Теория и философия (другие «европейские» авторы)

Анализ состояния социальной психологии, построенный по американскому образцу, неизбежно приводит европейских исследователей и к постановке вопроса относительно социальной роли этой дисциплины. Социальная роль любой науки может быть исследована разными способами. Один из них — прямой анализ существа социальных проблем, к которым адресуется научное исследование, выяснение позиции ученого относительно этих проблем, попытки выявления общей направленности практических рекомендаций и т.д. Другой путь — опосредованный — выяснение прежде всего некоторых философских оснований науки, стремление вскрыть за ними, через анализ исходных принципов, общую социальную ориентацию исследований.

В первом случае вопрос переносится в область дискуссии о возможностях прикладного знания в социальной психологии. Как отмечалось при общей характеристике состояния социальной психологии в начале века, ее «американский» вариант давал специфическую трактовку роли и характера прикладных исследований, а именно их нацеленность на решение локальных, «технологических» задач и потому не нуждающихся ни в каком теоретическом обосновании. Участие в дискуссии европейских социальных психологов привносит в нее новые акценты.

С этой точки зрения интересен подход английского ученого Р. Айзера и, в частности, его статья «За более прикладную социальную психологию и критический прагматизм» [Айзер, 1984].

Во втором случае при обсуждении вопроса о социальной роли социальной психологии неизбежно проявление усиленного внимания к проблемам общей, философской, методологии науки, поскольку именно в ней может быть также прослежена социальная ориентация исследований. Теории анализируются в этом случае не с точки зрения их логической релевантности или совершенства их структуры, а в контексте исходных философских принципов. Такой анализ практически не представлен в американской социальной психологии, где общая позитивистская ориентация всей системы социального знания настолько сильна, что по существу исключает такого рода постановку проблемы. Вместе с тем в «европейской критике» этому вопросу уделяется достаточно большое внимание.

Серьезную заявку на исследование эпистемологических проблем социальной психологии в их связи с проблемой социальной ориентации науки можно найти в работах шведского социального психолога И. Израэля. Будучи одним из редакторов фундаментальной работы, изданной ЕАЭСП, Израэль поместил в ней свою статью, специально посвященную этим вопросам [Israel, 1972]. Израэль называет три типа основных положений, которые неизбежно присутствуют в любой социальной науке:

1) понимание природы человека (включая понимание природы знания);

2) понимание природы общества;

3) понимание природы отношений между человеком и обществом.

В конечном счете все эти три типа положений включены в эпистемологию, которая, по Израэлю, и решает две главные проблемы: анализ условий, при которых возникает знание и анализ отношений между познающим субъектом и объектом [Israel, 1972, р. 126].

По мнению автора, различные школы отличаются друг от друга тем, на какой из этих двух аспектов делается ударение: так, всякий эмпиризм (а в известной мере с ним отождествляется позитивизм) делает акцент на первом аспекте, в то время как собственно эпистемология (здесь термин употребляется не для обозначения раздела науки, а для обозначения тенденции, течения) — на втором аспекте. Но весь смысл рассуждений сводится к тому, что позитивизм и эпистемология различаются отнюдь не только в методологии, за этим различием стоит и различие в социальной ориентации науки. Следствием позитивистского подхода, считает Израэль, является «нейтральная» позиция ученого, причем «нейтральность» хотя и провозглашается как принцип, в действительности за ней скрыта консервативная социальная позиция. Напротив, эпистемология как определенный методологический принцип влечет за собой позицию рациональной критики Человека или Общества. Конструктивность эпистемологического подхода автор иллюстрирует позицией Маркса, в частности его идеей практики, представленной в «Тезисах о Фейербахе» [op. cit., p. 128].

Таким образом, любая социальная позиция социальной науки обусловлена тем Образом Человека и Образом Общества, которые приняты благодаря господству определенных принципов методологии. В современных социальных, в том числе социально-психологических, теориях Израэль усматривает наличие трех позиций по вопросу об отношении субъекта и объекта (или по вопросу о понимании природы человека): человек как объект, человек как объект и как субъект (Маркс), человек как субъект. В зависимости от того, какой из этих «образов» принимается, решается вопрос и о роли социальных наук в обществе. Если, как это свойственно бихевиористской традиции, значимыми объявляются только реакции на внешние стимулы и человек предстает как объект, социальная наука неизбежно приобретает лишь инструментальный характер, ей предписывается задача обеспечить наиболее эффективную систему манипуляций поведением человека, разработать основы менеджеризма.

С другой стороны, в современных социальных науках сложилась противоположная тенденция — рассматривать поведение человека лишь с точки зрения его ориентации на этические нормы, подчеркивая тем самым его «субъективность», и это ведет к иному пониманию роли социальных наук: рождаются различные варианты «антропологических», «гуманистических» концепций социального знания. Сам Израэль выступает категорически против механических моделей Человека и Общества, предлагаемых бихевиористской психологией, опирающейся на позитивизм. Принимая идею о том, что социальная наука должна ориентироваться на этику, Израэль обозначает свою позитивную программу как программу построения критической социальной науки, т.е. науки, отрицающей консервативную догматическую позицию, порожденную позитивизмом, и провозглашающей рациональную критику современного человека и современного общества [op. cit., p. 207]. И хотя эта позитивная программа остается лишь намеченной, но не разработанной, критический анализ существующих концепций в социальной психологии США дан достаточно определенно именно с точки зрения предложенной платформы. Она включает в себя, в частности, такое рассмотрение теорий когнитивного соответствия, когда подчеркиваются не только их отдельные просчеты, внутренние противоречия, но и дается оценка их социальной направленности как теорий, опирающихся на консервативные идеи, принимающие неизменным Образ Общества. Легко увидеть в этих рассуждениях близость к концепции А.Тэшфела, настаивающего на необходимости учитывать в социально-психологических теориях и экспериментах фактор социальных изменений.

С этими идеями Израэля тесно переплетаются рассуждения норвежского социального психолога Р. Ромметвейта. Хотя он и называет свою позицию позицией «эмпирически ориентированного психолога, протестующего против философских поучений» [Rommetveit, 1972, р. 212], этот протест касается только специфического, сложившегося в истории науки разделения труда между позицией философии науки и исследователями в конкретных областях знания. По мнению Ромметвейта, слишком долго отношения между специалистом в области философии науки и социальным исследователем были отношениями господина и слуги... [op. cit., р. 217]. Между тем проблема методологической рефлексии науки, в частности проблема отношения к позитивизму, должна разрабатываться самими представителями конкретных наук, т.е. не философами, а исследователями. Позиция исследователя приводит Ромметвейта к критической оценке обеих ветвей современной социальной науки на Западе, обрисованных Израэлем: и позитивистски ориентированного экспериментаторства, и «гуманистически» ориентированной герменевтики, предлагаемой, например, представителем Франкфуртской школы Ю. Хабермасом.

Если бихевиоризм, а вместе с ним позитивизм как определенная философская позиция обозначают рассмотрение человека лишь в качестве объекта, то в «гуманистической» крайности человек, выступающий исключительно как субъект, остается всего лишь «пленником знания». По мнению Ромметвейта, большинство публикуемых исследований по социальной психологии оказывается все же в плену бихевиористской или позитивистской традиции, ибо все здесь «сформулировано в терминах, одинаково применимых и к человеку, и к крысам в скиннеровском ящике» [op. cit., p. 225]. Но и герменевтическая линия, продолжающая линию Понимания (Verstehen) в психологии, не лучше, когда строит свой эмпирический базис лишь на «собственной рефлексии, интроспекции и избранных анекдотах» [ibidem]. Таким образом, еще более определенно, чем Израэль, Ромметвейт отвергает обе крайности, характеризующие современные стратегии социальной психологии на Западе.

Продуктивная новая ориентация в социальной психологии и новая парадигма, по Ромметвейту, связаны с разработкой проблем социальной коммуникации. Модель человеческой коммуникации предполагает локализацию времени, пространства и направления, для чего необходимо построить грамматику коммуникации на основе развития идеи Витгенштейна о языке как игре. Хотя сам по себе призыв к исследованию проблемы значений и психолингвистики представляет, несомненно, интерес, смысл новой парадигмы, противостоящей как позитивизму, так и гуманистической герменевтике, остается не вполне ясен. Апелляция к практике, которая высказывалась в связи с критикой «гуманистического» образа человека как «пленника знания», оказалась сведенной лишь к практике коммуникации. Реальная общественно-историческая практика, на базе которой только и можно понять человека одновременно и как субъект, и как объект, оказывается вновь за бортом анализа. Эта проблема, естественно, не может быть решена при помощи обращения к идеям Витгенштейна. Что же касается критической направленности позиции Ромметвейта в адрес существующей социальной психологии, то очевидно, что линии критики прослеживаются здесь по тем же направлениям, что и у других европейских коллег американских социальных психологов.

Чтобы эта картина была полной, необходимо упомянуть и такой источник «европейской» критики, как позиция авторов, выступающих от имени марксизма. Эта позиция заявлена, например, в коллективной работе, вышедшей в Англии под редакцией Н. Армистеда, «Реконструкция социальной психологии» [Armistead, 1974], которая как бы продолжает дискуссию о критическом состоянии современной социальной психологии на Западе и демонстрирует вместе с тем подход исследователей, «в разной степени испытывающих влияние марксизма» [op. cit., p. 25]. Соглашаясь с тем, что есть две модели социальной психологии — психологическая и социологическая, Армистед вносит свой вклад в характеристику слабостей каждой из них.В психологической традиции, с его точки зрения, всегда просматривается задача обнаружения некоторых «общих законов социального поведения», действующих безотносительно к социальной ситуации, культуре, эпохе. При таком подходе исключаются вопросы о содержании социально-психологических феноменов: каковы аттитюды, по отношению к чему существует конгруэнтность, чего добивается группа и т.д. «Если сочетать стремление к общим законам, — пишет Армистед, — с концепцией «социального» как взаимодействия организмов и с экспериментальным лабораторным методом, получается социальная психология, которая систематически игнорирует тот социальный контекст, в котором осуществляется поведение. В этом состоит основная причина, почему психологическая социальная психология зашла в тупик» [op. cit., p. 15]. Что касается социологической модели, к которой автор относится с большим сочувствием, то и она обладает рядом недостатков, которые, впрочем, являются общими у нее и у психологической социальной психологии. Суммируя эти недостатки, можно свести их к следующему: позитивизм, отрицание идеологии и ценностей, понимание «социального» вне исторического контекста (хотя последнее в социологической модели представлено слабее).

Армистед делает довольно категоричный вывод о том, что социальная психология нуждается в понимании идеологических проблем, причем это касается академических теорий в такой же степени, как и практических приложений. Именно с точки зрения перспективы понимания идеологии Армистед полагает, что социальная психология должна обратиться к марксизму, хотя, по его мнению, «марксизм никогда не уделял должного внимания социальной психологии, рассматривая эти проблемы как вторичные по отношению к макропроблемам социальной структуры» [op. cit., p. 25]. Некоторые из этих утверждений являются спорными. Марксизм в действительности всегда уделял большое внимание социальной психологии, прежде всего в плане выработки исходных методологических принципов анализа социально-психологических феноменов, а также в плане выявления специфики социально-психологических характеристик больших социальных групп, роли социально-психологического аспекта в массовых движениях и т.д. Целый ряд работ Маркса, а также таких выдающихся марксистских теоретиков, как Плеханов, Лабриола, Грамши, могут служить доказательством этого тезиса [Андреева, 1999]. С другой стороны, мысль Армистеда о том, что критический анализ современного состояния социальной психологии на Западе не может быть полным без включения в него элементов идеологической оценки социально-психологического знания, является весьма примечательной.

Еще более конкретный вид эта идея приобретает в работе Г. Реслер и П. Уолтона «Насколько социально это?», помещенной в том же сборнике. По мнению авторов, главный недостаток существующей традиции асоциальной психологии — ее неумение понять собственную связь с природой того общества, в котором социальная психология развивается. Безотносительно к тому, какой теоретический подход взять — будет ли это подход Айзенка или этнометодология Гарфинкеля, — их общая слабость заключается «в их неспособности теоретически конфронтировать с теми ограничениями, в которых находится наука в обществе, разделенном классовыми интересами» [op. cit., p. 289]. Поскольку форма и тип общества задают формы и типы «психологии», не может существовать некоей социальной психологии «вообще», она может быть всегда лишь социальной психологией определенного общества. И если речь идет о капиталистическом обществе, то социальная психология, игнорирующая факт отношений именно капиталистического общества, не может считаться социальной в подлинном смысле этого слова [ibidem].

В работах и других социальных психологов, подчеркивающих радикализм своих позиций и заявляющих об их близости марксизму, справедливо отмечается, что идеологическая функция социальной психологии проявляется особенно отчетливо тогда, когда возникает вопрос о связи социально-психологической теории с практикой. С точки зрения П. Сэджвика, например, недостаточно оперировать понятием парадигмы, так как оно фиксирует лишь изменения теоретических позиций психологов, в то время как наиболее существенным моментом является именно направленность исследований, что Сэджвик обозначает понятием «перспектива»: «именно эта «перспектива» отвечает на вопрос: "Кому служит наука?"» [op. cit., p. 32]. Как видно, некоторые из этих идей близки к тому, что высказано и Айзером, хотя он и не апеллирует к марксизму.

Приведенные примеры показывают, что наиболее радикальное крыло критиков существующего положения в социальной психологии значительно раздвигает рамки критического анализа. В качестве важнейших условий обновления социальной психологииназываются не только поиски новых философских оснований, но и необходимость включения социальной психологии в более широкий «социальный контекст». По вопросу же о том, каковы должны быть эти новые философские и социальные основы социальной психологии, однозначного ответа среди западных исследователей нет.