Радикальная позиция В. МакГвайра

Примером могут служить работы американского исследователя В. МакГвайра [McGuire, 1968; 1972. Рус. пер.: 1984]. Статья «Социальная психология», опубликованная в изданном в Англии сборнике «Новые горизонты в психологии», — переработанный вариант доклада на XIX Международном конгрессе по научной психологии («Инь и Ян прогресса социальной психологии») — дает солидный материал для рассмотрения рамого критического анализа американской социальной психологии, предпринятого американским же автором. Рассматривая основные тенденции развития американской социальной психологии, МакГвайр вводит некоторые элементы науковедческого анализа, в частности обращается к идее парадигмы. Он отмечает, что современный период характеризуется в социальной психологии как период смены парадигм. Однако парадигма понимается здесь не в ее строгом значении, а скорее как некоторый «образ» науки на определенном этапе ее развития. Всякая парадигма, по мысли МакГвайра, включает два компонента: творческий и критический. Творческий компонент можно отождествить с деятельностью по формулированию гипотез, а критический — с деятельностью по их проверке.

Старая парадигма, которая господствовала в американской социальной психологии начиная с 20-х годов, характеризовалась тем, что гипотезы, как правило, формулировались на основании существующих теоретических концепций, причем эти концепции в большинстве случаев заимствовались из других областей психологии, например из патопсихологии. Для критического компонента было характерно господство лабораторного эксперимента как способа проверки этих «теоретически релевантных» гипотез [МакГвайр, 1984, с. 33]. Хотя МакГвайр не отрицает, что в исследованиях существовали и отклонения от этой парадигмы, они были незначительными. В последующие годы радикальной критике были подвергнуты оба аспекта старой парадигмы: характер гипотез, ориентированных исключительно на теории, и характер экспериментов, когда они превратились лишь в средство лабораторного манипулирования. Новая парадигма, которая складывается взамен старой, обладает теми же двумя компонентами, но содержание каждого из них изменяется. Ее творческий компонент связан с инымкачеством гипотез: родилось требование, чтобы гипотезы стали релевантными не столько теориям, сколько социальной практике, чтобы источником их формирования стали прежде всего социальные проблемы. Естественно, это вызывает необходимость изменений и внутри критического компонента науки: основным методом проверки такого рода гипотез должен быть уже не метод лабораторного эксперимента, но эксперимент в полевых условиях. Два направления этого поиска — поиск гипотез, релевантных не столько теориям, сколько реальным социальным проблемам, и поиск более заботливой концептуализации социально-психологического знания путем включения в него более сложных форм эксперимента — называются МакГвайром «инновациями», которые призваны значительно изменить облик социальной психологии.

В сообществе социальных психологов произошел определенный раскол, поскольку одни с готовностью включились в создание новой парадигмы, так как это отвечало и их собственным скептическим оценкам существующего положения вещей, другие же предпочли сохранить старый стиль исследований. Наличие одновременно двух названных ориентации приводит к конфликтной ситуации в области программ университетских курсов, поскольку речь, по существу, идет о двух различных стилях мышления, между которыми окажутся, по мысли МакГвайра, студенты. Однако в целом все же можно, по-видимому, констатировать, что новая парадигма получила в конечном счете преобладающее развитие.

Собственная же позиция автора этого анализа не означает принятия ни той, ни другой парадигмы. С его точки зрения, весь радикализм, на который претендует новая парадигма, есть радикализм мнимый, хотя она и вызвана к жизни не только внутренними причинами развития социальной психологии, но весьма радикальным социальным и политическим движением. МакГвайр связывает становление новой парадигмы с движением «новых левых», которое развернулось в США в 60-е годы, в частности с теми лозунгами этого движения, которые были направлены против «истэблишмента». Однако дальнейшая судьба новой парадигмы довольно показательна для многих традиций, складывающихся в области социальных наук на Западе: начав с выступлений против официальной идеологии и науки, новая парадигма социальной психологии превращается в конечном счете в атрибут своего рода «нового истэблишмента», т.е. в систему таких исследовательских принципов, которые вновь с успехом используются официальными учреждениями буржуазного общества. Поэтому-то «радикальность» парадигмы и оказывается весьма умеренной. Хотя МакГвайр в своем анализе и не касается причин такой минимизации радикализма новой парадигмы, все же сама констатация этого факта представляет большой интерес.

Конкретно слабость новой парадигмы МакГвайр усматривает как в ее творческом, так и в ее критическом аспекте. Хотя гипотезы здесь и провозглашаются «социально релевантными», т.е. полученными на основании анализа реальных социальных проблем, они, тем не менее, в такой же степени, как и «теоретически релевантные» гипотезы, базируются на простых линейных моделях процессов, вследствие чего оказываются неадекватными истинной сложности когнитивных структур индивида или социальных систем [МакГвайр, 1984, с. 35]. Новая парадигма вновь оказывается «плохой» не потому, что «плохи» переменные, с которыми она имеет дело, а потому, что она вновь пасует перед сложностью, связанной «с организацией переменных в индивидуальных и социальных системах» [там же, с. 36].

Уязвим и критический аспект новой парадигмы: эксперимент теперь, хоть и перенесен из лаборатории в поле, проводится и здесь по старым схемам, когда главная забота экспериментатора — максимально упростить условия, абстрагироваться от всех переменных, кроме тех, которые строго нужны «под гипотезу». Эксперименты и в этом случае остаются не средством проверки гипотез, а средством демонстрации их очевидной истинности: «Если эксперимент не подтвердил гипотезу, то исследователь не говорит, что плоха гипотеза, но, скорее, что что-то плохо было в эксперименте, и он корректирует и пересматривает его, подбирая более подходящих испытуемых, усиливая манипулирование независимой переменной, исключая вероятность внешних воздействий или организуя более подходящий контекст» [там же, с. 37]. Поэтому замена лабораторного эксперимента полевым приобрела характер тактической уловки, но не приблизила к тому, чтобы увидеть настоящие проблемы общества. Поэтому МакГвайр считает, что нужно построить еще одну, действительно новую парадигму, которая бы соответствовала всем новым требованиям, предъявленным к социальной психологии, и вообще знаменовала бы собой «новую социальную психологию».Поскольку трудно в двух словах сформулировать эту новую радикальную парадигму, МакГвайр предлагает изложить ее в виде некоторых принципов и комментариев, которые сам он называет «коэнами». Вот их краткое содержание. Принцип первый: «Если гипотеза тривиальна, едва ли нужен гигантский методический арсенал, чтобы проверять ее». (Мораль: в учебных курсах следует уделять значительно большее внимание не тому, как гипотезы проверять, а тому, как их конструировать.) Принцип второй: «Надо научиться думать в терминах более сложных систем, ибо сложность когнитивных и социальных систем исключает эвристическую ценность простых линейных моделей». Принцип третий: «Наблюдай, но наблюдай людей, а не данные». Очень часто, желая противопоставить себя философу, социальный психолог призывает к изучению реальности, но сам проскакивает сквозь реальность, подобно Алисе в стране чудес, проскакивающей сквозь зеркало в Никакую страну. Такой социальный психолог оказывается добровольным пленником платоновских цепей, куда он поместил себя, повернувшись спиной к внешнему миру и наблюдая только тени на его стенах; это выражается в том, что такой исследователь «наблюдает не разум или поведение, а суммирует данные или таблицы ЭВМ» [там же, с. 44]. Принцип четвертый: «Нужно видеть будущее в настоящем, находить настоящее в прошлом». Иными словами, нужно накапливать архивы социальных данных так, чтобы в исследованиях не упустить временной перспективы. Принцип пятый: «Создать новую методологию, где будут присутствовать не простые корреляции, но новые методы шкалирования качественных данных, многомерного, а также каузального анализа». Принцип шестой: «Богатство бедности», что означает картину современного состояния американской социальной психологии. Легкость получения финансовой поддержки исследований, характерная для предшествующего развития социальной психологии, привела к тому, что порой «развивалась дорогостоящая и утомительная активность: привлекалось все больше и больше сотрудников, которым нужно было придумывать задания, которые фактически уже были выполнены» [там же, с. 47]. В действительности это означает не богатство, а бедность науки, поскольку данные не интегрированы, они не интересны и представляют собой простые нагромождения. (Мораль: «Мы должны больше времени уделять интерпретации и интеграции эмпирических соотношений... чем добавлять новые к уже существующим») [там же, с. 48]. Принцип седьмой:

«Противоположное Большой Истине есть тоже Истинное», т.е. всему, о чем здесь говорилось, можно придать и противоположное значение, каждый принцип толковать как бы с обратным знаком. МакГвайр полагает, что именно возможность таких различных интерпретаций задач социальной психологии, понимания ее проблем и есть характерный признак ее сегодняшнего состояния.

Несмотря на такой несколько неожиданный конец, который существенно девальвирует выдвинутые принципы, рассуждения МакГвайра, в общем, свидетельствуют о том, что кризис внутри американской социальной психологии был осознан на значительно более глубоких уровнях, чем отдельные замечания по отдельным поводам. Недостатком приведенного анализа является, правда, довольно очевидная робость попыток связать все названные явления как с более глубокими философскими основаниями социально-психологического знания, так и с определенными социальными причинами, порождающими мнимый радикализм преобразований, предлагаемых в области теории и методологии. Правильно схваченная общность двух внешне совершенно противоположных парадигм не получает своего объяснения; между тем такое объяснение могло бы быть дано, если обратиться именно к мета-уровню анализа, т.е. выйти за пределы собственно социально-психологических построений. Тогда станет ясно, что и старая, и новая парадигмы в самых своих исходных принципах заданы в рамках позитивистской методологии. Все модификации стратегии социально-психологических исследований, предлагаемые новой парадигмой, не отражают каких-либо принципиально новых эпистемологических оснований науки. Чисто гносеологический рисунок исследовательского подхода остается тем же самым: «социально релевантные гипотезы», проверяемые в полевых экспериментах, проверяются по той же самой гносеологической модели, что и «теоретически релевантные» гипотезы в лабораторных манипуляциях.

Точно так же новая парадигма сама по себе не вносит ничего нового и в понимание социальных задач науки. Характер социальных задач, как и сама социальная ориентация науки, задается не господствующей парадигмой, а причинами, коренящимися вне сферы научного знания. Он задается конкретными требованиями, которые предъявляются науке в определенном типе общества, а также ее общей идеологической позицией. Критика же, предпринятая МакГвайром, есть, конечно, критика изнутри, критика, не выводящая за пределы единой системы принимаемых принципов,единой мировоззренческой основы. Внутри этих рамок критика вряд ли может быть более глубокой, и поэтому сам факт существования такого рода критических тенденций в американской социальной психологии есть доказательство действительной глубины охватившего ее кризиса.

Справедливости ради следует признать, что МакГвайр и некоторые другие авторы пытаются в определенной мере выйти за рамки этого слишком узкого подхода. В весьма осторожной форме МакГвайр ставит, например, вопрос о том, что моральные проблемы социально-психологического эксперимента сплошь и рядом перерастают в определенные политические проблемы: «теперь все чаще ставится вопрос не о том, как делать исследование, а о том, каким целям оно служит» [McGuire, 1972, р. 238], иными словами, вопрос об ответственности социального психолога за использование результатов его исследования. Такого рода постановка проблемы, естественно, требует критического анализа существующих в социальной психологии традиций с позиции извне, т.е. не просто с иных теоретических позиций, но и с иных мировоззренческих позиций.

В этом же плане довольно симптоматичной представляется точка зрения Г. Триандиса. Касаясь непосредственного содержания функционирующих в социальной психологии теорий, Триандис подвергает их критике еще и за то, что они полностью игнорируют различие культур. По мысли Триандиса, именно низкий уровень абстракций в этих «мини-теориях» приводит к тому, что они охватывают весьма ограниченный круг феноменов, что и привязывает их к одной единичной культуре и делает неприемлемыми для всякой иной культуры. В качестве примера рассматриваются теории соответствия, и в частности, как отмечалось, теория когнитивного диссонанса. Триандис полагает, что применение этой теории к любой незападной культуре сразу же порождает целый ряд трудностей: например, стремление к уменьшению диссонанса оказывается гораздо более значимым для человека Запада, в то время как восточные культуры демонстрируют большую терпимость к диссонансу [Triandis, 1975, р. 83]. Само понимание психологической комфортности находится в определенном отношении к традициям культуры, воспитания и т.д. Игнорирование этого факта, по мысли Триандиса, приводит к крайнему обеднению социальной психологии.

Несмотря на то что эти рассуждения вплотную подводят к идее социальной обусловленности содержания социально-психологических теорий, к их зависимости, хотя и опосредованной, от конкретного типа общества, сам автор такого вывода не делает. Вольно или невольно, но критика вновь переносится в чисто гносеологический план: социальная «нерелевантность» концепций связывается лишь с недостаточно высоким уровнем употребляемых абстракций. Тот факт, что исследователь находится внутри определенной социальной позиции науки, не позволяет ему перейти на более высокий уровень критического анализа.

Европейская» критика

Чрезвычайно важным является теперь сопоставление критических тенденций, заявленных в американской социальной психологии, с теми оценками, которые даются ей в работах европейских коллег. Следует помнить, что сама ситуация, сложившаяся в социальной психологии европейских капиталистических стран, в течение длительного периода была своеобразным слепком с американской социальной психологии. Об этом можно судить по содержанию исследований и по их методологической оснащенности, по популярности образцов американской теоретической мысли и, наконец, по популярности имен самих американских исследователей. Новое движение, обозначившееся здесь вместе с созданием Европейской ассоциации экспериментальной социальной психологии и только еще формулирующее программу для «европейской» социальной психологии, находится лишь у своих истоков (СНОСКА: Особое место занимают позиции ряда социальных психологов Канады, где длительное время господствовала американская социальная психология и где впоследствии особенно радикальным становится критицизм по отношению к ней. Это отчетливо проявилось на конференции 1974 г. «Парадигмы и приоритеты в социальной психологии», материалы которой изложены в книге «Социальная психология на переходе» [Strickland, Gergen, 1976].)

Поскольку многие позиции, изложенные в официальных изданиях ЕАЭСП, разделяются большинством европейских исследователей (хотя они отнюдь не всегда являются ее официальными членами), при анализе «европейской» критики можно в основном сконцентрировать внимание на позициях этой ассоциации, тем более что ее публикации, да и вся деятельность в известной мере претендуют на то, чтобы выступить в качестве общего знамени современной критической тенденции. ЕАЭСП объединила вокруг себя многих видных европейских исследователей в области социальной психологии (А. Тэшфел из Англии; С. Московичи, К. Фламан из Франции; Р. Харре, Р. Ромметвейт из Норвегии; И. Асплунд из Дании; И. Израэль, X. Виберг из Швеции; М. Ирле и П. Шёнбах из Германии; Марио фон Кранах из Швейцарии и др.). В ЕАЭСП входит также ряд социальных психологов из восточноевропейских стран, а также из России. Платформа ЕАЭСП интересна прежде всего как своеобразное средоточие критических позиций относительно традиций социальной психологии XX в., сложившихся на американской почве и в американском ключе. Своеобразной программой можно считать работы А. Тэшфела и С. Московичи. Ими, собственно, сформулирована альтернатива, которая сегодня стоит перед социальной психологией: следовать ли традиции хорошо организованной экспериментальной дисциплины, основанной на идеях и методах последних двадцати лет, или, выразив крайнюю неудовлетворенность этим состоянием, приступить к поиску новых теорий и новых принципов [The Context of Social Psychology, 1972]. Авторы, естественно, призывают следовать по второму пути, для чего прежде всего предлагают оценить общую ситуацию. Позиция каждого из них заслуживает того, чтобы быть рассмотренной подробно (СНОСКА: Поскольку статьи С.Московичи и А.Тэшфела в сокращенном переводе приведены в книге «Современная зарубежная социальная психология. Тексты» [1984], в дальнейшем ссылки на эти работы будут даны на русском языке.)