Глава lIV. Паланкин прерии
Это Зеб Стумп вынес мустангера на берег. Прочитав записку, старый охотник поспешил к месту, котороебыло в ней указано. К счастью, он подоспел на расстояние ружейного выстрелакак раз в ту секунду, когда ягуар готовился прыгнуть. Пуля не остановила прыжка страшного хищника -- егопоследнего прыжка, -- хотя и попала прямо в сердце. Но это выяснилось потом, -- пока надо было думать одругом. Когда старый охотник бросился в воду, чтобы убедиться,что его выстрел был смертельным, он сам подвергся нападению; нов него вцепились не когти ягуара, а руки человека, которого онтолько что спас. Правда, нож мустангера остался на берегу; но безумец чутьне задушил Зеба. Охотнику пришлось бросить ружье и собрать всесвои силы, чтобы отразить неожиданное нападение. Борьба продолжалась довольно долго. Наконец Зебу удалосьсхватить молодого ирландца в свои сильные объятия и отнести наберег. Но на этом дело не кончилось; как только Мориспочувствовал себя свободным, он кинулся к гикори с такойбыстротой, словно больная нога больше не мешала ему. Охотник угадал его намерение. Благодаря своему высокомуросту он увидел окровавленный нож, лежавший на плаще. За ним-тои бежал мустангер. Зеб бросился вдогонку; еще раз схватил он безумца в своимедвежьи объятия и оттащил его от дерева. -- Лезь на дерево, Фелим! -- закричал Зеб.-- И скорееспрячь нож. Парень лишился рассудка. От него так и пышет жаром.У него горячка... Фелим немедленно повиновался и, вскарабкавшись на дерево,взял нож. Но борьба на этом не окончилась. Больной снова кинулсядушить своего спасителя -- он громко кричал, грозил и диковращал глазами. Минут десять длилась эта отчаянная схватка. Наконец мустангер в полном изнеможении опустился на траву;по его телу пробежала судорожная дрожь, он глубоко вздохнул изатих, словно жизнь покинула его. Фелим принялся громко причитать над ним. -- Перестань завывать, проклятый дурень! -- закричал Зеб.-- От одного твоего воя можно помереть. Это обморок. Он мненаставил таких синяков, что с ним уж наверно ничего серьезногонет... Ну конечно, -- продолжал он, наклонившись над больным ивнимательно осматривая его. -- Я не вижу ни одной опасной раны.Правда, колено сильно распухло, но кость цела, иначе он не смогбы ступить на ногу. А все остальное пустяки -- царапины. Толькооткуда они? Ведь ягуар его не задел! Пожалуй, они больше похожина следы когтей домашней кошки. А, все понятно! Прежде чем сюдаявился ягуар, парню пришлось отбиваться от койотов. Кто быподумал, что у этих трусливых тварей хватит храбрости напастьна человека! А вот нападают, если им встретится калека вроденего,-- черт бы их побрал! Охотник разговаривал сам с собой, потому что Фелим,обрадованный тем, что хозяин не только не умер, но и вообще внеопасности, перестал причитать и с ликующими возгласами,прищелкивая пальцами, пустился в пляс. Его радостное возбуждение передалось и Таре. Вдвоем сФелимом они исполнили что-то вроде залихватской ирландскойджиги. Зеб не обращал внимания на это комическое представление;он еще раз наклонился над неподвижно лежащим мустангером иснова стал его осматривать. Убедившись, что опасных ран нет, Зеб Стумп поднялся иначал рассматривать валявшиеся на земле вещи. Он обратилвнимание на панаму, которая все еще оставалась на головемустангера, и у него появилась странная мысль. Шляпы из гуакильской травы, неправильно называемыепанамами, не были редкостью в этих местах. Но охотник знал, чтомолодой ирландец обычно носил мексиканское сомбреро -- головнойубор совершенно другого типа. Впрочем, мустангер мог изменитьсвоей привычке. Однако Зебу показалось, что он уже видел эту шляпу раньше,но на другой голове. Он наклонился и взял ее в руки -- конечно, не из желанияпроверить, честным ли путем досталась она ее теперешнемувладельцу. Ему хотелось найти разгадку тайны или, вернее,целого ряда таинственных происшествий, над которыми он тщетноломал голову. Заглянув внутрь панамы, охотник заметил клеймофабриканта шляп в Новом Орлеане и надпись, сделанную от руки:"Генри Пойндекстер". Теперь он стал исследовать плащ. На нем Стумп тоже увиделприметы, доказывавшие, что он принадлежал тому же владельцу. -- Очень странно!--пробормотал старик, глядя на землю иглубоко задумавшись.-- Шляпы, головы и все прочее... Шляпы нена тех головах, головы не на своих местах! Ей-богу, здесьчто-то нечисто! Если бы у меня не ныл синяк, который мнепоставил под левым глазом этот молодец, я бы, пожалуй,усомнился, на месте ли мой собственный череп. От него ждатьобъяснений сейчас не приходится, -- добавил Зеб, взглянув наМориса.