ЗАСЕДАНИЕ 3 ИЮНЯ (вечернее) 2 страница

 

') В подлиннике: «во».

 

Мы говорили, что не может быть такого соображения, которое доказало' бы вредность для русской революции свободной, идейной пропаганды социалистических взглядов всех течений и того течения, во главе которого стоит Р. Гримм в частности. Так говорили мы, и когда в ответ на это нам прежний министр иностранных дел сообщил ничем не подкрепленные соображения о зависимости Р. Гримма от германского правительства, мы говорили: если вы нам дадите какие бы то ни было доказательства, то да, мы тогда не будем требовать въезда Р. Гримма, не потому, чтобы мы отказались от своей принципиальной позиции по отношению к течению, им представляемому, нет, а потому, что он оказывается человеком не идейным. Но мы знаем его прошлую деятельность, мы требуем доказательств для того, чтобы мы могли изменить этот взгляд, который этих доказательств не предвидел, и раз у вас их нет, мы требуем его впущения.

Как раз в этот момент, когда еще не было достигнуто этого, когда прежний министр иностранных дел упорно уклонялся от исполнения этого требования, разразился тот кризис Временного Правительства, основанием которого в значительной степени послужила политика министра иностранных дел.

И вот, вступивший во Временное Правительство тов. Скобелев и я обратились к новому министру иностранных дел с просьбой, чтобы Р. Гримм был впущен в нашу свободную революционную страну. Министр иностранных дел заявил, что, рассмотрев сведения относительно Р. Гримма, он ничего определенного не нашел, но что у него нет твердой уверенности, что все это неосновательно.

Ручаемся ли мы за нашей личной ответственностью в том, что Р. Гримма можно впустить в пределы России? Он имел в виду не направление, он имел в виду личность, и мы, зная деятельность Р. Гримма в продолжение всей войны, зная его прежнюю деятельность, открытую, на виду у всех, мы твердо сказали: да, мы берем его на поруки, мы ручаемся, что все это неверно, и требуем, чтобы он был впущен. И тогда министр иностранных дел впустил его в Россию. И вот, товарищи, за все время пребывания здесь Р. Гримма он свободно проповедывал те идеи, в которые он верил. Ни у кого из нас, не только у министров социали-отов, но вообще в среде революционной демократии, не явилось сомнения, что это право социалиста куплено кровью российской демократии. И как бы он ни расходился во взглядах с нами, — и мы, конечно, видели с самого начала, что во взглядах на тактику революционной демократии по отношению к войне и к борьбе за мир он с нами расходился, — как бы далеко ни шли эти разногласия, мы считали, что в пределах российской революции всякий имеет право свободно излагать свои взгляды. Это право мы и за Р. Гриммом отстаивали, отстаивали так же, как за всяким русским гражданином. Мы хорошо помнили постановления тех конгрессов, о которых здесь говорил Мартов, мы не только помнили, мы проводили их в жизнь. И вот, приблизительно неделю тому назад, министр иностранных дел обратился ко мне и Скобелеву с вопросом: «Вы все еще продолжаете ручаться за Р. Гримма? » ’) Тогда он вынул документ, сегодня опубликованный, и показал его нам. В этом документе министр иностранных дел Швейцарии пишет петроградскому швейцарскому послу, чтобы он передал 2) Р. Гримму устно о некоторых намерениях Германии, в частности, что Германия не откроет наступления, пока есть надежда на мир с Россией. Затем довольно недвусмысленное предложение сепаратного мира, а затем некоторые общие соображения о мире всеобщем. Конечно, если бы этот документ доказывал неопровержимо, что Р. Гримм повинен в том, что на него возлагаются поручения, если бы это доказательство у нас имелось, то мы решили бы вопрос тотчас и без объяснений с Р. Гриммом. Но мы считали, что здесь, в этом документе, такого доказательства не было, и что никакой документ, адресованный одним представителем правительства другому относительно того или другого социалиста, не может служить доказательством вины этого социалиста. Мы сказали, что запросим Р. Гримма и, получив от него объяснение, мы примем то или другое решение.

Мы предъявили этот документ Р. Гримму.

Я вам должен сказать, что первоначально не имелось в виду [ни опубликования], ни предъявления этого документа Р. Гримму. Вы знаете, что в настоящий момент революционная Россия, как и всякая воюющая страна, в целях самозащиты должна прибегать к контр-разведке, для того, чтобы парализовать шаги со стороны правительств воюющих стран, шаги, направленные к шпионажу и разложению России изнутри. Этот принцип принят не только правительством, этот принцип принят всеми революционными организациями России. Там, где нужна контр-разведка, революционные организации организуют ее, ибо опасность шпионажа реальная, не выдуманная, опасность настоящая.

И вот, первоначально, в целях сохранения в тайне тех источников, откуда получены эти сведения, публикация документа не предполагалась. Мы обращались к Р. Гримму через тов. Мартова с сообщением, что вот есть слухи, — мы не указали, откуда они, —-о том, что Р. Гримм в какой-то зависимости от начинаний германского правительства и его посредников, что, в виду наличности таких слухов, не выступит ли Р. Гримм с таким заявлением, где он категорически заклеймил бы такие методы борьбы со стороны германского правительства и такое посредничество со стороны швейцарского правительства.

Во время этого запроса выяснилось для нас, для тов. Скобелева и меня, что Р. Гримм перед поездкой в Россию, когда он визировал паспорт у германского посла в Швейцарии, наткнулся на попытку заговорить с ним о целях войны. Эта попытка была сделана в очень осторожной, в очень туманной форме. По выражению Р. Гримма, у него получилось впечатление, что делается попытка использовать его поездку, поездку социалиста в Россию, для тех или других задач германского империализма, поэтому, по его словам, он сразу оборвал этот разговор.

Мы предложили Р. Гримму, не найдет ли он нужным, в связи с теми слухами, которые циркулируют и которые могут набросить тень. на него, не найдет ли он возможным категорически заявить, что он считает провокацией такие методы борьбы со стороны воюющей страны, когда она пытается использовать мирную агитацию в империалистических целях, и при этом рассказать о той попытке, которая была сделана германским послом в Швейцарии.

 

 В «Известиях», далее следует: «Мы ответили: Да». —2) В подлиннике: «преподал».

 

То, что дал Р. Гримм в ответ на эту просьбу, было до такой степени неудовлетворительно, что мы сочли нужным предъявить этот документ.

Он говорил, что пока он имеет дело с неопределенными слухами, он не может выступить с той категоричностью, которая нужна. И тов. Скобелев и я обратились к министру иностранных дел с просьбой разрешить нам предъявить Гримму точный текст документа.

Получив согласие министра иностранных дел, мы предъявили этот документ и заявили, что сам по себе, конечно, этот документ в наших глазах не является доказательством какого бы то ни было участия Гримма в этом деле, какой бы то ни было его вины. Но мы сказали, что есть способы, которыми Р. Гримм мог бы рассеять всякую возможность обвинения. Он, конечно, не может доказывать, что он не виновен. Стать на этот путь он не может. Тот, кто предъявляет обвинения, тот должен доказывать.

Но мы говорили, что есть один способ, имеющийся в распоряжении у всякого революционера, — способ отмежеваться от всяких подобных гнусных попыток. Если предположить, что здесь сделана сознательная со стороны правительства германского или швейцарского попытка скомпрометировать вас и так формулировать документ, чтобы выставить вас соучастником их замыслов, если это так, говорили мы, то выскажитесь публично на счет такого метода борьб. Скажите, что вы считаете такой способ действия со стороны германского правительства гнусной провокацией, и что вы считаете посредничество в этом деле швейцарского министра прислужничеством и поощрением провокации. (Бурные аплодисменты. )

Вот как ставили мы вопрос. Мы говорили, что для нас, для русских революционеров, нет такого положения, когда бы правительство пыталось опорочить нас, навязать ту или другую неблаговидную роль, и когда мы затруднялись бы в подыскании настоящего выражения для этого действия.

И вот те объяснения, которые дал нам Р. Гримм, нас абсолютно не удовлетворили. Я должен констатировать, что мы, конечно, сами были уверены в подлинности этого документа и сейчас уверены в подлинности этого документа, во мы допускали, что нашу веру может не разделять Р. Гримм; он может сказать, что этот документ подложный, что ничего подобного Гофман не мог написать. На этот путь Р. Гримм не встал при объяснениях. Он не сказал, что документ подложный; он, склоняясь, к его подлинности, не сказал, что это действительно направлено протин него.

И мы говорим: при таких условиях, какие могут быть колебания,, как отнестись к этому документу? Он мог бы говорить, подлинный или подложный этот документ, но что самое содержание есть гнусная провокация, в этом он колебаться не мог.

И он дал нам первое заявление, — оно имеется у тов. Мартова. Я приведу на память самое существенное место, чтобы показать вам его. характер. Это заявление гласит, что мы сообщили ему документ министра иностранных дел Швейцарии, а затем следовало: «Если этим путем германское правительство хочет использовать меня в своих империалистических целях, то я считаю это действие грязной провокацией». Вот как был построен этот документ. Мы считали, что для социалиста не может быть сомнения, какие цели преследуют германское правительство и Гофман, если они пишут такой документ. Мы на это указали ему, мы сказали, что оставляем в стороне все прочее, но это место делает для нас абсолютно неудовлетворительным данный ответ.

Роберт Гримм переработал и дал нам тот документ, который вы имеете перед собой. Мы заявили ему, что и этот документ нас не удовлетворяет. С одной стороны, слишком мягкие выражения употреблены по отношению к тому методу действий Германии, который социалисты никогда не стеснялись заклеймить самыми резкими выражениями. Это нам казалось недостаточно для человека, святое святых которого оскорбило империалистическое правительство, пытающееся навязать свои цели его социалистической пропаганде.

Но главное было не в этом. Главное — не удовлетворяет третий пункт. Здесь говорится: «Еще в Берне, явившись в германское посольство для визирования паспорта, необходимого для поездки, я уклонялся от всякого политического разговора, а во время путешествия в Стокгольм избегал даже всяких сношений с представителями германской социалистической партии большинства». Вот здесь, где Р. Гримм только защищает себя, говоря, что он оборвал разговоры, он не делает того, что нужно: он не обличает тех, которые делали эти попытки, он не указывает, в какой мере он возмущен такими методами борьбы, когда социалистам навязывается роль приспешника империалистического задания.

Мы хотели от него услышать слово социалиста, мы хотели, чтобы он публично заклеймил этот способ действий, и тогда мы, конечно, считали бы вопрос разрешенным, потому что не вина Гримма, что чужое и его собственное правительства пытаются его втянуть в историю, которая равносильна смерти для социалиста. Но он должен заклеймить такие попытки,, и в этом — то оружие, которым социалист может бороться с этими попытками.

Затем следующий параграф: «Что касается участия швейцарского правительства в этом деле, то действительную подоплеку я сумею установить лишь на месте». Мы говорили ему, что подоплека этого документа уже и здесь достаточно ясна. Если Гофман послал такой документ, то ясно, что он—прислужник Бетман-Гольвега, ясно, что он тоже хотел вас использовать уже не в целях своего правительства, а германского, и ясно, что вы должны беспощадно заклеймить его.

И вот, товарищи, тут мы услышали то возражение, о котором здесь говорил тов. Мартов. Он говорил: «Если в связи с этой историей будут сделаны те или иные шаги против Швейцарии со стороны держав согласия,, то я не хочу за это нести ответственность и потому не могу говорить свободно о своем правительстве». Вот что он сказал.

Тов. Мартов несколько неверно излагал то, что мы ему ответили. Он спросил: ручаемся ли мы, даем ли мы гарантию, что эта история не будет использована против Швейцарии для нарушения ее нейтралитета? Мы отвечали, что мы, как члены Временного русского Правительства, даем гарантию в том, что русское правительство этого намерения не имеет; мы заявили, что глубоко убеждены в том, что таких намерений не имеют и союзные правительства, но что мы, не будучи членами ни английского кабинета, ни французского кабинета, формальной гарантии от лица этих кабинетов давать не можем.

Вот то, что мы сказали; мы были убеждены, что таких намерений нет, но, конечно, тут возможны всякие предположения. Человек может хотя и неосновательно, но искренно тревожиться, и, в конце концов, можем ошибиться и мы, — невозможного на свете нет.

Но в одном мы дали полную гарантию, и с этим согласились и тов. Мартов и Р. Гримм, —мы сказали: что бы ни произошло, письмо Р. Гримма ни на йоту не наклонит весов ни в ту, ни в другую сторону. Если вы и боитесь нарушения швейцарского нейтралитета, то единственным, сколько-нибудь правдоподобным основанием может служить тот документ, который опубликован. Объяснения Р. Гримма, одобряет ли он действия своего правительства, не могут влиять на те или другие агрессивные шаги того или другого правительства.

С этим они согласились, но сказали, что для Р. Гримма все же остается неудобное положение, если он сейчас заклеймит поведение своего правительства, а в связи с этим осужденным шагом что-нибудь будет предпринято против Швейцарии. Тогда враги социалистов в Швейцарии сделают оружием для нападения на Р. Гримма его письмо и постараются объяснить, будто бы он со своим письмом явится причиной этих бед.

Мы сказали, что для социалиста, если он сознает, что перед родиной он не виновен, такие нападения не страшны. Социалист не может бояться обвинить свое правительство, когда оно предпринимает провокаторский шаг.

Не может бояться этого из ложного опасения (аплодисменты) и Р. Гримм, который стоял во главе бернской комиссии, который все время проповедывал во всех странах отречение от каких бы то ни было соображений, кроме соображений международного единства, кроме соображений долга социалиста. Р. Гримм, когда он встал лицом к лицу с таким фактом, где долг социалиста заставляет его выступить открыто против своего правительства, меньше, чем кто бы то ни было другой, имеет право колебаться.

Нам говорили: Швейцария — маленькая страна, ее легко могут раздавить. Мы отвечали: благодаря вашему письму не увеличится опасность для этой страны. Во всяком случае, мы говорили, что действия социалистов, исполняющих свой долг, не могут ослабить народа или государства в тех столкновениях, которые им грозят.

Если против Швейцарии были бы предприняты какие бы то ни было шаги, которые я считаю совершенно фантастическими, невозможными, то положение, при котором бы швейцарский социалист стал придатком швейцарского правительства, не усилило бы, а ослабило бы швейцарское государство.

Мы задали этот вопрос циммервальдцу и сказали ему: мы требуем, чтобы на этот вопрос вы дали такой же ответ, какой давали в Циммер-вальде, когда вы предлагали всякому действовать так, как мы предлагаем сейчас вам действовать. (Аплодисменты. ) Мы не могли допустить, чтобы узкие национальные соображения, соображения, к тому же не оправданные объективным положением вещей, чтобы эти соображения могли явиться для Р. Гримма основанием, чтобы отвергнуть то элементарное требование, которое надо предъявить всякому социалисту в этом положении.

Мы говорили: вы боитесь за свою Швейцарию, —вы ложно боитесь за свою родину, она не находится в опасности, и, во всяком случае, ваши шаги не подвергнут ее опасности. Мы психологически понимаем, что вы боитесь за судьбу своей родины, но мы доказываем, что ваша боязнь неосновательна.

Они ничего не могли возразить, и мы сказали: почему же вы не понимаете, что [мы] так же бережно относимся к опасности для нашей страны, нашей революции? (Аплодисменты. ) Мы говорили, что темные силы ведут борьбу с русской революцией всякими путями. Они обвиняют ее в зависимости от немецкого влияния, они пытаются страну, порвавшую с империалистическими классами, связать со страною, с ней воюющей, изобразить ее орудием в руках империалистических замыслов другой страны.

Мы говорим: русская революция с презрением отбросит всю эту грязь и клевету. Русская революция в своем поступательном развитии выдвинула знамя всеобщего мира, исключающего насилия с чьей бы то ни было стороны. И, борясь у себя с империализмом, она, конечно, с презрением отбрасывает прочь империалистические попытки воюющей с нами страны. Мы сказали, что при малейшей неясности в этом деле возникает вели-чайпГая опасность для нашей страны, для нашей революции и для международного движения в пользу всеобщего мира.

Инициатива этого движения внутри нашей страны. И вот теперь, когда враги этого движения пытаются набросить на нее тепь, когда они пользуются всяким случаем, чтобы оправдать ту враждебную точку зренпя, которую они проповедуют против революции, в этот момент русская революция не может допустить ни на одно мгновение, чтобы под ее покровительством, на ее территории находился бы человек, не имеющий смелости открыто отмежеваться от империалистических приемов своего и воюющего с нами правительства, в момент, когда эти правительства пытаются навязать ему роль агента-провокатора.

Вот почему мы сочли неудовлетворительными объяснения, данные Р. Гриммом. Мы заявили, что он имеет возможность в будущем, оказавшись на швейцарской территории, отрешившись от всех страхов, о которых он здесь говорит, выступить решительно против своего министра иностранных дел, против германского правительства, посягавшего на его доброе имя социалиста.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тов. Церетели, время истекло. (Голоса: «Прочим! ») Сколько минут вам понадобится?

ЦЕРЕТЕЛИ. Минут 10. Мы говорили Р. Гримму, что создалось такое положение, при котором он, конечно, на русской территории находиться не может. Тов. Мартов говорил, что был другой путь, — путь ареста, путь суда.

Я вас спрашиваю, товарищи: чем принципиально отличается этот путь ют того пути? Ведь по отношению Р. Гримма была применена та минимальная репрессия, которая требовалась обстоятельством дела. Что же касается чести, то неужели же вы думаете, что, заключив его в тюрьму по обвинению в этом деле, вы бы могли спасти его честь? Позвольте, товарищи, очевидно, одно из двух: или не надо его трогать совершенно и оставить после опубликования этого документа здесь, в России, чтобы он, отказавшись отмежеваться публично от германского и швейцарского правительств, все-таки здесь оставался и действовал. Правильно ли это товарищи? 4 *)

С другой стороны2), если бы мы заключили его в тюрьму, то ведь вы пришли бы к этой тюрьме с требованием его освобождения. Но вы должны знать, что 3) другие пришли бы к этой тюрьме с требованием, чтобы вы «сняли свое требование. (Аплодисменты. )4)

Здесь тов. Мартов пытался отождествить Р. Гримма с тем направлением, к которому он принадлежит3). Он говорил: русское правительство, русская революция напали на циммервальдское течение 6). Вот как хотел юн объяснить дело.

г) Начиная со следующего абзаца и до конца речь Церетели печатается по машинописному тексту с собственноручными поправкамп Церетели (дело № 59), отмечаемыми в дальнейших подстрочных примечаниях. —2) Слова: «С другой стороны» — вписаны. —3) Слова: «Но вы должны знать, что» вписаны; первоначально после слов «освобождения» стояла запятая и далее шло: «а другие... » и т. д. —4) В подлиннике далее зачеркнуто: «Ни Роберту Гримму, ни его защитникам не заказаны пути; они могут дальше вести свою кампанию, но они встали на неверный путь». —б) Слова: «к которому ои принадлежит» вписаны над зачеркнутым: «во главе которого он стоит». — °) Слова: «Циммервальдское течение» вписаны над зачеркнутым «социализм».

Я спрашиваю тов. Мартова: несет ли Циммервальд *) ответственность за такие документы? Когда-нибудь и где-нибудь отказался ли социалист заклеймить провокаторским именем то правительство, которое навязывало-ему роль агента? Этого не было, товарищи. (Аплодисменты. )

Тов. Мартов говорил о том гостеприимстве, которое было оказано-Гриммом социалистам в Швейцарии 2). Я не знаю, — здесь, в революционной России, разве менее ограждаются права иностранцев, и3) не только социалистов, а 4) представителей всех течений?

Я говорю: если бы тов. Мартов попал в Швейцарию 3), когда Швейцария после трехлетней войны напрягала бы 6) все силы для достижения всеобщего мира, если бы в этот момент тов. Мартов получил такой документ, и если бы тов. Мартов на предложение Р. Гримма заклеймить правительство, пытающееся сделать 7) его агентом или провокатором, ответил отказом, — то 8) как бы тов. Гримм, любящий свою Швейцарию настолько, что это заволакивает перед ним все горизонты, как поступил 9) бы Гримм? 10) Конечно, он не остался п) бы для Мартова защитником 12), потому что одно — защищать эмигранта, высланного за пределы России 13), который во всех выступлениях “) всегда с одинаковой смелостью обличает империалистов всех стран и их гнусные приемы, когда он их может установить на той или другой стороне; другое дело, когда встречаешь социалиста, которому предъявляют документ 1В), пытающийся набросить на него тень, и предлагают заклеймить авторов 1В), а он отвечает: нет, я 17) не могу их 18)-заклеймить.

Гримм в Швейцарии сказал бы: защищая Швейцарию, я защищаю не только свою страну, но и социализм от упреков, от тени. Так сказали мы: защищая революционную Россию, мы защищаем нашу страну19) и дело международного мира, и считаем, что величайшим ударом было бы, если бы под покровительством революции остался20) человек, не желающий достаточно резко отмежеваться от империалистических гнусных приемов воюющей С нами страны.

Когда такое положение создалось, мы сказали Р. Гримму 21): мы не считаем ваших ответов удовлетворительными и мы предлагаем вам покинуть пределы России. (Аплодисменты. )

СКОБЕЛЕВ. Товарищи, когда перед русской революцией вдруг разверзлась бездна гражданской войны, революционная демократия в лице Петроградского Исполнительного Комитета и всего Совета Р. и С. Д. отправила своих представителей во Временное Правительство, предоставив им действовать в пределах полномочий и всякий раз отчитываться перед Петроградским Советом Р. и С. Д. впредь до Всероссийского Съезда. И мы спешим, товарищи, увидевши вас, представителей революционной демократии

г) Слово: «Циммервальд» вписано над зачеркнутым «социализм». —2) Слова: «оказано Гриммом социалистам» вписано над зачеркнутым «открыто». —3) «и» вписано. — 4) «а» вписано. —5) Первоначально: «если товарищ был в Швейцарии». —е) «бы» вписано. —7) Слова: «пытающееся сделать» вписаны над зачеркнутым: «делающего». — 8) «то» вписано. —9) Слово: «поступил» вписано над зачеркнутым: «ответил». —10) Первоначально запятая и далее зачеркнуто: «когда имел бы право выступать на защиту своей Швейцарии? » —п) Слово: «остался» вписано над зачеркнутым «был». —12) Слово: «защитником» вписано над зачеркнутым: «тем, чем он есть на самом деле». —13) Далее зачеркнуто: «относительно которого нет никаких документов». — 14) Далее зачеркнуто: «а это делал тов. Мартов». —15) Первоначально: «когда социалисту предъявляют документ». —10) Первоначально: «и говорят: заклеймите ваше правительство». —17) «я» вписано. —18) Слово: «их» вписано. —19) Слова: «нашу страну» вписаны над зачеркнутым: «социализм». —20) Слово: «остался» вписано над зачеркнутым: «находится». — 21) «Р. Гримму» —вписано.

 

всей России, сказать вам, что мы делали в исполнение нашего долга, в силу нашего разумения и по нашей революционной совести. И тяжело, что отчитываться приходится в первую очередь по вопросу о Р. Гримме.

Гостеприимство русской революционной демократии с первых же дней охранялось Советом Р. и С. Д. в полной мере в лице его представителей в Исполнительном Комитете и в лице его министров. Никто больше не добивался абсолютного допуска в пределы России всех, без различия их убеждений и их мышлений. Исполнительный Комитет отправил специальные приглашения представителям всех течений во всех союзных странах от своего имени и добился того, что правительство прежнего состава специально разослало документ от имени Исполнительного Комитета правительствам союзных стран, чтобы они не чинили препятствий к проезду в Россию всех политических деятелей без различия их отношения к войне. [7] Особенно энергичны были мы, будучи лишь ответственными деятелями в Исполнительном Комитете; еще более настойчивы стали, ставши его ответственными министрами.

Р. Гримм здесь, на митингах, с настойчивостью и решительностью, достойными председателя циммервальдской и бернской комиссий, проводил свои взгляды и добивался их осуществления в формах, даже, может быть, не предусмотренных в манифесте Циммервальда. Однако, несмотря на то, что тактические методы Р. Гримма расходилась с методами Совета Р. и С. Д., он и его министры стояли на-страже неприкосновенности и полной свободы слова всех русских товарищей и всех товарищей иностранцев, стоящих на точке зрения Р. Гримма и еще дальше его идущих.

Но когда нам, более чем кто-либо ответственным за деятельность Р. Гримма, был формально предъявлен документ, в виде этой телеграммы, нам, больше чем кому бы то ни было, стало ясно, какой жестокий удар наносится этим документом и делу мира, которое делает русская революция, и всем идеям Циммервальда. И не лишить гостеприимства спешили мы Р. Гримма, ибо для этого не нужно было с ним объясняться. Другое правительство сделало бы немедленно вывод, вытекающий из этого документа, а мы немедленно отправились к Р. Гримму и сказали: документ наносит удар всему делу мира и делу Циммервальда; необходимы столь же решительные шаги для того, чтобы этот решительный удар, нанесенный делу мира, был немедленно отпарирован.

Здесь говорят, что Р. Гримм выслан только на том основании, что два министра, да еще социалиста, признали его разъяснения неудовлетворительными. Не так, товарищи, обстоит дело. Не в том дело, признали ли два министра разъяснения удовлетворительными или неудовлетворительными, а дело в том, действительно ли Р. Гримм, председатель циммервальдской и бернской комиссий, отпарировал столь решительно этот удар, нанесенный нашему делу, с такой решительностью, на какую имела право рассчитывать русская революция, с той решительностью, с какой обязан это сделать председатель Циммервальдской конференции.

И, по нашему глубокому убеждению, это было не так. Когда нас спрашивали, — в частности тов. Мартов, который считает несчастьем, что он был свидетелем нашего разговора, —когда нас спрашивали: что же вы считали бы для вас удовлетворительным, мы прямо заявили: мы хотим слышать от председателя Циммервальдской конференции язык циммервальдских манифестов, а тем более в такой ответственный момент и по поводу гнусного хода против Циммервальда.

По совести говорим вам, что решительности и смелости, с которыми развивались на митингах идеи Циммервальда, в этом документе нет. Мы не ставим упрека и не судим за это Р. Гримма. Мы вполне уважаем его бережливое отношение к интересам Швейцарии, как к его родине, и к Швейцарии, как нейтральной стране. Но мы вполне убеждены, что не его слова поставили бы в щекотливое положение Швейцарию, а телеграмма его министра. И мы, уважая его бережливость, должны сказать ему, что мы имеем право на такое же бережное отношение к стране, находящейся в состоянии революции, тем более, что мы убеждены, что знамя мира и братства всех народов, находившееся до сих пор в слабых количественно руках циммервальдцев, отныне находится в мощных руках революции. И во имя общего мира, во имя тех идеалов, которые написаны на знамени русской революции, русская революция не может потерпеть ни одной минуты, чтобы на этом знамени хоть на минуту появилась черная точка или темное пятно. Поэтому, когда мы требовали от Р. Гримма категорического выступления, чтобы не оставалось тени сомнения вокруг этого документа, мы не свой каприз изъявили, мы защищали честь русской революции, чтобы лишить возможности кого бы то ни было вокруг идейной борьбы русской революции за мир создать хоть какое-нибудь темное, неясное место. Мы могли ошибиться; может быть, надо было согласиться с мнением тов. Мартова, что документ этот надо признать удовлетворительным, а, значит, на другой день продолжать с решительностью и смелостью, свойственной революции, защищать Гримма от всяких нападок. Нет, товарищи, мы не чувствовали силы и не считали себя в праве защищать Р. Гримма.

Я лично его никогда до приезда в Россию не видел. И на работе не сталкивался.

В то время, когда на Гримма уже сыпались обвинения в печати, в некоторой части русской печати и в заграничной союзнической печати, и когда вначале министр иностранных дел дал нам заключение, порочащее его имя, мы, несмотря на это, грудью стали на защиту его, ибо, товарищи, мы всегда вставали на защиту людей, борющихся за мир, как идею большинства Циммервальда, и продолжаем это делать и теперь. И если мы после разъяснения не считали себя в праве, не в силах выступить в защиту Р. Гримма, то только потому, что думали, что он своим шагом нанес жестокий удар циммервальдцам.

Мы не скрываем, что инцидент с Р. Гриммом ударяет всех нас, да, ибо этот инцидент осложняет работу русской революционной демократии на пути к миру и в первую очередь осложняет вопрос о созыве международной конференции. Мы учитывали все последствия этого шага не только здесь, но и в тот момент, когда ручались за него. Скажу больше, что инцидент с Гриммом, или, вернее, с телеграммой, затрудняет внешнюю политику России в вопросе скорейшего достижения мира.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: