Естественно-системные основы ментальности 4 глава

Одновременно в дискуссиях по международным вопросам начинает преобладать интерпретация перспектив мирового развития в понятиях некоего специфического (наднационального) футурологического глобализма, различные модификации которого, начиная с соответствующих тематических докладов небезызвестного Римского клуба, в значительной степени повлияли на смещение акцентов в понимании современной человеческой цивилизации с позиций конструктивно-структуралистских (то есть плюралистических, «диалоговых») на более односторонние, так сказать, инструменталистские [См.: Казаков С.В. Новый мировой порядок: эволюция идеи // Конфликт и социальный порядок / Под ред. В.Д. Виноградова, Ю.Н. Пахомова. СПб., 2002. С. 74-95.], осознание всей конфликтогенности которых, угрозы для существования различающихся культурных традиций (в широком, цивилизационном их понимании) нарастает с каждым годом. (В качестве наиболее красноречивого индикатора здесь можно упомянуть резкий рост фундаментализма и экстремизма в мировом масштабе, будто подтверждающий прогноз «столкновения цивилизаций»).

Очевидна закономерность, что «кризис во взаимоотношениях человека с природой есть отражение кризиса в отношениях человека с человеком, и экологическое отчуждение есть отражение отчуждения социального. Ныне природа стала разменной монетой в жестокой борьбе компаний и государств за источники сырья и пространство для захоронения отходов, что ведет к нестабильности в мире.» [Горелов А. А. Социальная экология. М., 1998. С. 225].

В качестве альтернативы экспансионистской политике геостратегов и «мира ТНК (транснациональных корпораций)» (термин Н.Н. Моисеева) системно мыслящие исследователи, с необходимостью прогнозируя мировое развитие в режиме «зависимой взаимосвязи» социального и природно-ресурсного факторов, ведут речь о «новом мировом экологическом порядке», когда «представление о целостности биосферы реализуется на основе не отказа от национально-государственного суверенитета, но баланса национальных и общечеловеческих интересов. «Новый мировой экологический порядок» – установление новой структуры природно-ресурсного потребления, основанной на принципах равноправия, справедливого использования природного потенциала» [Дрейер О. К., Лось В. А. Экология и устойчивое развитие. М., 1997. С. 150]. Это выражается в том, что «большие народы (а точнее, развитые страны – С.К.) должны понять, что однородность человечества – не то, к чему следует стремиться (возможно, это и в самом деле будет его конец), а малые народы должны знать, что их выживание во многом зависит от сохранности природной и культурной среды, от элементов традиционного образа жизни, который сформировал их духовно-нравственный и культурно-психологический облик» [Экологические традиции в культуре народов Центральной Азии / Н.В.Абаев, К.М.Герасимова, А.И.Железнов и др. Новосибирск, 1992. С. 3-4].

Основой баланса устойчивости и модернизации (двух ранее не пересекавшихся понятий, и соответственно, подходов) должно стать разумное (по возможности, оптимальное) соизмерение выработанных в каждом конкретном обществе, «легитимных» для него вариантов и существующих возможностей социальных изменений. Разнообразие «культурных образцов» (традиций), их локальные «модификации» являются спецификой российской полиментальности во всей ее климато-географической, национальной, исторической и социально-психологической многогранности.

Подчеркнем, однако, также, что временная и пространственная протяженность (даже некая «растянутость») социального бытия в России является как позитивным, так и негативным фактором в жизни ее населения, а, например, суровые природно-климатические условия «требуют повышенных финансовых и трудовых затрат на любое производство. Эти же условия выработали у россиян привычку к неритмичной работе – то в авральном режиме на пределе сил во время короткого теплого периода, то в условиях спада трудовой активности в холодные месяцы и т.п.». [Семенов В.Е. Особенности российской полиментальности в контексте развития страны // Социология и общество. Труды Первого Всероссийского социологического конгресса. СПб., 2002. С. 228]. В контексте глобализации (в том числе, ее геополитического аспекта) это не способствует повышению конкурентоспособности страны на мировой арене и должно компенсироваться использованием других факторов (например, технологической изобретательностью). При том, что одной из существенных, системных характеристик современного этапа взаимодействия (совместного развития) общества и природы является имманентная конфликтность и актуализирующаяся фундаментальность «ресурсного вопроса», базового для воспроизводства (стабильного жизнеобеспечения) любого общества.

Соответственно, все острее обозначается необходимость учета и понимания локальной специфики конкретных социальных систем, взаимодействующих в условиях ограниченной в эпоху глобализации (и постепенно ухудшающейся!) окружающей среды. В связи с чем возникает задача поиска в этой «местной» специфике различных конструктивных потенций (в том числе, и в «ментальной» сфере), исходя из диалектического посыла: укрепляя (оптимизируя) отдельные элементы системы, укреплять (стабилизировать) тем самым и целое.

Для России здесь весьма показательно наличие такой острой проблемы, как неравномерность развития разных регионов страны (дотационные и регионы-»доноры») и обусловленная этим необходимость выработки (и обеспечения соответствующими ресурсами – путем стабилизирующего перераспределения) комплексных программ развития регионов, направленных на выравнивание сложившегося положения. В связи с этим вполне обоснованно «одним из способов оптимизации региональной политики может стать разработка историко-культурного и/или историко-этнографического подхода при проведении районирования» [Белобородова И. Н. Этнокультурный фактор в управлении природопользованием сельских территорий // Общественные науки и современность. – 1999. – № 6. – С. 89]).

В наступившем XXI веке экологическая культура (во всей поливариантности ее национальных «измерений») становится глобальным фактором эволюционного преобразования биосферы в ноосферу, постепенного перехода к управляемой социоприродной системе, что предполагает необходимость оценки прошлого, осмысление пределов преобразовательной деятельности в различных цивилизациях и культурах Востока и Запада.

 

МЕНТАЛЬНОСТЬ И ПРАВОСОЗНАНИЕ

Китаев П.М., Сев.-Зап. академия гос. службы, Санкт-Петербург

 

Утверждение о том, что право является институтом культуры сегодня, пожалуй, не вызывает возражений, как и мысль о первичности норм последней по отношению ко всем другим правилам поведения (см.: Спиридонов Л.И. Теория государства и права. Курс лекций. СПб., 1995. С. 120). Если это действительно так, то специфические черты, присущие культуре разных государств не могут не наложить заметный отпечаток на нормативные системы, функционирующие в них, включая конечно же и правовую. Они же, по всей видимости, в значительной мере предопределяют соотношение и роль этих систем в регулировании поведения отдельных лиц и коллективов, а также в регламентации действий публично-властных структур. Выявить эти черты позволяет, на наш взгляд, обращение к категории ментальности (мировосприятия).

Соглашаясь с определением ментальности как глубинного уровня коллективного и индивидуального сознания, включающего и бессознательное (см.: Визгин В.П. Ментальность, менталитет // Современная западная философия. Словарь. М., 1991. С. 176), считаем необходимым подчеркнуть, что она предстает при этом своего рода «фокусом», итогом, средоточием процесса индивидуальной жизни. Поскольку же последняя является моментом жизни общества в целом (как совокупности социальных связей) и, следовательно опосредуется им, постольку в упомянутом «фокусе» присутствуют в снятом виде перипетии как персональной истории индивидуума (истории его рода), так и динамики социума. Ментальность в подобном качестве, по всей видимости, не может не выступать определенным способом синтезирования (интеграции) жизненных явлений, жизненного опыта.

Мы предполагаем также, что способы подобного синтезирования многообразны и, что именно в этой области могут быть обнаружены наиболее глубокие культурные различия между народами, а также цивилизациями, в лоне которых они сформировались. В историческом плане в силу этого ментальность есть не что иное как единство логического и внелогического, непосредственного и опосредованного знания, или, другими словами, результат культуры. В текущем же моменте она в известном смысле предвосхищает будущее, поскольку является фактом сознания, определяющим возможную мотивацию предстоящей деятельности и, стало быть, направленность последующих поведенческих актов, т.е. функционирует как предпосылка культуры (см.: Китаев П.М. Культура: человеческое измерение. СПб., 1997. С. 113 – 131).

Ментальность как способ интеграции жизненных явлений может быть представлена в ее типах, тяготеющих в большей или меньшей степени к какой-либо из двух «предельных», т.е. противоположно ориентированных, интенций индивидуального сознания – «социальной» или «индивидуальной». Первая предполагает преимущественную устремленность человека во внешний мир с целью его капитальной переделки в интересах большинства вплоть до забвения личных потребностей, до «саморастворения» в различных формах коллективности как это было, например, в первые два десятилетия советской истории. Вторая, напротив, обращена на самое себя и в этом случае индивид оказывается в оппозиции ко всему, что покушается на свободу его самоутверждения в той форме, в какой он сам сочтет необходимым. Процесс подобного самоутверждения отнюдь не соотносится с соображениями какой-либо общественной пользы.

В качестве другого основания типизации ментальности необходимо рассматривать, на наш взгляд, и меру погруженности индивидуального сознания в настоящее, прошлое и будущее. Дело в том, что самый общий анализ ментальности, предпринятый нами в упомянутом труде, приводит к заключению о разнонаправленности названных интенций по отношению к этим временным сферам бытия общества и человека. Если «социальная» направленность индивидуального сознания имеет своей целью «горний» мир, вселенское будущее, что может продуцировать высокую энергию мечты и веры, то «индивидуальная» устремлена «в дольнее», в свое настоящее, злобу дня, в расчетливость, деловитость, рациональность. Эта разнонаправленность обусловливает, таким образом, неодинаковость комплекса вещей и явлений, которые чаще всего попадают в поле внутреннего зрения индивидуумов и, надо полагать, – последующую весьма существенную дифференциацию их образа мыслей и действий (см.: Китаев П.М. Указ. соч. С. 121 – 129).

Подобным образом складываются определенные типы ментальности, которые вполне соотносимы, как мы предполагаем, с тем, что Л.И.Спиридонов называет «нормами культуры». Именно они предстают, по его утверждению, глубинными критериями оценки правовых явлений и процессов, отграничивающих должное от того, что не является таковым (см.: Спиридонов Л.И. Указ. соч. С. 124, 132, 140). Ментальность оказывается, следовательно, своего рода «инструментом», посредством которого осуществляется «обработка» представлений о юридической действительности. Итогом этой обработки выступает правосознание с теми или иными национальными особенностями, присущими в большей или меньшей степени всем его структурным элементам (обыденное, рациональное, теоретическое) и видам (индивидуальное, групповое, общественное).

Правосознание в подобном качестве функционирует как своеобразный фильтр, «отбирая» из многообразия правотворческой практики государства и других, функционирующих в нем субъектов те правила, которые соответствуют ему в наибольшей степени и, следовательно, способны наилучшим образом восприниматься и исполняться их адресатами, или, иными словами, действовать наиболее эффективно. Поскольку же ментальность концентрирует в себе, как уже указывалось, и индивидуальный и социальный опыт, постольку «отобранные» таким образом нормы не могут не обеспечивать сохранение общества в целом.

Выводы из этих посылок вполне очевидны.

Правосознание и формирующаяся под его воздействием система права являются неотъемлемым элементом национальной культуры. Массированное механическое заимствование одним государством норм и институтов, составляющих систему права других государств с одновременным отказом от тех, которые использовались им ранее, с неизбежностью порождает конфликт между этими новыми правилами и преобладающими типами ментальности. Поэтому вновь введенные нормы и институты чаще всего отторгаются правосознанием, порождая на практике, в частности в России после вступления в силу Конституции 1993 г., и несмотря на последующую наработку множества законов и иных нормативных актов, состояние, близкое к аномии. Это состояние во многом обусловливает, как представляется, целый ряд крайне опасных явлений (например, демографическую катастрофу, выражающуюся в превышении смертности над рождаемостью примерно в 800 тысяч человек в год), а также создает вполне реальную угрозу утраты Россией своей государственности.

Не может и не должно существовать никаких международных «стандартов» в области права, которые могли бы обладать по отношению к внутреннему законодательству государства высшей юридической силой без их предварительной трансформации парламентом, сориентированной на особенности правосознания населения.

 

МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМ: PRO ET CONTRA

Куропятник А.И., факультет социологии СПбГУ, Санкт-Петербург

 

Несмотря на то, что тема мультикультурализма, уже несколько десятилетий находится в центре внимания социальных наук индустриально развитых стран мира, было бы преждевременным утверждение о том, что в теоретическом плане мультикультурализм, как система взглядов и принципов, достиг определенной зрелой стадии развития. Показательна в этом плане неоднозначность его оценок в социальных и политических науках.

Так, например, в западноевропейском научном сообществе некоторые ученые отвергают сам термин «мультикультурализм». Одни соотносят его с идеей безудержной этнической, культурной диверсификации национальных обществ, привносящей в их коллективную идентичность чувство неуверенности и дестабильности (Ленцен Д., Хоффманн Л.). В этом случае мультикультурализм рассматривается как идеология «стареющей» нации, а иммиграция как способ решения социально-демографических проблем (Адам К., Фауль Э.). Другие – сравнивают его с американским коммунитаризмом, который ведет национальные общества не к интеграции, а к «балканизации» и конфликту (Мартиниелло М., Мейер Т.). Третьи – рассматривают мультикультурализм как «монокультуру», то есть как форму культурного обогащения одних за счет других (Ленцен Д.).

Между тем, рост числа исследований, посвященных политическим, социально-экономическим и культурным проблемам полиэтнических обществ, свидетельствует об усилении интереса ученых к изучению перспектив их мультикультурального развития. Мультикультурализм трактуется при этом не только как форма теоретической концептуализации роста этнического и культурного плюрализма современных национальных обществ, проблем межэтнической коммуникации, взаимодействия различных культур, но и как важное направление развития современной социальной теории. Оно включает в себя изучение вопросов социального, политического и экономического равенства членов мультикультурального общества, как на индивидуальном, так и на групповом уровнях. В соответствие с этим фокус мультикультуральной рефлексии развития полиэтнических обществ направлен, во – первых, на исследование этносоциальных и культурных процессов, механизмов интеграции национальных обществ или причин развития в них центробежных тенденций. Во-вторых, на изучение проблем социальной стратификации обществ, вызванных иммиграцией, социально-экономическим положением национальных меньшинств и новых иммигранстских групп населения. В последнее время в отечественной социологии развиваются исследования конструктивного потенциала сложных этнических и культурных сред. Акцент научного интереса смещен с изучения конфликта, конфликтогенности, на исследование механизмов, приемов, опыта межкультурного сотрудничества и относительно бесконфликтного существования.

Особенность мультикультурального взгляда на природу и сущность современного общества состоит в признании его культурного и этнического многообразия. Представление об этнокультурной гомогенности национальных обществ, нации как высшей форме существования этноса, предопределяющих состояние социальной стабильности, трактуется в концепциях мультикультурализма с точки зрения социальной динамики, процессуальности их культурных, этнических и социальных параметров, а социальная стабильность понимается как устойчивое равновесие. В этом состоит одно из важных методологических положений мультикультурализма. Изменение этнической структуры национального общества или общностей иного уровня, их культурных компонентов, происходящее в результате массовой иммиграции населения ведет не только к трансформации характера, качества социальной среды принимающего общества, но является главной причиной изменения коммуникативных стратегий взаимодействующих групп населения, повышения конкуренции на рынке труда, социального напряжения в целом.

Попытки рационализации, оптимизации взаимодействия индивидов и групп иммигрантов с окружающей этнокультурной средой предпринимаются в рамках так называемой мультикультуральной образовательной теории. Последняя имеет своей целью включение в учебные планы и программы учебных заведений дисциплин, которые способствуют формированию у молодежи представлений об образе жизни в иных культурах, содействуют выработке принципов межкультурного взаимодействия и взаимопонимания в целом.

В рамках концепций мультикультурализма особое место занимает обсуждение проблемы нации, национальной идентичности, так как этнокультурная диверсификация современных национальных обществ ведет не только к изменению их этнокультурного и расового облика, трансформации национального самосознания, но ставит под сомнение сам термин «нация», как форму организации жизни национально-государственной общности. Важное методологическое значение при исследовании этой проблемы имеют работы Андерсона Б., Бороноева А.О., Брубекера Р., Геллнера Э., Гетце Д., Здравомыслова А. Г., Мыльникова А.С., Мюнклера Х., Оберндерфера Д., Отто К., Рихтер Д., Тишкова В. А., Уоллерстейна И., Хобсбаума Э. и др.

Транснациональный характер современной экономики заметно ослабляет полномочия национальных государств в области регулирования миграционных потоков. Массовый приток иммигрантов в западноевропейские страны, например, вполне возможно рассматривать не как результат продуманной политики национальных правительств, но как следствие удовлетворения стихийной потребности международного капитала в рабочей силе в определенное время и в определенном месте. Вполне обоснованными в таком социально-экономическом глобальном контексте выглядят суждения некоторых исследователей о том, что Европа переживает период «самоколонизации», допуская в свои границы миллионы мигрантов из стран третьего мира. Мультикультурализм рассматривается при этом как некая ширма, прикрывающая универсализм законов рыночной экономики. Вероятно, именно иммиграция в совокупности с другими социально-экономическими, демографическими, политическими факторами – тот катализатор неблагоприятных тенденций, которые определяют внутреннее развитие современных национальных государств, международной социальной системы в целом.

В российской научной традиции, в частности, в социологии, социальной антропологии, этнологии, этнопсихологии мультикультурализм ни как социальный феномен, ни как научная категория не получил еще достаточного признания. Своеобразная стигма, закрепившаяся за ним в советской научной литературе еще в 1970 – е гг. как о неудавшейся политике «многокультурья» в Канаде явилась важной причиной того, что термин мультикультурализм только в последние годы стал проникать в отечественные социальные науки. Между тем, круг основных проблем как теоретических, так и практических, поднимаемых в рамках концепций мультикультурализма, довольно успешно разрабатывается в отечественной этнологии, социологии, этнической социологии, социальной антропологии (Арутюнян Ю.В., Бромлей Ю.В., Бороноев А.О., Дробижева Л.М., Губогло М.Н., Здравомыслов А.Г., Клементьев Е.И., Кондратьев В.С., Костин Р.А., Скворцов Н.Г., Старовойтова Г.В., Сусоколов А.А., Тишков В.А., Тощенко Ж.Т., Хабибуллин К.Н., Чебоксаров Н.Н. и др.).

К сожалению, как в западноевропейской, так и в российской научных традициях в последние годы происходит усиление нормативной коннотации мультикультурализма. Эта тенденция характеризуется констатация факта этнической и культурной плюрализации национальных обществ, отдельных регионов, городов. Будучи соотнесенным с наблюдениями за группами иммигрантов, которые ни в культурном, ни в религиозном, ни в нормативно-социальном планах не поддаются интеграции в принимающее общество, а, напротив, укрепляют свои собственные локальные сообщества на культурных и религиозных основаниях, нормативный мультикультурализм, как свидетельство безудержной этнокультурной плюрализации, становится главным аргументом, подтверждающим реальность процесса социальной дезинтеграции. Представители правых националистических движений, выступающие от имени культурного большинства, все чаще артикулируют идею о неравенстве культур. Эта тема приобретает все большую актуальность, поскольку некоторые иммигрантские меньшинства в Западной Европе настаивают на исключительности своей культуры и отрицают не только единую политическую культуру в границах национального общества, но выражают скепсис относительно жизнеспособности рафинированных форм культуры западных обществ.

Важно подчеркнуть, что имеется значительно больше примеров конструктивного сотрудничества и мирного сосуществования различных культурных групп населения.

 

СБЕРЕГАЯ СТРУКТУРУ: О СОЦИАЛЬНОЙ МИССИИ МЕНТАЛИТЕТА

Крокинская О.К., НИИКСИ СПбГУ, РГПУ им. А.И.Герцена

 

1. Понятие структуры в социологии довольно многозначно. Далее будем понимать ее в контексте проблемы «структура и воля» как устройство или «устроение» общества (Э.Гидденс, «Устроение общества». М., 2002), которое вместе с действующим индивидом является участником социального действия. Структура в этом случае репрезентирует социальную систему общества, выступает условием для воли и действия социального актора.

2. Процесс и результат структурации. Структура (или система, устроение общества) проявляет себя в действии. Она существует постольку, поскольку выполняются определенные, относительно жесткие правила, предписывающие людям определенное поведение (например, институциональное). Она в высшей степени устойчива, потому что одновременно создает возможности для эффективного действия и ограничивает отклонения от него, в том числе потенциально продуктивные новации. Однажды возникнув, структура не столько «стремится» к самовоспроизводству, сколько является реальным средством самовоспроизводства системы через поведение людей.

3. Культура и структура. Как в этих процессах (фактически в структурации общества) участвует культура? Как «предсуществующая» обществу знаковая среда его существования – семиосфера (Ю.М.Лотман). В этой среде, выступая в качестве агентов своей деятельности, люди вырабатывают все необходимые им смыслы и значения, в том числе, нормативные представления и правила, которые затем проходят отбор на эффективность и адаптивность. Правила, прошедшие отбор, участвуют в воспроизводстве той или иной социальной практики. Они становятся неотъемлемым элементом описания системы, т.к. несут информацию о ее содержании. Иными словами, структурация общества происходит через социальную практику значений и смыслов, оказавшихся продуктивными.

Самоорганизация системы завершается созданием устойчивого и внутренне организованного самоописания, в котором социальное пространство деятельности дублируется обслуживающим его знаковым пространством, и в целом они представляют собой «структуру с культурой». Самоописание системы составляют тексты разного рода – законы, уставы, инструкции, кодексы, официальные и неофициальные истории, биографии действующих лиц, а также фольклор, анекдоты и прочее. В наиболее рафинированной и организованной форме самоописание системы предстает в виде идеологии, которая проявляет сущность того или иного «устроения» общества или его части.

4. Общество, государство, личность можно рассмотреть как специфические социальные практики. И то, и другое, и третье – структуры, они воспроизводятся в традиционных социальных практиках и в силу этого в высшей степени устойчивы. Но две из них все-таки более способны к направленным изменениям. Это индивид и государство (если считать государство самосознающим (рефлексирующим) социальным субъектом, а как консолидированная правящая элита оно к этому способно). Общество – наиболее консервативная и наименее изменяемая структура из всех упомянутых. Оно воспроизводит себя через элемент, необычайно дорогой для природы самого явления социальности и охраняемый им до последней капли человеческой крови: через сообщество и его семиотического близнеца – знаковую систему коллективной идентичности. Иными словами, общество воспроизводит себя в практиках «Мы». К числу таких практик принадлежит и практика менталитета, обслуживающего весь спектр «Мы-форм» от чувства до самосознания.

5. Структурная роль менталитета. Первым шагом социальной структурации является конкретная (предметная, материальная) практическая и прагматическая деятельность людей, в которой они, реализуя цели этой деятельности, «избирают», атрибутируют, репрезентируют и практикуют Структуру, дублируя материальный, «физический» слой деятельности культурным слоем – вербальным выражением этих правил, значениями, оценками – то есть языком системы, который тоже становится способом ее воспроизводства. Тем самым эффективное поведение человека снабжается виртуальной ментальной формой. Возникает свойственный данной и только данной структуре, сопричастный ей, продуктивный для нее способ мышления, осознания и отображения действительности – ментальность как знаковый аналог эффективного структурогенного поведения. Вторым шагом структура требует воспроизводства соответствующей ментальности уже от своих агентов. Она паразитирует на них теперь в виде их ментальности: ментальности с пометкой © – «структурная», «структурогенная». Итак: «культура → агенты → практика→ СТРУКТУРА → менталитет как знаковый аналог структуры». Менталитет – как культура, переработанная, переваренная, перетолкованная структурой, ангажированная ею, из всех интерпретационных возможностей культуры оставившая только одну – соответствовать структуре, поддерживать ее существование, защищать ее от реинтерпретаций, то есть от изменения.

Таким образом, менталитет фактически принадлежит структуре, является производной от нее и практикуемой в ней культурой (Ф.Тенбрук). Эта культура организована аутентично «физическому» миру и социальному пространству структуры. А в форме идеологии не только аутентична, но и аутична, ибо таковы ее миссия и функция – структуру охранять во что бы то ни стало. Читая формулу в обратном порядке, мы и исходную всеобщую культуру видим через свою, уже перетолкованную структурообразующей практикой. И в этом чтении для принципиально свободной культурной референции создаются, как говорят психологи, «ограничивающие убеждения».

Нашу точка зрения на весь окружающий мир, совокупность умственных навыков и умонастроений, с помощью которых мы практикуем нашу социальную жизнь, умственный слепок с нашей социальной культуры, привычки сознания, ограничивающие убеждения – вот что мы далее будем называть менталитетом. Возможно, стóит также различать «ментальность» и «менталитет» – как «возможность» и «реализацию»: умственную возможность вообще, опирающуюся на всеобщую человеческую культуру, – и ограниченную, застывшую, стереотипную готовность мыслить и действовать согласно условиям и требованиям структурированной культуры как практикуемой традиции.

Само понятие менталитета может становиться самостоятельным агентом, участвуя в объяснении и обосновании человеческих действий. Для сознания, не способного анализировать, оказывается достаточным поставить «знак анализа»: «У нас менталитет такой» – и самому мелкому поступку придается статус объективного исторического факта. Тем самым явлению менталитета приписывается системопорождающая сила: считается, что он может определять состояние экономики, возможности политики, пути развития.

6. Менталитет и идеология. Действительно, почти фатальная, структуросберегающая роль менталитета заключается в том, что он выступает как скрытая идеология. Разница в том, что идеология стремится все объяснить, но ничего реально не производит, а менталитет ничего не объясняет, но все производит, так как продуцирует реальные действия реальных людей. Самим своим существованием он удостоверяет существование данной общности, культуры, общества, поскольку они являются производным от него продуктом. Это самая тонкая материя самоописания системы, не рождающая никакой потребности в рефлексии в силу самоочевидности и растворенности в аутентичной практике. Верх осмысленного отношения массы к привычкам своего сознания – юмор, смеховое «остранение», позволяющее на минуточку уловить несуразицы привычного. Сатирику М.Задорнову надо памятник ставить, потому что поведение публики на его концертах – это единственная массовая практика рефлексии (или квазирефлексии) нашего сакраментального менталитета.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: