31. Контрреволюция

Все хрестоматийные идеологии имеют реактивную природу, то есть были реакцией на те или иные вызовы или тенденции. Так, либерализм стал реакцией на феодальные порядки и абсолютизм, консерватизм — на вызовы либерализма и Французской революции. То же — с социализмом, который «стал реакцией против роста промышленного капитализма»[230]. Не стала исключением идеология В. В. Путина и его партии. Идеология Путина стала реакцией на революцию 90-х годов и в этом смысле была контрреволюционной.

Констатируя во втором Послании Федеральному собранию частичное достижение политической стабильности, Путин предупреждает общественные ожидания радикальных перемен, в том числе кадровых. «Мы не боимся, — говорит Путин, — и не должны бояться перемен. Но любые перемены — политические и административные — должны быть оправданы обстоятельствами. Конечно, общественные ожидания и опасения появляются не на пустом месте. Они основаны на известной логике: за революцией обычно следует контрреволюция, за реформами — контрреформы, а потом и поиски виновных в революционных издержках и их наказание, тем более что собственный исторический опыт России богат такими примерами. Но пора твердо сказать: этот цикл закончен, не будет ни революций, ни контрреволюций. Прочная и экономически обоснованная государственная стабильность является благом для России и для ее людей, и давно пора научиться жить в этой нормальной человеческой логике, пора осознать, что предстоит длительная и трудная работа»[231]. На самом деле это вполне контрреволюционный подход, но не в том банальном и поверхностном смысле, что контрреволюция — это революция наоборот. Это более глубокий и целительный для России контрреволюционный подход как изживание революционности как таковой. В рамках такого подхода реставрация — столь же ошибочный выбор, как и революция. Тут стоит вспомнить о подходе Струве, который четко разделял «состояние государства» и «состояние революции» (см. выше).

В цикле «революция — контрреволюция», о котором говорит Путин, контрреволюция, по определению Струве, «мыслится неотвратимо заключенной в революционный процесс»[232]. В таком значении контрреволюция — это просто-напросто революция наоборот. Но этому единому революционному процессу Струве предлагал противопоставить «духовное отрицание революции». Так как, по формулировке Струве, «революция, каковы бы ни были идеи, ее вдохновляющие или вдохновлявшие, существенно была разрушением и деградацией всех сил народа, материальных и духовных»[233]. Русская революция была огромным, невиданным в истории падением и понижением культуры. «Россия, — пишет философ, — может выздороветь только коренным духовным преодолением революции»[234].

При этом России нужна не реставрация, а нечто гораздо более глубокое и духовное: целый ренессанс. «России нужна не политическая реставрация, а глубокое духовное возрождение, — пишет Струве. — Перед задачами такого возрождения исчезают все чисто политические проблемы, споры о которых могут получить смысл только тогда, когда русские люди вновь духовно вернутся в страну своих отцов»[235]. Это и есть возвращение к традиционным, исконным, коренным ценностям, о которых с самого начала своего правления говорил Путин и о котором говорится в базовых документах «Единой России».

Из сказанного должно быть ясно, что политическая философия Путина контрреволюционна не только по отношению к революции 90-х годов, но и по отношению к революциям начала XX века. Тот революционный цикл, об окончании которого говорил Путин, начался ведь еще до 1905 года. И тут стоит вспомнить о том, что контрреволюционность Путина имеет отношение и к той латентной гражданской войне, которая до последнего времени шла в нашей стране и в которой до последнего времени люди делились на красных и белых. Можно с полным основанием говорить о том, что белые победили, как и обещали. И признаки белой победы заключаются не только в воссоединении Русской православной церкви и в перезахоронении в некрополе Донского монастыря праха белых генералов (Деникин и Каппель), философов (Ильин) и писателей (Шмелев). Надо помнить, за что воевали на полях гражданской войны вдохновляемые Троцким и Лениным красные и вдохновляемые историческими образами белые. Красные воевали за интернационал, за мировую революцию, на алтарь которой они готовы были положить историческую Россию. В том мировом пожаре, который раздули большевики, России предназначено было положение дров для розжига. А белые воевали за Россию — со всей ее историей, со всеми ее традициями, с Русской православной церковью и ее святыми. Можно сказать проще: красные были интернационалистами, а белые — патриотами. И Путин спустя многие десятилетия тоже сделал свой выбор. Он тоже — за Россию. И потому — за белую Россию. Это не отменяет идеала национального примирения, чему свидетельством станет патриаршая служба 4 ноября, в День народного единства, в которой примут участие прямые потомки тех, кто воевал друг с другом на полях сражений Гражданской войны. Но образ будущей России — белый. Не зря ведь памятник генералу А. И. Деникину В. В. Путин заказал за свой счет и не зря сообщил об этом нам, гражданам России.

В подтверждение сказанного приведу несколько высказываний Ивана Ильина, посвященных духовному смыслу белой борьбы.

«Одна из самых подлинных и духовно значительных побед, осуществившихся в истории человечества, есть победа русской белой армии. Если из этой победы будет извлечено все, что в ней заложено, то Россия скоро возродится в силе и славе и явит небывалое еще величие. И это величие будет живым назиданием и живою опорою для возрождения других народов…

Русская белая армия победила — и мы утверждаем эту победу, несмотря на оставление ею национальной территории, на ее переход в гражданское состояние, на длящиеся в России злодеяния советского строя. Это есть победа, по внешности и для поверхностного ума облеченная в видимость стратегического поражения и политической неудачи…

Дело русской Добровольческой Армии, возникшей в 1917–1918 годах и связанной с именами Корнилова, Алексеева, Каледина, Дроздовского, Колчака и их сотрудников и преемников, — есть дело русской национальной чести, русского патриотического горения, русского народного характера, русской православной религиозности.

В этом глубоко бескорыстном, до безрассудства трудном и героическом сопротивлении — Россия утверждала свое волевое бытие, Россия свидетельствовала о здоровых корнях своего духа, Россия обороняла свое достоинство  и честь, она обнаружила героические  основы своего характера, она доказывала свою гражданственность, она сверкала своим прошлым и закладывала фундамент своего будущего…

Идея  белой армии, которой армия всегда была и будет верна, — есть идея духовно чистая  и государственно великая. И ее необходимо вскрыть и утвердить…

Это есть идея автономного патриотического правосознания, основанного на достоинстве  и служении; правосознания, имеющего возродить русскую государственность»[236].

Эта позиция Ильина много говорит не только о политической философии В. В. Путина, но и о концепции суверенной демократии, так как именно суверенитет России был для белой армии безусловной ценностью в борьбе с интернационализмом большевиков.