 |
Внимание! . «волчья песнь». Ти Джей Клун. Аннотация. Морис Сендак, «там, где живут чудовища». Пылинки/холод и металл
|
|
|
|
Внимание!
Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчиков и редакторов строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.
«Волчья песнь»
Ти Джей Клун
Серия: «Грин-Крик» #1
Переводчик и редактор: Ксения Солнцева;
Обложка и оформление: Настёна.
Перевод выполнен специально для гр. https: //vk. com/beautiful_translation в 2021 г.
АННОТАЦИЯ
Оксу было двенадцать, когда его папа преподал ему очень важный урок. Он сказал, что Окс — пустышка, и люди никогда не будут понимать его. А после папа ушел.
Оксу было шестнадцать, когда он встретил на дороге мальчика, который говорил, говорил и говорил. Позже Окс выяснил, что мальчик не разговаривал практически два года до того дня, и что он был из семьи, переехавшей в дом в конце переулка.
Оксу было семнадцать, когда он узнал секрет мальчика, и это раскрасило мир вокруг него в красный, оранжевый и фиолетовый — цвета Альфы, Беты и Омеги.
Оксу было двадцать три, когда в городе произошло убийство, оставив дыру в его сердце и голове. Мальчик погнался за монстром с жаждой мести в кроваво-красных глазах, оставив Окса собирать осколки.
Прошло три года с того судьбоносного дня, и мальчик вернулся. Теперь он был мужчиной, и Окс больше не мог игнорировать песню, что воем звучала между ними.
Для Эли, из-за всех тех ссылок на Tumblr.
Ты знаешь, каких.
Эта жажда настоящая.
«О, пожалуйста, не уходи. Мы тебя съедим, мы так тебя любим! ».
|
|
|
Морис Сендак, «Там, где живут чудовища»
ГЛАВА 1
ПЫЛИНКИ/ХОЛОД И МЕТАЛЛ
Мне было двенадцать, когда папа поставил чемодан у двери.
— А это тебе зачем? — спросил я из кухни.
Он обреченно вздохнул и, замешкавшись на мгновение, обернулся:
— Когда ты вернулся домой?
— Недавно, — по коже пробежал зуд, словно что-то не так.
Папа бросил взгляд на старые настенные часы, пластик циферблата которых давно потрескался.
— Что-то я припозднился. Слушай, Окс, — покачал он головой.
Казалось, он взволнован и смущен. Папа бывал всяким. Пьяницей — вспыльчивым и размахивающим кулаками. Очаровательным дьяволом — со смехом, раскатистым словно рокот мотора старого Harley-Davidson WLA, который мы чинили с ним летом. Но он никогда не испытывал неловкости и стеснения как сейчас.
Усилившийся зуд начал сводить меня с ума.
— Знаю, ты не шибко умный мальчик, — произнес он, глянув вновь на чемодан.
Что правда, то правда. Избытком мозгов я не страдал. Мама утверждала, что со мной все в порядке. Отец же считал заторможенным. Мама как-то высказалась, что жизнь не гонка. Тогда папа был сильно пьян, начал кричать и крушить все вокруг. Он не поднимал на нее руку. По крайней мере, в ту ночь. Мама долго плакала, но он не ударил ее. Я позаботился об этом. После того как он, наконец, захрапел в своем старом кресле, я прокрался в свою комнату и спрятался под одеялом.
— Да, сэр, — согласился я.
Отец снова посмотрел на меня, и даже на смертном одре я буду клясться, что увидел в его взгляде толику любви.
— Не зря твое имя означает «бык». Ты и есть как бык, такой же тупоголовый, — продолжил он.
Это не звучало как грубость. Просто факт.
Я пожал плечами. Не впервой приходилось слышать от него такое, хотя мама и просила его прекратить. Все в порядке. Он ведь был моим папой. И знал меня лучше, чем кто-либо.
— К тебе будут дерьмово относиться, — предупредил он. — Большую часть жизни.
|
|
|
— Я крупнее большинства сверстников, — заметил я, как будто это все объясняло. Так и есть. Люди боялись меня, хотя я не собирался причинять им зла. Я был большим. Как папа. Он был крупным мужчиной, с пивным животом.
— Люди не поймут тебя, — продолжал он.
— О.
— Они не примут тебя.
— Мне это и не нужно, — я очень хотел, чтобы люди принимали меня, но понимал почему этого не случится.
— Я должен идти.
— Куда?
— Подальше отсюда. Послушай…
— Мама знает?
Отец рассмеялся, но потом, похоже, понял, что смешного тут мало.
— Конечно. Возможно. Она знала, что все к тому идет. И, наверное, уже давненько.
Я шагнул к нему.
— Когда ты вернешься?
— Окс, люди будут злыми. Просто игнорируй их. Не высовывайся.
— Люди не злые. Не всегда, — я знал не так уж много людей. У меня не было друзей. Но знакомые мне люди не казались злыми. Не всегда. Они просто не знали, как со мной быть. По крайней мере большинство из них. Оно и понятно. Я и сам понятия не имел, что с собой делать.
И тогда папа сказал:
— Мы не увидимся какое-то время. Возможно, очень долго.
— А как же автомастерская? — спросил я его.
Он работал у Гордо. Когда папа возвращался домой, от него пахло маслом и металлом. А пальцы чернели от смазки. У него были рубашки с вышитым на них красными, белыми и синими нитками именем «Кертис». Я всегда думал, что это удивительно. Мне казалось, это знак великого отличия, раз твое имя вышито на рубашке. Иногда он брал меня с собой на работу. Показал, как менять масло, когда мне было три года. Как заменить колесо — в четыре. Как восстановить двигатель Chevy Bel Air Coupe 1957 года — в девять. В те дни я приходил домой и чувствовал, что от меня тоже пахнет смазкой, маслом и металлом, а когда засыпал, то грезил о рубашке с вышитым на ней именем — «Окснард». Или, может, просто «Окс».
— Гордо плевать, — все, что ответил папа.
Это показалось ложью. Ведь Гордо волновало многое. Он был грубоват, но однажды сказал мне, что когда я подрасту, то смогу прийти и договориться с ним о работе.
— Парни вроде нас должны держаться вместе, — сказал Гордо. Я не знал, что конкретно он имел в виду, тем не менее мне хватило самого факта, что он считал будто я достоин этой работы.
|
|
|
— О, — все, что смог вымолвить я.
— Я не сожалею о тебе, — признался папа. — Но сожалею обо всем остальном.
Я ничего не понял.
— Ты имеешь в виду…?
Но я не знал, что он имел в виду.
— Я сожалею о своем пребывании здесь, — объяснил он. — Не могу этого выносить.
— Ну и ладно, — сказал я. — Мы можем исправить это. Можем просто уехать куда-нибудь.
— Это не исправить, Окс.
— Ты зарядил телефон? — спросил я, потому что он постоянно забывал это сделать. — Не забудь зарядить телефон, чтобы я мог позвонить тебе. У меня новая математика, которую я не понимаю. Мистер Ховс сказал, я могу попросить тебя помочь.
Хоть я и знал, что отец решит математических задач не больше, чем я. Новая математика называлась пре-алгеброй. Этот предмет пугал меня, потому что был трудным, пока был пре-алгеброй. Что же будет, когда начнется сама алгебра?
Я узнал его выражение лица. Ярость. Он был в бешенстве.
— Ты что, блядь, не понимаешь? — рявкнул папа.
— Нет, — ответил я, сдерживая дрожь.
Потому что действительно не понимал.
— Окс, — начал папа. — Никакой математики. Никаких телефонных звонков. Не заставляй меня сожалеть и о тебе тоже.
— О, — произнес я.
— Ты должен стать мужчиной. Вот что я пытаюсь вдолбить тебе. На тебя обрушится тонна дерьма. Ты должен отмахиваться и продолжать двигаться вперед. — Его кулаки крепко сжались по бокам. Я не знал почему.
— Я могу быть мужчиной, — заверил я, надеясь, что от этого папе станет лучше.
— Я знаю, — сказал он.
Я улыбнулся, но папа лишь отвел взгляд.
— Я должен идти, — в итоге вымолвил он.
— Когда ты вернешься? — спросил я.
Пошатнувшись, папа подошел к двери. Вздохнул. Взял чемодан. И вышел. Я слышал, как завелся его старый грузовик. Тот чихал и пыхтел, пока разогревался. Видимо, ему требовался новый ГРМ. Нужно напомнить папе об этом позже.
* * *
Мама вернулась домой поздно вечером после двойной смены в закусочной. Она нашла меня на кухне на том же месте, где я был, когда отец вышел за дверь. Теперь все было иначе.
— Окс? Что происходит? — мама выглядела очень уставшей.
|
|
|
— Привет, мам, — произнес я.
— Почему ты плачешь?
— Я не плачу, — ответил я.
И я не плакал, потому что теперь был мужчиной.
Она коснулась моего лица, большими пальцами вытирая влагу со щек. Ее руки пахли солью, картошкой фри и кофе.
— Что произошло?
Я посмотрел на нее с высоты своего роста, потому что мама всегда была маленькой, а я за последний год сильно перерос ее. Жаль, мне не вспомнить день, когда это произошло. Он казался монументальным.
— Я позабочусь о тебе, — пообещал я. — Тебе не придется ни о чем волноваться.
Мамин взгляд смягчился. Я видел морщинки вокруг ее глаз. Поникший подбородок.
— Ты и так всегда заботишься обо мне. Но это… — она замолчала и прерывисто вздохнула. — Он ушел? — спросила она, и ее голос прозвучал так тихо.
Я накрутил ее локон на палец. Такие же темные, как у меня. Как у папы. У нас у всех темные волосы.
— Что он сказал? — спросила мама.
— Что теперь я мужчина, — ответил я. Это все, что ей нужно было услышать.
Она смеялась до тех пор, пока не сломалась и не расплакалась.
* * *
Уходя, он не взял деньги. Во всяком случае, не все. Не то чтобы у нас было, что брать.
Он также не взял фотографии. Лишь немного одежды. Бритву. Грузовик. Некоторые инструменты.
Не видь я его собственными глазами, то подумал бы, что отца никогда и не было.
* * *
Спустя четыре дня я позвонил ему. Посреди ночи.
Раздалось несколько гудков, затем я услышал сообщение о том, что номер больше не обслуживается.
На следующее утро пришлось извиниться перед мамой. Я так крепко сжал телефон в руке, что тот треснул. Она сказала, что все в порядке, и мы больше никогда не говорили об этом.
* * *
Мне было шесть лет, когда папа купил мне собственный набор инструментов. Не детский. Никаких ярких цветов и пластика. Все холодное, металлическое и настоящее.
— Содержи их в чистоте, — велел он. — И не приведи Господи что-то окажется не на своем месте. Если они заржавеют, я с тебя шкуру спущу. Я не для того их тебе дал. Ты понял?
Я с благоговением провел по инструментам пальцами, ведь они были подарком.
— Хорошо, — сказал я, не находя слов, чтобы выразить свою благодарность.
* * *
Как-то утром, спустя пару недель после его отъезда, я зашел в их (ее) комнату. Мама взяла дополнительную смену в закусочной. Когда она вернется домой, у нее опять будут болеть лодыжки.
Солнечный луч тянулся из окна, падая на дальнюю стену, а в нем кружили маленькие пылинки.
В комнате пахло им. И ею. Ими обоими. Запахи родителей смешивались воедино. Пройдет много времени, прежде чем его запах исчезнет. Но это случится. В конце концов.
|
|
|
Я открыл дверцу шкафа. Одна сторона по большей части пустовала. Но некоторые вещи остались. Маленькие кусочки жизни, которой больше не существовало. Например, его униформа. Четыре рубашки висели у задней стенки шкафа. Нашивка «У Гордо» курсивом красовалась на них.
И вышитое «Кертис». Кертис, Кертис, Кертис.
Я провел кончиками пальцев по ряду рубашек.
Снял с вешалки последнюю. Накинул себе на плечи. Она оказалась тяжелой, пахла мужчиной, потом и тяжелым трудом.
— Хорошо, Окс, — произнес я. — У тебя все получится.
И начал застегивать пуговицы. Пальцы цеплялись за них, слишком большие и грубые. Я был неуклюжим и глупым. Руки и ноги — непослушными и неловкими. Казалось, я слишком велик даже для себя самого.
Застегнув последнюю пуговицу, я закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Вспомнил, как мама выглядела сегодня утром. Фиолетовые круги под глазами. Поникшие плечи. Она сказала:
— Веди себя сегодня хорошо, Окс. Постарайся не влипать в неприятности.
Будто находить неприятности на свою голову — единственное, что я умел. Будто это случалось со мной постоянно.
Открыв глаза, я посмотрел в зеркало, висевшее на дверце шкафа. Рубашка оказалась слишком велика. Или я слишком мал. Не знаю, что ближе к правде. Я выглядел как ребенок, играющий в переодевание. Словно притворялся кем-то.
Нахмурившись, я взглянул на свое отражение и понизив голос сказал:
— Я — мужчина.
И не поверил себе.
— Я — мужчина!
Я поморщился.
— Я — мужчина.
В конце концов я снял с себя отцовскую рубаху и повесил ее обратно в шкаф. Закрыл дверцы, а пылинки все продолжали кружить в лучах заходящего солнца.
|
|
|
