 |
ЗАСЕДАНИЕ 3 ИЮНЯ (вечернее) 4 страница
|
|
|
|
Так будет истолковано. А разве это доказано? Разве он, обвиняемый, должен доказывать, что он не виновен, или, наоборот, обвинители должны на суде доказать, что он виноват?
Что же это за новый суд? Призывают человека и говорят: пиши, что ты не виновен. Да нет, товарищи-министры даже этого не требовали, они не сомневались ни одной секунды, что он не виноват, и говорили: дай нам заявление, что ты возмущен, во-вторых, что ты проклинаешь милитаристическую Германию. Прежде всего требовали проклятия Германии, с одной стороны, и заявления против собственного своего правительства.
Товарищи, можно быть каких угодно взглядов о том, следует ли швейцарскому интернационалисту, социалисту защищать Швейцарскую республику от французов, немцев, или не следует, но вы не берите на себя смелости здесь, в зале, судить о положении Швейцарии и швейцарских социалистов. Вы слишком мало осведомлены об этом, а я осведомлен, я прожил много времени в Швейцарии и знаю это. Я утверждаю, что всякий, кто знаком с швейцарскими обстоятельствами и кто не берется прямолинейно судить о вещах, которых не знает, должен заявить: Швейцария мобилизует все «вой войска на французской границе; швейцарцы живут под постоянной угрозой нарушения нейтралитета со стороны Франции. Может быть, они ошибаются, ибо в тайны эти никто не посвящен. Но я знаю, что бедная Швейцария, бедная деньгами, содержит огромную армию на французской границе все время; вероятно, имеет основания для этого.
И вот наш известный товарищ циммервальдец возражает против швейцарской мобилизации, требует демобилизации. Теперь тот момент, когда война достигла критической степени, когда Швейцария также относится отрицательно к демобилизации, в этот момент поднимать вопрос о нейтралитете своей страны есть шаг, на который нужна огромная смелость, не только смелость личная, но смелость политическая, на которую ни один политический деятель не решится, не посоветовавшись предварительно со своей партией. А он ответственное лицо в партии.
|
|
|
Я спрашиваю вас: если вы беретесь предъявлять к человеку такого рода требование, то вы должны отдать отчет в тех последствиях, которые этот шаг мог повести за собой. Вы говорите: этого документа достаточно, чтобы нанести вред Швейцарии, и, что бы Гримм ни сказал, от этого ничто не изменится. Вы ошибаетесь: ведь каждое письмо бельгийца, перехваченное немцами, используется ими, как оправдание их нарушения бельгийского нейтралитета; так и заявление Гримма дало бы пищу контр-нападениям на Швейцарию, которая, по словам такого видного швейцарца, как Р. Гримм, сама нарушила бы нейтралитет. Можете ли вы требовать от Р. Гримма, чтобы он дал такой ответ? Вы не имеете морального права ставить человека к кресту за такие вещи.
Товарищи, прежде всего, есть основной вопрос, который для нас стоит: имели ли право не только министры-социалисты, имело ли право Временное Правительство осуждать без суда, без следствия, без документов, при внутренней уверенности в личной честности Р. Гримма, накладывать на него позорное пятно, пятно германского агента? Имело ли право русское правительство это делать, имело ли юридические основания? Нет, этого никто не доказал. Здесь говорили, что положение такое тяжелее, что это нужно было сделать, но никто не доказал, что было моральное право это делать. (Аплодисменты. )
Товарищи, бывают вещи, которые нужно было бы сделать, которые полезно было бы сделать для укрепления позиции правительства, но есть революционная социалистическая мораль, которая такого оппортунизма не допускает и делает его морально недопустимым. Я не хочу спорить с тов. Либером и другими: может быть, положение министров было щекотливое, может быть, неудобное, может быть, им для укрепления своей позиции в стране удобнее выслать Р. Гримма, но не все то, что удобно, позволительно делать. Вы не имеете права накладывать жупел, бубновый туз нашивать на спину человека, в моральной чистоте которого вы уверены. Ибо вы это заявили.
|
|
|
Товарищи, это начинает походить несколько на дело Дрейфуса, когда был пожертвован один человек, потому что для республики, для спасения ситуации французского правительства это было нужно. Вы говорите: Р. Гримм не осужден, он сможет оправдаться. Тов. Скобелев говорил, что когда он вернется к заветам Циммервальда, он может начать свою деятельность. Это не наше дело призывать его к возврату, это дело социалистов, а это было постановлением Временного Правительства, поддержанного всей военной силой российского государства.
Товарищи, говорят, что это было совершенно неизбежно, что это был трагический конфликт, из которого не было выхода, потому что создался бы кризис правительства. Я понял по аплодисментам, что собрание, очевидно, этот мотив считает главным, что собрание из внутренних политических соображений о том, что делают наши министры в правительстве, готово одобрить этот шаг, хотя у него нет юридических и моральных оснований, чтобы обвинить Р. Гримма. Я этих оснований не слыхал. Если они есть, расскажите, и я под вашим приговором подпишусь.
Я говорю: вы хотите с этими темными силами бороться, хотите укрепить позицию, но чем вы боретесь? Вы боретесь тем, что вы им уступаете позицию за позицией. Буржуазная печать — «Биржевка», «Воля», «Речь» — ведут в течение трех недель травлю против Гримма и румынского товарища Раковского, и в «Речи» неделю тому назад можно было читать жирным шрифтом напечатанные слова «О странном чужестранце Гримме». [п] Какой же результат? Эта травля дала свои плоды: вы выслали человека, обвинить которого вы не имели возможности, и в невиновность которого мы верим.
ЧХЕИДЗЕ. Осталось еще два оратора. Есть предложение о прекращении прений.
МАРТОВ. Я не считаю возможным прекратить прения по одной простой причине: мы слышали много доводов за и против, мы слышали многое относительно того, почему правы министры, но не слышали, почему нужно было выслать тов. Гримма. Нельзя ли продолжать дебаты, чтобы выяснить, почему его нужно было выслать.
|
|
|
ЧХЕИДЗЕ. Ставлю на голосование предложение о прекращении прений. Прения прекращены. Я предоставлю слово т. Мартову и Церетели.
ГОЛОС. Когда говорил предыдущий оратор, собрание вело себя очень шумно, а вы не пригласили собрание к порядку. Я предлагаю, когда будет говорить тов. Мартов, предложить собранию вести себя спокойно.
ЧХЕИДЗЕ. Товарищи, я вас призываю к порядку. (Аплодисменты. )
МАРТОВ. Товарищи, главный вопрос, который был задан, почему нужно было выслать, тов. Гримма из революционной России, остался без ответа. Этого вопроса старались избегать.
Я ставлю на вид тов. Либеру, что резолюция, к которой он предлагает Съезду присоединиться, заключает в себе маленький дефект: в ней сказано все, но в ней не сказано, что правительство хорошо сделало, приказав выслать тов. Гримма. Я полагаю, что это должно быть сделано, товарищи, и если вы в основном положении резолюцию тов. Либера поддерживаете, то я попрошу поставить на голосование мою поправку, гласящую, что правительство, Временное Революционное Правительство, правильно поступило, выслав из России тов. Гримма. Этот вопрос вы должны голосовать; вы должны сказать, что вы отождествляете себя с теми методами борьбы с нежелательными элементами, которые проявились в акте этой высылки.
Товарищи, вопрос этот не личный; мы, не только как партия пролетариата, но как вся революционная демократия, не можем быть беспринципны в этом вопросе, а ваши вожди первее всех не должны быть беспринципны. Нам никто из них не сказал, кого они обязуются отныне высылать без суда из России, какая категория людей подлежит этому методу расправы. Товарищи, вы знаете, что у нас в революционное время в тюрьмах Кронштадтской, Петропавловской и в других сидят определенной категории люди,, но между нами нет двух мнений о том, какая категория людей может подвергаться по указанию правительства содержанию в тюрьме, с тем, чтобы принципы нашей революционной деятельности не нарушались бы.
|
|
|
Относительно права высылки за границу русских или иностранных граждан нам товарищи министры своих руководящих принципов не изложили,, не заявили, какую политику они преследуют, отстаивая право Временного Правительства выслать тов. Гримма. Это главный вопрос, товарищи, и будет громадный моральный удар для правосознания русской революции, если мы не ответим на этот вопрос. Можете ли вы сказать так, как скажет каждый из нас: выслать за границу можно только изобличенных провокаторов, изобличенных агентов контр-революции или агентов шпионажа того или другого милитаризма? Подпишетесь ли вы под этой формулой, согласитесь ли вы вместе с нами, что только в этом случае нет места для запроса; подпишетесь ли вы под этим положением, товарищи, да или нет, что, кроме этих категорий, нет людей, которые могут быть без суда, по решению десяти министров, высланы из пределов России, что нет таких людей, которые,, не будучи порочны, могут подвергаться обесчещению?
Партия с. -р., которая вынесла свое доверие, согласна с этой формулой или нет? Партия меньшевиков, которая вынесла свое доверие, согласна, с этой формулой или нет?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я бы просил вас, тов. Мартов, к собранию с вопросами не обращаться.
МАРТОВ. Меня просят не обращаться с вопросами; я должен подчиниться; я надеюсь, что тов. Церетели разъяснит, какие еще категории могут высылаться. (Церетели с места: «Я вам разъясню». ) К сожалению, до сих пор это еще не было сделано, и я не могу критически разобрать те категории, которые имеются в виду. Я спрашиваю: каким образом ваши вожди держали в кармане эти категории; почему не сказали, какую категорию считают себя в праве высылать, кроме тех категорий, которые я перечел: заведомо уголовных, заведомо провокаторов, заведомых агентов милитаризма и заведомых агентов контр-революции? Из того, что было сказано о тов. Гримме, выясняется, что он повинен в том, что не согласился в тексте с тов. Церетели во время разговоров в гостиной тов. Скобелева. Они говорили, как написать, и не сговорились. Этот мотив, что объяснение его признали неудовлетворительным, есть ли законный мотив для высылки? Я спрашиваю, даете ли вы полномочия тов. Церетели высылать всякого гражданина? (Голоса: «Даем, даем». )
Я докладываю перед всей Россией, перед всем миром, что здесь, в Кадетском корпусе, не случайное явление, когда я спросил: дается ли тов. Церетели право высылать каждого гражданина, хором раздалось: даем. (Аплодисменты. Шум. ) Мои бывшие товарищи по революции, меньшевики, которые когда-то гордились, что стоят во главе наиболее сознательных элементов революционной армии, я обращаюсь к вам: вот кто с вами, вот с кем вы идете, —с теми, которые говорят, что своему министру они дают право заранее высылать любую категорию граждан. (Возглас с места: «Церетели не министр, а совесть российской революции! » Шум. Аплодисменты. )
|
|
|
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я вас еще раз прошу не обращаться к собранию с вопросами, а вас, товарищи, прошу не отвечать на те вопросы, которые вам будет задавать тов. Мартов.
МАРТОВ. Я констатирую, что с вопросами к собранию обращались все. Здесь товарищ матрос мне крикнул: «Церетели не министр, а совесть российской революции». Допустим, что так, но именно по отношению к совести предъявляются такие требования, чтобы она не считала себя в праве действовать репрессиями на основании неограниченных полномочий. Я возвращаюсь к вопросу, который я ставлю тем, кто будет голосовать: мы должны получить руководство, мы должны знать, что законно не в смысле бумажной законности, а с точки зрения правосознания, что законно и что незаконно, какие категории граждан могут и должны быть высылаемы из России. На этот вопрос ответ не дан. Факт показывает, что может быть выслан человек, о котором говорят, что он не подозревается ни в каких нелойяль-ных преступных деяниях в смысле служения каким-либо державам — раз, его никто не подозревает в провокации или служении провокации —- два, и которого обвинить могут только в том, что он недостаточно энергично отмежевывался от швейцарского, правительства и германского милитаризма.
Товарищи, если бы велась дискуссия по поводу того, как нужно отвечать германскому милитаризму, и если в борьбе мнений Роберт Гримм вооружен был только словами, убеждениями, а тов. Церетели был вооружен правом, в случае несогласия с ним тов. Гримма, выслать его за границу, то я скажу, что здесь не могло быть места честному бою. (Аплодисменты. )
Здесь в таком случае не может [быть] разговора о том, что мы сговаривались, как тов. Гримму написать ответ. Это неверно, товарищи. По форме только сговаривались, и велико было преступление мое, что я позволит себе принимать участие в этих разговорах, что я не счел своим долгом сорвать их, что я не сказал, что я не участвую в них. Я не сделал этого потому, что не было выдвинуто того положения, что если мы с вами не сговоримся, то мы будем требовать высылки. Говорили, что если мы с вами не согласимся, что все худшее может быть—и эксцессы на улицах, и репрессии правительства, и т. д., и т. д., но чтобы социалисты были инициаторами, освятителями и защитниками высылки, — нёт, товарищи, на этой почве разговора быть не могло.
Я должен просить извинения у всех тех петроградских товарищей, от которых я вынужден был 6 дней держать в тайне эти переговоры. Если я это сделал, то не по симпатии к закулисным переговорам, а потому, что передо мною были товарищеские разговоры между циммервальдцем Церетели и циммервальдцем Гриммом, и я не мог предполагать, чтобы из этих разговоров мог бы выйти политический скандал—высылка. Я мог предполагать только, что если тов. Церетели, не удовлетворится заявлением Гримма, то в таком случае т. т. Гримм и Церетели на равных основаниях смогут отстаивать свою точку зрения на трибуне. И я дожил до того, что сегодня утром, по приказу Церетелп, тов. Гримм выслан из Петрограда, что здесь на трибуне говорили о дряблости его характера, о том, что он — мелкая личность, что он не настоящий интернационалист и т. д., и т. д. Вот фальшивое положение, в которое лучшие из наших товарищей попадают, когда смешивают два оружия, которые революция не может держать в одних руках: оружие революционной борьбы и оружие полицейской расправы. (Аплодисменты. )
Если вы имеете дело с нечистым человеком, как бы он ни назывался, вы имеете право применять оружие полицейской расправы, —революция знает и кронштадтские и петроградские тюрьмы, —но там, где вы стоите на почве идейной общности, там, где вы говорите: идемте вместе на Стокгольмскую конференцию [12], где вы говорите: мы идейные противники, но сплотимтесь вместе вокруг Совета Р. и С. Д., как революционного центра, — если кто-нибудь из наших рядов может быть вырван и на этих основаниях отправлен в Сибирь или выслан за границу, это будет, товарищи, деморализация и разложение... (Аплодисменты части собрания. )
Если вы, вернувшиеся из ссылки, не понимаете, если вы, видезшие все, что видели при прошлом режиме, не понимаете, что русская революция обесчестит себя в тот день, когда возведет этот метод борьбы с несогласно мыслящими, хотя бы по вопросу, как нужно писать ответные ноты германскому милитаризму, боюсь, что всякие предостережения напрасны.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тов. Мартов, ваше время прошло.
МАРТОВ. Боюсь, что таким путем вы куете орудие контр-революции. (Голос: < Не бойтесь». ) Товарищи, я завидую молодой самоуверенности кадет революции, по я знаю, что придут другие кадеты, которые пожнут плоды этого. (Аплодисменты части собрания. Шум. Голос слева: «Да здравствует известный революционер Мартов! »)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово принадлежит тов. Церетели. (Аплодисменты. Крики: «Ура, браво». Голоса: «Да здравствует Церетели! »)
ЦЕРЕТЕЛИ. Товарищи, я прямо начну с ответа на тот вопрос: кого можно высылать из пределов революционной России. Тов. Мартов говорил, что только агентов-провокаторов можно высылать из пределов революционной России. Я говорил: из пределов революционной России можно выслать того социалиста, который принят революционной Россией, как идейный борец за свои убеждения, на которые бросают тень тайных сношений с империалистическим правительством (Бурные аплодисменты собрания. Протесты с левой стороны. Голос оттуда: «Утром Церетели говорил иначе». ) Неправда, товарищи. (Шум. )
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я вас прошу соблюдать тишину, иначе я объявляю заседание закрытым.
ЦЕРЕТЕЛИ ’). Товарищи, когда здесь говорил Мартов, Абрамович и другие, внутри, я глубоко убежден, и у меня и у огромного большинства кипело, но мы сдерживали себя, мы давали им высказаться. Сегодня я говорил в двух собраниях: в меньшевистском и с. -р. [13]. В обоих собраниях на вопрос, как я смотрю на Гримма, я отвечал, что, по моему убеждению, его поведение дает основание думать, что он не независим3) по отношению к правительствам, о которых идет речь. 3) Товарищи, я говорил: из пределов, революционной России высылаются и, пока мы, ваши делегаты, у власти, будут и впредь высылаться все те социалисты, которые под покровом русской революции, под защитой русской революции вступили на ее территорию, как идейные пропагандисты, и на которых легла тень... 4) (Шум, протесты, отдельные голоса слева, аплодисменты. )
Вы боитесь того, что я говорю. Товарищи, я спокойно слушал и не прерывал тех, кто задавал мне вопросы, а когда я отвечаю на эти вопросы, меня прерывают, мне не дают говорить, — этим вы показываете, что в прямой идейной борьбе вы боитесь грудь с грудью сразиться. (Бурные аплодисменты. Шум. )
Вы хотите сорвать эти прения. Я вам отвечу на все вопросы. Вы не дали, вы не даете мне закончить фразу.... на которых легла тень тайных сношений с империалистическими правительствами... (Шум, бурные аплодисменты. )
Вы не хотите, вы боитесь, чтобы я кончил. Стыдно, господа... (Шум). Дайте же мне сказать. Я заявляю, товарищи, что высылается тот, на которого легла тень тайных сношений с империалистическим правительством своей страны и воюющей с нами страны, который имел возможность решительным заявлением, клеймящим провокаторские приемы, снять с себя это обвинение и этого не сделал. Они будут и впредь высылаться из пределов России. (Бурные аплодисменты. )
Товарищи, я заявляю, что мы не могли удовлетвориться, не могли не почувствовать, что какая-то тень брошена, когда человек на словах нам говорит, что ему делались определенные 8) по значению и туманные по форме предложения, и что он их оборвал, но он отказывается потом написать это в документе. В настоящий момент, пока положение таково, что тень с Р. Гримма не снята, революционная Россия не может под своей защитой держать этого человека; пусть он снимет эту тень и тогда, только тогда вы сможете получить смелость говорить в его защиту.
Тов. Мартов говорит, что он совершил тягчайшее преступление тем, что не оборвал переговоров, а я вам скажу и думаю, он не будет отрицать, что он не только [не] оборвал, но даже затягивал переговоры. Он говорил, что Р. Гримм не разобрался, что ему нужно дать срок, и мы пошли ему навстречу, а теперь он приходит и говорит, что он жалеет, что он не оборвал. Когда мы получили первое письмо, мы сказали: хорошо, объяснения кончены, мы не удовлетворены. Тов. Мартов нам сказал: нужно дать ему возможность лучше разобраться в деле, подождемте еще. И мы дали ему эту возможность.
*) Речь Церетели печатается по машинописному тексту в д. № 59, с карандашными поправками. 2) «не» вписано карандашом, в поправке в «Известиях» № 85 от 7 июня: «не независим». 3) Далее зачеркнуто: «Вы говорите, что я считаюсь (ошибаюсь? ), — говорите, но не говорите, что утром Церетели говорил другое. Нужно правду говорить перед революционной демократией, когда несешь ответственность за свои слова»,. ’) Далее зачеркнуто: «тайных сношений с империалистическими правительствами». 6) В подлиннике: «неопределенные»; в поправке в «Известиях» № 85 от 7 июня: «определенные».
Тут несколько человек, Абрамович, Мартов, заявили, что никаких подозрений у них нет, и что его выслали, как плохого интернационалиста, за проповедь интернационалистских взглядов. Когда я с вами борюсь, разве я так извращаю ваши взгляды? Кто борется, тот должен правильно излагать, что говорит противник. Я говорю, — вот за что он был выслан. За то, что интернационалистские взгляды он проводил, хорошо или худо, его не только не высылали, а демократия сама дала ему возможность вступить на территорию российской демократии, его защищала и ограждала русская революция. Вот как было дело до того момента, когда было брошено это сомнение. Если бы он не имел никакой возможности отмежеваться от Гофмана, то тогда разговор был бы другой, но он имел эту возможность и сказал, что он этого сделать не может, и мы сказали тогда: в таком случае мы не имеем уверенности, что вы не зависимы.
Говорят, — агент-провокатор. Я не знаю, что вы называете агентом-провокатором. Агентом провокации называется тот, кто приедет со специальной миссией провокации. Для этих подозрений не было почвы, но была почва для того, что он, ведя интернационалистскую пропаганду, тайно все-таки кое-какие сведения получал. И я спрошу гражданина Троцкого: если бы о нем был опубликован такой документ: призовите Троцкого и передайте ему следующее словесное сообщение, — что бы ответил он? (Троцкий: «Я вам скажу, что бы я ответил». ) Я скажу, что гражданин Троцкий заявил бы, что это гнусная выходка.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тов. Церетели, я прошу вас не задавать вопросов.
ЦЕРЕТЕЛИ. Я не задавал вопросов. Это риторический вопрос. Ответить должен был на это каждый революционер, что это грязная, гнусная провокация, и я ее отбрасываю. Тут говорят, почему выслали, а я вас спрашиваю, как же мы могли бы поступить, что же я, министр русской революции... (Голоса слева: «Почт и телеграфов! ») Да, министр почт и телеграфов есть министр русской революции... (Бурные аплодисменты. )
Здесь представительство русской революции, и спросите, кого оно признает своим представителем: министра почт и телеграфов или гражданина Троцкого или кого-либо другого такого же гражданина? (Бурные аплодисменты. )
Я говорю вам, министр русской революции понимает свой долг в тот момент, когда на всю русскую революцию могла быть наброшена тень, когда могли бы сказать, что она заведомо покрывает под своим щитом человека, за которого она не может поручиться, что он не проводит какие бы то ни было империалистические замыслы. Могут ли в этот момент министры русской революции судиться третейским судом с этим человеком?
Я говорю, что такой министр не исполнил бы своего долга и его немедленно надо было бы отозвать * *).
Русская революция переживает величайшую опасность2). В этой обстановке всеобщей материальной разрухи едва ли что так укрепляет русскую революцию, дает надежду на победу, как моральный ореол, окружающий русскую революцию.
’) Далее зачеркнуто: «с ответственного [поста] революции». 2) Далее зачеркнуто «Я не знаю, есть ли у нас что-нибудь более прочное, более надежное».
Я говорю, разве мы так сильны, чтобы диктовать всему миру свои условия? А разве мы не хотим этого сделать? Мы говорим: знамя русской революции, имя русской революции, это — призывный клич к народам всего мира. Мы не силою давим на международные демократии, а своим примером, тем политическим ореолом, которым окружена русская революция *). Если мы не защитим ее, мы будем преступниками перед русской революцией.
Мы не перешагнули через чьи-либо интересы, мы не сказали Гримму: интересы русской революции требуют, чтобы мы верили документу Гофмана. Нет, мы сказали ему: мы верим вашему слову, только скажите его, как надлежит циммервальдисту.
Здесь говорят, почему А. Тома, Вандервельде и другие принимались нами, разве они отмежевались от своих правительств1 2)? Дело не в том, как смотрят они на свои правительства. Но если бы кто-нибудь приехал сюда, как официальный делегат французской партии, не разорвавший связи с политикой правительства, и вместе с тем мы узнали бы, что он действует в совершенно ином духе, по тайному соглашению с другими правительствами или державами, я глубоко убежден, он был бы недостоин, чтобы его принимать.
Есть огромная разница между тем, идет ли человек с открытым забралом или нет, и есть огромная разница, от кого он идет. Если подозрение против Гримма неверно, то у него есть возможность в Швейцарии защититься, и у него есть возможность здесь найти защитников 3).
Но я говорю, если это правда, если правильно подозрение, которого он здесь не захотел рассеять, то ни Тома, ни Гендерсон, ни Асквит не идут в сравнение, но если дальнейшими действиями Гримма будут рассеяны подозрения, мы будем его приветствовать.
Здесь нас упрекают еще в том, что мы не пошли в Исполнительный Комитет и не спросили, как нам поступить. Министр, поставленный революционной демократией, должен действовать, и за его действие только в том случае несет ответственность демократия, если она одобрит его действия. Но и, помимо того, чрезвычайно трудно было 4) сообщить все8) заранее6), даже невозможно, товарищи, —ведь 7) дело идет о тайных документах, дело идет о подозрении такого рода, что в тот момент, когда оно опубликовано, правительство должно принять решительные меры по отношению к лицу, к которому это относится. Ни одной минуты после этого Р. Гримм не мог оставаться в пределах территории России, или же он должен быть арестован. Но в этом случае пришли бы и сказали бы, что нужно было его 8) выслать. Р. Гримм просил нас, чтобы мы опубликовали документ 9) после его отъезда, потому что могут случиться неприятности.
Что же, вы бросите в него камнем 10)?
Если бы Р. Гримм здесь остался, и была и) манифестация с криками «долой буржуев», то гарантировали бы вы, что не пролилась бы кровь на улицах?
1) Далее зачеркнуто: «При малейшей опасности, что может быть наброшена тень
на этот ореол русской революции»; дальнейший текст первоначально шел со строчной буквы. — 2) Первоначально: «Здесь говорят, почему вы Тома, Вандервельде и др.
принимали, — от правительств разве они отмежевались? ». —8) Далее зачеркнуто: «вы-
нести на суд божий». —4) Слово: «было» вписано. — 5) Слово: «все» вписано. — °) Далее
зачеркнуто: «было». —7) Слово: «ведь» вписано. —8) Слово: «его» вписано. — °) Слово:
«документ» — вписано. — 10) Далее зачеркнуто: «Что он, —по глупости говорил? Нет, он
уже отлично понимал, товар ищи, что... (аплодисменты, не слышно) может
быть, он думал не о собственной только персоне; вероятно, он также не хотел быть
причиной тех выступлений, которые в этом случае непременно начались [бы]», —
11) Далее зачеркнуто: «патриотическая». .
Поэтому я говорю, товарищи, арестовать его можно было бы, но это имело логические последствия, ни в малейшей степени не гарантирующие ничего, потому что он все равно бы *) сказал, что остался при этом заявлении, а русское правительство при этом заявлении не могло ему сказать: «идите, Р. Гримм, на митинги, на собрания и проповедуйте, что хотите».
До тех пор, пока не было этой тени, правительство обеспечивало ему свободу, но когда появилась эта тень, правительство этого сказать ему не могло. И если бы правительство ошибалось относительно данного случая, то в этой ошибке повинен Р. Гримм, который отказался сделать шаг, который является долгом всякого социалиста. Имейте в виду, что в дальнейшем правительство так будет действовать.
Власть нужна революционной России, власть, товарищи, не бегающая каждую минуту за указаниями.
Надо иметь представителям революционной демократии смелость делать шаги, которые диктуются их политическим пониманием, их политической совестью и честью. Мы не навязывали никому свои шаги. Мы пришли и сказали: мы так сделали, — хорошо или плохо? (Голоса: «Хорошо». ) Принцип ответственности в этом и заключается.
Гражданин Троцкий требует, чтобы по поводу Гримма мы пришли совещаться. (Голоса: «Это говорил не Троцкий». ) Все равно. Товарищи, я вам говорю: делегаты революционной демократии в каждом шаге ответственны перед вами, но мы не будем приходить к вам по каждому поводу, мы будем действовать 2). Если наше разумение окажется несогласным с вашим, вам достаточно сказать, и, конечно, мы не будем уже вашими 3) делегатами.
Но от этого права мы не откажемся. Там, где мы считаем, что надо действовать, мы будем действовать и на другой день готовы перед вами отвечать. (Аплодисменты).
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Таким образом, прения исчерпаны, и у нас имеется сейчас только одна резолюция. Угодно будет огласить резолюцию? 4)
.......... “) «Признавая образ действия т. т. Церетели и Скобелева в деле тов. Гримма соответствующим интересам русской революции и международного социализма, Всероссийский Съезд Советов Р. и С. Д. вместе с тем приветствует их решение опубликовать подробное сообщение обо всех обстоятельствах этого дела, в частности, о мотивах, заставлявших их признать объяснения тов. Гримма неудовлетворительными».
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Сейчас мне подана другая резолюция. Потрудитесь, товарищ, ее прочесть.
ГЕРМАН. Эта резолюция группы меньшевиков, не согласных с решением своей фракции:
«Заслушав объяснения т. т. Церетели и Скобелева по поводу высылки тов. Р. Гримма, Съезд не сомневается в том, что товарищами руководили интересы защиты русской революции и борьбы за международный мир, и заявляет, что: а) высылка тов. Р. Гримма является лишенной всякого основания, б) высылка эта, являющаяся оскорблением борцу за международный мир, является ошибкой и может нанести удар интересам международной борьбы, произошла в результате того, что министры социалисты приняли свое решение без предварительного совещания с Исполнительным Комитетом Совета Р. и С. Д. ».
.... 9 Товарищи, резолюция, которую предлагает фракция большевиков:
9 «бы» вписано. —2) Далее зачеркнуто: «В тех случаях, когда дело по нашему разумению терпит предварительного совещания». —3) Слово: «вашими» — вписано. — 9 В подлиннике, начиная со слов: «п у нас», кончая выступлением Мартова, зачеркнуто и вписано карандашом: «оглашаются резолюции». Резолюция Либера, Войтинского и Гоца приводится по тексту в деле № 59 (л. 15), остальные — по газетам. —5) Фамилия выступавшего не указана.
|
|
|
