Вступительное слово

Определенная ограниченность культуры психоанали­за рамками отдельных регионов вызвана не только языко­выми барьерами, которые делают значительную часть на­шей распространяемой по всему миру литературы, даже на основных (и официальных) языках международного психоаналитического сообщества, недоступной для мно­гих, если не для большинства психоаналитиков из-за зна­ния ими лишь одного языка, но и тем, что наш круг чте­ния, начиная с обязательной программы периода обучения, в основном включает журналы, издающиеся в нашем ре­гионе (или стране) и авторов одного с нами языка и куль­туры и предпочитаемого теоретического направления. Лишь на протяжении прошедшего десятилетия — возмож­но, чуть дольше — мы являемся свидетелями развития ин­тернационализации психоанализа в организационном и научном плане с возрастающим повсеместным принятием и приспособлением к нашему психоаналитическому не­сходству, или плюрализму, как мы стали его называть, через теоретические направления, языковые барьеры и общепринятые нормы, укоренившиеся в каждом отчетли­во выраженном национальном, социальном, культурном, историческом образовании.

Важным аспектом этой текущей быстрой интернацио­нализации нашей научной и литературной осведомленнос­ти и дискурса стал охват для сравнительного исследования направлений, развитых в более отдаленных регионах авто­рами, чья солидная репутация твердо установилась внутри их национального и языкового сообщества, которые ча­сто неизвестны за пределами этих границ, явно к общему для всех нас ущербу. В течение нескольких последних лет это движение вызвало громадный приток такого рода книг Для большинства англоговорящего психоаналитического

мира, и каждый из нас смог рекомендовать собственный предпочитаемый список таких книг, раздвигающих гори­зонты нашего личного психоаналитического опыта. Особен­но приятно, когда такой новый вклад в психоаналитичес­кую литературу приходит из очень маленькой страны, на языке которой говорит лишь небольшая группа людей за пределами ее границ и чьи практикующие врачи, соответ­ственно, мало известны среди более широкого психоана­литического мира.

«Психика и ее печение» Вейкко Тэхкэ, дистиллят бо­лее чем сорокалетнего научного осмысления психоанали­тического исследователя, клинициста и преподавателя в Финляндии — очень важный и впечатляющий новый об­разец как раз такого жанра. В действительности это не одна, а скорее две книги, на что явно указывает само на­звание. Во-первых, это книга о развитии психики, дина­мическом психическом эволюционном процессе с его са­мых ранних начал до достижения личной автономии и эмансипации, то есть взрослости, со всеми возможностя­ми на этом пути для неадекватного, нарушенного и откло­няющегося развития или недоразвития и о возникновении множества психических расстройств психопатологическо­го спектра, явно психотических, многообразно погранич­ных и типично невротических. И во-вторых, это книга о лечении, психоаналитической терапии этого психопато­логического множества недугов, которая основывается и выводится из предложенной ранее на обсуждение теории развития и которая пытается затем предложить психоана­литическое лечение, специфически подходящее для пси­хопатологических расстройств каждого уровня эволюци­онной фиксации и нарушения, не попадая при этом в дебри ограничений, семантических или существенно важных для различных обозначений истинного, или «классического», психоанализа, по отношению к психоаналитической или психоаналитически ориентированной психотерапии или психотерапиям.

Д-р Тэхкэ начинает тщательно разрабатывать свою теорию развития, используя небольшое количество про­стых основополагающих принципов. Он использует бес­компромиссно интеллектуальный подход, считая, что психика — это все то (но также только то), что может быть пережито и представлено на языке психических реп­резентаций. Вдобавок это — динамический подход, который пытается установить значимую и причинную ос­нову для каждого эволюционного шага в возрастающе усложняющейся и наслаивающейся организации психи­ки в противовес более генетическому {и описательному) подходу, в большей мере сфокусированному на том, «что»и «как», чем «почему», относительно нормального и анормального процесса созревания и роста. И этот под­ход проводится на языке Собственного Я и переживания Собственного Я в ходе развития у психики способности саморефлексирующего осознания, в то же время Тэхкэ избегает концептуальных абстракций эго и ид, или либи­до и катексиса, или сил и механизмов как слишком дале­ких от опыта, не элементов переживания Собственно­го Я, чувствующей психики, постоянного фокуса интереса Тэхкэ.

Внутри этих параметров Тэхкэ создает возрастающе усложняющуюся модель психики, концептуализация ко­торой в общем не является непривычной или чуждой по духу тем моделям, которые культивировались внутри па­радигмы структурной теории и психологической метапсихологии эго Фрейда, столь долгое время представлявших основное направление американского психоанализа. В ней также ясно видны корни и связи с концептуализациями и формулировками Якобсон, Малер, Винникотта, Кохута и Кернберга. И все же в целом это — единый ансамбль, уни­кальное творение Тэхкэ, а вовсе не эклектическая смесь, которую мог бы создать менее оригинальный или менее творческий ум при смешении элементов из столь отдель­ных и несхожих потоков.

По ходу дела Тэхкэ предлагает значительное коли­чество новых концепций или по крайней мере провоциру­юще (и вызывающе) новых семантик. Перечислю лишь наиболее интересные: первичное психическое состояние недифференцированное™ и регрессивные угрозы утраты дифференцированности на последующих эволюционных уровнях; страх утраты дифференцированности вместо более знакомого страха аннигиляции или страха сепара­ции; первичное идеальное состояние Собственного Я; за­щитные дихотомии; функциональный объект и функцио­нальная объектная привязанность со многими отголосками я-объекта Кохута и я-объектных переносов и преодоле­ние такой функциональной зависимости через процесс функционально-селективных идентификаций; защитные действия Собственного Я — вместо механизмов защиты эго, — развертывающиеся для сохранения переживания Собственного Я как можно ближе к идеальному состоя­нию Собственного Я; оценочно-селективные идентифика­ции — более высокое эволюционное достижение, чем функционально-селективные идентификации, где интроецируются характерные черты идеального образца и про­исходит идентификация с ними, а не с функциями идеаль­ного образца; и параллельно с ними идут информативные идентификации, базис объектной любви, эмпатии и все разнообразие любовной привязанности; при их дальней­шем развитии появляется сравнительная и творческая эм-патия; идеал Собственного Я (в отличие от эго-идеала) и его дополняющее другое, объект-идеал; функциональный объект (и объектная связь) и индивидуальный объект (и объектная связь) опять до некоторой степени аналогичны объекту Собственного Я Кохута и истинному объекту; и становление памяти, третьего и высшего типа интернализации, когда конфликтные (эдипальные) объектные связи разрешаются посредством интерпретации, преодолевает­ся их давление на текущее функционирование, и тогда их бытию придается статус исторического воспоминания, не являющегося более динамически активным присутстви­ем в настоящем. Вследствие этого все ведущие нити яв­ляются разновидностями структурализации на уровнях все более возрастающей оттеночной сложности через процессы интернализации, интроекции, идентификации и (с окончательными «идеальными» решениями) струк­тур памяти.

То, каким образом Тэхкэ придает определенный смысл этим новым выражениям, воплощающим его соб­ственные концепции эволюционной динамики, а затем выводит из этого все узоры ткани (умственной) теории психического развития, может проясниться лишь при пол­ном прочтении его крайне информативной, иногда сжато излагающей, но так или иначе всегда с большим интере­сом читаемой книги. Вышеизложенное может дать лишь приблизительное представление о тех особых смыслах, которыми Тэхкэ наделяет свои концепции и развивает ха­рактерную, хотя никоим образом не противоречивую или дисгармоничную, теорию развития, которую он предла­гает на обсуждение и которая поистине несет на себе от­печаток его личности.

Но все это лишь половина книги. Другой половиной является извлеченный им психоаналитический терапевти­ческий четко сформулированный смысл массы фазово-специфических психоаналитических подходов, различным образом применяемых при лечении пациентов на разных уровнях психической структурализации и объектной свя­зи. Базисные соображения основываются здесь на слож­ном разнообразии переплетенных связей и взаимодей­ствий, внедренных в каждую терапевтическую ситуацию; деятельности аналитика как текущего объекта для паци­ента, основы для жизненно важного рабочего альянса; аналитика как прошлого (или трансферентного) объекта, с которым возрождается и повторяется вся история про­шлых и похороненных объектных взаимоотношений; ана­литика как нового (или связанного с развитием) объекта (это напоминает здесь концепцию Лёвальда), с которым осознается новое видение возможностей для преступаю­щих прежние рамки новых трансферентных разыгрыва­ний ролей, переходящих в новые способы взаимоотноше­ний, свободные от оков прошлого, с переходом в этом случае от рабочего альянса к подлинно терапевтическому альянсу {одно из отличий Тэхкэ); и дубликате всех этих отношений, пациенте как текущем объекте для аналитика (так называемое реальное взаимоотношение); (взрослый) пациент как «ребенок», одновременно «ребенок» перено­са, которым он является, и развивающийся «ребенок», которым ему помогают стать; и также, конечно, неизбеж­но, пациент как объект контрпереноса аналитика. При всех превратностях процесса психоаналитического лече­ния на каждом психопатологическом уровне проблема, как ее выдвигает Тэхкэ, заключается в том, чтобы удовлетво­рять психические потребности пациента и благоприятство­вать эволюционному процессу в рамках наиболее полного возможного понимания сложных взаимодействий всех этих поведенческих способов общения.

Это делается посредством разнообразных фазово-специфических терапевтических стратегий, которые все называются психоаналитическими, сколь бы сильно они ни отличались от обычных параметров классической пси­хоаналитической работы. Короче говоря, в работе с от­крыто психотическим (шизофреническим) пациентом, которому грозит погружение в хаотически недифферен­цированный мир, задачей будет восстановление интерактивного психологического диалога, для чего аналитику не­обходимо предстать в психотическом эмпирическом мире в качестве «абсолютно хорошего », приносящего удовлет­ворение объекта, который обеспечивает пациенту пере­живания символического удовлетворения: — забота о под­держке его психически живым, об обеспечении его базисных психических потребностей и о подходящем удов­летворении его инфантильных стремлений — все это при­водит, когда успешно продолжается в течение некоторого времени, к психической дифференцированности Собствен­ного Я и объекта, к дифференцированности, которую сле­дует подпитывать и охранять, которая незаметно приводит к улучшенным структурализациям посредством того, что Тэхкэ называет функционально-селективными идентифика­циями, продвигая пациента в конечном счете к пограничному уровню функционирования. Хотя лечение этого психотичес­кого состояния называется психоаналитическим, отсутству­ют обычные аксессуары классической психоаналитической ситуации-(кушетка, попытка свободно ассоциировать и т. д. ), и лечение напоминает то, что столь много лет тому назад новаторски разрабатывалось Швингом и Сечехайе.

С пограничным пациентом, чьи объектные отношения функциональны, то есть люди являются не отдельными другими, а расширениями Собственного Я, выполняющи­ми важные функции в психической организации Собствен­ного Я, терапевтической задачей будет благоприятство­вать функционально-селективным идентификациям, посредством которых пациент каждый раз после тревож­ной опустошенности все в возрастающей степени и посте­пенно принимает в свое Собственное Я функции, которые до этого обеспечивались для него аналитиком. Здесь ана­литик служит моделью и обеспечивает мотивацию для этих новых создающих структуру идентификаций, и техничес­ким инструментом является не интерпретация в класси­ческом смысле, а «эмпатическое описание», которое схва­тывает субъективный способ переживания пациента через скоротечные информативные идентификации аналитика с пациентом, аналитик передает затем это описание субъективности пациента обратно пациенту. Опять избе­гается кушетка и классическая психоаналитическая ситу­ация в противовес тому, что защищают столь многие, по причинам, убедительно описанным автором.

И наконец„Тэхкэ добавляет свои акценты в разговор о невротическом пациенте, вокруг которого была разработа­на классическая ситуация и техника и где интерпретация конфликтных эдипальных взаимодействий является глав­ным терапевтическим инструментом, посредством которо­го трансферентные повторения постепенно превращаются в способствующие развитию взаимодействия с новым аналитическим связанным с развитием объектом (с давления­ми переноса и разыгрыванием текущих ролей в плену исто­рически внедренных образований памяти). В частности он акцентирует (часто не замечаемые) диадно идеализирован­ные образы аналитика как другого фаллической фазы, ко­торые эволюционно предшествуют триадно идеализирован­ным, но амбивалентно насыщенным и конфликтным взаимоотношениям внутри развившегося эдипального тре­угольника; в фокус его внимания попадает продолжение способствующих росту структурализаций, которые помо­гают пациенту выходить за пределы полной сепарации и индивидуации, достигнутой при установлении в детстве самостной и объектной константности, к достижению авто­номии и эмансипации, которое характерно для отроческо­го разрешения и перехода к взрослости в нормальном эволюционном процессе.

Все это, конечно, очень краткий обзор интегративного достижения и целостной конструкции, созданной авто­ром, — соединения общего описания психического развития, во многом достаточно знакомого, однако с новыми и интри­гующими акцентами, предлагаемого на обсуждение посред­ством тех новых фраз и измененных формулировок, которые были мной перечислены, приводящего затем к выводимым из них терапевтическим подходам, фазово-специфически связанным с эволюционными потребностями широких ка­тегорий пациентов, психотических, пограничных и невроти­ческих, каждый со своим особенным центральным терапевти­ческим подходом: заботой и символическим удовлетворением потребности для психотика; эмпатическим описанием для по­граничного случая; интерпретацией для невротика. Каждый из этих подходов уникально приспособлен к тому, чтобы вес­ти пациента к следующему, более высокому эволюционному уровню структурализаций (через интернализации) и более зре­лым объектным отношениям.

Судить о том, насколько преуспел автор во всем этом и насколько убедительна нарисованная им перспектива развития психопатологии и ее психоаналитического улуч­шения, будет каждый читатель персонально на основании того, насколько все изложенное в книге созвучно с его клиническим опытом и теоретическими убеждениями. Но для всех читателей эта книга будет предлагать волнующее и вызывающее споры интеллектуальное приключение, которое должно превратить автора, до сих пор мало изве­стного в Америке, в очень авторитетного и признаваемого ученого, внесшего большой вклад в центральный корпус психоаналитической теории и практики.