Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 3 страница

Эти различия во мнениях относительно времени воз­никновения константности объекта отражают разницу в понимании и концептуализации ранней структурализации психики и неспособность видеть разницу между различны­ми формами интернализации и их результатами. Некото­рые авторы (Jacobson, 1964) описывают изменения в спо­собе восприятия ребенком себя и объектного мира главным образом с точки зрения созревания, практики и интеграции различных функций и способностей. С точки зрения Керн-берга (1975), интеграция «хороших» и «плохих» образов приводит к реалистическим общим представлениям о Соб­ственном Я и объекте. Он называл механизм этой интегра­ции «слиянием », но не исследовал тщательным образом ее природу и движущие силы. Некоторые авторы (Hartmann, 1939; Sandier and Rosenblatt, 1962; Schafer, 1968; Meissner, 1981), в особенности Малер со своими сотрудниками (Mahler et al., 1975; McDewitt and Mahler, 1986), подчерки­вали центральную роль идентификаций в развитии, приво­дящем к Константности Собственного Я и объекта. Однако эти авторы не исследовали детальным образом природу этих идентификаций и тот способ, которым они содейству­ют появлению константности Собственного Я и объекта. Кроме того, переживание и утилизация интроектов у них часто неправомерно смешиваются с переживанием и ути­лизацией константности объекта.

В моей более ранней работе (Tahka, 1984; см. главу 1 этой книги), и особенно в предыдущей главе, я представил точку зрения на развитие константности Собственного Я и объекта как результат продолжающихся процессов ин­тернализации. Согласно этой точке зрения, интернализа-ция возникает для защиты и сохранения только что дос­тигнутого переживания Собственного Я, которое после дифференциации представлений о Собственном Я и объек­те все еще зависит от переживания этих сущностей в каче­стве чистых формаций удовольствия. Примитивные инт-роективно и проективно переживаемые объектные представления возникают для сохранения этого идеаль­ного состояния Собственного Я при отсутствии принося­щего удовлетворение объекта. Внешний объект все еще эмпирически полностью захвачен Собственным Я ребен­ка, и его аффективная окраска целиком зависит от удов­летворяющей или фрустрирующей природы его соответ­ствующей функции.

Эта «функциональная » объектная соотнесенность бу­дет изменяться в процессе развития функционально-селек­тивных идентификаций. Эти идентификации инициируют­ся специфическими фрустрациями функции и начинаются тогда, когда относительный сдвиг во всемогуществе с Соб-ственногоЯ на функции объекта вызовет примитивную иде­ализацию объекта.

Для того чтобы СобственноеЯ отказалось от функцио­нальной нужды в объекте в форме функционально-селектив­ной идентификации, требуется наличие адекватного прямого удовлетворения и достаточный ассортимент снимающих тре­вожность интроектов. Кроме того, объект должен обеспечи­вать пригодные модели для идентификаций и фрустрации должны быть в пределах терпимых границ. Наконец, требу­ется адекватно подтвержденное отзеркаливание объекта для наделения новой функции устойчивой ценностью и для ее ис­пользования. Это, по-видимому, требует вторичной иденти­фикации с вызывающей восхищение и одобряемой функцией объекта, таким образом содействуя функционально-селек­тивной идентификации как двухфазному процессу и основ­ному источнику вторичного нарциссизма.

Представляется, что функции регуляции и контроля над влечениями Собственного Я в значительной степени приобретаются через идентификации с функциями интро­ектов, в то время как исполнительные функции и двига­тельные способности, непосредственно связанные с вне­шним миром, устанавливаются с помощью внешнего объекта в качестве функциональной модели.

Обеспечивая Собственное Я новой функциональной способностью, функционально-селективная идентифика­ция изменяет представления как о Собственном Я, так и об объекте. После завершенной идентификации Собствен­ное Я воспринимает себя как обладателя и активного кон­тролера той функции, с которой оно отождествилось, в то время как объект перестает быть по отношению к дан­ной функции недостающей частью потенциального Соб­ственного Я ребенка. В качестве исполнителя данной час­тной функции представление об объекте утрачивает свой амбивалентно осциллирующий функциональный характер и заменяется информативным представлением, контроли­руемым Собственным Я. Вместо пассивно воспринимае­мого присутствия функционального объекта появляется информативное представление аспекта объекта, которое может вспоминаться и забываться по воле субъекта.

