп не составляет особой морфемы, но тем не менее он является признаком инфинитива и настоящего времени, точно так же, как гласный /а/ в слове /Ьапйэп/ Ъапйеп, не будучи отдельной морфемой, является признаком прошедшего времени, что обнаруживается в целом ряде глаголов (например, Ппскп, 51гщеп, 5сп\\< 1ттеп и т. д. ).

Самостоятельность фонемы, о которой говорит Щерба, нужно пони­мать не в том смысле, что она может существовать сама по себе вне слов, а в том смысле, что она выделяется как отдельная единица и в тех случаях, когда не является звуковым обликом ни слова, ни мор­фемы и не имеет никакой морфологической функции, т. е. когда она представляет собой чисто фонологическую единицу. Если делимость, например, русских слов та, то на две части обусловлена тем, что каж­дая из частей — т, а, о — является особой морфемой, то в словах да, до делимость имеет место благодаря тому, что входящие в их состав фонемы могут в других словах быть планом выражения смысловых единиц. В первом случае мы имеем дело с морфолого-фонологической делимостью, во втором — с чисто фонологической.

¹ Оба эти понятия, хотя и противопоставлены, как противопоставлены язык и речь, но теснейшим образом связаны между собой; поэтому в дальнейшем соответст­вующие термины не всегда резко разграничены.

^в О разных фонологических единицах см, С. Д. Кацнельсон [89] и Г. П. Тор-суев [158].

Мы видим, таким образом, что наличие в данном языке фонем, непосредственно связанных со смыслом, и обусловливает делимость потока речи на отдельные звуки вообще. Благодаря такой делимости из слов вычленяются и такие фонемы, которые в данном языке никогда _не являются сами по себе (без сочетания с другими фонемами) звуковой стороной слов или морфем. Например, слог ха в русском языке делится на две части вследствие того, что от него отделяется а (ср. смеха, стра­ха), а благодаря этому и х, никогда не функционирующее как само­стоятельная смысловая единица, обособляется в силу остаточной вы­дел имости.

Хотя путь к фонетическому анализу слова идет через его морфоло- ическнЙ анализ, только первый и создает понятие отдельного звука ечн, так как только тогда, когда звук речи выделяется именно как лемент плана выражения языкового знака, о нем можно говорить; ак об особой языковой единице — фонеме, отличной от слова или орфемы. Гласный а в русском языке является фонемой именно потому, что он встречается не только как звуковой облик морфемы, например в слове рука, но и как лишенный самостоятельного значения элемент слова сад и т. п.

Отсутствие у фонемы как таковой самостоятельного значения не начает, что она не связана со значением; связь эта, хотя бы и кос­венная, обнаруживается в том, что присутствие каждого звука, вхо-лщего в состав данного слова, необходимо для сохранения именно этого слова. Слово стол, например, немыслимо иначе, как состоящее из четырех звуков /з, I, о, I/. Это, разумеется, означает не то, что аждый из этих звуков несет в себе частичку значения, из суммы которых складывается значениеслова стол, а то, что в слове мы имеем единство значения и звукового облика. Для сохранения слова стол необходимо наличие в его составе указанных четырех звуков; при отсутствии звуков Ы или /1/ получаются другие слова —тол, сто, а без звука /(/ — бессмысленный слог соя.

§ 29. Из сказанного в предыдущих параграфах вытекает, что, по Щербе, членение речи на отдельные звуки осуществляется не благо­даря звуковым ассоциациям, не просто потому, что, например, а в слове папа совпадает или сходно в акустическом отношений с а в слове мама, а благодаря тому, что а может оказаться наделенным самостоятельным значением. Более того, можно сказать, что и сами звуковые ассоциации обусловливаются существующими в данном языке смысловыми связями. Советская психология считает вообще отрыв психических процессов от смысловой стороны недопусти­мым. Критикуя теорию памяти Эббингауза, С. Л. Рубинштейн пишет: «Помимо ассоциативных связей по смежности, в работе человеческой памяти, в процессах запоминания, припоминания, воспроизведения ущественную роль играют смысловые связи. Память человека носит осмысленный характер» [142, 291].

Правильность воззрений Щербы подтверждается наблюдениями

над речью афатиков. Существуют такие формы афазии, вызванные

овреждением отдельных участков коры головного мозга, при которых

льной, полностью сохраняя тонкость слуха, оказывается не в сое-

 

тоянин различать звуки речи. В результате подобных наблюдений психологи и пришли квыводу, что способность восприятия звуков речи развивается у человека под влиянием языка.

Выдвинутые Щербой положения полностью были подтверждены наблюдениями его ученицы В. К. Орфииской над детской речью. Эти наблюдения показывают, что дети в раннем возрасте не разлагают слог на отдельные звуки (известно, что на вопрос: «Сколько звуков в слове яамаЪ — дошкольник обычно отвечает: «Два: ма и л/о»); эта способ­ность развивается лишь к школьному возрасту на базе уже усвоенной к этому времени морфологической системы [123].

§ 30. Другая, наиболее распространенная сейчас точка зрения па механизм сегментации речи идет от Трубецкого, который писал: «Фонологический критерий, благодаря которому произнесенное слово разлагается на отдельные фонемы и воспринимается как состоящее из этих фонем, основывается на том же ассоциативном ана­лизе, благодаря которому с морфологической точки зрения слово делится на его морфологические части, т. е. морфемы... Слово йиЬу (чешек. ) воспринимается как состоящее из фонем а + и + Ь + у, потому что каждая из этих фонем встречается не только в этом слове, но и в других словах: по начальному й йиЬу ассоциируется с йаИ, йезет., йука, < 1о1и и т. д., по своему и — с гиЬу, гика и т. д. Благодаря этим звуковым ассоциациям с различными другими словами того же языка данное слово или, лучше говоря, данное лексическое представление разлагается на его фонологические составные части, т. е. на отдельные звуковые представления или фонемы»

[30/, 291.

Позднее Трубецкой, стремясь избежать психологических терминов, оперировал понятием противоположения. В его посмертной работе мы читаем: «Существуют фонологические единицы, которые можно разложить на ряд следующих друг за другом еще меньших фонологи­ческих единиц. Единицы /те: / и /Ьу: / в немецких МаЪпе — ВйЬпе и будут такого рода; из противоположения МаИпе — ^аппе и МаЬпе — таппе вытекает разложение /те: / = /т + е: /, а из Вйлпе — 5йЬпе и ВиНпе — ВоЬпе получается /Ьу: / — /Ь + у: /» [29, 33].

Не применяя психологических терминов, Трубецкой, по существу, остается и здесь при том же ассоциативном анализе. Что это так, косвенно доказывается следующими рассуждениями А. Мартине, который придерживается той же точки зрения, что и Трубецкой: «Слова спа1зе «стул» и 1атре «лампа» четко различаются во француз­ском языке: поведение слушателя не будет одинаковым, если я скажу арроКег 1а сЬа15е «принесите стул» или аррог1ег 1а 1атре «принесите лампу»... На поверку оказывается, что ни один из сегментов первого слова не сходен в моем сознании ни с одним из сегментов второго слова. Иной будет ситуация, если словами, взятыми для сравнения, окажутся 1агаре «лампа» и гатре «перила», и здесь реакция слушателя будет различной при высказываниях ргепег 1а 1атре «возьмите лампу» и ргепег 1а гатре «держитесь крепче». Но при сравнении звуковых форм этих двух слов я осознаю, что они в значительной степени совпадают и что элементы, исключающие как смешение обеих форм, так и неу-

веренность слушателя в отношении своего поведения локализованы _в начале этих форм» [108, 414].

Интересно, что и Щерба начинал свой анализ проблемы членимости потока речи с психологического аспекта; он писал: «В силу присущей нам наклонности к анализу... находящейся в неразрывной связи с прочими функциями человеческой психики вообще, мы сравниваем звуковые представления и наблюдаем в них сходства и различия. Так, мы узнаем... элементы § и п в слове сан, как тождественные _с начальным и конечным элементом в слове сон, и в силу этого сознаем, как отличные, серединные элементы а и о и т. д. » [14, 5—6]. Однако из дальнейших рассуждений Щербы становится ясно, что, по его мнению, 'не этим обусловливается членение речи на звуковые единицы —- фонемы.

§ 31. Если отдельная фонема лишь изредка или только в потенции выступает в качестве звуковой стороны морфемы или слова, то ее постоянным свойством является то, что она всегда'служит для опозна­вания и различения этих языковых единиц. Под словом здесь имеется в виду не единица словаря, не лексема, а словоформа, т. е. слово в той конкретной форме, в которой оно встречается в речи. Щерба, впервые в истории науки включивший в определение фонемы указание на ее различительную функцию, говорил о способности фонем «дифферен­цировать значения» [14, 10]. Такое словоупотребление получило очень широкое распространение; выражение «смыслоразличительная функ­ция фонемы» стало общепонятным и общепринятым. Тем не менее в нем кроется известная неточность. Значение слова, разумеется, не зависит от его фонемного состава; об этом свидетельствуют и факты омонимии, и многозначность слова. Следовательно, фонемы служат не для дифференциации значений, а только для различения слов, поскольку образуют их звуковой облик.

Не подлежит сомнению, что стол и стул, например, являются разными словами не потому, что они имеют разные гласные, а потому, что они обозначают разные понятия. Равным образом и различная огласовка их объясняется не необходимостью отличить одно слово от другого, а историей этих слов. Вместе с тем не подлежит сомнению, что мы отличаем слово стол от слова стул и опознаем эти слова вне всякого контекста именно потому, что первое имеет гласный /о/, а второе — гласный /и/. В этом смысле можно говорить о «словоразли­чительной» и «словоопознавательной» функциях фонемы. Когда же речь идет о словоформах одной лексемы (например, стола и столу), то можно говорить и о «форморазличительною функции фонемы.

Конечно, все это для Щербы было совершенно ясно. Интересно отметить, что в «Фонетике французского языка» он говорит уже не о «дифференциации значений», а о «дифференциации слов и их форм» ¹,

§ 32. «Смыслоразличнтельная» функция фонемы основывается, разумеется, на том, что сами фонемы различаются между собой, что

Следует заметить, что выражение «смыслораялнчительная функция» вряд ли ываст неправильные ассоциации. Поэтому его можно сохранить а качестве об-термина наряду с частными: «словоопознавательный», «словоразличительный», " Форморазличительный».

каждая из них противопоставляется всем остальным фонемам данного языка. В самом деле, если мы говорим, что в русском языке имеется фонема (т. е. смыслоразличительная звуковая единица) /а/, то мы этим утверждаем не столько факт наличия звуковой единицы, сколько то, что она отличается от всех прочих фонем русского языка, т. е. противопоставляется им. При этом следует иметь в виду, что отличие /а/ от всех других гласных русского языка вытекает не только из наличия в нем таких пар слов, как /за1/ сад — /зиг/ суд, /та! '/ мать — /ты17 мыть, /га(/ рад— /гог. / род, /< \а/ да — /йе/ дэ (название буквы), /т'а1/ мял — /т'П/ мил, но и из возможности противопоста­вить слову /гата/ рама бессмысленное звукосочетание /гита/ рулю, где гласный у вместо а хотя и не дает нового слова, но разрушает

слово, лишая его смысла.

Только в противопоставлении самом по себе и видят сущность фонемы многие фонологи, опирающиеся в опредатении фонемы на одно из основных положений Соссгора, согласно которому в языке нет ничего положительного, а существуют только различия. «Более того, — писал Соссюр, — различие, вообще говоря, предполагает положи­тельные элементы, между которыми оно и устанавливается; но в языке имеются только различия без положительных моментов» [152, 119]. Совершенно очевидно, что и фонема, являющаяся языковой еди­ницей, не может иметь с этой точки зрения «положительных моментов»; она и определяется сторонниками Соссюра лишь как «член фонологи­ческого противопоставления» [264, 311).

2. ФОНЕМА И ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНЫЕ ПРИЗНАКИ

§ 33. Фонема —кратчайшая, т. е. неделимая во времени (или линейно), единица, однако в структурном отношении в ней выявляются разные признаки, из которых одни оказываются общими с другими фонемами, другие отличают ее от прочих фонем. Еще Бодуэн говорил, что «фонемы не представляют вовсе дальше уже неразложимых единиц; они являются результатом совокупности действия нескольких органов речи... фонема... разлагается с точки зрения произносительной именно на представления этих работ... а с точки зрения слуховой, акусти­ческой, на представления акустических оттенков... обусловливаемых именно этими отдельными работами» [5, 253].

Трубецкой предложил различать среди признаков фонемы «реле­вантные» (позднее их стали называть «дифференциальными»), т. е. существенные для противопоставления одной фонемы другой, и«ирре-левантные» («интегральные»), несущественные в этом отношении. Так, глухость русской фонемы /I/ является релевантным признаком, поскольку только это отличает ее от 1А1; напротив, глухость /х/ ирре-леваитна, так как в русском языке нет согласного, отличающегося от 1x1 только этим признаком.

Такая точка зрения пренебрегает тем обстоятельством, что для опознания слова (а это является основной функцией фонемы) важное

 

значение имеют также и недифференциальные признаки. Если взять, например, русскую фонему /п/, то по теории дифференциальных приз­наков существенно только то, что она является негубной; переднеязыч­ная же артикуляция — не существенный для нее признак, так как _в русском языке нет заднеязычного носового. Ошибочность такого утверждения не подлежит никакому сомнению, ибо никто не признает в согласном! []] русскую фонему /п/; если произнести слово /а'па/ она (только не во фразе) с заднеязычным согласным ([апа]), то оно не будет узнано.

Кроме того, как это видно из вышеприведенных примеров, при опре­делении релевантных признаков данной формы учитываются только те фонемы, с которыми она находится в привативной оппозиции (см. § 65). Между тем, как писал Щерба, «... каждая фонема определяется, прежде всего, тем, что отличает ее от других фонем того же языка. Благодаря этому все фонемы каждого данного языка образует единую систему про­тивоположностей, где каждый член определяется серией различных про­тивоположений как отдельных фонем, так и их групп» [/6, 21]. Если учесть все возможные противопоставления, например противопоставле­ние упоминавшейся фонемы 1%1 русского языка фонеме /п/, то в 1щ) и выявится его неносовой характер.

Если помнить о системном характере языковых явлений, то и дифференциальные признаки должны определяться для всей фоноло­гической системы данного языка в целом. Тогда дифференциальным придется признать признак, который различает хотя бы одну пару фонем в данном языке. Возвращаясь к примеру с /ц/, надо сказать, что поскольку в русском языке назальность отличает фонему /п/ от фонемы /а¹/ (то, что это не единственная такая пара, не имеет значения), постольку она является дифференциальным признаком для всей сис­темы в целом, а следовательно, непазальность /§/ надо признать ее дифференциальным признаком.

С теорией дифференциальных признаков тесно связана атомисти­ческая трактовка фонемы, согласно которой эти признаки обладают известной самостоятельностью, а фонема представляет собой лишь совокупность их. Такое иедиалектическое понимание фонемы как пучка признаков (пусть даже и не только дифференциальных) искажает под­линное положение вещей. Каждый признак, сочетаясь с другими приз­наками, дает не просто сумму, а диалектическое единство, в котором каждый элемент существует не сам по себе, а в сложном взаимодейст­вии с другими элементами.

Согласные /т/ и /Ь/ различаются только тем, что первый является

носовым, а второй неносовым. Однако это не просто 1Ы плюс носовой

ембр, а совершенно особый согласный, обладающий специальными

свойствами, определяемыми в фонетике как сонорность. Зги согласные

различаются и в отношении их функционирования в языке. В русском

^13ь'ке, например, /т/ в отличие от /Ь/ встречается в конце слов, а

акже перед глухими согласными; креме того, перед ним глухие

согласные не заменяются звенкими.

3 34. Атомистическая точка зрения на фонему ведет к признанию " №реициалыюго признака первичной фонологической единицей

[255]. Говорят даже, что эти признаки образуют особый уровень в языковой структуре—уровень дифференциальных признаков или дофонемпый уровень. На этом, по существу, основана классификация дифференциальных признаков Р. Якобсона, Г. Фанта и М. Халле. Классификация эта — дихотомическая или бинарная; это означает, что каждый признак делит всю совокупность классифицируемых еди­ниц на два класса, например: гласные — негласные, носовые — иено-совые и т. п. Всего авторы установили двенадцать таких бинарных признаков. По их мнению, этого достаточно, чтобы охарактеризовать звуки всех языков. Каждый из признаков был выявлен по спектраль­ной картине (см. § 92) соответствующих звуков, например: гласные характеризуются отчетливой формантной структурой, негласные — отсутствием ее. Наряду с этим приводятся и артикулпторные характе­ристики: отсутствие или наличие преграды в надставной трубе. По мысли авторов, определяющих фонему как пучок дифференциальных признаков, по разному набору таких признаков можно установить фонемные различия, а следовательно, и состав фонем анализируемого

языка.

Бинарная классификация получила широчайшее распространение, но вместе с тем она подверглась разносторонней критике. Во-первых, было обнаружено, что двенадцати признаков недостаточно, чтобы она была действительно универсальной. Во-вторых, как справедливо отметил П. С. Кузнецов [951, дифференциальный признак устанавли­вается па основании наличного в данном языке противопоставления фонем; признак палатализованпости, например, будет дифференциаль­ным в /Ь / русского языка, потому что этот согласный противопостав­лен непалатализовапному /Ь/, в немецком же языке он будет недиффе­ренциальным ¹. В-третьих, дифференциальный признак подобно фоне­ме не имеет однозначного артикуляторпо-акустического коррелята. Так, переднеязычные шумные смычные палатализованные отличаются от непалатализованных большей или меньшей степенью аффрика-тивности; именно в щелевой части обнаруживается усиление в верх­них составляющих спектра, В палатализованном /х7 весь спектр сдвигается вверх, а в губных смычных признаком палатализации является главным образом 1-образное начало гласного, следующего за согласным. Ввиду того, что дифференциальный признак может иметь сложную в фонетическом отношении природу, он в разных позициях может проявляться по-разному (ср. В. С. Соколова [148], Л. В. Бон-дарко и Л. Р. Зиндер [49]).

Несмотря на это мы во всех случаях имеем один дифференциальный признак, потому что все непалаталнзованиые чередуются с палата­лизованными перед гласными переднего ряда; все они наряду с. соот­ветствующим окончанием (при наличии ударения на последнем) ха­рактеризуют второе лицо единственного числа глагола в настоящем времени и т. д.

Далее, фонологичность, абстрактность дифференциальных при­знаков доказывается тем, что с точки зрения объективно-физических характеристик они не являются, как правило, привативнымн. Противо-оставление глухих и звонких основано во многих языках, в том числе _{и в} русском, не только на наличии или отсутствии голоса при их обра­зовании, но и на силе и слабости артикуляции (шума). Благодаря этому, как показали опыты с шопотной речью, в ней сохраняется раз­личение глухих и звонких. Неудивительно, что попытки синтезиро­вать звонкие путем наложения частоты основного тона на спектр глухих потерпели неудачу.

Как показала в своем исследовании Л. В. Бондарко, дифферен­циальные признаки фонемы обнаруживаются не непосредственно в том сегменте, вычлененном из звуковой последовательности, который можно считать коррелятом данной фонемы, а скорее в слоговом соче­тание, в которое входит эта фонема [51, 204, 267]. Пример этого пред­ставлен в приведенных выше палатализованных губных смычных русского языка.

3. ФОНЕМА И АЛЛОФОНЫ

§ 35. Один из важнейших аспектов учения о фонеме состоит в раз­личении понятий фонемы и звука речи. Основанием для такого разли­чения служат не только те свойства фонемы, о которых говорилось в § 27 в связи с вопросом о членении речи, но и характерная особен­ность фонемы — ее многообразное звуковое выражение в речи в виде различных аллофонов (иначе — оттенков или вариантов¹). Уже и среди старых фонетиков некоторые указывали, что один и тот же звук речи может оказаться многообразным с акустико-физиологической точки зрения. Об этом говорил еще Сивере [28, 42]. У Томсона мы нахо­дим следующие слова: «Слуховые ощущения и комплексы движений органов речи, обозначаемые буквой /с, представляют много разновид­ностей, имеющих между собою известные общие элементы и известные различия. Русское к в ку представляет меньшую единицу, отличаю­щуюся от к в ка лабиализацией и другим положением языка (другой формой резонатора), а также несколько другим тембром» [11, 219—220]. Констатируя изменчивость одного и того же звука речи, старые язы­коведы полагали, что звуковые разновидности составляют одну единицу тогда, когда они сходны в акустическом и физиологическом отношении, 'отже А. И. Томсоп говорит: «Но в то же время все звуки, обозначаемые посредством буквы к, имеют в акустическом и особенно в физиологи­ческом отношении значительное сходство и существенно отличаются

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: