 |
ЗАСЕДАНИЕ 3 ИЮНЯ (вечернее) 1 страница
|
|
|
|
Чхеидзе (аплодисменты). Объявляю заседание I Всероссийского Съезда открытым.
Приветствую Съезд от имени Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Петрограда и от Исполнительного Комитета Совета. (Аплодисменты. )
Товарищи, два с лишним месяца тому назад Петроградский Совет Р. и С. Д. предстал пред лицом Всероссийского Совещания и представил отчет в своей деятельности за период времени после того, как революционная армия и революционный народ нанес решительный удар царизму. Всероссийское Совещание одобрило работу и деятельность Петроградского Совета Р. и С. Д. [1].
Сейчас Петроградский Совет Р. и С. Д., в лице его Исполнительного Комитета, предстал пред вами, пред лицом Всероссийского Съезда, и он должен перед вами дать отчет за тот период времени, который прошел с того времени, когда имело место Всероссийское Совещание. Одобрив шаги, тактику и работу Петроградского Совета Р. и С. Д., Совещание дало указание на то, в каком направлении должна итти работа Совета Р. и С. Д. Теперь Съезд Всероссийский, — преддверие будущего Всероссийского Учредительного Собрания, — должен сказать свое беспристрастное слово.
Товарищи, велики ваши права, права эти совпадают с правами Великой Победоносной Русской Революции, но, товарищи, еще более велики ваши обязанности перед революционной Россией, скажу больше, перед всем миром Наша революция, вы сами это отлично знаете лучше меня, получила характер не только русской, но мировой революции, и очень понятно, что к вашему слову будет прислушиваться не только Россия, но и весь мир в этот критический момент, который мы переживаем, скажу даже больше, не только критический момент, но и момент грозный.
Товарищи, мы не новички революции; я полагаю, что едва ли здесь среди вас найдется кто-нибудь, кто бы не сказал про себя: я участвую уже во второй революции. Этот революционный опыт должен был сказать нам, каков характер того политического момента, который переживаем мы. И когда я к оценке этого момента перехожу с тем революционным опытом, то я должен сказать, что момент весьма и весьма критический.
|
|
|
(В зале появляется Керенский. Его встречают бурными аплодисментами. )
Уже одного того, товарищи, достаточно сказать, что русская революция— революция исключительная в полном смысле этого слова, что она произошла в процессе мировой войны. Уже это обстоятельство делает наше положение чрезвычайно сложным, я повторяю, критическим.
Но, товарищи, и внутренняя конъюнктура и внутреннее положение наши исключительные. Я теперь не стану развивать перед вами эту основную мою мысль. Достаточно указать на одно: кто в 1905 году задумывался над тем, что на второй день, завтра, мы очутимся лицом к лицу с голодом, кто мог представить себе, что в один прекрасный момент может быть прервано сообщение в России? Больше того: революцию 1905 года мы начали с железнодорожной забастовки, но попробовали бы мы теперь прибегнуть к этому средству, — и Россия представила бы из себя разорванные на части куски, потерявшие всякую связь между собою. Вот, товарищи, — повторяю, развивать этого положения я не буду, — достаточно того, что я сказал, чтобы с ясностью и определенностью констатировать весьма большую серьезность того положения, в котором мы ведем революцию.
Но уроки 1905 года для нас не прошли даром. Тот революционный опыт, которым мы располагаем, указал нам путь выхода из этого критического положения. Этот путь — единение всех революционных сил, умение использовать эти силы с наименьшей затратой и наибольшей целесообразностью. Вот тот путь, который привел нас к благополучному разрешению того критического положения, в котором очутилась революция.
|
|
|
Товарищи, Совет С. и Р. Д. с самого начала, в разгар революционной • борьбы, стал на этот путь объединения вокруг себя всех революционных сил. Этот путь, как я сказал, был одобрен Всероссийским Совещанием, и к этому призовете и вы, товарищи; вы усилите его во время вашего пребывания в Петрограде и вы скажете: «Объединитесь около единой мысли». И да будет одна ваша воля. И про это единение вы скажете, когда будете уезжать: «Сим победиши». (Аплодисменты. )
В заключение, товарищи, я должен сказать, что у нас сегодня есть еще один символ единения всех революционных сил: припомните день 3 июня 1907 г., когда наши товарищи были заточены в тюрьмы, когда была разогнана Дума, и вот эти люди, которые были заточены в тюрьмах, сидят здесь [2]. (Бурные аплодисменты. )
(Чхеидзе целует Церетели. На эстраде появляется Анисимов; собрание ему аплодирует. )
ЧХЕИДЗЕ, Товарищи, теперь позвольте вам предложить выбрать председателя Съезда и затем президиум Съезда. Прошу назвать, кого вам угодно иметь председателем. (Голоса: «Чхеидзе, Чхеидзе! ») Может быть, еще кого-нибудь угодно будет назвать? (Голоса: «Чхеидзе! Просим! »). (Аплодисменты. )
Позвольте, товарищи, выразить глубокую признательность за доверие. Я знаю, что ваше доверие ко мне есть доверие к революции. Позвольте, товарищи, мне выразить надежду, что я найду силы при вашей поддержке довести ваш Съезд благополучно, с успехом и с таким концом, чтобы весь мир сказал: Съезд выполнил свой долг перед революцией. (Аплодисменты. )
Теперь позвольте, товарищи, огласить список лиц, которые предлагаются в члены президиума.
От с. -р.: т. т. Крушицкий, Саакиян, Алексеев, Лазурский, Лордкипанидзе. Если нет возражения, позвольте считать этот список принятым. (Голоса: «Просим! »).
От меньшевиков: т. т. Хинчук, Никольский, Орловский, Печерский, Захватаев. Возражений нет? (Голоса: «Просим! »).
От Исполнительного Комитета: т. т. Дан, Богданов, Гоц, Каменев и Брамсон (голоса: «Просим! ») и тов. Завадье. От большевиков: т. т. Ногин, Зиновьев, Крыленко, Луначарский, Шумяцкий. От фракции народных социалистов и трудовиков: [3] т. т. Державин и Гегечкори. Возражений нет? (Голоса: «Просим! »).
|
|
|
Тогда позвольте считать этот список принятым целиком и просить товарищей пожаловать сюда. (Аплодисменты. )
- Т. Луначарский желает сделать внеочередное заявление.
ЛУНАЧАРСКИЙ. Товарищи, во избежание недоразумения, я должен заявить здесь, что представляю в президиуме не товарищей большевиков-правдистов, а организацию объединенных с. -д. [4].
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, прошу теперь вашего внимания для заслушания регламента, который вам будет угодно одобрить. Он будет сейчас оглашен.
БОГДАНОВ. На заседании Исполнительного Комитета от 1 июня принят нижеследующий регламент Всероссийского Съезда Советов Рабочих и Солдатских Депутатов:
1) Докладчик имеет по 30 минут для доклада и по 15 минут для заключительного слова.
2) Фракционным ораторам слово предоставляется вслед за докладчиком на 15 минут.
3) По каждому вопросу порядка дня слово предоставляется каждому оратору не более двух раз: первый раз —10 минут, второй раз — 5 минут.
4) По предложениям к порядку дня слово предоставляется одному—за, и одному — против, по 3 минуты.
5) По мотивам голосования оратору предоставляется 3 минуты.
6) Слово по справкам и резолюциям предоставляется автору поправки и докладчику по 5 минут каждому.
7) Все предложения по существу вопроса и поправки к резолюциям вносятся в письменном виде.
8) Желающие получить слово просят слова запиской.
9) Слово для приветствий предоставляется по 5 минут. -—
Съезд разбивается на следующие секции: 1) по рабочему вопросу,
2) вопросам: аграрному и крестьянской жизни, 3) вопросам солдатской жизни, 4) финансово-экономическим вопросам: а) продовольственный вопрос, б) финансовая политика, в) контроль над производством и распределением; 5) по национальным вопросам, 6) по организационным вопросам, 7) вопросы местного самоуправления и управления.
Секция конструируется самостоятельно. Во главе каждой секции стоит президиум. Секция имеет право по своему усмотрению намечать докладчиков.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, если угодно кому-нибудь сделать замечания, я прошу это сделать; если нет замечаний, тогда позвольте регламент считать принятым. (Голоса: «Просим! »).
|
|
|
ГОЛОС С МЕСТА. Я хотел бы узнать, куда отнесли продовольственную секцию, куда она войдет?
БОГДАНОВ. Финансовая комиссия состоит из трех подъотделов, в частности продовольственного.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, во избежание каких-либо недоразумений, я должен дать следующие разъяснения: тов. Гегечкори предложен всеми фракциями, а не отдельной. (Аплодисменты. )
Товарищи, президиум предлагает избрать мандатную комиссию, при чем просит фракцию составить этот список. Может быть, это угодно будет вам сделать после окончания вашего сегодняшнего заседания и представить это президиуму? (Голоса: «По скольку человек? ») По два или по три.
ГОЛОС С МЕСТА. По три человека от фракций с. -р., меньшевиков и большевиков.
(Дан оглашает приветствия Всероссийскому Съезду Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. )
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Итак, товарищи, приветствия исчерпаны на этот раз. Теперь, как вам известно, товарищи, в порядке дня у нас стоит в первую очередь вопрос об отношении к Временному Правительству. Угодно будет перейти к этому вопросу или есть какие-нибудь другие предложения? (Голоса: «Просим! »). Товарищ Абрамович.
АБРАМОВИЧ. Товарищи, вы все прочитали в газетах сообщение Временного Правительства о высылке из пределов России председателя Интернациональной Социалистической Комиссии швейцарца Роберта Гримма. Вы все понимаете, какие чувства были вызваны у всех, следящих за событиями Интернационала в Европе за последние годы. Вы все знаете ту роль, которую тов. Гримм, в попытках восстановления Интернационала, играл и играет. Для вас поэтому ясно, что вопрос об изгнании Роберта Гримма из пределов России не есть вопрос об изгнании какого-то неизвестного швейцарца, в чем-то заподозренного, а является чрезвычайно крупным политическим актом [®]. (Слабые аплодисменты. )
Вы знаете, товарищи, что у всех, прочитавших это сообщение Временного Правительства, остается впечатление, что Роберт Гримм совершил нечто такое, за что он должен быть изгнан из пределов России и что со званием социал-демократа и социалиста-интернационалиста несовместимо; между тем у всех, знавших Роберта Гримма, не может быть сомнений в том, что ни в каких неблаговидных и недопустимых для социал-демократа политических поступках Роберт Гримм заподозрен быть не может. .
Для нас, следовательно, является факт, что тут произошло какое-то печальное недоразумение, которое должно быть выяснено, и что мы здесь имеем дело с каким-то непродуманным шагом, который может иметь совершенно нежелательное политическое последствие.
|
|
|
Для нас не подлежит сомнению, что при той травле, которая против Р. Гримма велась во всех буржуазных газетах центральных держав: Франции, Англии, Австрии и Швейцарии одновременно, что при той травле, которая против него ведется, сообщение Временного Правительства об изгнании его из пределов России является бубновым тузом, нашитым на его спину. При всем этом мы не можем оставаться спокойными зрителями, мы не можем пройти мимо этого шага, имеющего крупное политическое последствие, и я считаю необходимым, чтобы настоящий Съезд занялся разбором этого вопроса.
Я поэтому предлагаю, товарищи, настоять на том, чтобы этот вопрос был поставлен в порядке дня. Для меня является безразличным, в какой пункт вы его захотите внести, но для меня не подлежит сомнению, что этот вопрос является делом нашей совести, и пройти мимо него мы никак не можем. (Аплодисменты. )
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово принадлежит тов. Мартову.
МАРТОВ. Необходимость поставить в первую очередь вопрос о высылке Роберта Гримма сдается тем, что официальное оповещение об этой высылке бросает тень на (ювет. Русская революционная демократия на этом Съезде впервые предстает пред миром, как организованная сила. Если в тот же момент по Европе раздастся весть, что русская революция выбросила самого энергичного борца за мир, самого последовательного интернационалиста, если в России нет места для Гримма, — какое впечатление это произведет на Европу? Там трудящиеся массы приветствовали воззвание к народам всего мира. И когда узнают, что выслан социалист, боровшийся за мир, скажут: они не ведают, что творят.
Позиция Гримма — позиция Циммервальда, — яснее ясного. С ней можно не соглашаться, ее можно оспаривать, можно находить сектантской, утопической или, наоборот, совершенно правильной, но никому, кроме наемных клеветников, не приходило в голову объяснять ее какими-то связями с империализмом одной из воюющих стран. Но тов. Гримму, именно в качестве председателя циммервальдской комиссии, больше всех в течение этих двух лет пришлось принять на себя этой клеветы. Во всех воюющих странах о нем постоянно поднималась молва, как о скрытом агенте другой страны, каждый раз, как выяснялась его связь с революционными социалистами данной страны.
Говорили: «Чего лезет этот иностранец, чего он поддерживает Карла Либкнехта или Макдональда, — очевидно, он агент, в одном случае германский, в другом случае, — французский или английский».
Тов. Гримм имел в этом смысле весьма почетную репутацию, почетную для всех тех, кто в течение войны не забывал интернационального дела. И когда тов. Гримм при первых звуках российской революции поспешил приехать в Стокгольм и пожелал явиться в Россию, то, как оказывается, господином Милюковым было заявлено представителям Петроградского Совета, что он пустить в Россию Гримма не может, ибо Гримм, по его тайным сведениям, — агент германского правительства. Товарищи наши в Совете Р. и С. Д. возмущены были подобным заявлением, оспаривали его, но сделать ничего не могли, так как Милюков стоял у власти. Когда Милюков пал, они опять поставили вопрос о разрешении тов. Гримму приехать в Петроград. Новый министр иностранных дел не дал положительного •ответа, а заявил, что он пустит тов. Гримма в Россию в том случае, если за его политическую честность поручатся Церетели и Скобелев. Но Гримм не дождался получения извещения об этом и решился сам ехать на российскую границу без паспорта и вместе с нами появился в Торнео тогда, когда эстафета о разрешении еще шла по дороге в Стокгольм.
Россия пустила к себе Гримма, но не по приказу Временного Правительства, а по самочинной попытке Гельсингфорсского Совета Рабочих, Солдатских и Матросских Депутатов, который послал своих делегатов на границу с заявлением пограничной страже, что он берет на свою ответственность доставить Гримма в Петроградский Совет, который решит, оставаться Гримму или нет. Я прошу иметь в виду заранее, как поправку к тому заявлению, которое будет сделано, что за поручительством т. т. Церетели и Скобелева Гримм был 4) пропущен, и потому теперь от них зависит, снявши свою ответственность, решать, что он был выслан 2). На самом деле, разрешение, по словам Церетели и Скобелева, пришло в Стокгольм тогда, когда уже фактически тов. Гримм был на пути в Петроград. Он приехал сюда без паспорта, но с именем достаточно известным, приехал в распоряжение Петроградского Комитета.
Три недели прошло, и сегодня читающая Россия могла прочесть, что Временное Правительство признало деятельность тов. Гримма отрицательной. Не совсем ясно выражаясь, оно нашло, что те объяснения, которые Гримм счел возможным представить по поводу перехваченного документа, где значилось его имя, что эти объяснения являются неудовлетворительными. Временное Правительство решило, что по отношению к такому иностранцу нейтральной страны, который дал неудовлетворительные объяснения по поводу документа, не у него найденного, не им писанного, а документа, в котором его имя значится, — решило, что этого достаточно, чтобы такого иностранца без суда и следствия выслать за границу.
Невидимому, в это время во Временном Правительстве не было социалистов, которые знали бы, что из года в год до этой войны на национальных и международных конгрессах рабочего класса неизменно выдвигалось требование покончить с тем положением дела, существующим во всей Европе,, вследствие которого иностранец является бесправным, по которому с иностранцем можно расправляться путем высылки за границу за те самые действия,, за которые туземца, гражданина этой страны, предают суду со всеми гарантиями правосудия. Временное Правительство, когда решался этот вопрос, об этом, очевидно, не знало, и не знало, что представителями социалистических партий всех стран неоднократно предъявлялись требования о полном равноправии в этом отношении заграничных подданных с гражданами самой страны.
*) В подлиннике: «будет». — 2) Так в подлиннике.
Вот почему, очевидно, по отношению к Гримму была принята мера, административной высылки не в 24 часа даже, а в 12 часов. Вчера, вечером, в 5 часов, ему было объявлено о выезде, и он должен был выехать в 7 час. 40 м. утра сегодня. Вот почему о факте этой высылки в газетах сообщено в такой глухой форме, как вы знаете. Сообщен факт о раскрытии известной депеши, дан текст заявления, которое в ответ на запрос тов. Гримм дал Церетели и Скобелеву. Сообщено, что, после признания объяснений неудовлетворительными, правительство постановило тов. Гримму выехать.
Форма эта позволяет каждой буржуазной газете в России и в Европе объяснять высылку тем, что Гримм оказался неблагонадежным в политическом смысле, действительным или возможным политическим агентом германского правительства. Сегодняшние утренние и вечерние газеты в таком виде и пишут. Вечерняя «Русская Воля» говорит о том, что заслуженная высылка этого посредника Бетмана-Гольвега никого не удивит, и т. д. Если принять во внимание, что в течение всех последних дней газета «Речь» и некоторые другие не переставали обращать внимание правительства на агитационную деятельность Гримма, на ту агитационную деятельность, которую он вел, как интернационалист, то всякий поймет и согласится с этой самой «Русской Волей», что высылка Гримма является ответом на агитацию ленинцев. Под ленивцами разумеются, конечно, все те, кто агитирует за немедленный мир. Это не есть ответ на политические действия, но ответ на полицейскую непродажность, ибо для господ из «Русской Воли», «Нового Времени» и «Речи» заранее известно, что кто берется за мир, тот тем самым является агентом чужого правительства.
Так поступило наше Временное Правительство, в котором находятся социалисты. Что же побудило их так поступить и социалистов санкционировать этот акт? Я имел честь, или, лучше сказать, бесчестие, — послужить посредником в тех переговорах, которые министры имели с тов. Гриммом в течение семи дней после того, как они узнали о получении российским правительством текста этой расшифрованной депеши, которая была послана от швейцарского министра к швейцарскому посланнику.
Узнав об этом документе, они пожелали объясниться с Гриммом, чтобы-выяснить, как это могло случиться. Я имел честь быть приглашенным к посредничеству в этом деле и обратился с тов. Аксельродом к Гримму с сообщением этого факта в тех пределах, в которых поручено было сообщить. Я получил словесный ответ тов. Гримма в том смысле, что никакой депеши от швейцарского посольства он не получал и не понимает, как такой документ мог явиться. Затем я присутствовал при разговоре непосредственно между г. т. Церетели, Скобелевым и Гриммом, в котором выяснилось, что-Гримм разделяет мнение т. т. Скобелева и Церетели, что, в виду предстоящей огласки этого документа, он должен выступить с категорическим заявлением о своем отношении к тем маневрам, в которые его кто-то хотел втянуть.
Тем не менее два предъявленных один за другим документа не удовлетворили товарищей министров, главным образом из-за одного пункта; по другим пунктам был спор, и требовалось от Гримма сказать решительнее. Спор был не принципиальный. Если бы дело шло об этом, то, в конце концов, заявление *) Гримма удовлетворило бы товарищей министров, но речь шла о последнем пункте, и здесь обнаружилось принципиальное разногласие, по крайней мере для тов. Гримма.
Дело в том, что в пункте втором Гримм высказал свое суждение о попытке немецких империалистов или немецкого правительства использовать его собственную деятельность для того, чтобы содействовать проникновению в Россию всякого рода предложений сепаратного мира. Он это выразил, имея текст перед глазами, но товарищи министры настаивали на том, что это недостаточно и что рядом с этим необходимо также резко заклеймить поведение швейцарского правительства. На это тов. Гримм, после совещания со мною, Аксельродом и другими тремя товарищами, заявил, что он при данных условиях напасть в этом документе на швейцарское правительство не может [не] потому, что считал бы швейцарское правительство правым, а потому, что Швейцария в течение 2% лет, как и другие маленькие страны, постоянно опасалась оказаться в таком положении, когда те или другие шаги ее правительства [могли бы] явиться поводом к нарушению ее нейтралитета штыками, насилием, как это сделано с Бельгией, Сербией и другими странами.
По поручению Гримма, я поставил — в его присутствии — т. т. Церетели и Скобелеву вопрос, гарантируют ли они, что это нарушение нейтралитета швейцарским правительством не будет использовано союзными державами для оккупации Швейцарии или вторжения в нее. Я получил ответ, что лишь за русское правительство они могут ручаться, а за союзные правительства они ручаться не могут. После этого мы, в качестве посредников, присутствующих при разговоре, сказали, что при таких условиях не считаем возможным, чтобы тов. Гримм, как интернационалист-социалист, а не как швейцарец, чтобы он мог подписать такую бумагу, которая бы служила в глазах мира подстрекательством к тому, чтобы генеральный штаб французский и английский начал какую-нибудь операцию по отношению к Швейцарии, чтобы он крикнул: «Ату ее! »
Эта принципиальная точка зрения заставила тов. Гримма ограничиться заявлением очень категорическим, что истинную подоплеку и участие швейцарского правительства в этом деле он может установить только приехав в Швейцарию. Это было найдено неудовлетворительным и за это тов. Гримм выслан. (Голоса: «Позор! » «Правильно! » «Ваше заявление — позор! ») Тов. Гримм выслан официально потому, что его объяснения показались неудовлетворительными.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, я вначале просил вас вести заседание с наибольшей целесообразностью. Я должен предупредить вас, что, кроме вашего решения, у меня решительно никаких других приемов нет. Я должен подчиниться тому порядку, который вы признаете необходимым, но в случае, если я не в состоянии буду водворить порядок, я немедленно закрою собрание. (Аплодисменты. ) (Обращаясь к Мартову): Товарищ, ваше время истекло. Регламент, только что всеми принятый, говорит, что по докладу полагается полчаса. Это не доклад, но я должен подвести это под понятие доклада. Я больше не имею параграфов наказа, которые давали бы мне другие приемы в данном случае. Я квалифицирую товарища 2), как докладчика по этому вопросу, вследствие чего я его предупредил, что его время кончается, и ни одной минуты больше я дать не могу. (Аплодисменты. ')
В подлиннике: «заявления». — 2) В подлиннике: «товарищи».
МАРТОВ. Я заканчиваю, товарищи, не имея возможности высказать собственного суждения по этому вопросу, не имея возможности даже исчерпать фактическую сторону вопроса. ([Голоса: «Просим продолжать! ») Яне прошу для себя привилегий. (Голоса: «Правильно»). Те *), кто захочет со всем ознакомиться, найдут 2) способ это сделать.
Во всем этом факте должно быть наиболее замечено то, что товарищи из министерства, обратившись к двум социалистам, своим товарищам, ко мне и Аксельроду, издавна стоящим 3) в близком контакте с ними, спросили нас, что мы думаем об ответе Гримма, и получили категорический ответ, что мы считаем объяснения тов. Гримма удовлетворительными, и что Временное Правительство никакого повода объявлять их неудовлетворительными не имеет. Другого мнения народа товарищи министры не имели. Они не пожелали обратиться ни к своей партии, ни к Исполнительному Комитету Совета Р. и С. Д...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, я еще раз напоминаю, что время тов. Мартова истекло...
МАРТОВ. Я сейчас кончаю.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Прошу меня не перебивать. Я своей властью не могу нарушить вашего постановления: угодно ли вам продлить время тов. Мартова? (Голоса: «Просим! »). Товарищ Мартов, сколько вам времени угодно будет продолжать еще речь?
МАРТОВ. Десять минут.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тов. Мартов просит еще 10 минут для себя. Ставлю это на голосование. (Производится голосование. ) Очевидным большинством тов. Мартову предоставляется 10 минут.
МАРТОВ. Итак, говорю я, не только не был опрошен об этом важном, быть может, роковом для революции шаге Исполнительный Комитет и представители партий, перед которыми ответственны товарищи министры, но когда третьего дня в моем присутствии тов. Гримм спросил, почему не пригласить сюда, на это совещание, где мы были вчетвером, тов. Чернова, тоже министра-социалиста, то тов. Церетели было отвечено, что он не стоял в списке поручителей за вас, и поэтому мы его не пригласили. Поэтому, как вы видите, наши два министра-социалиста взяли на свою ответственность решить этот вопрос во Временном Правительстве и объявить, что воля революционного пролетариата, революционного народа — та, чтобы такие люди, [как] Р. Гримм, не мешали русской революции. Таков был ответ. Положение создалось в высшей степени тяжелое. Много надежд, много упований возлагали те, кто посылал вас сюда на работу по восстановлению Интернационала, по созыву международной конференции, как рычага, которым можно будет пустить в ход ту машину, которая приведет нас к демократическому миру без аннексий и контрибуций!
Товарищи министры по своему разумению решили вопрос, что для того, чтобы взаимное доверие различных партий, так грубо подорванное в течение всей войны, было восстановлено, для того, чтобы могли съехаться те, которые все время боролись за революцию, не щадя себя, которые во время войны забыли свой долг, но теперь готовы встать на путь борьбы за мир, — товарищи министры решили, что для этого хорошим средством явится объявить председателя циммервальдской социалистической организации и, косвенно, ему подобных под подозрением по части служения германскому милитаризму. Этого потребовала от них буржуазия, в правительстве которой они сидят, и этому требованию товарищи министры подчинились.
*) В подлиннике: «Тех». —2) В подлиннике: «найду». — 8) В подлиннике: «извне — стоящих».
Товарищи министры согласились дать свой штемпель под этим позорным документом, который Временное Правительство выпустило, сказав на всю Россию, на весь мир, что объяснения Гримма признаны неудовлетворительными, не объяснив, что ему диктовали выступить против своей страны, предлагая сказать, что маленькая Швейцария нарушила свой нейтралитет, когда большие Франция и Англия нарушили нейтралитет в Греции, произведя там новый переворот и высадив войска. |6] Министры социалисты требовали, чтобы он это сказал, а когда он сказал, что он этого не напишет, его выслали.
Я прошу тов. Церетели подтвердить, что, кроме этого документа, ни для каких подозрений в шпионстве [оснований] нет, а между тем этого не сказано. Товарищи могли, конечно, ожидать, что он ответит резче, определеннее в одном из пунктов, но допустить, чтобы из русской республики высылался социалист за то, что он дает официальные объяснения, которые не удовлетворяют слабостью или резкостью тона министров Временного Правительства, это значит итти очень далеко в торжестве победы.
Принципиальный вопрос прост. Мы пришли, очевидно, к поворотному пункту русской революции, раз под каким бы то ни было соусом, под соусом ли подозрений, вытекающих из документа, или каким-нибудь другим, один из интернационалистов, который не призывал к гражданской войне, который не призывал к поножовщине, не призывал выходить на улицу, а который просто выяснял массам необходимость бороться за общий мир, этот человек только потому, что он иностранец, без суда и следствия вышвыривается из России.
Мы считаем этот вопрос в высшей степени принципиальным; мы спрашиваем, может ли Съезд Советов Р. и С. Д. одобрить, чтобы в России, на основании таких признаков революционный работник мог быть не только выгнан, но и обесславлен, объявлен предателем, изменником, или, по крайней мере, квалифицирован в такой форме, что подобного рода толкование является неизбежным. На этот вопрос вы должны дать ответ, не считаясь с тем, что ваши представители приняли участие в этом деле. Принцип выше личности, и если товарищи сделали политическую ошибку (почему они сделали ее, они сумеют объяснить вам), то Ц не ваше дело покрывать их. На свою личную ответственность взяли они это дело; они не спросили даже ни Совет Рабочих и Солдатских Депутатов, ни свою партию, они не собрали их ни на минуту, чтобы посоветоваться с ними, — ваша обязанность свободно высказаться по этому вопросу. (Аплодисменты части собрания. )
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово принадлежит тов. Церетели.
(На трибуну подымается И. Г. Церетели, встречаемый продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию).
ЦЕРЕТЕЛИ. Я, прежде всего, должен развернуть перед вами фактическую сторону дела и отметить те существенные моменты, которые оказались неотмеченными в докладе тов. Мартова. Я должен указать товарищам, что Р. Гримм был впущен в пределы России по настоянию революционной демократии, с одной стороны, и по личному поручительству тов. Скобелева и меня, с другой стороны. Совет Рабочих и Солдатских Депутатов, революционная демократия, затем мы, министры социалисты, требовали допущения Гримма на территорию русской революции. Мы говорили именно то, что пытался в противовес нам здесь отстаивать тов. Мартов. Мы говорили, что вождь швейцарской демократии, поднявший знамя борьбы против империализма всех стран, социалист, ведущий революционную борьбу и против своего правительства и против мирового империализма, имеет право вступить на территорию русской революции, когда демократическая борьба против империализма стала знаменем всей русской революции.
|
|
|
