 |
Часть I. Знакомство с собой 19 глава
|
|
|
|
— Да, спасибо… надо. Я сейчас… Да… Я же палатку не закрыл… Отсыреет там всё… — впервые за утро смог выдавить из себя слова Виктор.
— Просушим потом… Солнышко, вроде бы пробивается… — еле слышно отозвалась Марина.
После восьми утра позвонила Катя. Вику привезли домой. Два раза она теряла сознание. Сейчас в сознании, но уже не говорит. Родные с ней рядом. Состояние быстро ухудшается…
После десяти утра Катя перезвонила. С час назад Вика опять потеряла сознание, захрипела, один из родственников не выдержал, вызвал «скорую». Вика скончалась в половину десятого в присутствии бригады «скорой помощи». Скоро они выезжают обратно…
Плакать уже не было сил. Евгений Брисович с тёмным лицом молча поставил на стол двумя руками несколько кружек, открыл бутылку водки, начал разливать. Сергей и Вадим Михайлович повторили его действия. Все взяли кружки в руки…
— Прощай, Вика… — не своим голосом проговорил Евгений Борисович и молча выпил несколько глотков. Все остальные выпили молча, не ощущая жжения.
Напуганные Егор и Фёдор Калинины жались к плачущей матери, не могли понять, что же случилось, как тётя Вика, с которой они вчера так смеялись, сегодня умерла…
Евгений Борисович налил себе ещё раз. За ним повторили несколько человек. Молча одновременно выпили. Виктор больше пить не стал. Не пьянством поминают ушедшего человека. От первой порции ему немного полегчало, отпустило плотный комок внутри, который мешал дышать. А шефам, видимо, требовалось больше.
— Прими, Господи, душу новопреставленной Виктории, да упокоится она с миром. Прими и окружи теплом и светом… — произнёс краткую молитву Вадим Михайлович, но закончить не смог, слёзы душили его. Пётр обнял внезапно постаревшего Вадима Михайловича и поднял глаза к небу.
|
|
|
— Все там будем, в своё время… Все под богом ходим… Все там встретимся… — проговорил Пётр.
* * *
От стола стали расходиться только к полудню. Уточнили у руководства, как быть с работой. Делать то надо… До обеда решили даже не думать про это, а там видно будет. Постепенно опять начали разговаривать. Принесли воды, прибрались около бани, кто-то прибрался в своих палатках.
— А наша жизнь продолжается… — говорила Марина, вывешивая на неожиданно ясное жгучее солнце отсыревшие в палатке вещи. — И денёк то какой хороший… Как всё быстро случилось. Раз, и исчез человек. А нам дальше жить надо, других людей ценить, пока они рядом… Поздно надгробие укрывать одеялом… Забота нужна живым.
— Я ведь, знаешь, когда узнал про неё, бояться её начал. А потом захотел ей хоть что-то сделать хорошее, да не успел… А вчера вечером с ней так хорошо танцевали, что я вообще забыл про её… болезнь. Уже совсем вечером подумал, что жить ей ещё, да жить, успею я ещё ей что-нибудь приятное сделать… — рассказал Виктор.
— Я её тоже избегала… Боюсь я смерти… Теперь так стыдно… — ответила Марина.
— А что бы ты сделала?.. От тебя ничего не зависело… — попробовал успокоить Марину Виктор.
— Вот теперь и думаю, а что я ей могла хорошего успеть сделать… Знать бы, что вот так оно всё…
Послышался шорох травы, на тропинке появились Наташа, Оксана и Игорь.
— Мы к вам решили дойти. Там быть уже невозможно, — объяснила причину прихода Наташа. — Как Аня уехала, Ксюха вообще никакая. С собой её забрали.
— Да все мы никакие, — ответила Марина. — Давайте вино выпьем. Меня опять накрывает…
Достали два картонных пакета красного вина.
— Кружек опять нету. Не ходите никуда! Так выпьем, по кругу, — распорядилась расстроенная Марина.
— Ещё водка есть, если что, — дополнил Виктор.
— Я бы водкой оглушилась, — призналась Наташа.
|
|
|
— Я тогда тоже, — чуть слышно произнесла бледная Оксана. — Я её почти не знала… Никогда не думала, что это меня так заденет. Вроде бы, посторонний человек, а как будто… родного… кусок души вырвали…
Виктор зубами выдрал из дозатора сердцевинку и протянул бутылку Наташе. Марина и Игорь приложились к пакетам и долго пили. Потом Марина протянула полупустой пакет Виктору, Наташа передала водку Оксане, а Игорь снова приложился к пакету с вином.
— Вы здесь как? — спросила Наташа Марину.
— Живы. Здоровы. У нас то, как раз, всё хорошо, — ответила Марина.
— И у нас Игорь про Женю позабыл, наконец…
— А кто так заплакал ночью? До того, как ты нас разбудила, — спросила Марина.
— Галя Калинина, когда услышала, что Вика умирает. Прямо заголосила, — ответила Наташа. Мы то к костру поближе живём, шум, голоса услышали, выскочили раньше, ещё уснуть не успели, а она только про это узнала, у них палатка далеко.
— На похороны надо ехать? — спросил совершенно поблёкший Игорь.
— Зачем? Мы с ней здесь простились… Пусть там близкие… А мы её тут помним… Любим… — сдавленным голосом проговорила Оксана и опять приложилась к горлышку.
— Солнышко-то как разгулялось, — отметила Наташа.
— А мне, вдруг, как-то спокойно стало, — чуть заплетающимся языком проговорил Игорь. — Не нужно больше ничего ждать… Надеяться… Бояться…
— Наверное, так…
— Она вчера такая радостная была… Я её несколько раз сфоткала, улыбку ловила, потом ей сразу пересылала, а она кому-то своим кидала. Сейчас хотела посмотреть, не могу… Вот тоже странная болезнь, да? Все эмоции у человека отняла, а улыбаться до конца могла, — отстранённо сказала Наташа. Её глаза после бессонной ночи, слёз и выпитого алкоголя стали красными, а взгляд неподвижным. — А ты, Игорь, держись. Такое нужно пережить… желательно пораньше. В дальнейшем взгляд на жизнь меняется… Всякая шелуха отваливается, главное видеть начинаешь.
Сели прямо на нагретую траву. Оксана одна всё прикладывалась и прикладывалась к бутылке водки, пила маленькими глотками и не могла опьянеть. Её лицо стало более человеческого цвета, голос стал покрепче, но взгляд, речь, мысли оставались совершенно трезвыми. Между глотками водки она пила сладкую газировку. Игорь и Марина допили вино из пакетов, но опьяневшими тоже не выглядели.
|
|
|
— Надо будет к приезду… сопровождающих… еды сготовить. Наверное, кутья нужна? — обсуждали ближайшее будущее Марина и Оксана. Наташа дремала с открытыми глазами. Её обычно милое лицо в этот момент было некрасивым, ассиметричным, грубым. Оно становилось обычным, когда она вдруг распахивала глаза и начинала что-то соображать, и опять теряло форму, когда она снова впадала в дрёму с открытыми глазами.
— Они когда должны вернуться? Им часов пять-шесть ехать? К четырём, наверное, точно уже надо готовить. Сейчас сколько? Два доходит?.. Надо выдвигаться?.. — обсуждали Марина и Оксана. Оксана допила водку до конца и только теперь стала чувствовать расслабление.
— Как на казнь человека отправили… Живого проводили и ждали сообщения о смерти… Не дай бог такое ещё раз…
* * *
Около костра и за столом сидели Алексей, Пётр, Сергей, Гриша, Саша, Вадим Михайлович, обе Лены. Внезапное горе сблизило всех. Они негромко говорили уже на разные темы, не только о произошедшем. У стола стояли вёдра со свежим обедом. Кто-то ел. Созывать всех организованно ещё не могли.
— Надо бы поминки организовать по-человечески, — тихонько озвучила у огня немного пришедшая в себя Марина.
— Да, мы вот тоже это обсуждаем. К приезду ребят еда есть, накормим. А на ужин, тогда, часа в четыре начнём? — ответила Лена Большая.
— Какая жизнь переменчивая… Вчера в четыре начали готовить праздник, а сегодня… вот так… — со вздохом проговорила Оксана.
— Калинины спать ушли. Поели, Володя с Галей выпили утром с нами, их рубить начало. Хоть кто-то уснуть смог… — рассказал Алексей. — Мы с Викой когда у Гриши на углежогных работали, она часто романс Вертинского пела, на смерть Веры Холодной, «Ваши пальцы пахнут ладаном». Говорила, что это та песня, которую она хотела бы услышать про себя… Она вчера такая радостная была… — с грустью после паузы закончил Алексей.
— Ваши па-а-альцы па-а-ахнут ла-а-аданом… А в ресни-и-ицах спи-и-ит печа-а-аль… Ничего-о-о тепе-е-ерь не надо вам… Ниче-е-его тепе-е-ерь не жаль… — вдруг запела спокойным ровным голосом Лена Большая с закрытыми глазами. К ней подключились Вадим Михайлович, Пётр и Оксана, выводили музыку точно, в словах не путались. — Тихо ше-е-епчет дья-я-якон седенький… за покло-о-оном бьёт покло-о-он… И метё-о-от боро-о-одкой реденькой… Векову-у-ую пы-ы-ыль ико-о-он… Ваши па-а-альцы па-а-ахнут ла-а-аданом!.. А в ресни-и-ицах спи-и-ит печа-а-аль… Ничего-о-о тепе-е-ерь не надо вам… Ниче-е-его тепе-е-ерь не жаль… И когда-а-а весе-е-енней вестницей… Вы войдё-о-оте в ти-и-ихий кра-а-ай… Вас госпо-о-одь по бе-е-елой лестнице… Поведё-о-от в свой све-е-етлый ра-а-ай…
|
|
|
Затихли одновременно. У многих глаза наполнились спокойными слезами. Острота горя притупилась, осталась глубокая печаль по хорошему человеку.
… Около четырёх вернулись Михаил, Катя, Аня, за рулём Анатолий. Лица у всех были измождённые. Вопросов им не задавали, не было уже никакой спешки, ждали, пока сами расскажут. Приехавшие молча открыли заднюю дверь, начали доставать какие-то коробки, ящики.
— Это что?.. — спросила Катю Леня Большая.
— Это от Викиной родни… Просили устроить достойный помин… Говорят, мы ей были ближе всех, показали от неё вотсапп, эсэмэс, видео. Она про каждого из нас такие замечательные слова говорила… Я даже не знала. Почти все фото со вчерашнего дня успела отправить… На всех такая радостная. Отдали нам сто тысяч, как самым близким, чтобы мы… В общем, чтобы вспомнили, добрые слова сказали… Вот, заехали по дороге…
— Расскажите, как всё… закончилось, — попросила Наташа. Подошла Аня, присели к столу Михаил и Анатолий.
— Очень быстро. Мы пять минут проехали, она первый раз отключилась, с час была без сознания. Потом пришла в себя, даже речь внятная появилась. Сказала, что уходит счастливой, что ни о чём не жалеет. Просила ни в коем случае не отвозить в больницу. У неё в карманах отдельно и в паспорте листки вложены, в которых она просит не оказывать ей помощь, если вдруг с ней что-то случится… В связи с тяжёлым неизлечимым заболеванием. Много благодарила, пока говорить могла… говорила, счастье узнала только в последние месяцы… За полчаса до Вологды опять сознание потеряла, похрипывать начала и судороги появились. Дома у неё уже родные были, родители, два брата с жёнами. Наверх подняли, уложили, с роднёй оставили. Она в себя пришла, а говорить уже не может, судороги, хрипит. В девять отключилась окончательно, сильно хрипела, выгибало всю… Одна из жён скорую вызвала, говорит, не может так спокойно на это смотреть. Приехали минут через десять, ничего делать не стали, констатировали агонию, а в девять двадцать шесть остановку сердцебиения и дыхания. Родные, конечно, трудно восприняли. Но, говорят, ждали этого. Благодарили, что она умерла счастливой. Говорят, сами бы никогда не сумели столько радости ей доставить… Около десяти утра приехала машина, увезла на Советский проспект, в морг. Родители с ней поехали, а с нами братья остались, хорошие мужики. Они и настояли на деньгах, просили сделать достойный помин. Говорят, за всю жизнь более близких людей, чем мы, у неё не было… — спокойно, усталыми голосами, поочерёдно говорили вернувшиеся. — Аня только одну из жён успокаивала, долго разговаривала, остальные очень стойко всё восприняли…
|
|
|
…Готовка скорбного ужина шла почти молча. Были куплены самые роскошные продукты, очень дорогой алкоголь, от самого слабого до крепкого. Около шести вечера Пётр, Анатолий и Сергей прошлись по лагерю, сообщили о начале поминок тем, кого не было у костра.
Уставшие за день после бессонной ночи люди выглядели уже успокоенными.
— Очень важно сразу оплакать своих покойников, чтобы потом это не стало обязательной частью жизни надолго, — негромко говорила Аня кому-то в стороне — После этого осознаёшь, что их жизнь могла тебя чему-то научить… А как оплакали, жить нужно дальше, правильно, хорошо, ценить живых, не тратить время на пустое…
… Около половины седьмого перестали нерешительно топтаться и начали усаживаться за стол. Евгений Борисович встал, оглядел всех тяжёлым взглядом, взял в руку кружку и без вступлений заговорил:
— Нам всем очень тяжело. Близкий нам человек оставил нас. Вика знала о своём состоянии и выбрала нас… выбрала… решила с нами провести оставшееся ей время. Она дарила нам только улыбки. Сегодня её не стало, — говорил он с тяжёлыми паузами. Остановился. Без продолжения поднял кружку и молча выпил. Все молча подняли свои кружки.
— Берите кутью… — тихонько говорила Марина сидящим вокруг. В молчании негромко зазвякали вилки, ложки. Поднялся Анатолий. Какой-то высушенный за день, с ввалившимися щеками и глазами, он выглядел опасным. Вздохнул, глядя перед собой, поднял кружку.
— Мы все здесь родные друг другу люди. Мы любим и оберегаем друг друга. Вику мы берегли тем, что просто любили её, считали своей. Несколько последних дней мы были с ней очень близки… Я никогда ни от кого не слышал столько добрых слов про нас с вами. Она нас очень любила. По-своему берегла. Когда сегодня ночью с ней случилась беда, она осознала, что умирает, попросила возможность проститься с каждым, потому что для каждого из нас у неё были отдельные слова… И у каждого из нас нашлись отдельные слова для неё… Я был рядом, всё слышал… Спасибо вам за это… Многие из нас хотели бы сделать ей что-то доброе, хорошее… Она знала об этом. Это поддерживало её, придавало силы… Одним из последних её пожеланий, уже перед Вологдой, была просьба… Она просила, всё то, что мы хотели, но не успели дать ей — дать друг другу, пока мы живы, пока есть возможность отдавать и принимать… Вика было добрым, светлым человеком… — Анатолий остановился, помолчал, поднял кружку и выпил. Все подняли за ним…
Поднимались люди, говорили, вспоминали. Виктор чувствовал необходимость сказать что-то доброе, но не находил слов. Всё, что он мог сказать — это о своих переживаниях и желаниях что-то сделать. Но это было бы не про неё, а про себя. Марина рядышком несколько раз всплакнула, но уже справлялась со слезами. Понимая, что опять может допустить ту же непростительную ошибку, промедлить и не сделать то, что важно, Виктор встал. Он не знал, о чём говорить, но говорить нужно было про Вику.
— Дорогие мои, любимые люди… Сегодня нас стало на одного меньше… — Виктор остановился и вдруг услышал себя как бы со стороны. — Вика нас любила и учила. Я знал её меньше, чем многие из вас, но я ей благодарен. Она учила нас не откладывать на потом добрые дела… Здесь уже прозвучало, мы все хотели бы что-то для неё сделать, но почему-то не сделали. Она своим… внезапным уходом научила нас сразу делать добрые дела… Без спроса… Без обсуждения… — Виктор увидел кивающие в поддержку головы. Поднял свою кружку, так же молча, как делали все до него.
… Около десяти вечера убрали со стола, разошлись. В палатке Марина прижалась к Виктору, обняла его, несколько раз тяжело вздохнула и ровно задышала во сне. Виктор чувствовал её живое тепло, живую тяжесть головы на своём плече, поправил одеяло и тоже начал проваливаться в сон.
* * *
Утром дежурные Максим и Игорь будили всех у каждой палатки негромко, персонально. Виктор спал в эту ночь очень крепко, без снов, но от тихого вкрадчивого «Ребята, утро, подъём» проснулся сразу. Марина рядышком тоже проснулась, зашевелилась.
— Да, доброе утро. Спасибо, мы проснулись, сейчас выйдем… — отозвались оба на обращение.
— Доброе утро. — Виктор притянул к себе сонную Марину, неловко поцеловал её в голову над ухом. Она чуть повернулась, обняла в ответ и коротко поцеловала Виктора. — Как спала?
— Отключилась. Просто, как в колодец упала.
У костра вместе с Катей хозяйничали Лена Большая и Наташа. Обе встали вместе со своими соседями по палатке. За завтраком негромко обсуждали рабочие вопросы. На раскоп вышли вовремя. Копали сосредоточенно, без лишних разговоров, довольно быстро, поскольку площадь сократилась вдвое. К концу третьего часа материк вышел на 42-ух сантиметрах с другой стороны раскопа и начал быстро расширяться. Обед специально не готовили: со вчерашнего дня и с утра осталось довольно много еды, которую все согласились доедать. После обеда в разговорах появились первые лёгкие шутки, первые улыбки и смешки. Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло.
С утра Виктор носил тазы с землёй, после обеда его поставили в помощь Кате и Петру на расчистку вылезших брёвен. За монотонной мелкой работой совками рассказывали некоторые истории из своей трудовой биографии.
— … Судьи и суды — это такая отдельная песня. Вологодские особенно. Просто вынуждают досконально знать свой предмет, иначе на основании откровенно поддельных документов принимают решения, которые потом оспорить невозможно. Я ещё училась тогда, мне Андрюха помогал, мой муж, пока живой был. Простое дело мне передал: в две тысячи седьмом человек работал по договору, а оплату за труд не получил. Срок взыскания — три года. Он очнулся в две тысячи девятом, сроки соблюдены, всё нормально. Пишем претензию, без ответа; подаём иск в суд. В заседании ответчик представляет приходно-кассовый ордер, в котором указано, что мой доверитель все деньги за работу получил вовремя. Я к нему поворачиваюсь удивлённо, он утверждает, что не поучал ничего, ничего не подписывал. Я прошу ознакомиться с оригиналом квитанции. Всё верно, и подпись, вроде его. И тут случайно замечаю, что именно на этом листке пропечатаны выходные данные, в числе которых указана типография и дата печати: как сейчас помню — одиннадцатое ноль третье две тысячи девятого. Я довольна, всё ясно. Подделка. Вторая сторона, смотрю, бледнеет. Я разражаюсь пламенной речью, что в суд представлен фальшивый документ, поскольку в седьмом году не могло быть тиража от девятого. Судья мне «Это всё? Больше ничего?». А что ещё нужно? Всё же на поверхности. Уходит она в совещательную комнату, возвращается, озвучивает решение: нам отказать, так как по представленным документам всё выплачено. Я начинаю беситься, чуть не ору, что это же фальшивка, а она мне: «суд не обязан исследовать документы на подлинность, а вы должны были подать ходатайство об исследовании представленных документов на подлинность, но не стали этого делать». Всё! Областной суд тоже отказал, так как возможность в первой инстанции подать ходатайство была. Я с тех пор, даже не зная дело, первым делом стала подавать ходатайства об исследовании документов противоположной стороны на подлинность. Две трети дел заканчивались не начавшись, так как одни фальшивки были представлены. Причём судьи это знают. Но у нас состязательность процесса, судья оценивает только представленные доводы, а не документы.
— У меня тоже был случай, — продолжил тему судов и судей Пётр. — Помогал в гражданском деле, тоже учился ещё, в две тысячи третьем. Значит, жил-был себе рабочий вагоно-ремонтного завода, в тридцатых годах дали ему в районе улицы Бурмагиных землю под постройку дома. Тогда это было заброшенное место, нарезали ему аж тридцать пять соток под дом, баню, огород, сад. Он построился. А кроме основного дома ещё на противоположной части участка типа времянки строение поставил, тоже из брёвен, полноценный дом, с печкой, колодец рядом откопал. Началась война, рабочий ушёл воевать, вернулся. С ним вместе его боевой товарищ с семьёй, пережить тяжёлые времена, потому что дом боевого товарища где-то в Смоленске был. Поселили товарища в той самой времянке, а прописали у себя, так как тот дом был не узаконен, говоря современным языком. Стали жить да радоваться, огород вместе обрабатывать. Дети вместе, все праздники вместе. В шестидесятые оба ветерана умерли, у их детей свои дети расти стали, тоже душа в душу жили. Сменились так несколько поколений. В девяностые, уже внуки-правнуки, не так дружно жили, потомки боевого товарища заявили права на дом и половину участка. Начали забор ставить, по инстанциям ходить, чтобы свой дом узаконить. Лет девять-десять шла тягомотина, а в третьем году подали в суд и потребовали от наследников рабочего узаконить их дом, передать безвозмездно им в собственность, разделить участок и передать им половину безвозмездно, а кроме того, назначить содержание, так как внуки рабочего постоянно поддерживали внуков боевого товарища уже много лет. И наш Вологодский суд решил: обязать наследников рабочего узаконить дом-времянку за свой счёт, разделить участок за свой счёт, передать безвозмездно наследникам боевого товарища дом и участок на основании приобретательской давности, более пятнадцати лет фактического владения, а так же обязать внуков рабочего содержать внуков боевого товарища в размере двух мрот ежемесячно на каждого члена семьи, поскольку те формально были на иждивении уже более пятнадцати лет. До верховного суда дошли, отменить не получилось. Так и тянут внуки боевого товарища из внуков рабочего с широкой душой постоянное содержание. И отменить его невозможно: если ты содержишь кого-то более пятнадцати лет, то обязан делать это до своей или его смерти…
Виктор слушал и не мог поверить.
— А вред здоровью по ДТП как режут? — продолжила Катя. — Есть правило: если у тебя ОСАГО, то причинив вред здоровью, ты приходишь в суд, но просишь заменить ответчика на страховую. На то ты и страхуешься. И в Питере или Ярославле это работает, как положено. А в Вологде вместо страховой приходит работник прокуратуры и начинает давить на потерпевшего. В итоге, с виновника ДТП ответственность снимается, у него был полис ОСАГО, а на страховую не возлагается, поскольку прокурор быстро доказывает, что вред здоровью был не более чем по сто пятнадцатой, а она у нас декриминализована, наказания по ней не положено, значит оснований для привлечения страховой нет. Так что не дай тебе бог попасть под машину в Вологде: если лечился менее тридцати пяти дней и не стал инвалидом — ничего не получишь. Вот если бы дерево, которое упало на Лёшу, было автомобилем с ОСАГО, то ему ничего бы по страховке не полагалось…
— А менты как? — напомнил Пётр. — Особенно когда городское УВД возглавил бывший начальник второго отдела, с сомневающейся фамилией? Сразу вся преступность кончилась, поскольку отказные пошли валом. Прошло указание: реально рассматривать дело, только если по нему было более пяти раз подано заявление. В статистке, конечно, сразу выросло количество убийств, изнасилований. Причинения особо тяжкого вреда здоровью, тут просто так не откажешь. А по всему остальному любые преступления можно совершать — ничего за это не будет. По данным журналистов, рост преступности в Вологде за период с пятнадцатого по восемнадцатый год был почти триста процентов, особенно мелких краж и гоп-стопов, а у ментов снижение преступности на двести, каждый год по пятнадцать-двадцать процентов. Мы, конечно, тоже в это включились. Раз Вологда — преступный рай, грех не пользоваться. Правда, мы строго в сфере электронных финансов шурудим, менты в этом вообще ни в зуб ногой. Они вообще в большинстве преступлений ни в зуб ногой, только и могут, что членов «Единой России» от ответственности отмазывать…
— Это вы ещё не знаете, как в Вологде со СПИДом боролись, — сказал проходящий мимо с тазом земли Миша. На обратном пути тормознул. Быстро рассказал. — В период две тысячи первого-третьего годов был рост заболевших процентов по триста-четыреста ежегодно. В абсолютных цифрах это плюсом по восемьдесят-сто человек каждый год, но в статистике это выглядело не очень. Чтобы победить СПИД — просто перестали поставлять тест-системы. И количество вновь выявленных заболевших резко упало. Всё, СПИД в Вологде победили!..
— Перерыв!
— А ты, Петро, чем занимаешься? — Виктор только что понял, кто же Пётр по специальности.
— Менеджер-брокер-посредник… Ищу возможности, свожу людей, храню тайны… — внимательно посмотрев на Виктора ответил Пётр.
После окончания перерыва в раскоп никого не пустили: шли отрисовка и фотографирование. Ещё минут десять сидели и дремали на бровке.
— Шёл шестой час десятиминутного перерыва… Люди в изнеможении рвались работать… — шутливо проговорил Алексей. Он пользовался уже одной рогатиной в качестве костыля и вполне уверенно наступал на пятку сломанной ноги.
— Какая-то фигня вырисовывается, — задумчиво бормотал Александр Викторович над планом. — Что это за ровная стенка рядом с жилыми строениями? Не погреб точно, уже хорошо…
— Конец перерыва!.. — скомандовала ещё минут через десять Лена Большая.
Все три костяка были расчищены, сфотографированы, нарисованы, сняты с грунта, запакованы, описаны, занесены в журналы и дневники, первично камерально обработаны, подготовлены для дальнейшего исследования. «Жили люди пятьсот лет назад, а мы теперь им будем кости мыть», приговаривали при этом. Пятно материка с противоположной стороны стремительно расширялось, приближаясь к ровной стенке посредине раскопа. Торчащих от ровной стенки досок, уходящих под углом вниз становилось всё больше. В последний рабочий час образовалась вторая ровная стенка, ровно 120 сантиметров от первой.
— Траншея… Не новая, что уже хорошо, над ней были ровные средневековые строения, — рассуждали Евгений Борисович, Александр Викторович, Лена Большая, Григорий, Марина и Максим. — Доски не хорошие, как бы нам на очередное захоронение не наткнуться… Она, зараза, в бровки уходит… Не пришлось бы прирезаться…
По окончании дня осталась не вскрытой только эта странная траншея, которая имела глубину уже 65 сантиметров.
* * *
На ужин доедали то, что осталось со вчерашнего дня, от завтрака и от обеда.
— Спасибо тебе, Вика, за вкусные ужины. И оттуда ты о нас заботишься… — с грустью проговорил Александр Викторович.
— Лучше бы мы с ней вместе сухие хлебные корки в дождевой воде размачивали, чем такие прекрасные блюда без неё… — отреагировала Катя. — Это итоговая еда, завтра свежая будет.
— У нас два дня, — проговорил Евгений Борисович глядя на карту погоды в планшете перед ужином. — А потом начнутся долгие сильные дожди.
— Будем успевать. Завтра ударно снесём эту траншею. На крайний случай — на штык её, — решительно высказалась Лена Большая.
— Калинины завтра крайний день будут. Послезавтра под погоду уезжают. Последняя неделя перед школой, — сообщил Александр Викторович окружающим.
— Я тоже с вами дня три максимум, надо успеть перед учёбой в город вернуться. А без меня вам тут грустно будет, а я там переживать буду. Так что давайте успевать, — сказала Катя.
— Да должны бы успеть. Мужиков много в этот раз, закопаем резво. Главное, выбрать эту непонятную траншею… — выразил надежду дядя Саша.
Подошёл Вадим Михайлович, принёс в пакетах несколько камешков, произнёс непонятные для Виктора слова, и попросил достать планы верхних уровней. От его слов руководители коротко засмеялись, дядя Саша резво ушёл к палатке за планами.
— Что такое? — спросил Виктор.
— Очень похоже, что… Траншея может оказаться выгребной ямой. Вадим Михайлович по этим образцам уверен, что массово вокруг досок идёт копролит… Окаменевшие фекалии, — разъяснил Евгений Борисович.
— Но, тогда это прямо очень большая яма должна быть. Это что же, система? — удивилась Марина.
— Кажется, да. Помните, что-то вроде кротовин фиксировали? Похоже, это система отхожих мест в доме с единым накопителем. Очень необычно… — задумчиво сказал Евгений Борисович.
Александр Викторович принёс планы. Разложили на ещё пустом столе. Что-то начали срисовывать с планов в боковой проекции и явно проследили прокопанные ходы от домов к траншее.
— Ну, надо же… Городская система. Первый раз в этих местах с таким сталкиваюсь, — признался Евгений Борисович. — К вопросу о русских лапотниках. Уже более шестисот лет назад существовала система централизованного отведения, абсолютно то же самое, что сейчас называется «септики». Какой-то необычный памятник: двойное захоронение под порогом, система… Товарищи, это признаки города. Только что-то источниках про этот город ни слова… Хорошо, что по всей ширине трассы заложились. Будем потом вокруг трубы докапывать. Тогда давайте поступим так: снимаем по сантиметру за один мах и переборка. Думаю, на дне может быть что-то интересное, что могло упасть и утонуть.
— Давайте уж по четыре-пять! Если там полтора-два метра — мы долго можем в этом первобытном говне возиться, — внесла контрпредложение Лена Большая.
— Утром определимся, — завершил дискуссию Евгений Борисович. — Сейчас ужин.
После ужина распределились в баню. В первой группе пошли Аня, Оксана. Марина, Галя, Катя, Наташа. Виктор попал во вторую группу с Игорем, Сашей, Леной Большой и Леной Маленькой и Алексеем.
После бани Игоря и Виктора опять усадили за гитару.
— Учитесь, мужики, учитесь. Полезное дело, — приговаривала Наташа.
Сегодня обучение шло уже проще, продуктивнее. К девяти вечера пальцы уже отваливались. Все отмылись, дежурные наносили воды, дров было ещё очень много. Начали постепенно расходиться по палаткам.
— Пойдём или ещё чаю попьём? — спросил Виктор Марину.
— Давай посидим немножко, — попросила Марина. — Вечер очень погожий. Жалко упускать… Последние тёплые дни года…
— А где-то всё время тепло, — мечтательно проговорила Оксана.
— Там женщин в парандже ходить заставляют, — успокоил Пётр Оксану.
— Почему? На две тысячи вёрст южнее, на нашем черноморском побережье. Там до ноября тепло, — возразил Анатолий. — Я когда в пятнадцатом году в Крыму работал, там весь октябрь и ноябрь тепло было. Особо отмороженные даже купались.
— Сейчас нарассказываешь, возьму, да уеду на юг! — пообещала Оксана.
— Это чисто технический вопрос. Берёшь, да едешь. Учителя везде нужны, — согласился Анатолий. — Я очень удивился, насколько Америка южная страна. Не задумывались? По глобусу параллели посмотрите: север Канады — это юг вологодской области. А Нью-Йорк — на одном уровне с Сочи и Самаркандом. А Вашингтон на четыреста километров ещё южнее. Это самые северные города. Вся их жутко холодная Аляска на уровне Вологодской области.
|
|
|
