Глава xcIV. Тайна открывается
Обвиняемый замолчал. Никто не торопит его, не задаетвопросов. Все понимают, что рассказ еще не окончен, и не хотятпрерывать нить повествования, которое все больше захватываетих. Судья, присяжные, зрители -- все ждут затаив дыхание, несводя глаз с обвиняемого. В торжественной тишине опять раздается его голос. -- Потом мне пришла в голову мысль завернуть тело всерапе, которое все еще оставалось на нем, а сверху прикрытьмоим плащом. Так я надеялся уберечь его от волков и грифов дотех пор, пока не вернусь с кем-нибудь, чтобы взять его из лесу.Я уже снял с себя плащ, но тут у меня созрел новый план, какмне показалось -- более разумный. Вместо того чтобывозвращаться одному в форт, я решил взять с собой и телопокойного. Я подумал, что можно положить его поперек крупалошади и привязать лассо. С этим намерением я привел своегоконя и уже собрался было поднять труп, как вдруг заметилнеподалеку другую лошадь -- лошадь погибшего. Лошадь быласовсем близко и спокойно паслась, словно ничего не произошло.Поводья волочились по земле, и мне нетрудно было ее поймать.Труднее было заставить лошадь стоять спокойно, особенно когда яподвел ее к тому, что лежало на траве. Держа поводья в зубах,мне удалось поднять тело юноши на лошадь и положить его поперекседла. Но труп все время соскальзывал -- он уже одеревенел и несгибался. К тому же лошадь не стояла на месте, почуяв страшнуюпоклажу, которую она должна была везти. После несколькихнеудачных попыток я увидел, что это ни к чему не приведет. Яуже готов был отказаться от своих намерений, когда мне пришла вголову еще одна, более удачная мысль. Я вспомнил то, что мнепришлось когда-то читать о гаучо Южной Америки. Когдакто-нибудь из них умирает или становится жертвой несчастногослучая где-нибудь в пампасах, гаучо перевозят погибшеготоварища в его дом, усадив верхом на лошадь, как живого, ипривязав к седлу. Почему бы и мне не поступить так же с теломГенри Пойндекстера? Я сначала попытался усадить покойника наего собственную лошадь. Но седло оказалось недостаточноглубоким, а конь все еще не мог успокоиться, и у меня опятьничего не вышло. Оставалось только одно: чтобы добрался домой,надо было обменяться лошадьми. Я знал, что мой конь не будетсопротивляться; кроме того, глубокое мексиканское седло должнобыло прекрасно подойти для этой цели. Вскоре мне удалосьусадить покойника в естественной позе. Одеревенелость, котораяраньше мешала мне, теперь, наоборот, помогла. Я вставил егоноги в стремена и туго застегнул пряжки на гетрах -- теперьустойчивость была обеспечена. После этого я отрезал кусок лассои, опоясав им труп, прикрепил один конец к передней луке седла,а другой -- к задней. Другим куском лассо я связал стремена подбрюхом лошади, чтобы ноги не болтались. Оставалось придумать,как поступить с головой, которую тоже необходимо было взять. Яподнял ее с земли и попробовал снять шляпу. Но это былоневозможно: кожа сильно распухла, и сомбреро туго сидело наголове. Убедившись, что шляпа не может соскочить, я привязалкусок шнура к пряжке, скреплявшей ленту, и привесил шляпу сголовой к луке седла. На этом кончились мои приготовления квозвращению в форт. Не теряя времени, я вскочил на лошадьубитого и свистнул гнедому, чтобы он следовал за мной: он был кэтому приучен. Так мы отправились к поселку... Не прошло и пятиминут, как я был выбит из седла и потерял сознание. Если бы неэто обстоятельство, я не стоял бы здесь перед вами -- во всякомслучае, как обвиняемый. -- Выбиты из седла? -- восклицает судья.-- Как этопроизошло? -- Это была простая случайность, или, вернее, всепроизошло благодаря моей неосторожности. Вскочив на чужуюлошадь, я не взял в руки поводья. Я привык управлять моейлошадью только голосом и коленями и пренебрег уздечкой. Я непредвидел того, что вскоре случилось. Не успели мы тронуться,как лошадь, на которой я сидел, повернула голову и вдруг,испугавшись чего-то, бросилась в сторону и помчалась бешенымгалопом. Я сказал -- "чего-то", но я хорошо знал, чего именно.Повернув голову, она увидела чудовищного всадника, которыйтеперь при свете дня мог испугать не только любую лошадь, но ичеловека. Я схватился было за поводья; но, прежде чем ядотянулся до них, лошадь уже мчалась во весь опор. Сначала меняэто мало встревожило. Я думал, что сейчас поводья будут у меняв руках и я остановлю ее. Но вскоре я обнаружил, что сделатьэто не так-то просто. Поводья соскользнули вперед, почти ксамым ушам лошади, и, чтобы схватить их, мне нужно было лечь наее шею. Пока я пытался поймать уздечку, я не следил за тем,куда мчала меня лошадь. Только когда меня больно хлестнула полицу ветка, я заметил, что мы скачем уже не по просеке, а позарослям. После этого у меня не было возможности ни смотреть посторонам, ни ловить уздечку. Все мое внимание было поглощенотем, чтобы увертываться от веток акаций, которые, казалось,простирали свои колючие руки, чтобы стащить меня с седла. Ядовольно успешно уклонялся от них, хотя и не мог избежатьцарапин. Но мне не удалось проскочить под суком огромногодерева, который протянулся поперек тропы так низко над землей,что приходился на уровне моей груди. Моя лошадь, видно сновачем-то испуганная, промчалась прямо под ним. Куда она ускакаладальше, я затрудняюсь сказать, -- вы, наверно, знаете это лучшеменя. Могу только сказать, что я остался лежать под этимдеревом, с большой ссадиной на лбу и болезненной опухолью наколене. Однако я заметил это только часа два спустя. Когда комне вернулось сознание, я увидел, что солнце уже высоко, а надомной кружат несколько десятков грифов. Я видел, как онивытягивали шеи, и мог сказать, кого они считают своей добычей. Это зрелище, а также мучительная жажда заставили меняподумать о том, чтобы уйти. Но когда я поднялся на ноги, тообнаружил, что не могу сделать ни шагу. Больше того -- я едвамог стоять. Оставаться же на месте было равносильно смерти --так, по крайней мере, казалось мне тогда. Подгоняемый этоймыслью, я напряг все силы, чтобы добраться до воды. Мнепомнилось, что где-то недалеко должен протекать ручей. Тоползком на четвереньках, то опираясь на самодельный костыль, янаконец добрался до ручья. Утолив жажду, я почувствовалоблегчение и скоро заснул. Проснувшись, я увидел, что окруженкойотами. Их было не меньше двадцати; зная их трусость, ясначала не испугался; однако скоро мне пришлось изменить своеотношение к ним. Они увидели, что я ранен, и осмелели. Черезнекоторое время они накинулись на меня всей стаей. Единственноеоружие, которое, по счастью, сохранилось у меня, был охотничийнож. Если бы не, он, хищники разорвали бы меня на клочки исожрали. Некоторое время я отбивался от них ножом и убил сполдюжины. Но, несмотря на это, схватка кончилась для меняплохо. От большой потери крови я сильно ослабел и скоро упал быв изнеможении, если бы не счастливый случай... Мустангер на минуту умолк, и зрители перевели дыхание. -- Меня нашла моя верная собака Тара, -- продолжалМорис.-- Она убежала из дому, вероятно, чтобы искать меня; хотяя и слыхал потом другое объяснение, но не буду сейчасзатруднять им вашего внимания. Так или иначе, но собака нашламеня -- и как раз вовремя, чтобы спасти. При ее приближениикойоты разбежались, и я был спасен от ужасной судьбы. Потом яснова уснул, а может быть, потерял сознание. Когда я очнулся,то мог уже обдумать свое положение. Я знал, что собака должнабыла прибежать из дому; я знал также, что мое хакале находитсяна расстоянии нескольких миль и что Фелим, мой слуга, отвел еетуда накануне. Я решил послать ему весточку, использовав собакув качестве почтальона. Я написал несколько слов на визитнойкарточке, случайно оказавшейся со мной. Хотя мне было хорошоизвестно, что мой слуга неграмотен, я не сомневался, однако,что он догадается, от кого записка, увидев мою карточку, инайдет кого-нибудь, кто ее прочтет. Я был тем более уверен вэтом, что писал кровью. Для большей сохранности я завернул карточку в кусочекклеенки и привязал пакетик к ошейнику Тары. Мне стоило большихусилий заставить собаку уйти от меня. Но в конце концов онаушла; я надеялся, что она побежит домой. Оказалось, что моявесточка попала по назначению; хотя об этом я узнал тольковчера. Вскоре после того, как собака убежала, я еще раз заснул,а когда проснулся, увидел перед собой нового страшного врага.Это был ягуар. Между нами произошла схватка; но чем онакончилась и как долго продолжалась, я не могу сказать. Пустьэто объяснит вам мой отважный спаситель -- Зеб Стумп, который,надеюсь, скоро вернется и расскажет обо всем, и также о многомдругом, о чем я знаю не больше вас. Больше я ничего не помню,кроме тяжелых кошмаров, которые изредка перемежалисьсчастливыми сновидениями,-- я очнулся от них только позавчера иобнаружил, что нахожусь в тюрьме и обвиняюсь в убийстве... Якончил, господа присяжные. "Если это неправда, то хорошо придумано", -- таково мнениесудьи, присяжных и зрителей, когда обвиняемый кончил свойрассказ. Многие поверили обвиняемому и отбрасывают мысль о вымысле:такой простой и подробный рассказ не мог бы выдумать человек,который только что оправился от горячки. Совершенно невероятно, что он мог состряпать такую историю-- вот к какому выводу приходит большинство. Исповедь обвиняемого сделала гораздо больше для егооправдания, чем самые красноречивые выступления защитника. Но все же это только его слова. Чтобы оправдать его,требуются еще подтверждающие показания свидетелей. Где же тот свидетель, от которого столь многое зависит?Где Зеб Стумп? Тысяча глаз всматривается в горизонт. Пятьсот человекнетерпеливо ждут старого охотника -- с Кассием Колхауном илибез него; со всадником без головы или без него -- ведь он ужеперестал быть загадкой. Собравшиеся здесь знают, что в случившемся нет ничегоневозможного. Это обитатели юго-западного Техаса, граничащего сЛьяно-Эстакадо, откуда берет начало прозрачная река Леона и гдеРио-де-Нуэсес собирает воды сотни кристальных ручейков; этилюди живут в стране, где разложение не является неизменнымспутником смерти, где олень, подстреленный на бегу, или жедикий конь, случайно погибший в прерии, если только он не будетрастерзан, через короткий промежуток времени бросит вызовзакону разрушения и зубам койотов; где непохороненный инеприкрытый труп человека через сорок восемь часов станетпохожим на египетскую мумию. Мало найдется среди присутствующих людей, не знакомых сэтой особенностью климата Техаса, той ее части, котораярасположена вблизи горного хребта Сиерра Мадре и особенно средиотрогов Льяно-Эстакадо. Если бы всадника без головы привели под дуб, никто неудивился бы, что на трупе Генри Пойндекстера почти не заметнопризнаков разложения. Эта часть рассказа не вызывает услушателей никаких сомнений. Их нетерпение вызвано другой причиной -- оно вызваноподозрением, которое возникло в самом начале судебногоразбирательства, и чем дальше, тем становилось сильнее, пока,наконец, не превратилось в уверенность. Почти каждый из присутствующих сгорает от нетерпенияуслышать свидетеля, показания которого должны вернутьобвиняемому свободу или послать его на виселицу. Вот почему все напряженно смотрят туда, где сапфироваясинева неба растворяется в изумрудной зелени саванны.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