-- Разве только после того, как у него пройдет горячка.А кто знает, когда это будет?.. Ладно,-- продолжал охотникпосле некоторой паузы.-- Здесь больше делать нечего. Его надодоставить в хижину. Он писал, что не может сделать ни шагу. Этотолько горячка придала ему сил, да и то ненадолго. Нога ещебольше распухла. Придется его нести... Охотник, казалось, задумался, как это осуществить. -- Этот все равно ничего не придумает,--продолжал он,взглянув на Фелима, который весело болтал с Тарой. -- У псабольше мозгов, чем у него. Ну да ладно. Зато нести будет он --придется ему попотеть. Как же тут быть? Надо положить его наносилки. Пара шестов и плащ или одеяло, которое захватилФелим,-- вот и готово. Да, так и сделаем. Носилки -- это какраз то, что нам сейчас нужно. Теперь ирландец был призван на помощь. Они срезали и обстругали два деревца, каждое футов десятьдлиной, поперек них привязали еще два, покороче, сверхурастянули сначала одеяло, а потом плащ. Таким образом были сооружены простые носилки, способныевыдержать больного или пьяного. И надо признаться, мустангер больше напоминал пьяного,потому что он снова начал буйствовать и его пришлось привязатьк носилкам. Эти носилки несли не два человека, как обычно, а человек илошадь. Передние концы шестов были привязаны к кобыле Зеба, азадние поддерживал Фелим, которому, как и обещал старыйохотник, "пришлось попотеть". Сам же Зеб шел впереди, избрав более легкую роль --вожатого. Такой способ передвижения нельзя было назвать новымизобретением. Зеб соорудил грубое подобие мексиканскогопаланкина, который ему, наверно, приходилось видеть на югеТехаса. Разница была лишь в том, что в данном случаеотсутствовал обычный балдахин и вместо двух мулов в упряжке шличеловек и кобыла. В этом импровизированном паланкине Морис Джеральд былдоставлен в свою хижину. Уже спустилась ночь, когда эта странная процессиядобралась до хакале мустангера. Сильные, но нежные руки охотника бережно перенеслираненого на его постель из лошадиных шкур. Мустангер не понимал, где он находится, и не узнавалдрузей, склонившихся над ним. Он все еще бредил, но больше небуйствовал. Жар немного спал. Он не молчал, но и не отвечал на обращенные к немуласковые вопросы; а если и отвечал, то до смешного нелепо;однако слова его были настолько страшны, что не только невызывали улыбки, а наводили на грустные мысли. Друзья мустангера как умели перевязали его раны, и теперьоставалось только ждать наступления утра. Фелим улегся спать, а Зеб остался у постели мустангера. Обвинять Фелима в эгоизме было бы несправедливо; егопослал спать Зеб, заявив, что нет смысла сидеть около больноговдвоем. У старого охотника были для этого свои соображения. Он нехотел, чтобы бред больного слышал кто-нибудь, кроме него, --даже Фелим. И никто, кроме него, не слышал, о чем всю ночь напролетбредил мустангер. Старый охотник слышал слова, которые его удивляли, исовсем не удивлявшие его имена. Для него не былонеожиданностью, что мустангер то и дело повторял имя Луизы,сопровождая его любовными клятвами. Но часто с уст больного срывалось и другое имя, и тогдаречь его становилась иной. Это было имя брата Луизы. И слова, сопровождавшие его, были мрачными, бессвязными,почти бессмысленными. Зеб Стумп сопоставлял все слышанное с уже известными емуфактами, и, прежде чем дневной свет проник в хакале, он уже несомневался, что Генри Пойндекстера нет в живых.
Глава LV. ДЕНЬ НОВОСТЕЙ
Дон Сильвио Мартинес был одним из немногих мексиканскихбогачей, не покинувших Техас после захвати страны американцами. Он мало интересовался политикой, был человекоммиролюбивым, уже пожилым и довольно легко примирился с новымположением вещей. Переход в новое подданство, по eгo мнению,более чем окупался безопасностью от набегов команчей,опустошавших страну до прихода новых поселенцев. Дикари, правда, не были еще окончательно усмирены, нонападения их стали гораздо реже. Это было уже значительнымдостижением по сравнению с прошлым. Дон Сильвио был "ганадеро" -- крупным скотоводом. Егопастбища простирались на много миль в длину и ширину, а еготабуны и стада исчислялись тысячами голов. Он жил в длинном, прямоугольном одноэтажном доме, скореенапоминавшем тюрьму, чем жилое здание. Со всех сторон асиендабыла окружена загонами для скота -- коралями. Старый владелец асиенды, убежденный холостяк, велспокойную и уединенную жизнь. С ним жила его старшая сестра.Только когда к ним в гости с берегов Рио-Гранде приезжала иххорошенькая племянница, тихая асиенда оживала. Исидоре здесь всегда были рады; она приезжала и уезжала,когда ей заблагорассудится, и в доме дяди ей позволяли делатьвсе, что вздумается. Старику нравилась жизнерадостностьИсидоры, потому что он сам был далеко не мрачным человеком. Течерты ее характера, которые в других странах могли быпоказаться неженственными, были естественны в стране, гдезагородный дом сплошь и рядом превращался в крепость, адомашний очаг орошался кровью его хозяев. Дон Сильвио Мартинес сам провел бурную молодость средиопасностей и тревог, и храбрость Исидоры, порой граничащая сбезрассудством, не только не вызывала его неудовольствия, но,наоборот, нравилась ему. Старик любил свою племянницу, как родную дочь. Никто несомневался, что Исидора будет наследницей всего его имущества.Неудивительно, что все слуги асиенды почитали ее, как будущуюхозяйку. Впрочем, ее уважали не только за это: ее беззаботнаясмелость вызывала всеобщее восхищение, и в поместье нашлось бынемало молодых людей, которые, пожелай она этого, неостановились бы и перед убийством. Мигуэль Диас говорил правду, когда утверждал, что емугрозит опасность. У него для этого были все основания. Если быИсидоре вздумалось послать вакеро своего дяди, чтобы ониповесили Диаса на первом попавшемся дереве, это было быисполнено без промедления. Неудивительно, что он так торопился уехать с поляны. Как уже упоминалось, Исидора жила по ту сторонуРио-Гранде, милях в шестидесяти от асиенды Мартинеса. Это,однако, не мешало ей часто навещать своих родственников наЛеоне. Она ездила сюда не из корыстных соображений. Она не думалао наследстве -- ее отец был тоже очень богат. Она просто любиладядю и тетку. Кроме того, ей нравились поездки от одной реки кдругой; она нередко проезжала это расстояние за один день ичасто без провожатых. За последнее время Исидора стала все чаще гостить наЛеоне. Не потому ли, что она еще больше привязалась к техасскимродственникам и хотела утешить их старость? Или, быть может,что-нибудь другое влекло ее туда? Ответим с той же прямотой, которая была свойственнахарактеру Исидоры. Она приезжала на Леону в надежде встретитьсяс Морисом Джеральдом. Столь же откровенно можно сказать, чтоона любила его. Возможно, из-за дружеской услуги, которую он ейоказал когда-то; но вернее будет предположить, что сердцеотважной Исидоры покорила смелость, которую он тогда проявил. Хотел ли он ей понравиться -- кто знает... Он отрицал это,но трудно поверить, чтобы кто-нибудь мог взглянуть в глазаИсидоры равнодушно. Морис, быть может, сказал правду. Но нам было бы легчеповерить ему, если бы он встретился с Луизой Пойндекстерпрежде, чем познакомился с Исидорой. Однако, судя по всему, у мексиканской сеньориты естьоснования предполагать, что Морис к ней неравнодушен. Исидора больше не находит себе покоя. Ее горячий характерне терпит неопределенности. Она знает, что любит мустангера.Она решила признаться в своей любви и потребовать прямогоответа: любима она или нет? Поэтому она и назначила МорисуДжеральду свидание, на которое он не мог приехать. Этому помешал Мигуэль Диас. Так думала Исидора, когда она оставила поляну и помчаласьк асиенде своего дяди. Исидора гонит серого коня галопом. Ее голова обнажена, прическа растрепалась; густые черныеволосы рассыпались по плечам, не прикрытым ни шарфом, нисерапе. Последнее она забыла на поляне вместе с сомбреро. Ее глаза возбужденно блестят; щеки разгорелись яркимрумянцем. Мы знаем теперь почему. Понятно также, почему она едет с такой быстротой: она самаоб этом сказала. Приближаясь к дому, Исидора натягиваетповодья. Лошадь замедляет бег, идет рысью, потом шагом инаконец останавливается посреди дороги. По-видимому, всадница изменила свои намерения илиостановилась, чтобы обдумать свои планы. Исидора размышляет. "Пожалуй, лучше его не трогать. Это вызовет скандал. Поканикто ничего не знает о... к тому же я единственный свидетель.Ах, если бы я могла рассказать обо всем любезным техасцам, тоодних моих показаний было бы достаточно, чтобы жестоко наказатьего! Но пусть он живет. Он негодяй, но я не боюсь его. Послетого, что произошло, он не посмеет подойти ко мне близко.Пресвятая Дева! И как только я могла хотя бы на минуту имувлечься!.. Надо послать кого-нибудь освободить его. Человека,который сохранил бы мою тайну. Бенито, управляющего. Онотважный и верный человек. Слава Богу, вон он! Как всегда,считает скот". -- Бенито! Бенито! -- К вашим услугам, сеньорита. -- Бенито, мой друг, я хочу просить тебя об одномодолжении. Ты не откажешься помочь мне? -- Рад исполнить ваше распоряжение,-- отвечает мексиканец,низко кланяясь. -- Это не распоряжение: я прошу оказать мне услугу. -- Приказывайте, сеньорита. -- Ты знаешь то место на вершине холма, где сходятся тридороги? -- Так же хорошо, как корали асиенды вашего дядюшки. -- Прекрасно. Отправляйся туда. Ты найдешь там на землечеловека -- руки у него связаны лассо. Освободи его, и пустьидет ни все четыре стороны. Если он ушибся, то помоги ему какможешь. Только не говори, кто тебя послал. Может быть, ты егознаешь? Пожалуй, да, но это неважно. Ни о чем не спрашивай его.И не отвечай на его вопросы, если он вздумает тебярасспрашивать. Как только он встанет, пусть убирается кудахочет. Ты понял меня? -- Да, сеньорита. Ваши распоряжения будут выполнены вточности. -- Спасибо, друг Бенито. Еще одна просьба: о том, что тыдля меня сделаешь, должны знать только трое, больше никто.Третий -- это тот человек, к которому я тебя посылаю. Остальныхдвух ты знаешь. -- Понимаю, сеньорита. Ваша воля для меня закон. Бенито отъезжает верхом на лошади, хотя об этом можно былобы и не упоминать, потому что люди его профессии редко ходятпешком, даже если им предстоит путь всего в одну милю. -- Подожди! Еще одно! -- окликает его Исидора. -- Тыувидишь там серапе и шляпу-- захвати их с собой. Они мои. Ятебя подожду здесь или встречу на дороге. Поклонившись, Бенито отъезжает. Но его опятьостанавливают: -- Я передумала, сеньор Бенито, -- я решила ехать с тобой. Управляющий дона Сильвио уже привык к капризам племянницысвоего хозяина. Он беспрекословно повинуется и сноваповорачивает лошадь к холму. Девушка следует за ним. Она сама велела ему ехать впереди.На этот раз у нее есть основания не придерживатьсяаристократического обычая. Но Бенито ошибся. Сеньорита Исидора сопровождает его неиз-за каприза: у нее для этого есть серьезные причины. Оназабыла не только свое серапе и шляпу, но и записку, доставившуюей столько неприятностей. Об этом Бенито не должен знать -- она не может доверитьему всего. Эта записка вызовет скандал, более неприятный, чемссора с доном Мигуэлем Диасом. Она возвращается в надежде забрать с собой письмо. Какглупо, что она раньше об этом не подумала... Но как попало письмо в руки Эль-Койота? Он мог получитьего только от Хосе! Значит, ее слуга -- предатель? Или же Диас, повстречавшисьс ним, силой заставил его отдать письмо? То и другое правдоподобно. От Диаса вполне можно ожидать такого поступка; что жекасается Хосе, то уже не в первый раз у нее есть основанияподозревать его в вероломстве. Так размышляет Исидора, поднимаясь по склону холма. Наконец они уже на вершине и въезжают на поляну; Исидоратеперь едет рядом с Бенито. Мигуэля Диаса на поляне нет -- там вообще никого нет, и --что огорчает ее гораздо больше -- нигде не видно записки. Натраве лежат ее сомбреро, ее серапе, обрывок ее лассо--и большеничего. -- Ты можешь вернуться домой, сеньор Бенито. Человек,который упал с лошади, наверно, уже пришел в себя и,по-видимому, уехал. И очень хорошо. Но не забывай, друг Бенито,что все должно остаться между нами. Понимаешь? -- Понимаю, донья Исидора. Бенито уезжает и скоро скрывается за гребнем холма. Исидора одна на поляне. Она соскакивает с седла, набрасывает на себя серапе,надевает сомбреро и снова превращается в юного идальго.Медленно садится она в седло; мысли ее, по-видимому, витаютгде-то далеко. В эту секунду на поляне появляется Хосе. Она немедленноспрашивает его: -- Что ты сделал с письмом, плут? -- Я доставил его, сеньорита. -- Кому? -- Я оставил его в... в гостинице, -- говорит он,запинаясь и бледнея. -- Дона Морисио я не застал. -- Это ложь, мерзавец! Ты отдал его дону Мигуэлю Диасу. Неотрицай! Я видела это письмо в его руках. -- О сеньорита, простите, простите! Я не виноват, уверяювас, я не виноват! -- Глупец, ты сам себя выдал. Сколько заплатил тебе донМигуэль за твою измену? -- Клянусь вам, госпожа, это не измена! Он... он...заставил меня... угрозами, побоями. Мне... мне ничего незаплатили. -- Тогда я тебе заплачу. Больше ты у меня не служишь. А внаграду вот тебе -- вот и вот! Раз десять повторяет она эти слова, и каждый раз ее хлыстопускается на плечи слуги. Он пробует бежать. Напрасно! Она нагоняет его, и оностанавливается из страха попасть под копыта разгоряченнойлошади. Только когда на смуглой коже появляются синие рубцы,истязание кончается. -- А теперь убирайся! И не попадайся мне больше на глаза.Пошел прочь! Как испуганная кошка, Хосе убегает с поляны; он рад, чтоможет скрыть свой позор в колючих зарослях. Исидора тоже недолго остается на поляне -- ее гневсменяется глубокой печалью. Ей не только не удалось осуществитьсвое намерение, но ее сердечная тайна попала в руки предателей. Она снова едет домой. Вокруг асиенды царит смятение. Пеоны, вакеро и слуги асиенды мечутся между полем, коралеми двором и в ужасе кричат. Мужчины вооружаются. Женщины на коленях взывают к Небесамо защите. -- Что случилось? -- с недоумением спрашивает Исидора упопавшегося навстречу управляющего. -- Где-то в прерии убили человека, -- отвечает он. -- Убитамериканец, сын плантатора, недавно поселившегося в асиендеКаса-дель-Корво. Говорят, это дело pyк индейцев. Индейцы! Это слово объясняет смятение, охватившее слуг дон Сильвио. Тот факт, что кого-то убили -- весьма незначительноепроисшествие в этой стране необузданных страстей, -- не вызвалбы такого волнения, особенно если убит чужой -- "американо". Но весть о том, что появились индейцы,-- это уже совсемдругое дело. Это -- опасность. На Исидору эти новости производят совсем другоевпечатление. Она не боится дикарей. Но имя погибшего вызываетвоспоминания о мучительных подозрениях. Она знает, что у негоесть сестра, которую все считают замечательной красавицей. Онасама видела ее и должна была признать, что это правда. Но мучит ее другое: говорят, что эту несравненнуюкрасавицу видели в обществе Мориса Джеральда. И, услышав осмерти ее брата, Исидора снова вспомнила свои ревнивыеподозрения. Но скоро это чувство уступает место тому равнодушию, скоторым мы обычно относимся к судьбе незнакомых нам людей. Проходит несколько часов, и равнодушие сменяетсямучительным интересом -- точнее, страшными предчувствиями.Распространяются новые слухи. Убийство совершено не команчами,а Морисом-мустангером! Индейцев же поблизости нет. Эти новые сведения успокаивают слуг дона Сильвио, нооказывают совсем другое действие на его племянницу. Она ненаходит себе места. Полчаса спустя Исидора останавливает своюлошадь около дверей гостиницы Обердофера. Уже несколько недель по неизвестным причинам, Исидораусердно изучала "язык американцев". Ее запас английских слов,хотя еще и очень скудный, оказывается достаточным для того,чтобы расспросить -- не об убийстве, но о предполагаемомубийце. Хозяин, зная, кто перед ним, отвечает на ее вопросы сзаискивающей вежливостью. Она узнает, что Морис Джеральд ужевыехал из гостиницы, а кроме того, выслушивает все известныеподробности убийства. С печалью в сердце возвращается мексиканка на асиендусвоего дяди. Там опять царит смятение. Причина новогобеспокойства может показаться смешной, но суеверные пеоныпридерживаются другого мнения. Их встревожил новый невероятный слух: где-то около рекиНуэсес видели человека без головы, который ехал по прерииверхом. Несмотря на кажущуюся нелепость этого слуха,сомневаться не приходится. Об этом знает весь поселок, а крометого, пастухи дона Сильвио, искавшие заблудившийся скот, самивидели страшного всадника и, бросив поиски, помчались прочь отнего, как будто это был дьявол. Все три пастуха готовыпоклясться, что они говорят правду. Но их испуганный вид лучшелюбой клятвы. К вечеру вся асиенда полна страшными слухами. Но ничто не может остановить капризную племянницу донаСильвио, которая, несмотря на уговоры дяди и тетки, решилавернуться на Рио-Гранде. Ее не пугает, что в прерии, черезкоторую лежит ее путь, убили человека. Еще меньше беспокоит еепризрак всадника без головы, которого видели там. То, чтопугает большинство, Исидоре кажется только интересным. Она собирается ехать одна. Дон Сильвио предлагает ейохрану из десяти вооруженных до зубов вакеро. Исидора отказывается наотрез. Не возьмет ли она с собой Бенито? Нет, она предпочитает ехать одна. Она так решила. На следующее утро Исидора отправляется в путь. Едварассвело, она уже в седле. Не проходит и двух часов, как онаприближается, но не к берегам Рио-Гранде, а к берегу Аламо. Почему она сделала такой крюк? Не заблудилась ли она? Нет, заблудившийся путник выглядит совсем иначе. Правда,ее лицо печально, но на нем не заметно растерянности. Да илошадь бежит вперед уверенно, подчиняясь руке седока. Нет, Исидора не заблудилась. Она знает дорогу. Лучше было бы для нее, если бы она заблудилась... Глaвa LVI ВЫСТРЕЛ В ДЬЯВОЛА Всю ночь больной не сомкнул глаз. Он то затихал, тометался в безумном бреду. Всю ночь старый охотник не отходил от него и слушал егобессвязные речи. Услышанное только подтвердило его предположение о том, чтоМорис влюблен в Луизу и что ее брат убит! Последнее в любом случае опечалило бы старого охотника, нов соединении со всеми известными ему фактами, еще и встревожилоего. Он думал о ссоре... шляпе... плаще... Мысли Зеба металисьв лабиринте ужасных догадок. Никогда в жизни не был он так сбитс толку. Он застонал, чувствуя свое бессилие. Он не следил за дверью, так как знал, что если"регулярники" и придут, то, во всяком случае, не ночью. Только один раз он вышел: это было под утро, когда лунныйсвет уже смешивался с первыми лучами зари. Он вышел потому, что его встревожил протяжный, заунывныйвой Тары, бродившей среди зарослей; через секунду собакаиспуганно вбежала в хижину. Погасив свечу, Зеб тихонько вышел и стал прислушиваться. Ночные голоса леса молчали -- не оттого ли, что завыласобака? Но почему она завыла? Охотник сначала взглянул на лужайку перед домом, потом наопушку леса, затем стал всматриваться в темную стену деревьев.Ничего особенного он не заметил -- все было, как всегда. Мрачными контурами выделялся утес на фоне неба, по бокамего чернели вершины деревьев. Между силуэтами вершин виднелсяпросвет шагов в пятьдесят,-- охотник знал, что это край верхнейравнины. Луна ярко освещала край обрыва, и на фоне неба даже змея,казалось, не могла бы проползти незамеченной. Но и там никого не было видно. Но зато кое-что можно было услышать. Со стороны равниныдонесся тихий звук -- как будто лошадь ударила подковой окамень. Так решил Зеб, напряженно прислушивавшийся, не повторитсяли звук. Он не повторился; но старый охотник не ошибся в своемпредположении -- из-за вершин деревьев показалась лошадь,идущая вдоль обрыва. На лошади сидел человек. И лошадь и всадник темнымисилуэтами вырисовывались на светлеющем небе. Лошадь былабезупречна, как изваяние тончайшей работы. Очертания всадникабыли видны только от седла и до плеч; ноги терялись в тениживотного; однако поблескивающие шпоры и стремена показывали,что ноги у всадника были. Но над плечами не было ничего. Зеб Стумп протер глаза и посмотрел, снова протер и сновапосмотрел, но видение оставалось все тем же. Если бы онповторил это восемьдесят раз, то все равно перед глазами егобыла бы все та же фигура -- всадник без головы. Сомневаться было невозможно. Он видел, как лошадь шла покраю обрыва медленным, но уверенным шагом; однако топота еекопыт не было слышно, словно она не шла, а скользила, каксилуэт в театре теней. Это видение не было мимолетным: Зеб довольно долго смотрелна него -- во всяком случае, достаточно долго, чтобы разглядетьвсе до мелочей, достаточно долго, чтобы убедиться, что это немираж, не обман зрения, не иллюзия. Оно исчезало медленно и постепенно: сначала скрыласьголова лошади, потом ее шея, передняя часть корпуса, потомвсадник -- призрачный, чудовищный образ, -- и, наконец, круплошади и ее длинный развевающийся хвост. -- Иосафат! Это восклицание сорвалось сует Зеба Стумпа не потому чтоон был удивлен исчезновением всадника. В нем не было ничегостранного. Призрак скрылся за кулисами -- другими словами, заверхушками деревьев, поднимающимися над обрывом. -- Иосафат! Дважды вырвался у охотника его любимый возглас, и оба разас выражением безграничного изумления и ужаса. О чувствах охотника легко было догадаться и по его виду:несмотря на всю его храбрость, он вздрогнул, и даже губы,коричневые от табачного сока, побелели. Некоторое время Зеб стоял совершенно безмолвно, точноонемев. Наконец он снова обрел дар речи. -- Черт побери! -- пробормотал он очень тихо, все eще неотводя глаз от того места, где только что исчез лошадиныйхвост. -- Ирландец все-таки был прав. Я думал, что это емуспьяну почудилось! Но нет! Он на самом деле видел, так же как ия. Неудивительно, что малый испугался. У меня у самого до сихпор все поджилки трясутся. Иосафат! Что же это может быть?..Что же это может быть?--повторил Зеб после некоторогораздумья.-- Пожалуй, я добьюсь разгадки! Будь это днем или еслибы он был ближе, я бы мог хорошенько рассмотреть его. А почемубы мне не подойти к нему поближе? Черт побери, попробую. Несъест же он меня, если даже это сам дьявол! А если этодействительно дьявол, то я еще проверю, нельзя ли выбить чертаиз седла пулей. Что же, пойдем и познакомимся с этой нечистью,кто бы он ни был. С этими словами охотник направился к тропинке, котораявела к обрыву. Ему не нужно было возвращаться за ружьем--он захватил его,когда выскочил из хижины, услышав вой собаки. Если всадник без головы был существом из плоти и крови, ане выходцем с того света, Зеб Стумп вполне мог рассчитывать нановую встречу с ним. Когда охотник смотрел на него из дверей хакале, всадникехал прямо к лощине, по которой можно было спуститься с верхнейравнины в долину Аламо. Зеб пошел по той же тропе, рассчитываявстретиться с всадником без головы на краю обрыва, если толькотот не переменит направления или не перейдет со своей спокойнойиноходи на галоп. Охотник быстро прикинул, какое расстояние ему надо будетпреодолеть и сколько потребуется для этого времени. Его расчет оказался точным. Когда его голова была почти науровне равнины, он увидел возвышающиеся над ней плечи всадника. Еще один шаг вверх по тропе -- и открылась вся фигуравсадника. Еще шаг -- и лошадь вырисовалась на фоне неба от челки докопыт. Лошадь остановилась над самым обрывом, видимо собираясьопуститься вниз. Наверно, всадник из осторожности натянулповодья? Или она услышала шаги охотника? Вероятнее всего, онаего почуяла. Как бы то ни было, она стояла прямо перед охотником. Увидев этот странный силуэт, Зеб остановился. У всякогодругого на его месте, наверно, волосы поднялись бы дыбом. Дажеу Зеба "мурашки побежали по спине", как он сам потом признался. Однако охотник твердо решил выполнить намерение, котороепривело его сюда: узнать, кто это -- человек или дьявол. Не теряя времени, Зеб вскинул ружье к плечу; его взглядскользил вдоль ствола; луна светила так ярко, что можно былоприцелиться прямо в грудь всадника без головы. Еще мгновение -- и пуля пронзила бы его сердце; но уохотника вдруг мелькнула мысль: "А что, если это будет убийство?" Зеб опустил ружье и минуту колебался. -- Может, это человек? -- пробормотал он. -- Хотя что-тоне похоже... Вряд ли под этой мексиканской тряпкой хватит местадля головы. Если это в самом деле человек, то у него, яполагаю, должен быть язык, только где он может помещаться -- незнаю... Эй, незнакомец! Поздненько же вы катаетесь! И где этовы забыли свою голову? Ответа не последовало. Только лошадь фыркнула, услышавчеловеческий голос. И все. -- Вот что, незнакомец! С вами разговаривает старый ЗебСтумп из штата Кентукки. Он не из тех, над кем можно шуткишутить. Я хочу, чтобы вы объяснились начистоту. Карты на стол,а то потеряете и их и ставку! Ну, отвечайте же, или я выстрелю! Снова никакого ответа. Даже лошадь только встряхнулаголовой, по-видимому уже привыкнув к голосу Зеба. -- И черт с тобой! -- закричал охотник, выведенный из себямолчанием, которое показалось ему оскорбительным. -- Даю тебееще шесть секунд, и, если ты мне не ответишь, я стреляю! Еслиты чучело, то это тебе не повредит. А если дьявол, то темболее. Но ежели ты человек, а прикидываешься мертвецом, тозаслуживаешь пули за такую дурь. Ну, отвечай! -- продолжал он свозрастающим раздражением. -- Отвечай, тебе говорят!.. Нехочешь? Ладно! Я стреляю! Раз, два, три, четыре, пять, шесть... В ту секунду, когда должно было бы прозвучать "семь", еслибы счет продолжался, раздался резкий треск выстрела, свист пулии затем глухой удар -- это свинец попал во что-то твердое. Выстрел, казалось, не дал никаких результатов -- тольколошадь испуганно заржала. Всадник же продолжал спокойно сидетьв седле. Впрочем, и лошадь как будто не очень испугалась. В еезвучном ржании охотнику почудилась насмешка. И все же она сорвалась с места и умчалась диким галопом,оставив Зеба в таком глубоком изумлении, какого ему еще неприходилось испытывать. Несколько секунд после выстрела Зеб Стумп не поднимался сколена. Если до выстрела у него по спине бегали мурашки, то теперьего пробрала холодная дрожь. Он был не только изумлен -- оноцепенел от ужаса. Старый охотник был вполне уверен, что егопуля попала в сердце всадника или, во всяком случае, в томесто, где у человека должно быть сердце. Был ли это человек? Зеб решил, что нет. И эта мысль, бытьможет, успокоила бы его, если бы не лошадь, не дикоесатанинское ржание, от которого у него до сих пор стыла кровь ион дрожал, как в лихорадке. Зеб хотел бежать, но не мог встать.И он продолжал стоять на одном колене, в полном оцепененииглядя вслед чудовищному всаднику, пока тот не исчез в залитыхлунным светом просторах прерии. Только тогда он оправилсянастолько, что смог вернуться в хижину. Лишь очутившись под ее кровом, он пришел в ceбя и смогспокойно подумать об этом странном происшествии. Он не сразуосвободился от мысли, что видел самого дьявола. Но по здравомразмышлении он пришел к выводу, что это невероятно. Но никакогодругого объяснения ему найти не удалось. -- Вряд ли...-- продолжал он все еще с сомнением в голосе,-- вряд ли это может быть выходец с того света, -- а то как быя услышал, что пуля об него шлепнулась? Ясно, что свинец попалв какое-то тело,-- а ведь духи бестелесные... Ладно! --закончил охотник, по-видимому отказавшись от попытки найтиобъяснение этому странному явлению.-- Нечего больше ломать себеголову! Одно из двух: либо это чучело, набитое тряпками, либосам сатана! Когда Зеб вошел в хижину, вместе с ним туда прокралсяголубой утренний свет. Пора было будить Фелима, чтобы тот посидел с больным.Ирландец уже совсем протрезвился и, чувствуя себя немноговиноватым, потому что долго спал, был рад принять на себя этуобязанность. Но, прежде чем уступить ему место, старый охотник самзаново перевязал раны. Зебу были хорошо известны лечебныесвойства растений. Вблизи рос кактус нопаль, сок которого --отличное средство для заживления ран. Старик знал, что, еслиприложить его к ране, она через сутки начнет затягиваться, ачерез три дня совсем заживет. Как и большинство местных жителей, Зеб глубоко верил вцелебные свойства кактусов, и, если бы поблизости был хотьдесяток докторов, он не позвал бы к больному ни одного из них.Он был убежден, что Морису Джеральду не грозит опасность -- покрайней мере, от ран. Опасность была -- но другая. -- Ну, мистер Фелим,-- сказал Зеб, заканчивая перевязку,--мы сделали все, чтобы залечить раны, а теперь надо подумать,как бы накормить больного... Ты говоришь, что у тебя нетникакой еды? -- Хоть шаром покати, мистер Стумп. Хуже того: и выпитьнечего -- ни капли во всем доме. -- Это ты, негодяй, все вылакал! -- сердито закричалЗеб.-- Если бы не ты, виски хватило бы на все время, покапарень будет поправляться. Что же теперь делать? -- Вы зря меня обижаете, мистер Стумп. Я выпил только измаленькой фляги. Это индейцы осушили большую бутыль. Честноеслово! -- Нечего врать-то! Ты бы не свалился только от того, чтобыло в фляжке. Я слишком хорошо знаю твою ненасытную утробу,чтобы поверить этому. Ты немало хлебнул и из большой бутыли. -- Клянусь всеми святыми! -- Пошел ты к черту со своими святыми! В них только дуракиверят... Ладно, хватит болтать! Ты высосал все виски -- и делос концом. За двадцать миль за ним не поедешь, а ближе нигде недостать. Придется обойтись без него. -- Как же теперь быть? -- Молчи и слушай, что я тебе скажу. Без выпивки мыобойдемся, но я не вижу смысла подыхать с голоду. Наш больнойсовсем отощал. Да и я так голоден, что готов съесть хотькойота, а уж от индюка подавно не отвернусь. Ты посиди околопарня, а я отправлюсь на речку и посмотрю, не удастся ли чегоподстрелить. -- Не беспокойтесь, мистер Стумп, я сделаю все, что надо.Честное слово... -- Замолчи и дай мне договорить! -- Ей-ей, больше ни словечка не скажу. -- Да заткнись же! Запомни хорошенько: если кто сюдазабредет, пока меня нет,-- дай мне знать. Только не теряй ниминуты. -- Можете быть умерены. -- Смотри же, не подведи! -- Не подведу, только как это сделать, мистер Стумп?Может, вы зайдете далеко и не услышите, как я буду кричать. Какже тогда? -- Вряд ли мне придется идти далеко -- на заре дикогоиндюка у реки подстрелить нетрудно. А впрочем, как знать? --продолжал Зеб после минутного размышления. --Найдется ли у тебяв хижине ружье? Пистолет также годится. -- Ни того, ни другого нет. Хозяин взял их с собой. Должнобыть, он оставил их в поселке. -- Плохо дело. Ведь я и в самом деле могу не услышатьтвоего крика. Зеб уже переступил было порог, но потом остановился изадумался. -- Есть! -- воскликнул он после некоторого размышления.--Придумал! Видишь мою старую кобылу? -- Как же не видеть, мистер Стумп? Конечно, вижу. -- Ладно. А колючие кактусы на краю поляны видишь? -- Вижу. -- Молодчина! Теперь слушай. Поглядывай за дверь. Если ктопоявится, пока меня нет, беги прямо к кактусу, срежь ветку, давыбирай поколючее, и ткни ее под хвост моей кобыле. -- Господи! Для чего же это? -- Ладно, придется объяснить тебе, -- сказал Зеб враздумье,-- а то ты, чего доброго, все напутаешь. Видишь ли,Фелим, мне надо знать, если кто-нибудь сюда заглянет. Я далеконе пойду, но все же может случиться, что я тебя не услышу.Пусть кричит кобыла -- у нее, пожалуй, голос погромче твоего.Понял, Фелим? Смотри же, сделай все, как я тебе сказал! -- Ей-же-ей, сделаю! -- Смотри не забудь. От этого может зависеть жизнь твоегохозяина. С этими словами старый охотник закинул за плечо своедлинное ружье и вышел из хижины. -- А старик-то не дурак, -- сказал Фелим, как только Зеботошел на такое расстояние, что уже не мог слышать егоголоса.-- Но почему он oпасается, что хозяину будет плохо, еслисюда кто-то придет? Он даже сказал, что от этого будет зависетьего жизнь. Да, он так сказал. Он мне сказал, чтобы я поглядывалза дверь. Небось он хотел, чтобы я сразу это сделал. Так япойду погляжу. Фелим вышел на лужайку и окинул внимательным взглядом всетропы, которые вели к хижине. Потом он вернулся и встал на пороге, как часовой.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
