 |
Глава 44. Linkin Park. Evanescence
|
|
|
|
Глава 44
Take me down to the river bend
Take me down to the fighting end
Wash the poison from off my skin
Show me how to be whole again
Linkin Park
Don't you dare surrender
Don't leave me here without you
'Cause I would never
Replace your perfect imperfection
Evanescence
Следующие два дня прошли как в тумане. Снейп поднимался с кровати как по команде, уходил на работу, там выполнял какие-то заказы практически на автопилоте, приходил домой, ужинал, а затем Гермиона снова совала ему в руки учебник и просила читать ей вслух. Он выполнял все, что она просила, и больше не говорил и не делал ничего. Он чувствовал себя так, словно внутри него образовалась сплошная выжженная пустыня. Поскольку страх опять потерять контроль над собой едва не лишал его рассудка, он снова буквально похоронил все в себе, не позволяя выйти наружу ни единой эмоции, ни единому саркастическому комментарию, ни малейшему проявлению раздражения. Подобная блокировка требовала предельной концентрации всех его душевных и ментальных сил. Ни на что другое его уже не хватало. И как научиться жить в таком состоянии, он не понимал. Гермиона почти не отходила от него, пока он был дома. Когда они ложились спать, она сразу придвигалась к нему и обнимала или брала за руку. На второй вечер, когда Снейп закончил читать очередную порцию учебника, она забрала книгу у него из рук, положила ее на пол и, повернувшись к нему, обняла его за шею и потянула к себе.
– Северус, – шепнула она, перебирая его волосы, – перестань себя съедать. Пожалуйста, не делай этого. Ну что мне сделать, чтобы ты перестал обвинять себя во всем?
– Ты здесь ни при чем, – ответил он, обвивая руками ее талию. – Это все я.
– Ты травишь сам себя. Ничего непоправимого не произошло. И я на тебя не сержусь, неужели не видно? Пожалуйста, поговори со мной.
|
|
|
– Мне нечего сказать. Не проси меня разговаривать. Я не могу. Иначе опять сорвусь. Просто посиди со мной… если хочешь.
Остаток вечера они сидели на диване у камина, обнявшись, но Северус, в любой другой момент наслаждавшийся бы этими объятиями, не чувствовал практически ничего. Он запретил себе чувствовать. И думать тоже запретил. Никаких мыслей. Никаких ощущений.
Только ее руки, обнимавшие его за шею и пока еще удерживавшие в его теле остатки тепла.
На третий вечер, после ужина, он взял было с полки уже знакомый учебник, но Гермиона остановила его:
– Северус, я хочу показать тебе кое-что.
Он поднял брови, глядя на скатанный свиток, который она ему протягивала:
– Что это?
– Прочти это, пожалуйста.
Он вернул учебник по истории магии на полку, взял свиток, развернул. Пробежал глазами первые несколько дюймов. Нахмурился:
– Где ты нашла эту информацию?
– Эрмед Ллевеллин. «Осколки памяти».
– У нас есть эта книга? – изумился он, просматривая выписанный ее рукой текст дальше.
– Нет. Но она есть в министерской библиотеке. В единственном экземпляре.
– Ты ходила туда? Когда?
– Вчера и сегодня. Мне пришлось много выписать оттуда, чтобы ничего не упустить. И не ошибиться.
– Но… Кто пустил тебя туда? Или Поттер помог?
– Нет. Я ходила к министру и взяла разрешение на пользование библиотекой. Сказала, что мне нужна дополнительная литература для подготовки к экзаменам, которой нет в библиотеке Хогварца.
– И он поверил?
– Конечно. Я не единственная семикурсница Хогварца, которая посещает министерскую библиотеку. И никто не сможет отследить, за какой именно книгой я приходила. Я набрала целую кучу самых разных книг по различным предметам. И листала их все… на случай, если кто-то будет следить.
Он облизал губы. Находчивая. Осторожная. И упрямая. Если уж поставила себе какую-то цель – горы свернет. Гриффиндор как он есть. Хотя осторожность явно слизеринская.
|
|
|
– Откуда ты вообще узнала об этой… методике?
– Как ни странно – из одной из твоих книг, – она подошла к стеллажу и выудила старый затертый томик, на котором даже не прочитывалось название. – Помимо прочего, здесь есть несколько статей двух уэльских целителей, посвященных проблеме посттравматического стресса. Только они называют это иначе… э-э-э… «память боли». Ты читал это?
Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить. Покачал головой:
– Если и читал, уже не помню. Возможно, после первой войны. Я тогда… искал способы забыться.
– Интересные статьи, между прочим. Хоть это всего лишь краткая выжимка из более подробных исследований, но худо-бедно объясняет то, что с тобой происходит.
– И что же со мной происходит? – уточнил он, на всякий случай обрушивая поверх своих эмоций еще одну «плиту», дабы не начать раздражаться.
– Последние несколько лет ты жил в состоянии сильнейшего стресса. И ничего с этим не делал. Только давил все в себе, полностью блокируя не только воспоминания, но и текущие эмоции и мысли.
– Иначе было нельзя. Если бы Темный лорд влез ко мне в голову и увидел…
– Я знаю. Но окклуменция в данном случае сослужила тебе плохую службу. Ты очищал сознание от текущих мыслей, но твои воспоминания никуда не девались. И ты не пересматривал свое отношение к тому, что происходило. Ты просто похоронил все в себе. Но твое тело помнит реакцию на стресс и боль. Когда набирается соответствующий набор условий и ощущений – оно реагирует точно так же, даже если реальной угрозы нет. Порой реагирует даже раньше, еще до того, как появится реальная боль. Мозги здесь не работают. Самоконтроль – тоже. С учетом того, что ты панически боишься оказаться беззащитным…
– Это неправда, я не…
– Северус, – она чуть качнула головой, – не надо. Не лги хотя бы мне. Если ты не заметил, я говорю все это не для того, чтобы тебя унизить или выставить слабым. Вовсе нет. Ты не слаб. Все люди чего-то боятся. Это нормально – бояться.
– Только не для меня.
– Ты сам сказал мне, что боишься. Боишься моей реакции на твое прошлое. Но я думаю, что это не вся правда. Ты просто не можешь ужиться с тем, кем ты был и что делал – вынужденно ли, осознанно ли, уже неважно. Не можешь справиться с воспоминаниями, которые причиняют тебе боль. Не можешь принять последствия своего выбора. Не так давно ты говорил мне, чтобы я имела смелость принять последствия своего. Помнишь?
|
|
|
Он помнил. Когда она просила его отпустить ее. Освободить от обета.
И она так и сделала. Она приняла последствия. Приняла сложившуюся ситуацию. Осознала себя в ней. И приспособилась. Кажется, даже ни о чем не жалела.
– Северус, я не отрицаю твое прошлое. Я просто считаю, что его надо там и оставить. Мне уже неважно, что тобой двигало, когда ты совершал те или иные действия. Ты совершенно очевидно в них раскаялся. Но поскольку ты так и не получил прощения со стороны, то не можешь простить и сам себя. Давай попробуем сделать это вдвоем, если ты не можешь сделать это сам. Здесь, – она приподняла книгу, которую держала в руке, – была только ссылка на автора методики и краткое описание. Я искала в библиотеке Хогварца, но там нужной книги не было.
– И ты все это сделала за два дня? Нашла информацию, сходила в библиотеку.
– Нет. Эту книгу я читала еще в начале лета. Мне было все равно что читать. Я наткнулась на нее случайно, когда перекапывала твои книжные полки.
– И ты, конечно же… просто вспомнила, что читала об этом именно в этой книге.
– У меня хорошая память, Северус. Можешь проверить. Я в точности знаю, какая тема на какой странице учебника находится. По всем предметам, которые я изучаю. Пожалуйста, прочти все, что я выписала, до конца.
Он уселся в свое кресло у камина и углубился в чтение свитка. Гермиона, присев на край дивана, напряженно следила за выражением его лица, пока он читал. И чем дальше он читал, тем больше мрачнел. Закончив, поднял на нее глаза. Покачал головой:
– Нет.
– Почему нет?
– Это слишком опасно. Методика дает нестабильные результаты, варьирующиеся от человека к человеку. Это опасно в первую очередь для тебя. Если это не сработает, я… Со мной нельзя будет жить. Ты это понимаешь?
– Я готова рискнуть. Потому что альтернатива еще хуже. Я не могу видеть тебя таким, какой ты сейчас. Это не упрек, Северус, – быстро добавила она, увидев, как он поджал губы. – То, что ты с собой делаешь сейчас – это не вариант. Так жить нельзя. И поэтому я готова рискнуть. Я изучила текст от и до. Пожалуйста… я прошу тебя… Давай попробуем.
|
|
|
Он ощутил, как болезненно дрогнуло сердце.
– Ты… Ради чего?
Она закатила глаза:
– Я спасала тебя от дементора не для того, чтобы ты похоронил себя заживо. Или чтобы ты и дальше себя давил и обвинял в том, что уже никак нельзя изменить. Я не дам тебе испортить себе жизнь еще больше. Я очень мало знаю о том, как ты рос, как жил, когда был Пожирателем, и как жил после того, как стал служить Дамблдору. Но даже того, что я знаю, достаточно, чтобы прийти к определенному выводу.
– И какому же, осмелюсь спросить?
– Что эту бесконечную цепочку самокопаний и страданий пора прервать.
– Вот как? – вскинулся он. – С чего ты решила, что я страдаю? Я уже говорил тебе на днях… Это был осознанный выбор.
– Значит, ты мазохист, – отрезала она, вперив горящий взгляд ему в лицо. – Значит, тебе нравится, когда тебе причиняют боль. Или… нравится причинять ее самому себе.
– Это ложь, – отчеканил он, стараясь говорить спокойно. Получалось плохо. Перспективы и впрямь не радовали.
– Да? – она поднялась со своего места и встала перед ним, скрестив руки на груди. – Тогда докажи это. Скажи мне, здесь и сейчас, что ты не принимал осознанного решения задавить в себе абсолютно все – и хорошее, и плохое – только бы не сорваться. Скажи мне, здесь и сейчас, что ты не обрек себя на жизнь в полном одиночестве, потому что считал, что не заслуживаешь ничего другого, и что тебя никто не примет таким. Скажи мне, что ты не отсек от себя всех, кто мог бы тебе помочь. Что ты не запретил себе испытывать любое удовольствие и радоваться жизни – да и не видел для этого поводов. И что тебе в самом деле не все равно, что с тобой будет дальше. Потому что мне – не все равно.
Он потер лоб ладонью. Нет, он не мог этого сказать. Потому что это точно было ложью. Она таки его раскусила. И он пропустил момент, когда это произошло. Отступать было некуда. И закрываться смысла не было.
«Она сказала – ей не все равно, что со мной будет. Она могла бы запросто избавиться от меня… ей нужно было всего лишь подождать до следующего раза – и я убил бы себя сам, а она была бы свободна... Почему?.. »
Это уже не было похоже на банальное приспособленчество, как он считал все эти месяцы.
Гермиона присела перед его креслом на корточки и взяла его левую руку в свои ладони:
– Северус, я прошу тебя… Так дальше продолжаться не может. И снова ограничивать себя – не выход. Пожалуйста, давай попробуем.
|
|
|
Он еще раз пробежал глазами текст. Зажмурился. Эта методика и впрямь опасна. Причем, для них обоих. Ему предстоит попросту взломать собственную память, которую он сам же заблокировал, заново пережить самые жуткие моменты, которые причиняли ему больше всего страха и боли, и убедить себя, что они больше не имеют над ним власти. А чтобы не провалиться в них совсем и не остаться там – ему нужен якорь. Кто-то, кто будет возвращать его в текущий момент, чтобы он не утонул в своих воспоминаниях.
И именно этот якорь пострадает первым, если он сорвется. А он может сорваться.
– Если что-то пойдет не так, это будет уже не остановить, – произнес он едва слышно. – И в первую очередь отдачей накроет именно тебя.
– Я не боюсь.
– Почему ты думаешь, что это сработает?
– Ты сам навел меня на эту мысль.
– Я? – удивился он, открывая глаза. – Когда?
– Когда сказал мне, что ставишь блок, чтобы никто не мог залезть к тебе в голову. Ты не можешь избавиться от этих воспоминаний, потому что сам запер их в своей голове. И пока этот блок действует – они будут периодически прорываться. Особенно если совпадет доминантный набор обстоятельств и ощущений. Тебя каждый раз будет опрокидывать в прошлое – так, как это произошло на днях. И ты каждый раз будешь срываться, а потом съедать себя за все, что ты сделал. Тебе надо вытащить все это наружу и выбросить вон. И простить, наконец, самого себя. Ты уже сто раз искупил свою вину.
– Я так не считаю.
– А я считаю, – она чуть крепче сжала его руку в своих ладонях. Коснулась губами пальцев. – Пожалуйста, давай попробуем что-то сделать. Да, это будет больно. Но ты не будешь один. И при этом я все равно не буду знать никаких деталей. Все твои секреты останутся при тебе, если ты боишься именно этого.
Он сглотнул. Он действительно боялся этого. Что она увидит его слабым и уязвимым. Он помнил, как противно ему было, когда она приходила к нему в больницу в мае. Правда, с тех пор обстоятельства изменились. Но он по-прежнему не хотел, чтобы она видела его слабым. А этот… «ритуал»… одна сплошная слабость. Да, она ничего не увидит из того, что будет мелькать у него в голове. Но она услышит. Много чего услышит. Он не был уверен, что сможет сделать все молча.
«Она тебе не угроза, – прошелестело изнутри. – Она пытается тебе помочь. Она делает это не для того, чтобы выведать всю твою подноготную и использовать против тебя. Она – не Альбус Дамблдор. Один ты не справишься. Уже пробовал. Ничего хорошего из этого не вышло. Она сказала тебе, что ваши обязанности по защите друг друга – обоюдны. Она приняла этот обет, когда никто не пожелал за тебя заступиться. Она защищала тебя перед министром. Сколько еще ты будешь в ней сомневаться и проверять ее? »
Похоже, вариантов и в самом деле нет.
– Здесь нужно зелье, – заметил он, приподнимая свиток с колен. – Чтобы снять внешний блок. Я… завтра приготовлю.
Гермиона выпустила его руку, полезла в карман платья и вытащила маленькую пробирку, плотно заткнутую пробкой. Подняла ее, держа двумя пальцами, так, чтобы он мог рассмотреть. В пробирке колыхалось вязкое сиропообразное зелье ядовито-зеленого цвета.
– Я уже сварила. Все в точности по рецепту. Настаивалось семь часов, как положено. Цвет и консистенция – как в описании. Здесь ровно на одну дозу, я все рассчитала.
Вот теперь и правда отступать было некуда.
И противиться этой безмолвной мольбе в ее глазах он не мог.
– Хорошо. Я… согласен.
Она поднялась на ноги и протянула ему руку:
– Идем.
Ему ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.
Она прогрела в спальне воздух и задвинула жаровню подальше в угол. Снейп расстегнул и снял свой сюртук. Присел на край кровати, вертя в руках свою палочку. Гермиона, только что зажегшая стоявшую на столе свечу, подошла к нему и вытащила палочку из его пальцев. Положила обе палочки, свою и его, на стол, подальше, чтобы Северус не мог дотянуться с кровати. И протянула ему пробирку с зельем. Он медлил, держа ее перед лицом, разглядывая жидкость в тусклом свете свечи.
– Ты уверена в этом?
– Я уверена, – она склонилась над ним, опираясь руками о его колени. Ее лицо было так близко, что он ощущал ее дыхание на своих губах. – Не бойся. Я не дам тебе провалиться в эту яму снова.
Она припала губами к его губам. Он поймал себя на мысли, что этот поцелуй почему-то кажется ему особенно сладким… словно он целовал ее в последний раз.
Как перед смертью.
«Что я делаю?.. Я не переживу этого… Не переживу. Если меня едва не потопил один-единственный эпизод за раз – то что со мной станет, когда на меня выльется все сразу?.. »
«Прекрати. Ты уже все решил. Или сделай это, или избавь этот мир – и ее заодно – от своего присутствия. Потому что иначе никакого прока от тебя не будет».
Отстранившись, Снейп вытащил пробку и вылил содержимое пробирки себе в рот. Сглотнув, поморщился: вязкая жидкость обожгла язык и горло. А затем он уселся на кровати поудобнее, закрыл глаза и стал ждать.
Первые несколько секунд он ничего не ощущал. Даже подумал было, что удастся обойтись без какой-либо симптоматики. Но тут зелье начало работать, и в голове закопошился огненный муравейник. Мелкие обжигающие искры вспарывали защиту, проникали все глубже сквозь ту завесу, которую он так долго и упорно выставлял против всего мира, пытаясь скрыть от посторонних глаз все то, что причиняло ему боль. Он стиснул зубы и сжал виски руками.
– Не сопротивляйся, – шепнул нежный голос у него над ухом. По его плечам скользнули две теплые руки, от которых ощутимо повеяло силой. – Будет больнее, если будешь сопротивляться.
Снейп опустил голову, не открывая глаз. Шумно выдохнул – и отпустил свой самоконтроль. Барьер в его голове быстро плавился под действием зелья, пока не рухнул окончательно. А из-под барьера уже прорастала черная тень, грозившая опрокинуть его в бездонную пропасть, из которой нет подъема обратно. Он проваливается в эту пропасть и…
…смотрит в осклабившиеся лица Мародеров.
– Как делишки, Соплеус?
В нем волной поднимается бешеная, неконтролируемая ярость. Что он им сделал, что они только и ждут, как бы загнать его в угол? Но его реакции недостаточно, чтобы обставить всех четверых сразу. Можно даже не пытаться защищаться. Он давно потерял счет всем заклинаниям, которые они методично испытывали на нем. Его обездвиживали, сбивали с ног, подвешивали в воздухе вниз головой, затыкали рот и бесконечно издевались. У него из рук неоднократно выхватывали книги, толкали его на пол в коридорах, ставили подножки или выливали что-нибудь на голову. И никто никогда за него не заступался. Все только и ждали, когда его в очередной раз подстерегут где-нибудь, чтобы всласть посмеяться над его беспомощностью.
Нет. Не в этот раз.
Он молниеносно выхватывает палочку – и оставляет на лице Джеймса два длинных глубоких пореза. Пусть не хвалится своей смазливой рожей. Посмотрим, понравится ли он Лили таким.