Однако, до того как образ отсутствующего объекта как целое сможет психически сохраняться на собствен­ных условиях субъекта, должно быть собрано и интегри­ровано достаточное количество информативных представ­лений для сформирования представлений о Собственном Я и объекте, существующих независимо друг от друга. Интеграция информативных представлений, обусловлен­ная функционально-селективными идентификациями, на мой взгляд, лежит в основе нового восприятия эмпири­ческого мира, приводящего в результате к появлению кон­стантности Собственного Я и объекта.

Эта точка зрения делает константности Собствен­ного Я и объекта двумя сторонами одной медали, возни­кающими одновременно и предполагающими друг друга. Так как они являются результатом одного и того же про­цесса интернализации, их развитие протекает параллель­но и у них не может быть собственных эволюционных линий. Константность как объекта, так и Собственного Я имеет отношение к особому способу восприятия Соб­ственным Я самого себя и объекта в качестве индивидов с независимым существованием и собственным внутренним миром.

Фантазия и припоминание

Информативные представления о Собственном Я и объекте являются внутренними образами некоторых аспек­тов Собственного Я и объекта, которые не будучи самим аспектом, известны и воспринимаются как представляю­щие его. Информативные представления о Собственном Я и объекте — это истинные представления вторичного про­цесса (Schafer, 1968), как таковые они противостоят гал­люцинациям, отражающим недифференцированные пред­ставления, которые не известны и не воспринимаются отдельно оттого, что они представляют, информативные представления также противостоят интроектам, которые обычно известны, но не воспринимаются как отличные от фактически существующего объекта. Будучи символичес­кими по своему характеру, информативные представления о СобственномЯ и объекте развиваются параллельно с раз­витием языка, что значительно помогает манипулировать представлениями в психике, а также общаться с людьми в качестве объектов.

Процессы функционально-селективных идентифика­ций продолжаются в течение всего периода сепарации-ин-дивидуации, порождая все большее количество информа­тивных представлений как о Собственном Я, так и об объекте. Однако до интеграции эти представления еще не могут характеризовать объекты как индивидов. Даже при большом количестве информативных представлений о функциональных и поверхностных свойствах объекта пси­хическая «внутренность* объекта, а также Собственного Я становится доступна для восприятия лишь после возник­новения индивидуальных образов Собственного Я и объек­та с их собственными внутренними мирами. До этого ин­формативные репрезентации СобственногоЯ и объекта принадлежат к сфере функциональных взаимоотношений и именно так воспринимаются.

Здесь встает вопрос о концепции фантазии. Пред­ставляется целесообразным отделять активную, органи­зованную фантазию от первичного процесса формирова­ния и восприятия идей и ограничивать данный термин психическими содержаниями, которые известны и воспри­нимаются как продукты собственной психики индивида и как существующие исключительно на собственных усло­виях индивида. Определяемая таким образом фантазия является активностью СобственногоЯ, которое порож­дает манипулируемые внутренние реальности вместо внеш­ней и/или отсутствующей реальности.

Это требует существования и доступности абстракт­ных и символических представлений о Собственном Я и объекте, которые через интернализацию стали независи­мыми от фактически существующего или интроецирован-ного объекта. Что касается этих информативных представ­лений о Собственном Я и объекте, то доступные аспекты репрезентативного мира могут воссоздаваться и подвергать­ся преднамеренной манипуляции в психике.

Однако, как указывалось выше, информативные представления о Собственном Я и объекте, собранные до установления константности Собственного Я и объекта, все еще ограничены функциональными аспектами этих сущностей. Еще нет Собственного Я с индивидуальной идентичностью для осуществления фантазирования, так­же еще не может быть фантазий, вовлекающих в себя ин­дивидуальные объекты. Таким образом, хотя организо­ванное активное фантазирование еще не возможно,

имеются его предвестники, которые соответствуют бес­связным и изменяющимся состояниям переживания Соб­ственного Я. Такой мысленный образ зависит от состоя­ния потребности и при отсутствии вытеснения менее ограничен в использовании доступных мнемических реги­страции из различных эволюционных стадий. Это соот­ветствует хорошо известной «открытости материала » по­граничного пациента.

До установления эмпирической непрерывности обра­за объекта (хотя она и относится к постороннему лицу, может, когда это требуется, активно вспоминаться и хра­ниться в уме) информативные представления, относящие­ся исключительно к функциональным аспектам объекта, не могут в состоянии фрустрации порождать пережива­ние существования объекта, которое требуется для со­хранения переживания Собственного Я. Такое состоя­ние дел хорошо демонстрируется пограничными и потенциально психотическими пациентами, которые мо­гут создавать «терапевтический интроект» (Giovacchini, 1969), но не способны фантазировать об аналитике в его отсутствие.

Возможно, здесь имеет место эволюционный конти­нуум возникающих психических переживаний, заменяю­щих жизненно необходимое присутствие объекта во вре­мя фрустрации: галлюцинации, которые пытаются заместить удовлетворение; интроективные присутствия, помогающие переносить фрустрацию и сохранять диф­ференцированное восприятие Собственного Я; и наконец, информативный образ благополучно существующего ин­дивидуального объекта, который может восприниматься как отсутствующий и тем не менее пригодный.

Способность как к активной фантазии, так и к ак­тивному припоминанию окончательно формируется вме­сте с консолидацией образов Собственного Я и объекта как индивидуальных сущностей. Только после этого Соб­ственное Я может воспринимать себя как создателя и ма­нипулятора внутренних представлений, в то же самое время сохраняющего восприятие тождественности и не­прерывности, а также обладающего относительной сво­бодой от непосредственных колебаний состояния пот­ребности. Лишь тогда интеграция информативного мысленного образа часто отсутствующего, но всегда лег­ко припоминаемого объекта обеспечивает Собственное Я

прочным осознанием различия между внешними объекта­ми и их внутренними образами, а также общей доступно­стью последних для припоминания и внутренней манипу­ляции.

Сознание

Словом «сознание» в данной работе обозначается субъективное знание психических содержаний. Природа сознания зависит от эволюционной стадии, включая ста­тус репрезентативного мира, тогда как «гиперкатексис » (Freud, 1915с), необходимый для того, чтобы представле­ния достигли осознания, отражает соответствующий фо­кус интереса субъекта и зависит от него, то есть от того, что в данный момент мотивирует осознание. Во время ста­дии недифференцированности имеет место сознавание не­дифференцированных восприятий, связанных с пережи­ваниями удовлетворения, а также реактивация следов запоминания таких переживаний в форме галлюцинаций. Лицо, переживающее это сознавание, является еще не Собственным Я, а недифференцированным припоминаю­щим субъектом, и рассматриваемое сознавание все еще находится исключительно на службе удовольствия (см. главу 1).

Дифференциация Собственного Я и объекта приносит с собой дифференцированное осознание, связанное с пе­реживанием Собственного Я. Однако то, что будет осозна­ваться, остается тесно зависимым от состояния потреб­ности, и образы все еще функционального объекта воспринимаются пассивно как их психические присутствия. В то время как накопление информативных представлений в области взаимодействия между СобственнымЯ и объек­том постепенно делает возможным появление эфемерных состояний Собственного Я с мимолетным чувством «созна-вания осознания », фактором стабильного и непрерывного саморефлективного осознания (Rycroft, 1968) является образ Собственного Я с идентичностью и относительной стабильностью среди изменяющихся состояний потребно­сти. В психоаналитической литературе словом «сознание » обычно обозначается именно эта последняя разновидность осознания.

Как уже говорилось во введении к данной работе, дос­тупность более ранних уровней переживания для более

продвинутых уровней ограничена продолжающимися про­цессами структурализации. По мере того как более ранние структуры с соответствующими уровнями переживания используются в качестве строительного материала для структур, развивающихся позднее, они становятся вклю­ченными в новые взаимодействия с новыми уровнями пере­живания. Это ведет к исключению более ранних способов переживания и оставляет их доступными для осознания лишь через структурную регрессию.

Хотя, неспособность дифференцированного Соб­ственного Я помнить, облегчать или эмпатически понимать переживания недифференцированности подробно обсуж­далась в главе 1, следует дополнительно поговорить об амнезии, регулярно охватывающей период между диф-ференцированностью представлений о Собственном Я и объекте и установлением константности Собственного Я и объекта.

Амнезия, предшествующая константности Собственного Я и объекта

Мнемические регистрации функциональной привязан­ности могут иметь отношение лишь к амбивалентно изме­няющимся функциональным объектам и их присутствую­щим первичным процессам, а также к соответствующим состояниям Собственного Я, изменяющимся вслед за из­менением состояния потребности. Активное припоминание требует, чтобы ранее состоявшееся переживание Собствен­ным Я припоминаемого события было доведено до психи­ки. До тех пор, пока отсутствует стабильное Собственное Я с переживаниями, которые могут быть припомнены иден­тичным Собственным Я, отсутствует существенно важ­ная предпосылка для воскрешения в памяти события (Hartmann, 1952, 1956; Beres, 1968a; Hartocollis, 1983; Kinsley, 1986). Клинический пример этого представлен той трудностью, которую испытывают пограничные пациенты в сохранении временной перспективы в своем лечении или даже в припоминании предшествующей сессии.

Как говорилось в предыдущей главе, функционально переживаемая привязанность обычно постепенно транс­формируется через функционально-селективные иденти­фикации в структуры Собственного Я, которые утратили

эмпирическую связь с объектом. После формирующей структуру идентификации эти новые структуры восприни­маются как принадлежащие Собственному Я, и если нет структурной регрессии, это событие непрерывно исключа­ет более ранний уровень переживания, на котором рассмат­риваемый структурный элемент все еще воспринимался как аспект функционального объекта. Используя различные термины, Фрейд, по-видимому, говорит по сути то же са­мое в своем знаменитом утверждении, что «характер эго является осадком оставленных объектных катексисов» (Freud, 1923, р. 29).

Если предположить, что амнезия, предшествующая константности Собственного Я и объекта, в значительной степени отражает и отсутствие стабильного запоминающе­го фактора, чьи переживания могут активно припоминать­ся, и деперсонифицирующие воздействия выстраивающей структуру интернализации, которая лишает функциональ­ное переживание его взаимодействующего характера, то роль «контркатектических » мер в поддержании нормально развившейся личности окажется меньше, чем та, которая им обычно приписывается.

Защитные действия

Сандлер со своими сотрудниками (Sandier, Holder and Meers, 1963) ввели понятие «идеального Собствен­ного Я » как «формы » Собственного Я, которая в данный момент наиболее желательна и приемлема с точки зре­ния удовлетворения инстинктивных и нарциссических потребностей. Считалось, что расхождение между иде­альным Собственным Я и преобладающим «фактически существующим Собственным Я * мотивирует адаптивную деятельность эго, в то время как резко выраженное не­соответствие между ними будет испытываться как пси­хическая боль (Joffe and Sandier, 1965; Sandier and Joffe, 1965). В недавно вышедшей работе Сандлер подчеркнул тесную связь между этими образами Собственного Я и защитной активностью эго, утверждая, что последняя «вызывает изменение в представлениях о Собственном Я, так что оно становится более приемлемым для инди­вида, порождает меньше конфликтов и неудовольствия и более совместимо с его внутренними стандартами» (Sandier, 1986, р. 101). Сандлер утверждает, что психи-

ческий конфликт можно рассматривать как вовлекаю­щий в себя конфликтующие идеалы Собственного Я, из которых эго должно вырабатывать компромиссное ре­шение.

Хотя я не поддерживаю параллельное использова­ние Сандлером концепций Собственного Я и эго, я пол­ностью согласен с его идеей о защитных действиях как мерах, направленных на поддержание восприятия Соб­ственного Я как можно ближе к «идеальному». Как уже говорилось в данной работе, сохраняющее и защищаю­щее восприятия Собственного Я становятся после диф­ференциации последнего основными мотивами для вся­кого последующего развития психики, они (восприятия) с тех пор занимают место, через Собственное Я, носите­лей дифференцированного осознания и субъективного чувства существования.

Таким образом, защитные действия рассматриваются здесь как различные легитимные способы Собственного Я защитить свое существование или равновесие. Например, интроекция первоначально означает, что переживания хо­рошего объекта активизируются так, как будто этот объект реально присутствует, тогда как проекция и отрицание яв­ляются попытками сохранять эмпирически не существую­щими негативные представления, аффекты, а также идеи вне этой «абсолютно хорошей » внутренней диады. Именно раннее Собственное Я, которое интроецирует, проецирует и отрицает, пытаясь сохранить переживание Собственного Я, способно выжить лишь как всемогущий обладатель и контролер приносящего полное удовлетворение объекта. Интроекция, проекция и отрицание или любое другое за­щитное действие являются действиями Собственного Я, альтернативными способами видоизменить эмпирический мир, для того чтобы сохранить переживание Собственного Я как можно ближе к идеальному состоянию.

Хотя Собственное Я может, когда требуется, исполь­зовать любые аспекты своей оснастки для собственной за­щиты, имеются определенные специфичные способы за­щиты Собственного Я, которые постоянно проявляются на определенных стадиях раннего развития человеческой психики. Эти типические способы манипулировать суще­ствующим миром представлений ради защиты Собствен­ного Я обычно называются в психоаналитической литера­туре «защитнымимеханизмами» (Freud, 1915b; A. Freud,

1936). Однако поскольку я намерен избегать использова­ния понятий, которые не соответствуют чему-либо, что представлено или может считаться представленным на некотором уровне психического переживания, я предпо­читаю говорить об определенных типических защитных действиях Собственного Я, а не о специфических гипоте­тических «механизмах », находимых и используемых та­ким же гипотетическим эго.

Защитная мера направлена против психического пере­живания, которое угрожает существующей структуре Соб­ственного Я и с которым в данный момент нельзя бороться посредством долговременных улучшений самой этой струк­туры. Защитные меры помогают создавать кратковременные структуры, необходимые для немедленной защиты существу­ющего переживания СобственногоЯ и обеспечивающие стро­ительный материал для дальнейшей структурализации, ко­торая в конечном счете делает первоначальные защитные операции излишними или оставляет их в качестве дополни­тельных и/или чрезвычайных мер.

Когда это развитие нарушается, защитные действия предохраняют патологические структурные организации, повторяющие задержанные и нарушенные способы пе­реживания Собственного Я и объекта. При таких обсто­ятельствах защитные меры, отличающиеся ригидной и анахронической природой, способствуют укоренению пе­реживаний патологического идеального Собственного Я и сопротивляются запоздалому росту. Возникновение, функционирование и перемены интроекции и проекции дают поучительные примеры как нормального, так и па­тологического развития.

В то время как продолжающая формироваться струк­тура обычно принимает на себя большую часть самоза­щитных функций, являющихся частью защитных действий более ранних стадий, эти действия будут оставаться дос­тупными для более селективного использования и с мень­шим искажением проверки реальности более структури­рованным Собственным Я. Сравнительно неопасные отрицания и проекции повсеместно известны в повседнев­ной жизни нормальных взрослых людей.

Однако более ранние защитные действия могут быть сильнее активированы в качестве чрезвычайных мер массив­ными и/или неожиданными изменениями в мире пережива­ний индивида. Такие повторные мобилизации более ранних

защитных действий в качестве главных мер защиты Собствен­ного Я могут сопровождаться или не сопровождаться доба­вочной структурной регрессией психического переживания. Хорошо известными примерами последней альтернативы

являются защищающие Собственное Я скоропреходящие отрицания, следующие за неожиданной утратой в дальней-щей жизни главного объекта (Engel, 1961; Lipson, 1963), а также регулярное образование интроекта утраченного объекта в первоначальной фазе проработки утраты главного объекта любви (Abraham, 1924).

Однако хотя интроекция — один из самых ранних спо­собов защиты недавно дифференцировавшегося восприятия Собственного Я посредством переживаний успокаивающе­го присутствия функционального объекта, интроект, появ­ляющийся после утраты объекта в дальнейшей жизни, обыч­но не претерпевает значительных регрессивных деформаций, но представляет утраченный объект более или менее так, как он воспринимался до утраты. Однако опасные ситуации в ранней детстве и после утраты главного объекта любви во взрослой жизни по сути одни и те же: наблюдается острая угроза тотальной утраты объекта с сопутствующей утратой переживания Собственного Я. Вместо психологического уми­рания как результата утраты дифференцированности свое­го репрезентативного мира или конкретного разрушения себя через импульсивный акт самоубийства нормальный взрос­лый человек воссоздает и сохраняет утраченный объект как ощущаемое интроективное присутствие до тех пор, пока проработка утраты постепенно не сделает интроект излиш­ним (Abraham, 1924; Fenichel, 1945; см. также главу 5 этой книги).

Такое использование интроекции в качестве способа защиты Собственного Я после утраты объекта во взрослой жизни должно рассматриваться отдельно от возникнове­ния интроективных переживаний при сильном внешнем стрессе, как, например, при боевых действиях или природ­ных катастрофах. В отличие от интроекции после утраты объекта в этих ситуациях сами первоначальные интроекты становятся активированы в качестве защищающих Соб­ственное Я переживаний через регрессивную утрату иден­тификаций и их повторную трансформацию в интроекты (Schafer, 1968). Однако когда эти процессы (превращения идентификаций в интроекции) скоропроходящи, даже эти интроективные переживания, вовлекающие в себя значи-

тельную структурную регрессию, могут рассматриваться ка к адаптивные регрессии на службе защиты Собственного Я.

Таким образом, хотя самые ранние защитные опера­ции, по-видимому, сохраняют свою пригодность в качестве вспомогательных и аварийных мер на протяжении всей жизни, даже на наиболее продвинутых уровнях пережива­ния Собственного Я и объекта имеют место защитные-опе­рации, которые становятся возможны и мотивированы лишь с возрастанием структурализации переживания Соб­ственного Я и объекта (A. Freud, 1936; Fenichel, 1945; Mahler, 1968; Frosch, 1970; Kernberg, 1975, 1976). При сво­ем первом возникновении защитные действия представля­ют собой самозащитную деятельность установившейся структуры Собственного Я на данной стадии развития. Их форма и содержание зависят от природы защищаемого пе­реживания Собственного Я, от индивидуальных и фазово-специфических угроз, против которых они направлены, а также от структурной многосторонности и исполнительной власти Собственного Я.

Это положение наилучшим образом иллюстрируется защитным использованием вытеснения, которое не пред­ставляется надежно возможным до достижения констант­ности Собственного Я и объекта (Kernberg, 1976). Многие амнезии пограничных пациентов ошибочно принимаются за результаты вытеснения, в то время как в действительности они отражают отсутствие непрерывности и единообразия переживания Собственного Я с лишением катексиса эмпи­рически не связанных представлений.

Так как вытеснение — не только защитное действие, но также важное эволюционное достижение, оно должно обсуждаться отдельно. Однако этому должно предшество­вать обсуждение тревоги из-за ее прямой мотивационной связи с защитными действиями.

Тревога

В главе 1 уже упоминалось о происхождении, функ­ции и специфической значимости тревоги в человеческой жизни. Тревога определялась там как первичный аффек­тивный отклик Собственного Я, когда подвергается уг­розе его существование и/или равновесие. На протяже­нии всей жизни такая тревога продолжает представлять главный мотивационный импульс для Собственного Я мо-

билизовать, использовать и развивать свои как краткос­рочные, так и долгосрочные ресурсы для защиты и улуч­шения переживания Собственного Я. Тревога является таким образом, и стражем Собственного Я, и основной мотивационной силой для структурализации психики (см. главу 1).

Фрейд сохранил концепцию актуальных неврозов (1894, 1926) главным образом для того, чтобы иметь воз­можность объяснять «бессодержательную », или свободно подвижную тревогу как возникающую в результате чрез­мерной стимуляции; это противоречило ситуации с психо­неврозами, в которой тревога считалась откликом и сигна­лом о ряде эволюционных опасностей. Стало привычным говорить о различных формах тревоги, называя их в соот­ветствии с вызывающими тревогу опасными ситуациями с более или менее ясно выраженным элементом внедрения, что они составляют изменяющиеся «мысленные содержа­ния» тревоги. Бреннер (1974, 1976, 1983), например, пол-ностьюютрицает существование тревоги без содержания, утверждая, что хотя ее мысленное содержание может не допускаться до осознания, оно всегда присутствует и выво­димо из аналитического материала.

Я придерживаюсь другого взгляда: отсутствие содер­жания является самой сущностью тревоги. Согласно этой точке зрения тревога является не аффектом, отделенным от своего мысленного содержания, а реакцией на опаснос­ти, у которых отсутствует адекватное мысленное представ­ление, В отличие от страхов, которые, помимо аффекта, имеют содержания и объекты, тревога является реакцией на опасности, у которых отсутствует или недостаточно мысленное содержание и с которыми поэтому Собствен­ное Я не может встретиться лицом к лицу и иметь с ними дело. Эта неадекватность представлений о нависшей угро­зе отражает либо их фактическое отсутствие, либо их рас­сеянность, либо блокировку их доступности для сознатель­ного Собственного Я вследствие защитных действий. Не обладая каким-либо собственным мысленным содержани­ем, тревога служит сигналом о неизвестной опасности и исчезнет, если и когда опасность станет достаточно пред­ставленной; в первом из перечисленных случаев — посред­ством формирования новых представлений, во втором слу­чае — посредством того, что не допускаемые до осознания представления станут осознаваемыми.

Бессодержательная природа тревоги становится по­нятной, когда рассматривается ее зарождение и первое проявление. Первая опасность, угрожающая недавно дифференцированному Собственному Я, — это утрата Собственного Я, исчезновение его в недифференцирован-ности. Так как дифференцированное Собственное Я не может иметь в своем распоряжении репрезентации бесса-мостного состояния {см. главу 1), эта первая опасность не имеет какого-либо представимого содержания. Собствен­ное Я не может вспоминать или опасаться чего-либо из психического переживания, в котором оно не участвовало как Собственное Я. Таким образом, угроза недифферен­цированное™ составляет базисную экзистенциальную опасность, полностью лишенную каких-либо представи-мьгх репрезентаций. Тревога как основная реакция Соб­ственного Я на эту угрозу может, соответственно, быть лишь эмпирически пустым экзистенциальным расстрой­ством, с которым как таковым нельзя бороться. Един­ственный способ избежать тревоги или избавиться от нее заключается в увеличении и укреплении эмпирической и репрезентативной оснастки Собственного Я через крат­косрочное и долгосрочное формирование структуры. Все ситуации опасности, у которых отсутствуют представи-мые репрезентации, доступные для сознательного Соб­ственного Я, будут на протяжении всей жизни вызывать у Собственного Я тревогу, которая повторяет его первона­чальную реакцию на угрозу утраты себя в недифференци-

рованности.

Хотя первые переживания тревоги отражают, таким образом, бессловесное «беспокойство» недавно диффе­ренцированного Собственного Я по поводу собственного существования, это не «страх потери Собственного Я » и не страх утраты необходимого объектного переживания, а дистресс без объекта и содержания, непереносимое пе­реживание надвигающейся неизвестной опасности, несу­щей угрозу неизвестной катастрофы. Переживания явно выраженной тревоги, которые повторяют первоначальную ситуацию опасности, знакомы по клинической работе с пограничными и потенциально психотическими пациента­ми и наилучшим образом иллюстрируются массивной все­общей тревогой, предшествующей шизофренической ут­рате дифференцированности, которую Пао (1979) назвал «организмической паникой».

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: