 |
Часть I. Знакомство с собой 4 глава
|
|
|
|
Когда оказалось, что это девушка — она вышла на солнце в синем купальнике — я удивился, и потихоньку в шутку сказал Юле: «это не девушка, это — пьяный боцман на прогулке». Юля неожиданно долго смеялась такому сравнению. Оно ей почему-то понравилось. Никакой женской солидарности в тот момент между этими двумя разными девушками не было. С этого часа за девушкой-аборигеном так и закрепилось между нами прозвище «Боцман».
Ещё через пару дней я узнал, что эту грубую, некрасивую, пьющую и курящую, мужиковатую девушку зовут нежным именем Таня. До этого момента я просто не задумывался, как её могут звать. А когда узнал, внутренне ощутил, что такому существу вообще не может подойти ни одно женское имя. Наверное, она и сама это понимала, и была несчастна.
Через несколько дней мы с Юлей встретили «копающий состав» студентов на автобусной остановке: Кирилл ещё оставался в городе, доверяя руководство нам. Встреченных мы первым делом повели в общагу кормить. Среди приехавших было всего два парня. Студенты-девочки шли за нами по пыльной улице плотной притихшей кучей, а парни пили пиво, громко и бестолково матерились в воздух. Ольга потихоньку сказала мне, что Боцман рядом с ними просто золотой человек: хотя бы не шумит.
После приезда «копающего состава» нам с Юлькой больше не удалось уединиться. Все неизрасходованные ласки приходилось изливать на местных кошек. Возле «нашей» общаги был частный дом. У хозяев этого дома мы покупали молоко, и таскали ягоды с кустов смородины и малины. А ещё из этого дома к нам приходил и жил почти постоянно котёнок месяцев трёх-четырёх с очень длинной шерстью. На лето он сильно вылинял, и выглядел облезлым. Зимой он явно стал похож на меховой шар. Котёнок был худой, маленький, очень ласковый. Очень любил носиться и скакать по коридору общежития или по улице, как умеют только котята: выгнутая спина, распушённый хвост, загнутый набок и прыжки на прямых лапах. Сначала его назвали «Гейзер» за внезапные вскакивания с места почти на метр, а потом «тык-дынский кот». Быстро имя сократилось до «Тык-Дын». Когда мы уезжали из общаги, почти все хотели забрать с собой этого чудного котёнка, но никто не забрал…
|
|
|
…При том, что я сам придерживаюсь очень широких взглядов на жизнь, ибо грешен как начинающий сатана, не был никогда ханжой или застенчивым, тогда же я испытал один из самых сильных шоков в своей жизни.
Юля в тот день осталась в монастыре присматривать за студентами на раскопе в тюремном дворе (где позже снимался фильм «Апостол»), Кирилл руководил вторым раскопом около Московской башни, а я пошёл в магазин за хлебом к обеду. Право расходовать командировочные наличные деньги, выделенные на проживание, доверяется не каждому. В магазине был перерыв как раз на обед и около дверей толпилось человек десять. И я среди них. Можно было пройти в магазин без перерыва «Зауломский», который иначе, как «заугловский» никто не называл, но это же целых пятьсот метров! Логичнее прождать пятнадцать минут, а не ходить десять. Жизнь в захолустье каждого подчиняет своим правилам: активные не приживаются. Я отошёл к кустам ежевики и в ожидании открытия начал её сосредоточенно объедать. Всё равно в Кириллове ежевика за ягоду не считается и никем не собирается. Так что на меня даже не посмотрели. Сквозь густые заросли я видел хозяев двора, чью ежевику объедал. Два мужика копались в огороде и отошли перекурить как раз к тем кустам, возле которых я старался не шуметь. То, что я услышал из их разговора до сих пор вызывает у меня шок.
— Батя, а зачем тебе такая молоденькая любовница?
|
|
|
— Чего?.. Ты чего, сынок, эт-сам, а?!.. Какая такая молоденькая?..
— Да ладно, батя, ну, чё ты? Я же ничё… — и после тягостной паузы — Дай её мне!..
Я подумал, что меня барабаном по башке шарахнули. Но уже не мог уйти, не дослушав. Мне, конечно, было уже совсем не интересно, но всё же…
— А?.. Котора?.. Ты чего, Андрюха, сдурел?.. Ты чего? А?..
— Да не бойся ты, батя. Мы мамке скажем, что это моя девка, а ты с ней тоже будешь. Только ты скажи ей сам, а то я стесняюсь сам подойти.
— Ты чего, Андрюха? Эт-сам, котора? А?..
Отец что-то ещё бормотал, а сын Андрей отвечал. За это время они докурили, и опять пошли в огород. Чем закончился разговор — я не знал. Через пару недель опять ждал открытия этого магазина с обеда, так же объедая ежевику. В пределах моей слышимости разговаривали две обабившиеся тётки. Одна с низким глухим басом, вторая с визгливым пронзительным голосом.
— Паршивый народ эти мужики!.. Вон соседи мои, — указала на огород, в котором я слышал разговор, — молодой да старый, два сапога парочка!.. Старый завёл себе молодуху, а молодой покрывает его от матери, и за то сам с ней спит, за свою выдаёт! И молодая хороша! С обоими живёт не по разу в день, бесстыжая, дак!..
«Хорошо, что рядом монастырь» — думал я. Да ещё такой мощный. А внутри монастыря есть «Святые ворота». Проходящий под этой аркой человек, по словам монахов, очищается от какой-то части своих грехов. Поэтому много под ними ходить нельзя, а то безгрешным станешь и воспаришь. А так грехи на земле держат. Видимо, окрестные жители не по разу в день под этими воротами ходят, раз под тяжестью грехов до сих пор не провалились под землю…
* * *
— Вот Святоша на тебя и взъелся за это! Во-первых, ты этих сирот осуждаешь, себя лучше считаешь. Считаешь, считаешь. А во-вторых, нельзя без покаяния в Святые ворота входить, а тут явно никто не каялся, — высказал свой взгляд на событие Шеф.
— Он взъелся в целом, что я сам, грешник злостный, с ним по одной земле хожу, да монастырь своим присутствием осквернил. Блин, а то, что там туристы толпами ходят непонятно какие — это нормально. Они же на благо монастыря взносы делают. Он Юльке в десятом году за купание ночью голышом в Сиверском озере весь мозг съел. Главное, стоял и ждал полчаса, пока она вылезет, а потом начал гундеть, какой это грех неприкрытой показываться. Уже сколько лет при каждой встрече не даёт ей прохода своими проповедями, мол, грешница она, развратница. А она нормальная. Просто нормальная. Да, без стеснения, но совершенно нормальная. Да ну его! — отозвался Анатолий.
|
|
|
— Мы турикам кусочки замытой керамики продавали из раскопа, когда копали в монастыре, — рассказал Пётр.
— Монахи крестными ходами вокруг раскопа не ходили? У нас постоянно с хоругвями да иконами кругами ходили, молитвы распевали — припомнил Анатолий.
— У нас монахи постоянно к обеду подгадывали, чтобы чищенную картошку выпросить, — вспомнил Пётр. — Помнишь, дядь Саш? На двенадцать человек за неделю два мешка ушло. Это когда в кельях жили. А это монахи да послушники подгадывали, к девочкам-дежурным подходили в тот момент, когда картошки уже начищено изрядно. И так уверено набирали себе, как будто их кто звал.
— Да, ругались мы с ними тогда по этому поводу… — согласился Александр Викторович.
… После этого отвлеклись на другие темы: с иностранных туристов на международные отношения и опыт личных поездок.
Виктор слушал со всё возрастающим недоверием. Это было действительно что-то из другого мира. Его мир Интернета, а в последнее время игр сутками напролёт, был совершенно иным. Ему было неизвестно ничего из того, о чём говорили эти люди. Единственным ярким воспоминанием из его прошлого была поездка в Турцию на 7 дней несколько лет назад… А здесь люди собственную страну на два метра вглубь изучили и за границей в нескольких странах побывали. Особенно этот Анатолий часто упоминал то одну страну, то другую…
— Хорошо так сидеть… — начал Александр Викторович, но его перебил Анатолий:
— … а полежать будет ещё лучше! — и откинулся на лежащий сзади рюкзак.
— Не поспоришь… Умеешь ты быть убедительным. Ладно, лежим до двух часов, десять минуточек, — Александр Викторович лёг прямо на траву.
Пётр и Виктор последовали их примеру.
* * *
Сон был странный. По бархатному чёрному небу правильными кругами летали мигающие звёзды, а он всё пытался найти в этом систему…
|
|
|
— Встаём, встаём. Витя! Ротаподъёо-о-ом! — Анатолий тряс Виктора за плечо. — Здоров ты, братан, в секунду намертво засыпать.
Виктор с трудом выплывал из сна. Но не шевелился. Как будто давал себе возможность уснуть заново. Всё болело от работы.
— Утром в постели надо вести себя очень осторожно: одно неосторожное моргание — и ты крепко спишь. Встаём.
Виктор всё же сумел открыть глаза. Остальные уже собирались идти к следующей засечке, чтобы либо сделать там шурф, либо добросовестную закопушку.
— А давайте ещё поспим. Реально рубит — сил нет, — всё ещё лёжа предложил Виктор.
— Тебе хочется домой? — спросил Шеф. — Там можно спать сколько угодно, никто не помешает.
Опять этот шантаж. Виктор нехотя встал, с трудом стал собираться. Голова была горячая и тяжёлая.
— Это несправедливо, так тяжело работать — выдал Виктор с обидой.
— Справедливость есть только в одном месте — в словаре на букву «с»! — пошутил Анатолий и серьёзно продолжил — А вообще это правда, несправедливо. Военные лётчики в Сирии получают за день боевого вылета столько же, сколько ты здесь за день безопасного копания земли. А их там бармалеи сбивают. Поэтому не ной. И без шуток: не прекратишь тоску нагонять — тебя будут звать «Кислый». Не самое лучшее прозвище. А чтобы не киснуть — надо квасить.
— А у тебя какое прозвище?
— Я — «Ёж». Дядя Саша — «Шеф». Петруха — так и есть «Петруха».
— Ну, «Ежом» ты не всегда был. Помню я твоё древесное прозвище начала двухтысячных «Баобаб», «Бабоукладчик», — напомнил Пётр.
— Приятно вспомнить — расплылся в улыбке Анатолий. — Да-а-а… Было время!.. В две тысячи четвёртом за сезон всех переложил, даже «Кису».
— Да ну?! — удивился Шеф, — Вот это ты тут врёшь!.. Она как раз в две тысячи четвёртом замуж выходила.
— Ну, так! Замуж третий раз осенью выходила, а в мае в разведках всё у нас и было, — пояснил Анатолий. — Причём на тот период у неё никого не было. Стремительно как-то она себе мужа нашла после меня.
— Она же старше тебя, как ты смог? — продолжал сомневаться Шеф.
— Тогда ей было тридцать девять, самый сок. Это сейчас она уже вид потеряла, на исходе шестого десятка, а тогда всё будьте-нате было!
— Что же мы уже такие старые?.. — вдруг с грустью спросил Пётр. — Сейчас то «Киса» замужем?
— Да, знаешь, счастливо у них всё в этом браке… — сообщил дядя Саша.
— Была у меня такая подруга, — проговорил на улыбке Пётр. — Встречались по принципу «только секс и ничего личного», никаких лишних разговоров. Пару раз в неделю трахались у неё дома. И, значит, во вторник с ней переспали, в четверг ей звоню, мол, какие планы на субботу. А она такая: «Ты чё, с ума сошёл? У меня в субботу свадьба!».
|
|
|
Рассказ об этом событии звучал явно не впервые, поэтому только Виктор слушал с интересом. Остальные просто вежливо ждали окончания.
— Молодец Киса… А я всё ещё в графе «семейное положение» так и пишу: «безвыходное», — с какой-то грустью пошутил Анатолий.
— А кто эта «Киса»? — заинтересовался Виктор.
— Преподавательница наша. Очень строгая тётка. Но женщина хорошая.
— И что, ты вот так и переспал с профессоршей? — Виктора позабавила ситуация.
— Ага… Правда, к тому времени я уже отучился, она мне всё пересдачи устраивала, чуть не отчислила, так что я её сильно не любил на учёбе. А потом у костра как-то разговорились, вспоминать стали, поржали. Так что тут всё в рамках приличия было. Но дело не в этом, а в том, что ты слишком кислый вид имеешь, обрати внимание, — закрыл тему Анатолий.
* * *
Работу завершили после пяти вечера.
— Всего у нас два километра триста метров отработано, тридцать четыре шурфа. Пока что в графике идём, но без задела, — сообщил на обратном пути дядя Саша.
Воздух к вечеру стал холодным и влажным. Тучи весь день то истончались, то темнели. Рои комаров и паутов звенели постоянно.
— Сейчас ускоримся в дороге, баньку возведём до ужина — напомнил Александр Викторович.
— Давай по дороге дрова заметим, а то баня все запасы поест, — предложил Анатолий.
— Основной дровожор, как всегда, это День. Чем отмечать будете? — поинтересовался Шеф.
— Чаем, пряниками и барабанным боем! А что, чем-то ещё можно? — улыбнулся Пётр.
В лагерь пришли около шести вечера. С других раскопов ещё никого не было, только Катя в четырёх вёдрах варила ужин.
— О, мужики!.. Ко мне все четверо шагом марш!.. Оперативно колем мне дрова, а то всё колотое кончилось, хворостом перебиваюсь.
Виктора такой приказной тон всколыхнул, но попутчики послушно взялись за исполнение приказа.
— Давай с нами, не стесняйся, — позвал Анатолий. — Вчетвером мы каждый по два полешка расколем, и дров хватит до утра. Это пара минут всего, а нужно всем нам.
Виктор взял в руки топор, но дядя Саша отобрал топор и дал в руки какую-то заточенную кувалду.
— Дрова колоть только колуном!..
Троица в несколько движений наколола уже гору дров. Виктор неумело размочалил полено, но сумел расколоть его на 4 части.
— Отбой колоть, пошли баню ставить, — распорядился Шеф.
— О, банька! Я первая! Так, не уходим, тащим воду для бани, пока дров много! — Катя быстрым шагом ушла в хозяйственную палатку, вернулась с шестью закопчёнными вёдрами, протянула их стоящему около кучи дров Виктору. Трое попутчиков уже пошли за жердями для бани.
Виктор в три ходки принёс шесть вёдер воды из источника. Пришли ещё две группы с раскопов, лагерь наполнялся людьми и голосами. Несколько человек пошли помогать ставить банную палатку.
Катя указала, куда вешать вёдра с водой. На перекладине над костром висели несколько S-образных крючьев из арматуры. На них было очень удобно вешать вёдра.
К семи часам, к ужину, большая палатка стояла в отдалении, а обитатели лагеря радовались возможности помыться в тепле и горячей воде.
— Сегодня все не успеют… Хотя ещё не холодно, можно и рядышком. Если воды достаточно будет — размышлял рядом Обезьяныч. — Ты завтра дежурный? С вечера дров до неба наколоть надо, воды во все бидоны и вёдра натаскать. А то теперь с помывками всё время дефицит будет…
Ужинали быстро, ссорились из-за своей очереди в баню, торопились успеть пораньше.
— В банной палатке за раз комфортно шесть человек помещаются. Если тесниться — то восемь. Но сегодня ещё не тот вариант, ещё не намёрзлись, — разглагольствовал Миша, сидя напротив.
Сегодняшний вечер Виктор воспринимал как нормальный. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что его перестало всё вокруг пугать. Глина под ногами, туалет с комарами, полное отсутствие каких-то условностей — всё это стало просто окружающим миром.
А ещё всё вокруг было настоящим, честным. Слова, поведение, обсуждения, отношения друг с другом — всё настоящее. Никто не старался казаться лучше, не строил из себя кого-то, кем не являлся. Это было невероятно. Совершенно непривычно. За всю жизнь он с таким ни разу не сталкивался. Начиная с детского сада всё вокруг было не настоящим, придуманным, искусственным. Всегда были какие-то ограничения, условности, формальности, всегда нужно было делать и говорить что-то не настоящее.
В скомканном, некрасивом лице Сергея Обезьяныча в отсвете костра Виктор вдруг увидел огромный ум. Это было лицо учёного, мыслителя, философа. Виктор поразился этому открытию.
В лице красавца Михаила увидел огромное страдание. Это был глубоко несчастный человек, которому не больше двадцати пяти, но было что-то мёртвое в его взгляде, тоска в едва намеченных складках на лбу.
— Он больше года воевал с нацистами на Донбассе, в самые сложные периоды пятнадцатого-шестнадцатого года. Добровольцем ездил. Теперь его могут выдать Украине, — тихонько грудным голосом сказала сидящая рядом Аня, увидев, что Виктор всматривается в Михаила. — Не спрашивай его ни о чём.
Виктор посмотрел на Аню. Красивая молодая женщина неясного возраста с сильными чертами лица, уверенным взглядом, вежливым выражением лица, очень напоминала серую гладкошёрстную кошку. Аня посмотрела в ответ.
— Привыкаешь? Вид у тебя кислый. Чтобы не киснуть — надо квасить — размеренно, спокойно проговорила Аня. По говору и манерам она была явно из большого города.
— Да, я уже про это слышал — Виктор хмыкнул. Что на это отвечать — не понятно. Жаловаться на трудность девушке — неловко. Сказать, что всё хорошо — глупо, она же видит, что не всё. «Ай, гори оно всё конём!» — решил он про себя и сказал правду, от которой вдруг внутри стало пусто — Не знаю, как ответить. Не привык! Не знаю! — на последних словах он дёрнул плечами и чуть притопнул пяткой. Аня это увидела и после паузы согласилась.
— Хорошо, не отвечай. Если что-то нужно будет узнать — спрашивай. Обо всём. Со мной можно говорить обо всём. Я всё пойму, всё прощу. — Аня замолчала и просто повернулась к костру.
Этот тихий спокойный разговор вызвал внутри у Виктора множество самых непонятных чувств, которых раньше он не испытывал. От рефлексии его отвлекли громкие голоса людей, шедших от бани. Шесть человек, мужчины, женщины. И Виктор решился. Голос предательски дрогнул, рот наполнился слюной.
— Аня, а это нормально вот так всем вместе в одной бане мыться? Голыми!.. — закончил он с нажимом.
— Тебя беспокоит чужое голое тело или собственное? — Аня повернулась и спокойно, как о еде, спросила Виктора. Звучало это как «тебе на второе что класть, гречу или перловку?».
— Н-н-ну-у, вообще!.. Н-н-не знаю! Это нормально? — растерялся Виктор.
— Нормы, как математического понятия, не существует. В каждом обществе, в каждой группе людей есть свои понятия о норме, в соответствии с уровнем культурного развития. В современном мире, практически во всех обществах, принято носить трусы. Но некоторые группы людей находятся на той стадии развития, когда трусы они носят на голове. Так же важна личная культура, личное развитие человека, его адекватность обстоятельствам. Трудно требовать от подростка удержать эрекцию при виде голой женщины любого возраста: там гормоны управляют сознанием. Но взрослый мужчина заглядывающий женщине за пазуху при любом удобном случае — это уже отклонение. Этим он выражает неуважение к женщине, которую видит только как сексуальный объект; показывает собственную неудовлетворённость; низкий уровень развития. То же относится к страсти совать в лицо окружающим свою половую принадлежность. Это — есть. У женщин есть грудь, у мужчин есть член. Люди так устроены. Летом на пляже на фактически голых людях навязаны формальные полоски ткани, которые по сути ничего не скрывают. Но вряд ли у кого-то из нормальных людей возникает вопрос, а нормально ли купаться вместе голым людям в море? При отсутствии этих полосок ткани вдруг просыпается вбитый в сознание до костного хруста стыд. Это нерациональный стыд. Его вбивают в сознание, чтобы человеком можно было управлять. Твой вопрос показывает, что и тебя воспитывали в традиционных ханжеских правилах. Теперь ещё раз спрошу: тебя беспокоит чужое голое тело или собственное?
Виктор готов был провалиться. Эти рассуждения о голом теле от незнакомой красивой женщины вызывали жгучий стыд. Но не мог возразить. Внутри было плохо.
— Я не знаю — хрипло ответил он.
— Таким тебя оставлять нельзя… Перепахало тебя внутри… — Аня внимательно посмотрела на Виктора, огляделась. Рядом никого не было. Она обошла стол и села напротив. — Давай поговорим. Первое: всё как прежде. Мир на месте. С тобой всё в порядке. Ты можешь это повторить?
Виктор не мог разжать рта. Желваки помимо воли сжимали челюсти, внутри было холодно.
— Просто скажи мне: всё в порядке — Аня спокойным тихим голосом повторила указание. — Можешь закрыть глаза. Можешь сжаться, если очень хочется. И скажи: всё в порядке.
Виктор пригнул голову к самому столу и произнёс с усилием:
— Всё в порядке…
— Мир вокруг прежний. Повтори.
— Мир тот же самый — творчески повторил Виктор.
— Хорошо. Мы с тобой не с того начали. Но хорошо, что ты спросил. Это правильное действие. Раз мы начали, давай продолжать. Что тебя беспокоит в ситуации, когда люди моются совместно? Скажи это сам.
— Ну, это не правильно. Есть же правила… Почему тогда все голые не ходят?.. — Аня молча слушала. К Виктору возвращалась способность говорить. — Ну, вот, как потом? У них могут быть семьи. Потом вообще как друг на друга смотреть? Есть же приличия! Я не знаю!.. — Аня молча внимала, иногда кивая.
— Хорошо. Волнение понятно. В баню никто никого не заставляет идти в группе. Каждый идёт сам, строго по желанию. Можно спокойно помыться в одиночку после всех. Второе. Люди, которые идут вместе, осознают, что и дальше им вместе работать, жить рядом. Кроме того, общий уровень культуры позволяет видеть нечто большее, чем просто голого человека рядом. Взаимное сексуальное влечение мужчин и женщин — это норма. Только зачем ждать похода в баню, чтобы его проявить? Люди здесь зрелые, способны сказать друг другу о своих желаниях и в одежде. Себя и окружающих воспринимают адекватно ситуации: все мы не совершенны, все мы просто люди. У кого-то попа толще, у кого-то рёбра торчат. Это просто есть. Акцентировать на этом внимание незачем. Люди такие, какие есть. Изменяется только то, что их могут увидеть без одежды. От этого никто не меняется. Ни смотрящий, ни тот, на кого посмотрели. Если же кто-то стесняется собственного голого тела — это уже серьёзный вопрос: почему? Другого тела всё равно нет. Делать со своим телом что-то для искусственного украшения — это провоцировать суицидальное поведение. Ты к себе, такому, какой ты есть, относишься хорошо?
— Да — несколько насторожено ответил Виктор. Аня молчала. — Ну, да, я такой, какой есть, мне пофигу, пусть смотрят.
— Хорошо. А что тебя беспокоит в других?
— Ну-у-у, не знаю… Увидит кто-то…
— Ты увидишь. Допустим, меня. Что-то изменится во мне или в тебе?
— Д-д-да нет, не изменится.
— То есть не важно, смотрим мы на этот стол или не смотрим, он не меняется. Смотрим мы друг на друга в одежде и без — ничего не меняется. Так?
— Не знаю. Без одежды… Отношение меняется… Это как-то личное… Не знаю.
— Вот. Это хорошо. Это важно. Что-то личное. Это очень хорошо! Ты понимаешь, что человек — это личность с правом на уединение. Но если люди не уединяются, понимают всё, что ты сказал, открываются друг другу — то мир всё равно остаётся прежним. Я не пропагандирую нудизм. Ни разу. Ни в коем случае. Я с тобой согласна, это личное. Но болезненно воспринимать эту ситуацию нельзя. В первую очередь для себя. Ты можешь сам решать, ходить тебе в общей группе, только в мужской, или индивидуально. Но переживать за других, как им быть — предоставь другим. Итак, мир прежний, с тобой всё в порядке, всё на своих местах. Повтори.
— Мир на своём месте, я в порядке, всё как прежде — довольно легко повторил Виктор.
— Теперь, чтобы это новое ощущение закрепить, тебе нужно идти. В любое другое место. Тебе сейчас нужно растянуть сжатые мышцы. Пройдись. Наверное, это не последний наш разговор. Этот мы провели довольно скомканно, поэтому ещё поговорим.
— А ты откуда это всё знаешь?
— Знаю… Это моя работа. — Аня тоже встала, по-доброму улыбнулась, ровной твёрдой походкой пошла к палаткам.
* * *
Виктор пошёл в туалет. Это был самый длинный из возможных путей для прогулки, да и после ужина чай уже подпирал.
Когда он вернулся, у стола запускали «гену» — бензогенератор для зарядки телефонов, ноутбуков, планшетов. На столе громоздилась невероятная куча техники и проводов от удлинителей. Свою технику Виктор оставил в городе, у родителей. Всё равно телефон временно заблокирован за неоплату, а для компьютера здесь нет интернета достаточной скорости. Да и кто ему мог звонить? Только родителям сообщил, что поехал на несколько недель в лес на заработки, землю копать. Связи там не будет. Про то, что просто негде будет подзаряжаться — как-то не подумал. А его недорогой смартфон требовал подзарядки 2–3 раза в день.
Катя подошла к бесцельно идущему Виктору в тот момент, когда он для себя решал: ещё чаю с пряником выпить или уже спать?
— Виктор, ты запасы дров видел? Утром некогда будет по лесу ходить, искать. Бери Игоря и давайте за дровами на утро, пока не стемнело. Ещё мужиков возьми из не помытых, чтобы на баню себе дров принесли. За водой я прослежу, помытые наносят. Да, не забудь несколько сухих полешек в палатку положить, чтобы утром с сырыми дровами не возиться.
Сказано это было как само собой разумеющееся. Сказала и отошла. А он теперь думай. Где искать Игоря? Как отличить помытых от не помытых? Куда идти за дровами? Повторялась ситуация первого дня. Опять неожиданное бессилие. А уже темнеет…
— Виктор-батькыч, чего это у тебя такой вид потерянный? — прозвучал голос Анатолия.
— Да блин! Дрова нужны!.. — как сумел сформулировал Виктор своё смятение.
— Нужны… — согласился Анатолий. — А чего не таскаешь? Где твой второй дежурный? Вы же вдвоём в палатке?
— Не знаю, не вижу его — покрутил головой Виктор. На глаза попались женщина с мокрой головой, которая у костра сушила короткие волосы то одной стороной, то другой. Сразу всколыхнулось волнение, что она была в банной палатке с другими… мужиками… И сам себя успокоил: это же её дело… Она сама знает… Но всё равно было неуютно.
— А звать не пробовал? Как зовут твоего сопалатника?
— Игорь — отвлёкся от переживаний Виктор.
— И-и-иго-о-орь!!! — заорал неожиданно Анатолий.
— Я тут! — отозвался Игорь от хозяйственной палатки.
— Дрова, вода на утро нужны. Виктор в ауте. Ты за главного. Командуй! — распорядился Анатолий.
— Где я? — не понял Виктор.
— В ауте. Растерянности. В облаках. Нужен реальный командир. Сейчас ты по каким-то причинам командовать не можешь. А без командира никак. Так что подчиняйся тому, кто осознаёт реальность.
— Катя ещё сказала не мытых мужиков набрать, чтобы себе для бани дров и воды набрали… — легко переложил поручение Виктор.
— Дык вперёд! Этого ты тоже сделать не можешь? Или кто-то тебе это должен?
— Я не знаю… А где они?
— Ты что, в одиночной камере жизнь провёл? Так же оглашаешь распоряжение, спрашиваешь каждого, если надо. Тут народ нормальный, отзовутся. Или тоже Игорю поручим?
— Давай поручим — согласился Виктор с облегчением.
— Поручай… — озадачил его Анатолий.
— А-а-а… как?
— Действительно… а как это возможно? Мне уже прямо интересно, какой способ для этого ты изберёшь — откровенно насмехался Анатолий.
От бани с весёлым гомоном шли ещё несколько человек, а им навстречу шла смена.
— Дрова тащите! — прозвучал от бани голос.
— Нету больше! — отозвались от костра.
— Да вы охренели! — прозвучало утверждение от бани. — Сожгли всё, а нам что? Тащите, мы уже голые тут, нас комары сожрут! И холодно! А обидно как! И вообще! У меня возмущение кончается с вашими дровами!
— Где дежурные на утро? Вы чего не командуете? Ваша задача следить за наличием дров с вечера. Темнеет уже! Давай быстрей организовывайте! — отчитали дежурных в несколько голосов от костра.
Несколько фигур одновременно с позвякиванием начали разбирать топоры.
— Ты, Витя, прямо как чиновник, который ничего не делает сам, потому что знает, что если ничего не делать, то девять из десяти проблем со временем потеряют актуальность, а десятую всё равно никакими силами не решишь… Ну, пойдём, в добрых фей поиграем в ночном лесу, — направился к топорам Анатолий. Игорь был уже среди дровосеков, а Виктор всё ещё пребывал в ступоре. С усилием пошёл за топором.
— Ходил в лес за грибами, понравилось… — балагурил Пётр. — Не знаю, что понравилось больше: искать грибы, или ходить по лесу с ножом в руке…
В сумеречный лес отошли метров на двести. Сразу звонко зазвучали несколько топоров, послышался треск ломаемых стволов, шуршание вытаскиваемых из леса деревьев.
Виктор тоже нашёл себе деревце, вроде старое, должно быть сухое. Взял топор за середину топорища, рубить начал одной рукой, примерно в метре от земли. Топор отскакивал от ствола. Дерево пружинило.
— А ты что делаешь? — спросил Евгений Борисович. Он за топор тащил по земле толстенный ствол дерева. В комель топор был вогнан больше, чем на половину, топорище представляло удобную ручку.
— Рублю дрова — ответил Виктор на очевидный вопрос.
— А сразу не скажешь. Возьми топор в две руки. За конец топорища. Замах из-за головы. Врубайся на высоте сантиметров двадцать-тридцать от земли, под углом. Давай.
Виктор недовольно выполнил наставление. Размахнулся и стукнул. И сам понял, как нелепо при этом выглядел: руки согнуты в локтях, замах был от уровня головы. Евгений Борисович молча стоял рядом. «Замах из-за головы». Да, Виктор видел, как это делают другие. У них это выходило изящно… Ещё раз, прямые руки… Топор вошёл в ствол сантиметров на пять. Вынул с трудом, раскачивая. Ещё раз. Получается! Логика подсказала, что, рубить надо не только с одной стороны. Ахнул теперь слева. Евгений Борисович молча пошёл дальше. А Виктор продолжал рубить дерево. Оно оказалось неожиданно крепким.
— В лесу раздавался топор дровосека: по лесу гонял дровосек гомосека… — пошутили проходящие мимо Михаил и Лёша. Они тащили за нижние сучья просто огромное дерево. По сравнению с их деревом дерево Виктора было спичкой рядом поленом. И эта спичка упорно не хотела падать. В лагере уже были слышны звуки двуручных пил.
— Давай подтолкну — предложил возникший рядом Игорь. Он упёрся в ствол, и тот надломился. Вдвоём они дорубили ствол и потащили к лагерю. Очень мешали топоры, было неясно, куда их деть. Вонзить в ствол так же, как Евгений Борисович, не получалось.
|
|
|