В следующую секунду его отбрасывает назад. Он больно ударяется затылком о стену и сползает на пол, оглушенный. Палочка вылетает из его руки. Сириус и Джеймс как волки на охоте сходятся к нему с двух сторон, направив на него палочки. Джеймс вытирает кровь с лица рукавом и хищно улыбается:
– Ты должен понимать, Соплеус, что такие дела тебе с рук не сойдут. Не сопротивлялся бы – может, отделался бы лишь легким испугом. Но не теперь. Червехвост, – бросает он через плечо, – встань в конце коридора и проследи, чтоб сюда никто не лез. Надо преподать Соплюшке… урок. Чтоб запомнил как следует.
Снейп, еще не до конца пришедший в себя, переводит затравленный взгляд с одного Мародера на другого. Он уже понимает, что сегодня и впрямь не отделается банальным обездвиживанием. И никто не придет ему на помощь.
– Я вас не боюсь, – шипит он сквозь зубы. Если бы только добраться до своей палочки… Она лежит совсем недалеко. Если бы они не выбили ее у него из рук, у него был бы шанс нанести кому-то из них хоть сколько-нибудь серьезный урон. И плевать, если они сдадут его учителям. Ему тоже найдется что рассказать.
– О, – губы Сириуса складываются в усмешку. – Ты слышал, Рогалис? По-моему, урок и впрямь очень нужен. А то кое-кто, кажется, забыл свое место.
– Определенно, – скалится Джеймс. Стоящий за их спинами Люпин страдальчески морщится, но не говорит ни слова. Он всегда молчит, что бы они ни делали. Джеймс, заметив, как Снейп бросил взгляд на свою палочку, валявшуюся на полу в двух шагах от него, легким движением отправляет ее в полет еще дальше по коридору и прищуривается, рассматривая свою жертву сверху донизу, словно выбирая, куда ударить будет больней всего.
Снейп лишь стискивает зубы. Только не кричать. Он не доставит им такого удовольствия.
Какие же твари. Даже не верится, что чистокровные. Слизерину подобное и не снилось.
Когда они заканчивают, он едва может дышать. Только лежит, вжимаясь лицом в пол, и надеется, что с них довольно, и они оставят его в покое, наконец. Вдоволь налюбовавшись результатами своих трудов, Джеймс небрежно толкает его носком ботинка под ребра:
– И, Соплеус… Еще раз увижу тебя с Эванс… будет куда хуже.
Они уходят. Он слышит шарканье ботинок по гладким каменным плитам и смех. Подтянув колени к груди, он прячет лицо, кусая разбитые в кровь губы.
Сколько еще? Сколько это будет продолжаться?
Почему они просто не оставят его в покое?
Он с удовольствием убил бы каждого из них. Даже и без палочки. Разорвал бы на части. И смеялся бы, стоя над их трупами.
– Северус… У прошлого нет власти над тобой, – шепчет Гермиона кодовую фразу над самым ухом. Такова последовательность этого «ритуала». Она может следить лишь за состоянием физического тела и только по выражению лица и пульсу определяет, когда он погрузился уже достаточно глубоко, и ему нужно всплыть, чтобы иметь возможность оценить ситуацию заново и отпустить ее. Ее рука на его плече вырывает его из этого тошнотворного омута. Он выдыхает – и слегка расслабляется.
«Никого из вас уже нет в живых. Вы все мертвы. Мертвы по собственной глупости. А я еще жив. Я самый молодой профессор зельеделия и Глава Дома Слизерин за всю историю Хогварца. Я лучший окклументор Ордена Феникса. Я обставил самого Вольдеморта. Вам такое и не снилось. Вы больше ничего не можете мне сделать. Да и тогда могли лишь избить, напав вчетвером на одного. Жалкие, ничтожные трусы».
«Прочь!.. »
Перетасовка. Образы мелькают у него в голове, будто чья-то невидимая рука перебирает его воспоминания как диковинную колоду карт. И, наконец, выбрасывает на поверхность следующую картинку – из тех, что причиняют ему больше всего мучений.
–…Эй, Сев, ты что, опять сидишь, уткнувшись носом в книжки? Какой же ты зануда.
Он поднимает голову от учебника по зельеделию и смотрит на Мальсибера, на лице которого играет гаденькая кривая ухмылка. Мальсибер вертит между пальцев свою палочку, бегло осматривая сидящего перед ним Снейпа и учебник в его руках. Хмыкает:
– Бросай это. Ты все равно уже выучил его наизусть. Мы собрались на охоту.
– Какую еще охоту? Опять? – удивляется он, засовывая учебник в рюкзак и поднимаясь на ноги. Мальсибер прищуривается, в глазах загорается недобрый огонек:
– Да так… Парочка грязнокровок собралась пойти прогуляться в Запретный лес, Эйвери сам слышал. Наглые твари, устроили свиданку на ночь глядя. Пошли, покажем им, как… м-м-м… недальновидно с их стороны нарушать школьные правила.
Снейп с сомнением смотрит на часы:
– До отбоя полчаса. И если нас самих поймают на нарушении правил…
– Да ладно! Ты что, струсил? Нас никогда не ловят. Пошли. Заодно попрактикуешь парочку своих заклинаний, а то какой от них прок, если их даже нельзя применить.
Они выбираются в Запретный лес через открытое окно в одном из классов на первом этаже – кто-то заранее постарался и наверняка будет ждать их, чтобы впустить обратно, они всегда так делали. Снейп не слишком рвется участвовать в подобных «развлечениях», но не хочет, чтоб они считали его трусом. Лишь держится особняком и чуть позади. Именно это чаще всего дает ему возможность избежать наказания, если их таки ловят – потому что жертвы этих забав редко замечают его присутствие, все их внимание сконцентрировано на Мальсибере, Эйвери и Розье. Сегодняшняя «охота» мало чем отличается от всех предыдущих – они загоняют двоих шестиклассников, кажется, кого-то из Хаффлпаффа, он даже не знает их имен. Парня сразу же обездвиживают, чтобы не мешал. Эйвери, гнусно ухмыляясь, суется к пойманной девчонке и получает звонкую оплеуху. Снейп, все так же держась позади, лишь качает головой и закатывает глаза. Вот же уроды… Не хватает, что ли, девчонок в Слизерине, которых не надо ни к чему принуждать?
А затем кто-то из них бьет ее заклинанием Confundus прямо в лицо и пихает ее, полностью дезориентированную и потерянную, ему в руки.
– Держи, Сев, – скалится Мальсибер. – Хоть пощупаешь девку, это куда интереснее, чем твои книжки.
Девушка в его руках дрожит мелкой дрожью, глаза у нее закатились, она ничего не соображает и наутро наверняка даже не вспомнит о том, что здесь было – его приятели давно умеют накладывать заклятие забвения. И это было соблазнительно… так соблазнительно…
«Нет. Развлекайтесь сами, если вам так надо».
Он отталкивает ее обратно к Мальсиберу и презрительно кривит губы:
– Стану я пачкаться обо всякую грязь.
А затем поворачивается и уходит. Ему вслед несется хриплый, развязный хохот. В голове шумит кровь. Он прекрасно знает, что они сделают с ней. Он должен был вмешаться и остановить их. Не вмешался. Как не вмешивался и десятки других раз. Не сделал ровным счетом ничего, чтобы что-то исправить. И, по сути, был ничуть не лучше их. Ничуть не лучше.
«Как я мог?.. Как я мог связаться с этими уродами? Я же знал! Все знал с самого начала!.. »
На него волнами накатывает тошнота. Обычное состояние, предвещавшее целую ночь ненависти к себе и желания броситься с ближайшей башни.
– У прошлого нет власти над тобой, – тихим эхом отдается в голове. Она чуть крепче впивается пальцами в его плечо, не позволяя ему погрузиться глубже в эту ненависть.
«Это не я. Это больше не я. Я никогда не стану таким снова. А этих тварей благодаря мне засадили в Азкабан… или убили… когда я слил их всех Ордену Феникса».
«Прочь!.. »
Перетасовка.
– Crucio.
На каменном полу у самых его ног катается человек, испуская дикие животные вопли.
– Ты скажешь мне, – безразличным тоном цедит Снейп, лениво дергая палочкой, чтобы снять заклятие. – Ты скажешь все, что хочет знать Темный лорд.
– Нет… нет… прошу… хватит!
Дрожащие пальцы пытаются дотянуться до его ноги, схватиться, вымолить отсрочку. Он брезгливо отодвигается и морщится – от пленника несет так, что не помогает даже заклинание, очищающее воздух, а у зельевара обоняние куда острее, чем у прочих волшебников.
– Crucio.
Ему нет никакого дела до этих жертв. Он уже не помнит ни имен, ни лиц. Не помнит даже той информации, которую выбивал из них ночь за ночью. Для некоторых было достаточно легилименции. А для некоторых Темный лорд велел использовать исключительно пыточное проклятие. Не потому, что это проще, о, нет, Вольдеморт редко упрощал своим слугам задачу. Применение запрещенных заклинаний ожесточает. Лишает всякой жалости. Лепит идеальную боевую машину для исполнения приказов. Мягкотелые и мягкосердечные ему не нужны. Снейп почти равнодушно слушает признания, запоминая все, что нужно, с первого раза – Вольдеморт так восхищен его цепкой памятью, хранящей в себе сотни и сотни страшнейших заклинаний и чар, сотни и сотни рецептов на все случаи жизни. Северус Снейп – идеальный инструмент для этой пытки. Без эмоций, без жалости, с желанием причинить боль, но не переусердствовать, чтобы не довести пленника до безумия раньше, чем он скажет то, что нужно. Довести до крайней точки боли, чтобы начисто лишить желания сопротивляться, и заставить выдать нужное. О, он долго тренировался, чтобы достичь такого мастерства. Долго и методично. И каждая новая жертва постепенно гасила в нем желание бесконтрольно упиваться чужой болью. Это тоже туманило разум и мешало эффективно выполнять поставленную задачу.
В этот раз информация действительно ценная – министерство планировало облаву на один из домов, где время от времени собирались Пожиратели. И когда он приносит ее Темному лорду, тот склоняет голову, а затем растягивает в улыбке тонкие губы:
– О, Северус… Ты хорошо постарался, друг мой. Очень хорошо. Думаю, ты заслуживаешь награды… Ты уже доказал свою верность мне. Пришел твой черед присоединиться к моей… семье.
Снейп падает на колени, когда Вольдеморт едва заметным движением палочки задирает рукав на его левой руке. А потом приходит боль. И он, уже привычный к боли, сцепляет зубы, сдерживая крик, пока Темный лорд сантиметр за сантиметром выжигает на его коже ярко-красные контуры черепа и выползавшей из оскаленного рта змеи, закручивавшейся в восьмерку. Ему требуется для этого не больше тридцати секунд, но Снейпу кажется, что прошло несколько часов. Он бы катался по земле не хуже того несчастного, которого он допрашивал полчаса назад. Нельзя. Темный лорд не любит проявлений слабости. Не тогда, когда речь идет о… награде. Тяжело дыша, он стоит на коленях, держа помеченную Смертным знаком руку на весу. Рука горит, словно ее прожгли до самой кости. Да, вероятно, так оно и было. Вольдеморт взмахивает палочкой еще раз – и знак делается угольно-черным. Сквозь туман помутившегося от боли сознания Снейп слышит аплодисменты. Да тут, похоже, собрались все, а он даже этого не заметил.
Полмира бы отдал за глоток опиума…
Кто-то хлопает его по плечу. Кажется, Лестранж. Малфой, как всегда, холеный и высокомерный, вздергивает бровь и выдавливает из себя легкую, одобрительную улыбку.
– Отлично, Сев, – щерится Мальсибер, ухватывая его за руку и рывком поднимая на ноги. – Теперь ты окончательно один из нас. Сегодня ночью устроим тебе… отличную вечеринку! И не вздумай отнекиваться! Ты это заслужил. Ради такого случая мы даже добудем парочку свежих игрушек. Мой господин, – кланяется он Вольдеморту, все еще взиравшему на них без единого намека на какие-либо эмоции. – Что делать с пленником?
– То же, что и с прочим ненужным мусором, – роняет Темный лорд таким же равнодушным тоном, каким Снейп совсем недавно говорил со своей жертвой. – Впрочем, если хочешь… поиграть…
Мальсибер оскаливается и, любовно поглаживая палочку, уходит в подземелье…
И снова к горлу подступает тошнота.
«Тебе это нравилось. Ты можешь сколько угодно говорить себе, что не ощущал эмоций... но пыточное проклятие невозможно применить, не наслаждаясь чужой болью. Ты упивался страданиями этих несчастных. Тебе. Это. Нравилось. О, да, ты получил этот знак вполне заслуженно… Вольдеморт был так доволен твоей изощренной жестокостью… твоими безупречными навыками… и тем, как быстро ты вытягивал из них нужную информацию…»
Чудовище.
Остаток вечера он помнит весьма смутно. Они и впрямь устроили целый праздник в его честь. Не имея возможности улизнуть и выпить хоть что-нибудь обезболивающее, чтобы унять это жуткое жжение в левой руке, он методично накачивается огневиски. Накачивается удачно – Эйвери и Уилкс в самом деле притащили пару… «игрушек», но Снейпу, слава Мерлину, не довелось их даже увидеть. Он вырубается в кресле с почти пустой бутылкой в руке и не слышит ни похабных комментариев, ни отвратительных звуков удовлетворяемой похоти.
А наутро, морщась от пронзительной головной боли, видит, как кто-то из младших «стажеров», пока еще не удостоившихся Смертного знака, выволакивает из комнаты очередной труп. Что сталось со второй женщиной, он так и не узнал.
«Ты ничуть не лучше их. Даже если не участвовал в этих развлечениях. Точнее… ты в них участвовал… но не сразу… Ну, и? Какое жалкое оправдание ты придумаешь на этот раз? »
Да, участвовал. Уже после своего краткого романа с Нарциссой. До этого ему удавалось успешно избегать подобных «праздников» – он каждый раз ухитрялся сбежать еще до того, как они начинались, либо напиться до того, как его приятели окончательно превращались в скотов, иногда под воздействием наркотических снадобий, которые он же и варил для них по заказу. Над ним иногда подшучивали за то, что он предпочитал женщинам книги, но по большей части не трогали – он был одним из любимцев Темного лорда, и смеяться над ним открыто становилось все опаснее. Мастер зельеделия такого уровня у них был только один. После Нарциссы он, наконец, перестал отказываться и сбегать. К тому моменту ему было уже безразлично, кто и что может о нем подумать. Но даже тогда он выбирал женщин, которые сами хотели его, благо на этих сборищах таких всегда хватало. Насилие никогда его не прельщало. А уж пойманные специально для таких случаев грязнокровки – тем более.
– Сев, да ты, оказывается, весьма разборчив! – в некотором изумлении восклицает Розье в одну из ночей. Они все уже изрядно пьяны и вот-вот потеряют контроль. – Что такое, ты настолько предан идеям чистой крови, что не хочешь использовать этот мусор даже для удовольствия?
– Для чего мне довольствоваться… мусором, если я могу без проблем получить чистокровную? – с издевкой отвечает Снейп, делая вид, что не замечает, как сидевшая напротив женщина, из тех, кто добровольно посещал эти гулянки, буквально раздевает его глазами. Он никогда не выказывал знаков внимания ни одной из них. Даже не притрагивался к ним на людях. Они всегда находили его сами, уже потом. И поэтому ему так долго удавалось скрывать, что они вообще у него были.
«Ты думаешь, что этого достаточно, чтобы перекрыть все прочие деяния? Ты отвратителен. Тебя заставляли? Нет. Ты мог продолжать уходить и дальше. Ты смотрел, что они вытворяют, и не делал ничего, чтобы это прекратить. Тебе. Это. Нравилось. Нравилось напиваться. Нравились эти низменные развлечения. Прошло немало времени, прежде чем тебе это стало омерзительно».
– У прошлого нет власти над тобой, – шелестит над ухом. От ее ладони на его плече струится тепло, даруя кратковременное облегчение. Он судорожно вдыхает, будто утопленник, на мгновение сумевший поднять голову над водой, и до боли кусает губы.
«Это уже не я. Я прекратил это. Я перестал это делать. Перестал участвовать в подобном много лет назад. Это уже не я».
«Прочь!.. »
Перетасовка.
Темные закоулки и подземелья. Пытки и казни. Охота, интриги и погони. Яды, наркотики и проклятия. Стычки с аврорами и вылазки, граничащие с самоубийством. Празднества в Малфой Мэнор, нередко оканчивавшиеся попойкой. Несколько часов пыток, показавшихся ему вечностью в аду и оставивших шрамы на его теле – он провалил две или три миссии, не сумев достать то, что было нужно Темному лорду, и был жестоко наказан за это, но затем с лихвой компенсировал неудачу, раздобыв часть пророчества о ребенке, который мог покончить с Вольдемортом. Все это уже почти не трогало его. Он смирился со своей жизнью. Смирился с тем, что другой жизни быть не могло. Он сам сделал этот выбор. Сам определял границы, которые переступать нельзя, даже будучи Пожирателем смерти. На полное отсутствие подобных границ у своих… «друзей» ему тоже было глубоко плевать – он давно перестал сравнивать себя с кем-либо. Он презирал их за эту бесконечную погоню за извращенными удовольствиями и все так же закапывался в свои книги, когда не нужно было выполнять поручения Вольдеморта. И, по большому счету, был даже почти доволен тем, как все обернулось. По крайней мере, здесь он был нужен. Темный лорд считал его ценным инструментом – холодным, расчетливым, лишенным эмоций и не делающим ничего лишнего сверх приказанного. Велено поймать кого-то и привести – он ловил и приводил. Не глумился над пленниками, как делали другие – ему это было попросту неинтересно. Но и жалости никакой не ощущал.
Пусть его используют, пусть. Все лучше, чем тихо сдохнуть в подвале собственного дома позабытым всеми и никому не нужным. Остальное его не заботило.
«Мне не о чем сожалеть. Раз я выбрал это сам – мне не о чем сожалеть. Каким бы жутким ни был этот опыт, без него я не понял бы разницы. Не осознал бы, что может быть и по-другому. Не ощутил бы, что уже до смерти отравился этой дрянью, и пора на выход».
«Прочь!.. »
Перетасовка.
– …Северус, друг мой, – голос Вольдеморта донельзя вкрадчив, и Снейп, преклонив перед ним колени, уже понимает, что сейчас получит очередное задание, для которого Вольдеморт не мог выбрать никого другого в силу некоторых… обстоятельств. Впрочем, последнее время его это мало волновало. После того, как он подслушал часть пророчества, сделанного этой идиоткой Трелани в присутствии Дамблдора, Вольдеморт все чаще выделял его среди всех прочих. Даже оказывал ему милость и за столом сажал по правую руку, чем неизменно вызывал негодование Беллатрикс, считавшей это место своим по праву. Но сейчас Вольдеморт определенно не в настроении. На его лице, уже утратившем былую привлекательность, пока еще оставалось достаточно человеческо
