Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 2 страница

Для того чтобы функционально-селективные иденти­фикации начались и продолжались, по-видимому, необхо­димы 4 основные предпосылки (Tahka, 1979, 1984),

1. Общий климат отношений мать—дитя должен быть достаточно благополучным, чтобы ребенок был способен отказаться от функции матери, с которой он должен себя идентифицировать. Принятие на себя функции объекта в форме идентификации подразумевает, что должна произой­ти частичная потеря функционального объекта и соответ­ствующая фрустрированная репрезентации Собственного Я, прежде чем утраченная функция будет заменена новой функцией Собственного Я.

Интроективные присутствия, которые возникают, что­бы защищать переживание Собственного Я ребенка, явля­ются репрезентациями различных функциональных услуг матери. Чем более синхронизировано участие матери во взаимодействиях с ребенком, тем более разнообразным будет у него запас утешающих и вызывающих чувство бе­зопасности интроектов, при условии, конечно, что мать так­же адекватно заботится о необходимом прямом удовлет­ворении потребностей ребенка. При упомянутых условиях возможны несколько альтернативных переживаний успо­каивающих внутренних присутствий, доступных в случае отсутствия матери или ее фрустрирующего поведения. Ре­бенок не является крайне зависимым лишь от немногих хо~ рощих интроектов, и ему, таким образом, не угрожает по­стоянно утрата дифференцированности.

Адекватное удовлетворение и достаточное количество облегчающих тревогу интроецированных альтернатив, ка­жется, обеспечивают безопасный общий климат, в кото­ром Собственное Я ребенка может позволить себе посте­пенно отказываться от функциональных услуг объекта и делать их своими собственными функциями,

2. Объект должен обеспечить примитивно идеализи­рованные функциональные модели для идентификаций, Достаточно полезные в регуляции напряжения и в общении с внешним миром.

Вполне вероятно, что всемогущество вначале скон­центрировано на архаическом чувстве Собственного Я, тогда как функциональное значение объекта в поддержа-

нии Собственного Я едва ли осознается. Поскольку пер­вый объект имеет тенденцию быть главным образом сред­ством прямого удовлетворения, его интроективное пе­реживание не обеспечивает такого удовлетворения. Напротив, обещая удовлетворение в будущем, функцио­нальные интроекты становятся контролирующими влече­ния структурами, помогающими Собственному Я ожидать и откладывать удовлетворение. По мере того как растет ощутимая значимость утешающего и контролирующего тревогу интроекта, вероятно, будет происходить смеще­ние акцента в сторону этих репрезентаций в переживае­мом всемогуществе. Но это еще не может означать, как многие утверждают, эмпирического разделения всемогу­щества объекта; скорее это подразумевает всемогущество обладания: «Я всемогущ, так как я обладаю всемогущим объектом». Это смещение акцента во всемогуществе в сто­рону репрезентаций функционального объекта, по-види­мому, необходимо, чтобы обеспечить эти репрезентации примитианой идеализацией, требующейся для начала функционально-селективных идентификаций.

В то время как интроекты, по-видимому, обеспечива­ют модели для внутренних функций, регулирующих напря­жение и успокаивающих Собственное Я, появление и тре­нировка исполнительных функций и моторных навыков, прямо относящихся к миру, переживаемому как внешний, по-видимому, начинают устанавливаться с внешними объек­тами главным образом как функциональная модель.

Постепенное осознание ребенком величины, силы и власти объекта через различные функциональные прояв­ления последнего заставляет идеализировать его функ­ции на примитивном уровне, но в свою очередь вызывает все большие переживания примитивной зависти и стыда как новых вариаций аффективного переживания Соб­ственного Я.

В функционально-селективных идентификациях с вне­шним объектом появляется важная промежуточная ста­дия -t-, имитация, роль которой в качестве предшествен­ника идентификации подчеркивалась ранее многими авторами (de Saussure, 1939; Jacobson, 1954, 1964; Schafer, 1958; Gaddini, 1969).

3. фрустрации, инициирующие идентификацию с опре­деленной функцией объекта, должны лежать в терпимых пределах, иначе они будут приводить к непреодолимой тре-

воге утраты дифференцированности или опустошающим переживаниям стыда.

4. Для утверждения окончательной идентификации и снабжения новой функции достаточной значимостью необходимо адекватно одобряемое отзеркаливание

объекта.

Может возникнуть соблазн констатировать, что «удо­вольствие от радости обладания способностями » (Fenichel, 1945) или «удовольствие от овладения» {Hendrich, 1951) будет прямо отражать приподнятое чувство Собственного Я, обладающего теперь функцией функционального объек­та, первоначально воспринимавшегося как всемогущий. Однако данные наблюдений, особенно из клинической прак­тики с пограничными пациентами, не подтверждают эту сверхпростую модель. Хотя справедливо, что новые, дос­тигнутые в процессе идентификации функции Собственно­го Я в различной степени становятся наследниками всемо­гущества объекта, идеализация -не последует за функцией без дополнительного одобряющего и восхищенного отно­шения матери к практике и использованию этой особой функции.

Указанная функция матери — одобрять и восхищать­ся — является гранью феномена отзеркаливания, кото­рый обсуждался рядом авторов, подчеркивавших его важность для процесса развития (Loewald, 1960; Winnicott, 1967, 1971; Modell', 1968; Kohut, 1971; Spruiell, 1974; Mahler & McDewitt, 1982; Volkan, 1982). В данной работе отзеркаливанием именуется совокуп­ность способов, которыми мать сообщает ребенку свое отношение к его функционированию. По-видимому, ма­теринская функция отзеркаливания становится моделью для вторичной идентификации, которая в большой мере определяет, насколько первоначальная идеализация функционального объекта будет отражена обратно на не­давно приобретенную функцию Собственного Я ребенка.

Функционально-селективная идентификация, таким образом, предстает двухфазным процессом, включающим как первоначальную идентификацию с функцией объекта, так и последующую идентификацию со способом объекта отзеркаливать ребенка как обладателя и исполнителя этой функции.

Прежде чем станут возможными задержавшиеся про­цессы функционально-селективных идентификаций, важ­ные в лечении пациентов с пограничной патологией, необ-

ходимы в равной степени базисная безопасность, подходя­щие модели, терпимые фрустрации и адекватное отзерка-ливание {Tahka, 1974а, 1979, 1984).

Переоценка нарциссизма

Вопрос, неизбежно возникающий в связи с этим, зву­чит так: «Как превратности ранней идеализации соотносят­ся с концепцией нарциссизма и его первичной и вторичной формами, описанными Фрейдом (1914а)? »

Здесь невозможно произвести обзор всех возможных определений и способов применения концепции нарциссиз­ма. Однако необходимо отметить, что, если отбрасывается дуалистическая теория влечения (см. главу 1), классичес­кое хартманновское (1953) определение нарциссизма как либидинального катексиса Собственного Я более не явля­ется полезным. Термин «либидинальный» не может быть тогда отнесен к какому-либо определенному качеству вле­чения, поможет в данном контексте относиться лишь к «себялюбивой » функции Собственного Я. Тем не менее, поскольку настоящая любовь невозможна до установле­ния константности Собственного Я и объекта, позитивные аффективные отношения в процессе функциональной при­вязанности, очевидно, могут быть лишь некими варианта­ми инфантильного всемогущества и примитивной идеали­зации.

Если термин нарциссизм рассматривать в качестве си­нонима оценки СобственнымЯ себя, своих функций и ха­рактеристик, то изначальный термин Фрейда первичный нарциссизм может быть понят как относящийся к само собой разумеющемуся всемогуществу недавно дифферен­цированного первичного Собственного Я. Это первичное всемогущество равнозначно начальной эмпирически само­подтвержденной способности Собственного Я обеспечи­вать удовольствие и удовлетворение. Однако аккумули­рующийся опыт все больше связывает это удовлетворение с функциональным объектом, как внешним, так и интро-ектом. Указанное смещение акцента делает Собственное Я все более зависимым от эмпирического всемогущества функций объекта и от полного контроля над ними и обла­дания ими.

Функционально-селективные идентификации с этими примитивно идеализируемыми функциями объекта созда­ют в СобственномЯ функции согласно моделям, обеспечи-

ваемым ими. Однако, поскольку никакому «идеализиро­ванному либидо* не предписывается здесь следовать авто­матически с этими функциями, которые до сих пор никогда не оценивались как функции Собственного Я, эта оценка должна быть приобретена через дополнительную иденти­фикацию с оценивающей функцией объекта в отношении интернализованной функции. Таким образом, природа ма­теринской функции отзеркаливания и идентификация с ней ребенка, по-видимому, определяют степень и качество бу­дущей оценки СобственнымЯ ребенка обсуждаемой фун­кции. Это оценивание Собственным Я себя и своих функ­ций, приобретаемое через идентификацию с материнской функцией отзеркаливания, далее может считаться первым проявлением вторичного нарциссизма ребенка.

Таким образом, первичный нарциссизм будет пред­ставлять первоначальное всемогущество Собственного Я, в то время как вторичный нарциссизм будет относиться к характеру и степени оценивающих и ценностных функ­ций Собственного Я. Первичный нарциссизм в таком слу­чае будет относиться к самоуважению Собственного Я, которое возникает вместе с первичным переживанием Соб­ственного Я и большей частью равняется ему, в то время как вторичный нарциссизм будет иметь отношение ко всей самооценке, приобретенной через интернализацию.

Последствия функционально-селективных идентификаций

Первым признаком, указывающим на то, что начались функционально-селективные идентификации, является по­степенный рост в переходе пассивности в активность (Freud, 1920); ребенок начинает сам делать то, что до сих пор делала для него мать. Поскольку функцио-специфическая фруст­рация вызывает функцио-специфическую (функционально-селективную) идентификацию, то результатом будет появ­ление соответствующей функциональной способности в Собственном Я с соответственными изменениями в репре­зентациях Собственного Я и объекта. После установившей­ся идентификации, неудачи матери в какой-либо функции больше не приведут к фрустрациям, поскольку пробужде­ние первоначальной потребности будет теперь активировать собственную, недавно приобретенную функцию ребенка. Агрессивные проявления, прежде мобилизовавшиеся подоб-

ными фрустрациями, исчезают, и энергия, использовавшая­ся и высвобождавшаяся в этих реакциях, может быть теперь использована для других целей, к примеру, для подпитки новой функции, достигнутой в процессе идентификации. Это изменение, вероятно, охватывает большую часть того, что обычно называют нейтрализацией агрессии (Hartmarm, 1950, 1955). Однако здесь не постулируются никакие изме­нения в самой энергии, хотя все, что ею заряжено, претерпе­ло структурную перестройку (Tahka, 1984).

Наиболее драматичными последствиями функцио­нально-селективных идентификаций для опыта в психи­ческом мире ребенка являются, несомненно, те измене­ния в способах переживания объектов и себя самого, которые ведут к трансформации функционального объек­та в индивидуальный, а также к замещению переживания Собственного Я, зависящего от состояния потребности, переживанием индивидуальной идентичности.

Функционально-селективная идентификация делает ребенкаясамостоятельным в отношении функции, ставшей частью его Собственного Я. В этом пункте он стал незави-симым'от матери, прекратившей в отношении этой функ­ции представлять отсутствующую часть его будущего Собственного Я. Поскольку данная функция теперь вклю­чена в Собственное Я, ее удовлетворяющее или фрустри-рующее осуществление теперь уже не вызывает колеба­ния переживания объекта между совершенно хорошим и совершенно плохим. В этом особом отношении объект пе­рестал быть функциональным и стал постамбивалентным, по Абрахаму (1924). Таким образом, функционально-се­лективные идентификации шаг за шагом устраняют фун­кциональную репрезентацию объекта с его черно-белой амбивалентностью. Следовательно, переживания «сплит-тинга » (< < расщепления ») и примитивной амбивалентности будут скорее убывать в процессе изменений в репрезента­тивном мире, вызванном процессами интернализации', чем в процессе слияния противоположных репрезентаций (Kernberg, 1966, 1976).

' Преобразующая интернализация Кохута (1966, 1971), деталь­но разработанная далее Толпином (1971), показывает некото­рые важные элементы сходства с представленным здесь про­цессом функционально-селективных идентификаций. Однако, вследствие столь же важных отличий в понимании данного процесса и его результатов, а также в теоретических предпо­сылках, эти две точки зрения нельзя сравнивать в этой связи.

В психологической литературе роли идентификации как связующего звена с объектом уделялось намного боль-Ше внимания, чем ее дифференцирующим воздействиям на способ переживания индивидом себя и своего объектного мира. В отличие от интроекта, идентификация не сохраня­ет психически переживаемую связь с объектом (Schafer, 1968), но трансформирует аспекты этого объекта в струк­туры Собственного Я, которые имеют уже историческую, а не эмпирическую связь с объектом. Структура, создан­ная функционально-селективными идентификациями, представляет собой память о функциональном объекте как об обезличенном осадке, а ее установление является одним из объяснений преэдипалъной амнезии.

Таким образом, функционально-селективная иденти­фикация означает утрату функционального объекта в опре­деленном аспекте. По мере того, как ребенок становится са­мостоятельным по отношению к одной из функций объекта, интроективные и проективные репрезентации последнего более не нужны. Когда объект фактически больше не явля­ется единственной опорой и регулятором обсуждаемой фун­кции, соответствующая объектная репрезентация теряет свое качество интроективного присутствия, которое может кон­тролироваться только магически. Сохраняется информатив­ная репрезентация объекта, осуществляющего эту функ­цию различными путями. В отличие от интроективных и проективных репрезентаций информативная объектная реп­резентация активно контролируется Собственным Я и су­ществует реально на его условиях. Вместо пассивно пережи­ваемого присутствия функционального объекта, теперь существует информативная репрезентация какого-либо ас­пекта объекта, которая может восстанавливаться и удалять­ся из психики по воле субъекта. Переживания объекта как исполнителя этой специфической функции впредь будут ре­гистрироваться и добавляться к этой информативной репре­зентации. Соответственно, магический контроль интроекта заменяется информативной репрезентацией СобственногоЯ как владельца указанной функции.

Таким образом, функционально-селективная иденти­фикация ломает функциональную репрезентацию объек­та, переводя ее, с одной стороны, в новую функцио­нальную способность Собственного Я, а с другой — в информативную репрезентацию объекта, манипулируе-мую фантазией. Однако до того как отсутствующий объект как целое сможет удерживаться в психике на условиях

субъекта, должно быть собрано посредством функцио­нально-селективных идентификаций и интегрировано множество информативных репрезентаций для формиро­вания репрезентации индивидуального, самостоятельно­го объекта, воспринятой и фантазийно представляемой как объект, обладающий индивидуальной идентичностью. По-видимому, в той же степени, в какой необходимо дос­таточное количество мнемического материала, проистека­ющего от ранних переживаний удовлетворения до возмож­ной дифференциации первых грубых конфигураций Собственного Я и объекта, и эмпирическое появление иден­тичности и индивидуальных объектов требует достаточ­ного количества информативных репрезентаций, приоб­ретенных в процессе функционально-селективных идентификаций.

Таким образом, функционально-селективные иденти­фикации изменяют репрезентации объекта с интроектив-ных на информативные. В то время как функциональный объект мыслится лишь как пассивное переживание его ма­гически контролируемого присутствия, информативные репрезентации объекта после своей интеграции будут по­зволять контролируемое Собственным Я активное мышле­ние и фантазирование отсутствующего объекта. Информа-тивные репрезентации являются предпосылками для концептуального мышления и таким образом для вторич­ного процесса психического функционирования, который становится возможным и доминирующим после установ­ления константного Собственного Я и объекта.

Идентичность и индивидуальный объект (константность Собственного Я и объекта)

Появление переживания Собственного Я с индивиду­альной идентичностью, а также осознание объектов с их собственными идентичностями характеризует вторую боль­шую реинтеграцию мира переживаний на раннем этапе формирования психики. Если личность родилась в мир в процессе первичной дифференциации эмпирического мира во второй половине первого года жизни ребенка, индиви­дуальность родится (Mahler et al., 1975) как результат множества функционально-селективных идентификаций приблизительно на третьем году жизни.

Индивидуальность знает, кто она есть и что ее мир яв­ляется частью мира других индивидуальностей. Это знание заранее предполагает способность думать о себе и о дру­гих, вместо того, чтобы только воспринимать их или их Ощущаемое присутствие. В свою очередь это становится возможным лишь при синтезе интегрированных общих кон­фигураций информативного мира Собственного Я и объек­тного мира из бесчисленных информативных частичных репрезентаций, созданных функционально-селективными идентификациями.

Идентичность обсуждалась многими психоаналити­ками (Erikson, 1950, 1956; Eissler in Panel, 1958; Greenacre, 1958; Lichtenstein, 1961, 1977; Jacobson, 1964; Kernberg, 1966, 1976; Mahler, 1968). Она определялась различным образом, и соответственно по-разному хронологически определялось ее появление в развитии человека. В отли­чие от Кернберга (1966), который определял идентичность как процесс интернализации, я расцениваю ее как резуль­тат этого процесса. Как идентичность, так и константность Собственного Я, по-видимому, относятся к способу, ко­торым Собственное Я воспринимает себя после интегра­ции информативных репрезентаций. Связная и относи­тельно стабильная информативная репрезентация Собственного Я позволяет переживанию Собственного Я сохранять ощущение относительной одинаковости, непре­рывности и предсказуемости вне зависимости от изменя­ющихся потребностей. Теперь вместо переживания Соб­ственного Я, равного амбивалентно колеблющимся состояниям чувствительности, существует эмпирическое «Я », которое чувствует себя то хорошо, то плохо. «Реф­лективная репрезентация Собственного Я» (Schafer, 1968) и интроспекция становятся возможными лишь после ус­тановления константности Собственного Я.

Появление постоянного Собственного Я с регистри­руемыми переживаниями, которые могут вспоминаться Собственным Я, также отмечает начало надежного чувства бремени и организованной памяти (HartocolHs, 1983). В то время как установившийся опыт идентичности и постоян­ства Собственного Я подразумевает открытие себя как осо­бой индивидуальности с собственным внутренним миром, параллельно происходит открытие объектов как индиви­дуальностей с их собственным внутренним миром. Облада-емый мир становится миром, разделяемым с другими.

Репрезентация индивидуального объекта появляется в результате интеграции его информативных частичных реп­резентаций, созданных процессами функционально-селек­тивных идентификаций. Известно, что информативная реп­резентация объекта принадлежит Собственному Я как психически управляемая фантазия или память о внешнем объекте, который теперь может представляться как отсут­ствующий и самостоятельный. Таким образом, потеря пе­реживаемого магического контроля над внешним объектом, присущая этому переходу от функционального к индиви­дуальному, компенсируется активным контролем его внут­ренней репрезентации.

Даже если и мать, и отец принимали участие в уходе за ребенком, все взаимоотношения на стадии функцио­нальной привязанности могут переживаться ребенком только как диадные (Bios, 1985). Однако с появлением константности объекта новое независимое и самостоя­тельное существование объекта в мире переживаний ре­бенка будет трансформировать объект из простого сред­ства в тот источник удовлетворения, к которому следует стремиться и которого следует активно добиваться, так же, как и быть конкурентом в триадных взаимоотноше­ниях.

Любовь к другому человеку становится возможной, только когда она или он воспринимаются как индивиду­альности с внутренним миром и мотивациями и таким об­разом как находящиеся вне непосредственного облада­ния и контроля. Только такое положение делает возможной и мотивирует сознательную потребность и стремление к объекту, а также повышенную заинтересо­ванность и любопытство по отношению к вновь откры­тому внутреннему миру объекта с сопутствующе разви­вающейся способностью к эмпатическому пониманию. Открытие ребенком того, что любовь объекта не само­очевидна, но обусловлена его способом обращения с этой любовью, сместит акцент его тревоги утраты объекта (и Собственного Я) на тревогу утраты любви объекта. Те­перь начнут естественно развиваться попытки активно нравиться объекту, возрастающее внимание к ее (мате­ри) чувствам, нормальная вина (Kernberg, 1976) и потреб­ность в возмещении и примирении. Понимание самосто­ятельного выбора в любви у объекта инициирует чувства благодарности так же, как константность объекта де-

лает теперь возможной нормальную идеализацию (Kernberg, 1980) индивидуального объекта.

Рождение себя как индивидуальности с субъектив­ной свободой мышления означает революционное изме­нение в мире опыта ребенка. Выше были перечислены только некоторые из наиболее очевидных последствий этого изменения. Эти и другие значения данного решаю­щего шага в развитии будут обсуждаться в следующей главе.

 

Глава 3 К автономии

Введение

Современные психоаналитики считают человеческую психику тождественной психическому миру индивида. Пси­хическое переживание может быть недифференцированным (субъективно допсихологическим) или дифференцирован­ным (вовлекающим в себя переживания пространственно отделенных друг от друга Собственного Я и объекта), созна­тельным или бессознательным. Все, что является или стано-вится психическим, стремится быть представленным на не­котором уровне такого переживания.

Однако прежде чем принять такое, казалось бы, бес­спорное положение, необходимо осознать, что доступность психических элементов для более продвинутых уровней переживания, в особенности сознательное осознание взрос­лым человеком своего психического мира, само по себе не подвергает проверке и не определяет эмпирическую репре-зентативную природу этих элементов. Для иллюстрации этого должны быть кратко рассмотрены некоторые отно-сящиеся к делу связанные с развитием данные.

Если предположить, что самый ранний психический опыт становится представлен и мнемически накапливается без дифференциации между Собственным Я и восприни-маемым миром, то следовательно, такая разновидность пе-реживания недоступна Собственному Я после установив­шейся дифференцированности (см. главу 1). Однако как самостные, так и объектные представления отделяются от

 

этой недифференцированной репрезентативной массы необработанного материала, в котором запечатлены их стро­ительные блоки. Таким образом, даже если недифферен­цированные тотальные переживания как наиболее архаи­ческие самостные осадки остаются недоступными для Собственного Я, их эмпирическое и репрезентативное су­ществование необходимо для появления и дальнейшего раз­вития Собственного Я.

Если предположить далее, что в процессе функцио­нально-селективных идентификаций (Tahka, 1984; см. гла­ву 2 этой книги) множество функций объекта будет заме­нено развивающейся структурной оснасткой Собственного Я, то существенно важные части доэдиповой объектной привязанности становятся «деперсонифицированными > > (Jacobson, 1964) и недоступными для переживающего Собственного Я ребенка. Однако точно таким же обра­зом, как недифференцированные переживания и их ре­презентации обеспечивают материал для первичной диф-ференциации и являются предпосылками появления Собственного Я и объекта, функциональная и интроек-тивная объектная связанность будет поставлять эмпири­ческий и репрезентативный материал для функциональ­но-селективных идентификаций, из которых будет выстраиваться и интегрироваться константность Соб­ственного Я и объекта (см. главу 2).

Наконец, когда после установления константности Соб­ственного Я и объекта вступает в действие фактор вытес­нения, большие области психического содержания могут становиться постоянно отрезанными от осознания Собствен­ным Я индивида. Однако даже эта новая недоступность час­тей репрезентативного мира представляется необходимой ДЛЯ установления уровня опыта, который требует сохране­ния образов связного и индивидуального Собственного Я и объекта.

Таким образом, представляется, что даже если не-дифференцированность, формирование структуры и за­щитные маневры, в особенности вытеснение, сделают об­ласти психически представленного опыта недоступными Для осознания Собственным Я на более продвинутых уров­нях психической структуризации, эта недоступность не будет свидетельствовать об их действительной утрате в качестве составных частей психики, это также не поста­вит под вопрос фундаментально-эмпирическую и репре­зентативную природу психики. Наоборот, эмпирически

«утраченные » части и уровни психически представленно­го опыта, по всей видимости, успешно встраиваются в воз­никающие структурные организации и интеграции в ходе раннего развития психики. Возникновение новой разно­видности недоступности является знаком эволюционно­го достижения, в то время как отсутствие недоступности или ее вторичная утрата, служит указанием на недоста­точное формирование структуры или некоторое регрес­сивное развитие. Таким образом, возвращение недиффе­ренцированного восприятия с сопутствующей утратой восприятия Собственного Я характерно для тяжелых пси­хотических регрессий, в то время как недостаточная струк-турализация с явным повторением функциональных уров­ней восприятия Собственного Я и объекта отличает пациентов с пограничными расстройствами, а относитель­ная неудача вытеснения, со своей стороны, позволяет ча­стичный возврат недоступных психических содержаний в симптоматических и характерологических компромиссных образованиях невротических пациентов.

Если уравнивать психику с тотальностью психичес­кого опыта, с репрезентативным статусом на некотором уровне опыта, то содержания, функции и пути развития психики, которые пытаются выйти за пределы этой эмпи­рической и экзистенциальной необходимости, окажутся вообще не относящимися к психике как таковой. Таким образом, эти объяснения имеют силу лишь на некотором уровне абстрактного рассуждения относительно фиктив­ных внеопытных корней и составных частей психики. Со­гласно концептуализации, представленной в данной рабо­те, такие объяснения являются неэмпирическими, автор придерживается той точки зрения, что все психическое является эмпирическим и представимым.

Константность Собственного Я и объекта

Константность объекта — более старая из этих двух концепций. Она была введена Хартманном (1952), который различал более раннюю потребность в приносящем удов­летворение объекте и эволюционно более позднюю кон­стантность объекта. Большинство определений констант­ности объекта выделяют в качестве его существенно важного элемента и критерия установившуюся способность ребенка сохранять стабильное психическое представление о либидинальном объекте, независимо от его присутствия

или отсутствия, а также от изменяющихся состояний по­требности ребенка (Hartmann, 1953, 1964; Anna Freud in panel, 1958; Edgcumbe and Burgner, 1973; Mahler et al., 1975; McDewitt and Mahler, 1986).

Хотя Малер со своими сотрудниками в 1975 году под­твердила концепцию константности Собственного Я, идея о дубликате константности объекта в сфере опыта- Соб­ственного Я широко обсуждалась в рамках таких концеп­ций, как идентичность (Erikson, 1950, 1956; Eissler in Panel, 1958; Greenacre, 1956; Lichtenstein, 1961, 1977; Jacobson, 1964; Mahler, 1968), «связанное Собственное Я» (Kohut, 1971) и «интеграция Собственного Я» (Kernberg, 1966, 1976). Будучи более или менее синонимичной или анало­гичной этим концепциям, концепция константности Соб­ственного Я, по-видимому, главным образом относится к интеграции представлений о Собственном Я, которая при­дает ему относительно стабильное чувство индивидуаль­ной идентичности с непрерывностью во времени и простран­стве, независимо от состояния потребности (Stolorow and Lachmann, 1980).

Концептуальный статус константности Собственного Я и объекта все еще является спорным в психоаналитической теории. Это хорошо демонстрируется широкими различия­ми во мнении относительно времени появления этих фено­менов в ходе раннего развития. Константность Собственно-гоЯ как более позднего образования меньше рассматривалась в данной связи; большинство научных трудов на данную тему исследуют константность объекта. Некоторые авторы (Hoffer, 1952; Spitz, 1965, 1966; Cobliner, 1967) приравнива­ют константность объекта к первичной дифференциации представлений о СобственномЯ и объекте и соответственно датируют ее появление. Другая группа авторов (A. Freud, 1965; Nagera, 1966; Fraiberg, 1969) связывает константность объекта с постоянностью объекта Пиаже, которая имеет отношение к установлению устойчивых психических пред­ставлений о неодушевленных объектах приблизительно в возрасте восемнадцати месяцев. Лишь Малер и ее сотрудни­ки (Mahler, 1963, 1968; Mahler et al., 1975; McDewitt and Mahler, 1986) осознавали и подчеркивали необходимость добавочной структурализации для установления константного либиди-нального объекта в психике ребенка с соответствующей кон­стантностью в переживании Собственного Я. Согласно им, константность объекта начинает развиваться на третьем году жизни и вполне прочно устанавливается ктрем годам.

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: