Глава xlVII. Перехваченное письмо
Подгоняемые паническим страхом, Эль-Койот и трое еготоварищей кинулись к своим лошадям и кое-как вскарабкались вседла. Они и не думали возвращаться к хижине мустангера.Наоборот, они хотели только одного -- как можно дальше уехатьот уединенного жилища и от его хозяина, который появился передними в таком странном облике. В том, что это был "дон Морисио", никто из них несомневался. Все четверо знали его, Диас -- лучше других, нокаждый из них достаточно хорошо, чтобы узнать во всаднике безголовы ирландца. Они узнали его лошадь, гетры, серапе работыиндейцев навахо, отличавшееся от обычных мексиканских серапесвоим ярким рисунком, и, наконец, его голову. Они не задержались, чтобы рассмотреть лицо. На голове всееще была шляпа -- черное глянцевое сомбреро, которое обычноносил Морис-мустангер. Они видели, как оно заблестело, попав вполосу лунного света. Кроме того, они увидели большую собаку, и Диас сразу узналв ней собаку ирландца. Со свирепым рычаньем пес кинулся на них.Правда, это было уже излишне, так как они и без того бросилисьбежать. Четыре всадника во весь опор промчались по лесным зарослямнизины и поднялись в прерию по обрывистому склону, минуя место,где предполагали совершить убийство. Но и там они не остановились, а продолжали скакатьгалопом, пока не очутились снова в лесных зарослях, где недавнотак ловко перерядились в команчей. Обратная метаморфоза была совершена гораздо быстрее и сменьшей тщательностью. Водой из фляг они торопливо смыливоенную раскраску, быстро вытащили из дупла свои обычныекостюмы, с не меньшей поспешностью переоделись и поскакали кЛеоне. На обратном пути они говорили только о всаднике безголовы. Охваченные ужасом мексиканцы никак не могли себеобъяснить это сверхъестественное явление. Так ничего и нерешив, они распрощались на окраине поселка и разошлись по своимхижинам. -- Проклятие!--воскликнул Эль-Койот, переступив порогсвоего хакале и бросившись на тростниковую постель. -- Едва лиуснешь после этого. Господи, что за страшилище! Кровь стынет вжилах! И нечем отогреться -- фляга пуста. Бар закрыт. Все спят.Матерь Божия! Что бы это могло быть? Привидение? Нет. Я ведьсам трогал его тело, и Висенте тоже схватил его с другого бока.Не могли же мы ошибиться! А если это чучело, то для чего и комуоно нужно? Кому, кроме меня и моих товарищей, понадобилосьустраивать маскарад в прерии? Тысяча чертей! Какая жуткаямаска!.. Стой, да не опередили ли меня? Может, кто-нибудьдругой уже заработал тысячу долларов? Может, это был ирландец,убитый, обезглавленный, с собственной головой в руках? Нет, неможет быть -- чудовищно, неправдоподобно, невероятно! Тогда чтоже?.. Ага, понял! Его могли предупредить о нашем посещении или,во всяком случае, он мог что-нибудь заподозрить. И эта комедиябыла разыграна, чтобы испугать нас. Наверно, он же сам и былсвидетелем нашего постыдного бегства. Проклятие! Но кто могвыдать нас? Никто. Ведь никто не знал о моем плане. Как же онмог тогда подготовить такую дьявольскую шутку?.. Ах да, язабыл! Ведь мы ехали по прерии среди бела дня. Нас могли видетьи разгадать наши намерения. Ну конечно же! А потом, пока мыпереодевались в лесу, он и успел все подготовить. Другогообъяснения нет. Дураки! Испугались чучела! Карамба! Это ему непоможет. Завтра же снова отправлюсь на Аламо. Я заработаю этутысячу, хотя бы мне понадобился для этого год! Впрочем, дело нев деньгах. Хватит того, что я потерял Исидору. Может, это и нетак, но даже подозрение невыносимо. Если я только узнаю, чтоона любит его, что они встречались после того, как... О Боже! Ясойду с ума! И в своем безумии уничтожу не только человека,которого ненавижу, но и женщину, которую люблю! О донья ИсидораКоварубио де Лос-Льянос! Ангел красоты и демон коварства! Ямогу задушить тебя в объятиях или заколоть кинжалом! То илидругое должно быть твоей судьбой. И тебе предоставляю я выбор! Эта угроза, а также объяснение таинственного явлениянесколько успокоили его, и он скоро заснул. Проснулся он, когда к нему в дверь заглянул утренний свети вместе с ним посетитель. -- Хосе! -- воскликнул Эль-Койот с удивлением и заметнойрадостью в голосе.-- Это ты? -- Да, сеньор, это я. -- Рад видеть тебя, друг Хосе. Донья Исидора тоже здесь? Яхочу сказать--на Леоне? -- Да, сеньор. -- Так скоро? Ведь еще не прошло и двух недель, как онауехала отсюда, не так ли? Меня не было в поселке, но я слыхалоб этом. Я ждал от тебя весточки. Почему же ты мне не писал? -- Только потому, сеньор дон Мигуэль, что не было с кемпослать. Мне нужно было сообщить вам кое-что, чего нельзядоверить чужому. К сожалению, вы не поблагодарите меня за то,что я вам расскажу. Но моя жизнь принадлежит вам, и я обещал,что вам будет известно все. Эль-Койот подскочил как ужаленный: -- Про него и про нее! Я вижу это по твоему лицу. Твоягоспожа встречалась с ним? -- Нет, сеньор. По крайней мере, насколько я знаю, они невиделись после той первой встречи. -- Что же тогда? -- спросил Диас с видимым облегчением. --Она была здесь, пока он жил в гостинице? Что-нибудь произошло? -- Да, дон Мигуэль. Три раза я отвозил ему корзинку слакомствами от доньи Исидоры. В последний раз было приложено иписьмо. -- Письмо! Ты знаешь содержание, ты читал его? -- Благодаря вам, благодаря вашей доброте к бедномумальчику, я смог это сделать и даже смог переписать его. -- Оно с тобой? -- Да! Вот видите, дон Мигуэль, вы не зря посылали меня вшколу! Вот что донья Исидора писала ему. Диас нетерпеливо выхватил у него записку и с жадностьюстал читать. Но она как будто даже успокоила его. -- Карамба! -- равнодушно сказал он, складывая письмо. --В этом нет ничего особенного, друг Хосе. Она лишь благодаритего за оказанную услугу. Если это все... -- Нет, еще не все, сеньор дон Мигуэль. Из-за этого я квам и пришел! У меня поручение в поселок. Прочитайте. -- А! Другое письмо? -- Да, сеньор. На этот раз подлинное письмо, а не моикаракули. Диас дрожащими руками взял протянутый ему листок бумаги,развернул и стал читать: "Сеньору дону Морисио Джеральду. Дорогой друг, я сноваздесь, в гостях у дяди Сильвио. Жить без вестей от вас я большене в силах. Неизвестность убивает меня. Сообщите мне,поправились ли вы после вашей болезни? О, если бы это было так!Как я хочу посмотреть вам в глаза -- в ваши красивые,выразительные глаза, чтобы убедиться, что вы совсем здоровы!Умоляю вас, подарите мне эту радость. Через полчаса я буду навершине холма, за домом моего дяди. Приходите же, я жду вас! Исидора Коварубио де Лос-Льянос". -- Проклятие! Любовное свидание! -- негодующе воскликнулДиас.-- Этого иначе не назовешь. И назначает его -- она. Ха! Ееприглашение будет принято; только не тем, кому оно любезнопредназначено. Опоздания не будет ни на минуту, и, клянусьбогом мести... Слушай, Хосе! Эта записочка ни к чему. Того,кому она адресована, уже нет ни в поселке, ни где-нибудьпоблизости. Бог знает, где он сейчас. В этом есть какая-тотайна. Но ничего. Иди в гостиницу и все равно спроси, там лион. Ты должен выполнить поручение. Письма не бери -- оставь егоу меня. Я тебе его отдам, когда ты зайдешь, на обратном пути, иты вернешь его своей хозяйке. Вот тебе доллар -- выпей в баре.У сеньора Доффера прекрасное агвардиенте. Прощай! Хосе не стал спрашивать объяснений и, взяв свой доллар,молча вышел из хакале. Не успел он скрыться из виду, как Диас тоже покинул своежилище. Второпях оседлав лошадь, он вскочил на нее и поехал впротивоположном направлении.
Глава XLVIII. ИСИДОРА
Солнце только что поднялось над горизонтом; его круглыйдиск, словно щит из червонного золота, засиял над самой травойпрерии. Золотые лучи проникали сквозь гущу лесных зарослей, тами сям разбросанных по саванне. Капли росы все еще висели наакациях, отягощая их перистую листву и заставляя ветвиклониться к земле -- деревья словно оплакивали разлуку с ночью,с ее влажным прохладным ветерком, боялись встречи со жгучимзноем дня. Птицы уже щебетали на ветках -- разве могли ониспать в сиянии такой зари! Но вряд ли где-нибудь, кроме прерийТехаса, можно встретить в этот ранний час бодрствующегочеловека. В этих краях час солнечного восхода -- самое приятноевремя дня и мало кто проводит его в постели или в уединениикомнаты. На берегу Леоны, в трех милях ниже форта Индж, показалсячеловек, который пренебрег сном ради прогулки по зарослямчапараля. Он не идет пешком, он сидит на горячей лошади,которой не нравится, когда сдерживают ее шаг. По этому описаниювы, может быть, подумаете, что всадник -- мужчина; но ведьдействие происходит в южном Техасе, где все еще живутиспано-мексиканцы, и вполне возможно, что всадник -- женщина.Этому предположению не противоречат ни круглая шляпа на головевсадника, ни серапе, из-за утренней прохлады наброшенное наплечи, ни то, что он сидит в седле по-мужски -- манера ездитьверхом, которую в Европе считают для женщин неприличной. Присмотревшись внимательнее, вы убедитесь, что этодействительно женщина. Взгляните на маленькую ручку, котораядержит поводья, на маленькую ножку в стременах, на изящную,женственную фигуру, вырисовывающуюся даже под тяжелым серапе,и, наконец, на великолепные, свернутые узлом блестящие волосы,которые выбиваются из-под полей сомбреро. Теперь уже не остается сомнений, что перед вами женщина,хотя некоторые ее привычки необычны для женщины. Это доньяИсидора Коварубио де Лос-Льянос. Ей уже минуло двадцать лет -- по мексиканским понятиям, еенельзя назвать юной. Жгучая брюнетка, она очень хороша собой.Но красота ее -- это красота тигрицы, внушающая скорее страх,чем нежную любовь. Взгляните ей в глаза, и вы сразу почувствуете незаурядныйдля женщины характер: твердость, решимость, не знающая пределаотвага отражаются на прекрасном лице. В нежных, словновыточенных чертах вы не найдете никаких признаков слабости, нитени пугливости. Алый румянец, разлитый по смуглой коже, неисчезнет даже в минуту смертельной опасности. Девушка едет одна по лесистой долине Леоны. Невдалекевиден дом, но она удаляется от него. Это асиенда ее дяди, донаСильвио Мартинеса, из ворот которой она недавно выехала. Непринужденно и уверенно сидит молодая мексиканка в седле.Под ней горячий конь, он порывается встать на дыбы; но вамнечего беспокоиться о молодой всаднице -- она прекрасносправляется с ним. Легкое, как раз по силам девушки, лассо висит на седельнойлуке; оно аккуратно свернуто: видно, что Исидора не жалеет дляэтого времени и, должно быть, хорошо умеет пользоваться им. Иэто действительно так -- она бросает его с ловкостьюпрофессионального мустангера. Исидора гордится своим искусством-- это одно из ее любимых развлечений. Она едет не по большой дороге вдоль берега реки, а побоковой тропе, которая ведет от асиенды ее дяди и соединяется сбольшой дорогой только около вершины близлежащего холма --вернее, обрывистого берега речной долины. Тропинка круто поднимается вверх -- так круто, что лошадьначинает тяжело дышать. Наконец всадница достигает вершиныобрыва, где проходит проезжая дорога. Исидора натягивает поводья, но не для того, чтобы датьлошади отдохнуть, а потому, что она достигла цели своейпоездки. Вблизи дороги -- круглая поляна в два или в три акравеличиной; она покрыта травой. Это словно прерия в миниатюре.Колючие заросли, совсем не похожие на лес, из которого Исидоратолько что выехала, окружают поляну со всех сторон. Три едвазаметные тропинки расходятся от нее в разных направлениях,прорезая чащу кустарника. На середине поляны Исидора натягивает поводья и треплетсвою лошадь по шее, чтобы успокоить ее. Хотя вряд ли это нужно-- крутой подъем настолько утомил коня, что он уже не рветсявперед и не проявляет нетерпения. -- Я приехала раньше назначенного часа! -- воскликнуламолодая всадница, доставая из-под своего серапе золотые часы.-- А может быть, он и вовсе не приедет? Ах, только бы ондостаточно окреп, чтобы приехать!.. Я вся дрожу. Или это дышитмоя лошадь? О нет, это меня бьет лихорадка. Я никогда еще неиспытывала такого волнения. Это страх? Да, вероятно. Какстранно, что я боюсь любимого человека, единственного человека,которого я когда-либо любила! Ведь нельзя же назвать любовьюто, что я испытывала к дону Мигуэлю. Это был самообман. Какхорошо, что я от этого избавилась! На свое счастье, я увидела,что он трус. Это открытие низвергло героя моих романтическихгрез с его пьедестала. Как я рада этому! Теперь я ненавижу донаМигуэля, потому что он, кажется, стал... Святая мадонна,неужели это правда, что он стал разбойником! Но я не испугаласьбы встречи с ним даже в этом уединенном месте. Боже мой,бояться того, кого любишь, кого считаешь благородным и добрым,и в то же время не испытывать страха перед тем, кого глубоконенавидишь, зная, что он жесток и коварен! Непонятно!Непостижимо! И все-таки в этом нет ничего непонятного. Я дрожуне от страха перед опасностью, а от боязни оказаться нелюбимой.Вот почему я сейчас дрожу. Вот почему я не могу спокойно спатьпо ночам с того дня, когда Морис Джеральд освободил меня из рукпьяных дикарей. Я никогда не говорила ему о своих чувствах. И яне знаю, как он примет мое признание. Но он все-таки долженузнать. Я не могу больше терпеть эту мучительную неизвестность.Я предпочитаю отчаяние, даже смерть, если только мои мечтыобманут меня... А! Я слышу топот копыт! По дороге скачетлошадь. Это он? Да! Я вижу сквозь деревья яркие цвета нашегонационального костюма. Морису Джеральду нравится носить этоткостюм. Неудивительно -- он так ему к лицу. Святая Дева! Язакутана в серапе, на голове моей сомбреро. Он примет меня замужчину! Долой эту безобразную маску! Я женщина, и он долженувидеть перед собой женщину! В одно мгновение Исидора срывает с себя серапе и шляпу --даже на сцене перевоплощение едва ли могло произойти быстрее. Ивот на фоне густых колючих зарослей вырисовывается легкаяженственная фигура и прекрасная голова, достойная резцаКановы43. Слегка привстав в стременах и наклонившись вперед,прекрасная всадница вся превратилась в ожидание. Вопреки всему,она не обнаруживает и тени страха. Губы не дрожат, на лице незаметно бледности. Наоборот, в ее взгляде, устремленном вперед,-- призыв гордой любви, призыв орлицы, ожидающей своего орла.Но вдруг во всем ее облике происходит внезапная перемена. Онаузнает приближающегося всадника. Золотое шитье ввело ее взаблуждение. Всадник в мексиканском наряде -- не МорисДжеральд, а Мигуэль Диас. Радость на ее лице сменяется унынием. Девушка опускается вседло, и вздох, вырывающийся из ее груди, -- почти крикотчаяния. На ее лице не видно страха, только разочарование иобида. Эль-Койот заговорил первым: -- Ах, это вы, сеньорита! Кто бы ожидал увидеть вас втаком уединенном месте -- розу среди этих колючих зарослей! -- А какое, собственно, вам до этого дело, дон МигуэльДиас? -- Странный вопрос, сеньорита. Конечно, это мое дело, и высами это знаете. Вы прекрасно знаете, как безумно я вас люблю.Дураком я был, когда признался в этом и объявил себя вашимрабом. Вот это-то и охладило так быстро ваши чувства. -- Вы ошибаетесь, сеньор. Я никогда не говорила вам, чтолюблю вас. Если я сказала, что восхищаюсь вашим искусствомнаездника, вы не имели права толковать мои слова иначе. Явосхищалась вашим искусством, а не вами. И кроме того, это былотри года назад. Я тогда была еще девочкой, в том возрасте,когда такие вещи производят сильное впечатление, когда мынастолько глупы, что ценим больше внешний блеск, а не душевныекачества. Но теперь я стала старше, и вполне естественно, чтоко многому отношусь иначе. -- Черт побери, но почему же вы внушали мне ложныенадежды? Помните день клеймения скота, когда я укротил самогонеистового быка и усмирил самую дикую лошадь вашего отца? Ведьни один вакеро не смел подойти к ним. В этот день вы улыбнулисьмне и поглядели на меня с любовью. Не отрицайте этого, доньяИсидора! Я достаточно хорошо знаю людей и легко мог угадать повашему лицу, что вы думали и что чувствовали. Но сейчас выизменились. Почему же? Потому, что я был покорен вашими чарами,или, вернее, потому, что имел глупость признаться в этом. И вы,как это обычно бывает у женщин, потеряли интерес кпобежденному. Ведь это так, сеньорита, не отрицайте! -- Нет, это не так, дон Мигуэль Диас. Я никогда ни словом,ни взглядом не признавалась вам в любви. Вы были для меняпросто искусным наездником и благородным кабальеро. Во всякомслучае, так мне тогда казалось. Но кем вы стали теперь? Вызнаете, что о вас говорят здесь и на Рио-Гранде? -- Я не считаю нужным отвечать на клевету -- исходит лиона от предателей-друзей или от лживых врагов. Я здесь длятого, чтобы получать объяснения, а не давать их. -- От кого? -- От вас, прелестная донья Исидора. -- Вы слишком самоуверенны, дон Мигуэль Диас. Незабывайте, сеньор, с кем вы разговариваете! Вспомните, что ядочь... --...одного из самых гордых асиендадо в Тамаулипас иплемянница не менее гордого плантатора в Техасе. Я обо всемэтом подумал. Вспомнил также, что когда-то и я владел асиендой,а сейчас я -- всего лишь охотник за лошадьми. Карамба! Это небеда! Вы не из тех женщин, которые могут презирать человекатолько из-за того, что он не богат. Бедный мустангер,по-видимому, может так же рассчитывать на вашу благосклонность,как и владелец сотни табунов. И у меня есть доказательствовашего великодушия. -- Какое доказательство? -- быстро спросила девушка, впервый раз проявляя беспокойство.-- Где это доказательствовеликодушия, которое вы так любезно мне приписываете? -- В этом очаровательном письме. Вот оно, у меня в руках,подписанное доньей Исидорой Коварубио де Лос-Льянос. Письмо,адресованное такому же бедному мустангеру, как и я. Вряд линеобходимо давать его вам в руки. Ведь вы можете узнать его ина расстоянии? Она узнала письмо. Гневный взгляд, брошенный на Диаса,показал это. -- Как оно попало к вам? -- спросила Исидора, не пытаясьскрыть своего негодования. -- Это неважно. Оно у меня, а я давно этого добивался. Недля того, чтобы узнать, что вы перестали интересоваться мною --для меня это было ясно и так, -- но чтобы иметь доказательство,что вы увлечены другим. Оно говорит о том, что вы любите его,яснее не скажешь. Вы мечтаете посмотреть в его красивые глаза.Так знайте же, что вы никогда не увидите их! -- Что это значит, дон Мигуэль Диас? Голос ее слегка дрогнул, словно она боялась услышатьответ. И неудивительно: выражение лица Эль-Койота внушалострах. Заметив ее испуг, он сказал: -- Ваши опасения вполне справедливы. Если я потерял вас,донья Исидора, то никому другому вы тоже не будете принадлежать-- так я решил. -- Не понимаю... -- Я уже сказал: никто другой не назовет вас своей, и, ужконечно, не Морис-мустангер. -- Вот как! -- Да! Именно так. Обещайте мне, что вы никогда больше невстретитесь с ним, или вы не уйдете с этого места! -- Вы шутите, дон Мигуэль! -- Нет, я говорю совершенно серьезно, донья Исидора. Искренность этих слов не подлежала сомнению. Несмотря натрусость мексиканца, взгляд его выражал холодную и жестокуюрешимость, а рука уже взялась за рукоятку мачете. Даже отважной Исидоре стало не по себе. Она видела, что ейгрозит опасность, избежать которую нелегко. С самого начала этавстреча ее встревожила, но она надеялась, что появление Морисапрервет неприятный разговор и даст ему другое направление. Молодая мексиканка жадно прислушивалась, не раздастся литопот коня, и время от времени бросала взгляд на заросли в тусторону, откуда она ждала этого звука. Теперь эта надежда рухнула. Раз письмо оказалось в рукахмексиканца, значит, оно не попало к тому, кому было адресовано. Ждать помощи было бесполезно, и она подумала о бегстве. Но это было сопряжено с трудностями и большой опасностью.Она могла бы повернуть лошадь и ускакать, но при этом рисковалаполучить пулю в спину, так как рукоятка револьвера была недальше от руки Эль-Койота, чем рукоятка мачете. Исидора вполне оценила всю опасность положения. Любаядругая женщина на ее месте растерялась бы, но Исидора Коварубиодаже и виду не показала, что угроза произвела на нее хотькакое-нибудь впечатление. -- Чепуха! -- воскликнула она с хорошо разыграннымнедоверием. -- Вы шутите, сеньор. Вы хотите испугать меня.Ха-ха-ха! Но почему мне бояться вас? Я езжу на лошади не хужевас. И лассо я бросаю так же легко и так же далеко, как и вы.Посмотрите, как ловко я умею с ним обращаться! С улыбкой произнося эти слова, девушка сняла лассо сседельной луки и стала раскручивать его над головой, как быдемонстрируя свое искусство. Диас и не догадывался, что у нее были совсем другиенамерения. Он был озадачен поведением Исидоры и молча смотрелна нее. Только когда мексиканец почувствовал, что петля лассозатягивается вокруг его локтей, он понял все, но защищатьсябыло уже поздно. В следующее мгновение его руки были плотноприжаты к бокам и он уже не мог достать ни своего мачете, ниревольвера. Он хотел было освободиться от петли, но, прежде чем успелсхватиться за лассо, сильным толчком был сброшен с седла и безсознания растянулся на земле. -- Ну, дон Мигуэль Диас,-- воскликнула Исидора, повернувлошадь, -- не грозите мне больше! И не пытайтесь освободиться!Пошевелите только пальцем -- и я поскачу вперед! Коварныйзлодей! Несмотря на твою трусость, ты хотел убить меня, япрочла это в твоих глазах. Но наши роли переменились, итеперь... Не слыша ответа, она замолчала, все еще туго натягиваялассо и не спуская глаз с упавшего человека. Эль-Койот неподвижно лежал на земле. Падение с лошадиоглушило его -- он не только не мог говорить, но и ничего несознавал. Он казался мертвым. -- Святая Дева! Неужели я убила его! -- воскликнулаИсидора, осадив свою лошадь немного назад, но все еще неповорачивая ее и готовая в любую минуту пуститься вскачь.-- Яне хотела этого, хотя имела на это полное право -- ведь он жесобирался убить меня... Умер ли он или притворяется, чтобы яподошла к нему? Пусть это решают другие. Я могу теперь смелоехать домой -- он меня не догонит. Слуги из асиенды успеютразвязать его. Всего хорошего, дон Мигуэль Диас! С этими словами Исидора вытащила из-за корсажа небольшойкинжал, перерезала веревку около самой седельной луки и,по-видимому не чувствуя упреков совести, поскакала домой, так ине освободив лежащего на земле Диаса от лассо.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
