Маниакальное, параноидное и депрессивное решения 6 страница

Психически переживаемое удовольствие, связанное с физиологическими переживаниями младенцем ослабления напряжения, представляет первый прототип аффекта как психологического феномена. После дифференциации само-стных и объектных репрезентаций неприятные аффекты, в особенности ярость и тревога, становятся возможными и обусловленными как отклики Собственного Я на угрозы его только что завоеванному существованию. Депрессивный

* После соития всякое живое существо опечалено (лат. ) — (Прим, перев. )

 

аффект, зависть и стыд, а также раннее приподнятое на­строение, гордость и примитивная идеализация будут обус­ловливаться и возникать во время предшествующих стадий сепарации-индивидуации. Установление более дифференци­рованных и утонченных эмоций, которые вовлекают в себя осознание аффекта Собственным Я (Basch, 1976), требует эмпатических взаимодействий с объектами, воспринимаемы­ми как индивиды. Любовь, восхищение, стремление, благо­дарность и сострадание, а также ненависть, ревность и вина будут, таким образом, становиться возможными и вызывать­ся лишь после установления константности Собственного Я и объекта.

Чем менее развита структурная оснастка личности, тем труднее данному индивиду подвергать обработке свои аф­фекты и адаптивно использовать их мотивационную силу. «Укрощение аффектов» (Freud, 1926; Fenichel, 1941} не­изменно присутствует (и является результатом) в процес­сах структурализации, которые мотивируются аффектив­ной значимостью связанных с развитием переживаний и которые постепенно делают возможным более эффектив­ное и безопасное удовлетворение, а также создают все бо­лее утонченную аффективную способность. Эти расширя­ющиеся рамки аффектов могут использоваться в качестве все более точного познавательного инструмента по отно­шению к другим людям, а также к искусству, природе и эмпирическому миру в целом. Экспансия и обогащение внут­ренней жизни глубоко связаны с возрастанием нюансов эмоций, придающих психическим переживаниям все боль­шую глубину и осмысленность.

Коммуникативная функция аффектов в качестве ме­диаторов субъективно значимых посланий между индиви­дами обеспечивает основу для понимания людьми друг друга в целом и для фазово-специфически настроенных, связан­ных с развитием и терапевтических взаимодействий в част­ности. Однако среди специалистов, наблюдающих за пове­дением ребенка, имеет место общая взрослообразная тенденция приписывать младенцам активное использова­ние аффектов в целях коммуникации, а также рассматри­вать их телесные и поведенческие выражения как указыва­ющие на психически представленные аффекты часто задолго до того, как, вероятно, в психике ребенка возник­нут репрезентативные предпосылки для такого пережива­ния и такой передачи информации.

То, что вначале напоминает и выглядит как выраже­ние аффектов и передача информации посредством аф­фектов, более вероятно отражает колебания в состоянии физиологического напряжения младенца. Эти поведенчес­кие манифестации содержат скорее информацию не о приятных и неприятных аффектах, а о совокупных состо­яниях организмического'расстройства и их облегчении у младенца. Такое состояние дел рассматривается здесь как справедливое и для негативных аффектов до тех пор, пока дифференциация восприятия Собственного Я не сделает переживание их обоих неизбежным и необходимым. Од­нако, так как наблюдаемые поведенческие выражения организмического дискомфорта у младенца являются по сути теми же самыми, что и те, которые позднее будут сопровождать психически переживаемую боль и неудо­вольствие, мать будет реагировать на них соответственно более позднему положению дел. Со стороны кажется, что эти знаки физиологического расстройства являются ком­муникативными в биологическом смысле, функциониру­ющими в качестве сигналов для матери о жизненно важ­ной потребности младенца в объекте и его услугах задолго до того, как будет иметь место какая-либо психически представленная боль или субъективное желание и поиск психически представленного объекта. Фазово-специфичес-кие сигналы о потребности младенца в объекте будут мо­билизовывать дополнительные и оберегающие импульсы у настроенной на них матери, которая как правило напол­няет первоначальную психическую пустоту сигналов мла­денца элементами, проистекающими из ее собственного репрезентативного мира.

Согласно изложенной здесь точке зрения, любое пси­хически представленное аффективное состояние до диф­ференциации объектных и самостных репрезентаций мо­жет быть лишь приятным по своей природе. Однако, хотя поведенчески позитивные аффекты ребенка объектно ориентированы, при отсутствии дифференцированных об­разов Собственного Я и объекта они не могут еще активно искать объект. До первичной дифференциации эмпиричес­кого мира на Собственное Я и объект переживания и вы­ражения аффектов или их поведенческие дубликаты склонны быть нуждающимися в объекте, однако еще не ищущими объект. Во второй части этой книги будет рас­сказано о том, что данное положение дел первостепенно

важно в попытках аналитика понять и установить отно­шения с пациентами с тяжелыми нарушениями и/или глу­бокими регрессиями.

В качестве дериватов удовольствия и неудовольствия аффекты обеспечивают центральные директивы и моти­вацию для всех субъективных переживаний, выборов и поведения на всем протяжении жизни. Они являются глав­ными проводниками и барометрами субъективного смыс­ла в психическом мире переживания индивида. Знание себя и других неразрывно переплетено с осознанием собствен­ных чувств, а также с осознанием чувств других людей. Аффекты играют центральную роль в психоаналитичес­ком понимании и в способности психоаналитического ле­чения реактивировать рост и помогать преодолению за­держек роста у пациентов.

 

Глава 5

Обращение

с потерей объекта

Введение

Потеря значимого объекта (здесь для простоты изло­жения я сконцентрируюсь вокруг потери человеческого объекта любви) постоянно активизирует в человеке различ­ного рода внутренние попытки сопротивляться реальности потери либо'путем ее отрицания, либо путем замещения объекта потери новым объектом, либо попыткой сохранить его посредством различных форм интернализации. Конеч­ный результат будет зависеть от природы отношений к ут­раченному объекту, а также от форм интернализации или других ранее использовавшихся механизмов и от того, на­сколько успешным было их использование.

С момента выхода работы Фрейда «Траур и меланхо-лия> > 2 (1917) траур и депрессия считаются двумя главными альтернативами человеческого способа справиться с поте­рей значимых объектов. Другими предложенными и опи­санными в качестве главных альтернативами были отрица­ние потери или ее значения с идеализацией утраченного объекта или без таковой, быстрая замена его новым объек­том, патологическая печаль по «связанным» с ним объек-

1 Впервые эта статья появилась в «Скандинавском психоанали­тическом обозрении» (The Scandinavian Psychoanalytic Review, 1984), 7: 13 — 33. Reprinted by Permission. Copyright@ Munksgard International Publishers. Copenhagen. )

2 Freud S. Trauer und Melancholic // G. W. Bd. 10. S. 428. [1917e].

там или идеям (Volkan, 1981), развитие соматического или психосоматического заболевания, а также пристрастие к алкоголю, наркотикам или перееданию. Согласно общепри­нятому мнению, чем в большей степени инфантильно, за­висимо и амбивалентно отношение субъекта к утраченному объекту, тем больше вероятность того, что вместо более или менее нормального процесса траура (mourning process) его реакцией на потерю будет одна или сразу несколько патологических альтернатив. Моя цель в данном исследо­вании — внимательное рассмотрение способов обращения взрослой личности с утратой объекта под новым углом зре­ния, благодаря чему, я надеюсь, можно будет вынести на обсуждение некоторые новые аспекты для более глубоко­го понимания этого процесса. В частности, я подробно рас­смотрю, что подразумевается под традиционной концеп­цией работы горя (mourning work) и из каких различных составляющих процессов эта работа горя, по всей видимо­сти, состоит.

Интернализация

Концепция интернализации как непременного провод­ника психического развития, а также ее последовательные уровни и формы, подробно рассматривались в предыдущих главах. Несмотря на то, что формирование недифференци­рованных представлений ребенка, с объективной точки зре­ния, является результатом удовлетворительных взаимоот­ношений между ним и первым опекающим его лицом, внешнее и внутреннее Собственное Я и объект должны быть дифференцированны в мире переживаний ребенка, преж­де чем интернализация станет возможной в качестве субъек­тивного переживания.

Как было сказано выше, эмпирическая дихотомия между Собственным Я и объектом, будучи основой и пред­посылкой для субъективного существования человека, под­держивая, защищая и улучшая переживания Собственного Я, рассматривается здесь как центральная мотивация для всего последующего психического развития. Поскольку дифференцированное переживание Собственного Я с са­мого начала зависит от параллельного существования пред­ставляемого объекта, сущностно необходимая мотивация сохранности Собственного Я не может поддерживаться отдельно от сохранности объекта. Таким образом, процес-

сы интернализации мотивируются и проявляются в каче­стве защиты СобственнымЯсвоего существования посред­ством все более продвинутых способов обеспечения дос­тупности объекта в мире переживаний индивида.

Первая форма интернализации обычно описывается как интроекция, создание интроектов, либо как переживания внутреннего присутствия объекта. Интроекция, таким обра­зом, может рассматриваться как ответственная также и за создание образа «абсолютно плохого» объекта, на который первоначально будет канализироваться и проецироваться фрустрация-агрессия и который впоследствии будет опасен тем, что может восприниматься в качестве преследующего плохого интроекта. Тем не менее, интроекция изначально и более специфически относится к попытке Собственного Я обеспеч ить свое дифференцированное существование путем поддерживания диалога с образом «абсолютно хорошего » объекта.

Как говорилось во второй главе, интроект является репрезентациейобъекта, которая не растворяется в пред­ставлении о Собственном Я в качестве идентификаций, но переживается во внутреннем мире субъекта как отдельное «психическое присутствие ». Он [объект] переживается как имеющий свое собственное, независимое существование, и его поведений не может быть сознательно контролируемо субъектом. Переживается ли интроект в качестве защища­ющего или как угрожающий, он всегда переживается как отношение объекта, сохраняемое во внутреннем мире, как объект, с которым продолжаются взаимодействия. Он пе­реживается как существующий внутри, не будучи, однако, частью Собственного Я.

Интроекты поддерживают внутреннюю связь между СобственнымЯ и объектом, когда последний отсутствует. Б ранних интернализациях, когда дифференцированность между Собственным Я и объектом еще только приблизи­тельно установлена, интроекты, по-видимому, играют цен­тральную роль. В ходе дальнейшего развития личности ин­троекты в основном встраиваются в ее развивающиеся структуры посредством идентификаций с их различными аспектами и функциями. Некоторые из них могут, однако, оставаться не встроенными во внутренний мир субъекта и, представляя разные уровни сознания, впоследствии могут различными способами участвовать и приводить к образо­ванию симптомов (Schafer, 1968).

Как хорошо известно, даже у нормального взрослого в ситуациях, когда он чувствует себя неспособным спра­виться в одиночку, первоначальные интроекты могут вре­менно возвращаться. Некоторые идентификации могут быть в связи с этим регрессивно трансформированы в инт­роект, который в качестве психического представителя объекта переживается впоследствие как поддерживающий, и помогающий субъекту преодолеть данный кризис и спра­виться с ним (Schafer, 1968).

Характерно, что когда происходит потеря объекта, утраченный объект более или менее продолжительный пе­риод времени переживается в качестве интроекта. Тем не менее впоследствии он не представляет регрессивной трансформации идентификаций в интроект, но является попыткой защитить Собственное Я от переживания то­тальной потери объекта путем сохранения объекта во внут­реннем мире до тех пор, пока полная проработка (working through) потери постепенно не сделает это излишним (Abraham, 1924; Fenichel, 1945). Поэтому, несмотря на то, что интроекция после потери объекта представляет собой регрессивный феномен, возникающий в результате интроект как правило не претерпевает значительных рег­рессивных изменений по сравнению с его репрезентацией до потери объекта.

Мать замещает, особенно в начале стадии сепарации-индивидуации и все меньше к ее концу, еще неинтернали-зованные структуры ребенка, репрезентируя таким обра­зом отсутствующие части его личности. Переживание ребенком объекта а течение этого периода характеризу­ется примитивной амбивалентностью, в которой образ объекта будет постоянно колебаться между «абсолютно хорошим » и «абсолютно плохим » в соответствии с удов­летворяющей или фрустрирующей природой соответству­ющего функционирования матери. Я назвал такого рода переживания и отношения, преобладающие до установ­ления константности Собственного Я и объекта, функци­ональными, специфически относящимися к структурной неспособности ребенка переживать объект иначе, чем груп­пу функций, существующих изначально исключительно для удовлетворения потребностей и желаний ребенка.

Несмотря на это, рядом с продолжающейся прими­тивной амбивалентностью и защитной манипуляцией пред­ставляемым миром путем интроекции, проекции и отрица-

ния, процессы функционально-селективной идентифика­ции начнут выстраивать структуру Собственного Я ребен­ка таким путем, который в итоге приводит к установлению константности Собственного Я и объекта. Как говорилось во второй главе, селективные идентификации с функциями объекта все в большей мере будут позволять развивающей­ся индивидуальности обходиться без прислуги и обслужи­вать себя самой, что до сих пор для нее за нее делал объект. В структурообразующей, функционально-специфической идентификации ребенок, таким образом, отказывается от матери как от источника особой заботы и замещает ее сво­ей новой функцией. Затем, в качестве исполнителя этой функции ребенок в этом конкретном отношении становит­ся независимым от объекта.

По мере того как Собственное Я ребенка принимает на себя функциональные услуги матери, пробуждение соот­ветствующей потребности не ощущается более как требо­вание к матери обеспечить эту услугу, но вместо этого мо-билизует*недавно интернализованную собственную функцию ребенка. Это ведет к устранению фрустрации-агрессии и к освобождению репрезентации матери от при­митивной амбивалентности в данном частном отношении.

Во второй главе было описано, как функционально-селективная идентификация будет приводить не только к установлению новой функции Собственного Я, но одно­временно к превращению образа объекта в абстрактный и информативный, с которым происходит идентификация и, таким образом, в отличие от интроекта, к превращению образа объекта в сознании ребенка в управляемый по его усмотрению. Интеграция накапливающихся информатив­ных представлений об объекте должна произойти в опре­деленное время, чтобы был достигнут уровень появления индивидуального образа объекта и тем самым установи­лась константность Собственного Я и объекта.

Однако, прежде чем установилась эта интеграция и родился индивидуальный объект, отношение к объекту может быть только исключительно эксплуатирующим и ни благодарность, ни любознательность, ни стремление к пер­соне не могут испытываться в этой связи. Поскольку объект все еще представляет жизненно важные части личности ребенка, он не может быть оставлен посредством какой бы то ни было проработки процессов, как, например, собствен­но траур. Необходимая внешняя услуга, которая была по-

теряна, может быть заменена только новой заботой или замещена функциональной идентификацией. Только лич­ность может быть объектом печали, но не функция (Tahka, 1979).

Я скорее вижу идентичность как результат интер-нализации, нежели как сам процесс интернализации (Kernberg, 1966). Идентичность представляет новый, ос­нованный на радикально новой репрезентационной интег­рации уровень переживаний Собственного Я, который ста­новится возможным благодаря достаточному накоплению информативных представлений через функционально-се­лективные идентификации. Переход порога константнос­ти Собственного Я и объекта знаменует главную перемену в способе ребенка переживать себя и свои объекты, а так­же самостоятельно справляться с отсутствием объекта. Интеграция индивидуализированных образов Собственного Я и объекта как абстрактных сущностей позволяет осуще­ствиться полному эмоциональному катексису представле­ний об объекте как о ее или его содержательном представ­лении, которое теперь может свободно вспоминаться, о котором можно думать, фантазировать и к которому мож­но стремиться на собственных условиях субъекта.

Объектное отношение, поднятое до уровня взаимосвя­зи между индивидуальностями, до открытия и знакомства с личным внутренним миром объекта, делает возможными любовь и идеализацию объекта как уникального челове­ческого существа. Как уже говорилось во второй и третьей главах, индивидуализация другой личности в качестве объекта любви и восхищения будет мотивировать и делать возможным появление в ребенке таких способностей, как эмпатия, забота и благодарность, но также и ревность, со­перничество и ненависть к индивидуальному объекту. Но­вые формы идентификации, в особенности оценочно-селек­тивные и информативные, будут появляться и продолжать улучшать индивидуальную идентичность и переживание объекта.

Даже если индивидуализированный ребенок стал спо­собным управляться с отсутствием объекта на вторичном процессуальном уровне психического развития, это все еще будет относиться только к обстоятельствам, в которых ре­бенок знает, что центральный либидинозный объект суще­ствует во внешнем мире. До тех пор, пока объект необхо­дим как способствующий развитию, у формирующейся

личности еще отсутствуют внутренние механизмы совла-дания с потерей центрального либидинозного объекта (Wollfenstein, 1966), то есть механизмы, позволяющие при­нять потерю и трансформировать представление о присут­ствующем объекте в образ объекта из прошлого.

Как подчеркивалось некоторыми авторами-психоана­литиками (Loewald, 1962; Wolfenstein, 1969), возрастаю­щая индивидуальность, по-видимому, становится способ­ной иметь дело с потерей центрального объекта через происходящий в подростковый период относительный от­ход от объектов своего детства, когда в норме у индивида обычно убывают самые насущные потребности в связан­ных с его развитием объектах.

Формами интернализации, традиционно считающими­ся более важными как для развития личности, так и в ситу­ации потери объекта, являются интроекция и идентифика­ция. Тем не менее, я бы предложил добавить к этим признанным формам интернализации внутренний процесс, центральное положение которого в связи с потерей объек­та явление хорошо известное, но значение которого в каче­стве эволюционно более высокой формы интернализации не признано в достаточной степени и вследствие этого, на­сколько мне известно, не считается таковым. Я имею в виду психический процесс, через который объект, до этого пе­реживавшийся как существующий во внешнем мире, ста­новится воспоминанием об объекте. В этом процессе меня­ется природа представления об объекте, так как объект, принадлежащий к настоящему и внешнему миру, меняется на другой, принадлежащий к прошлому и к сфере воспоми­наний.

Этот процесс не равнозначен созданию внутреннего объекта, переживаемого как имеющий независимое, авто­номное существование, как в случае интроекции. Не озна­чает он и впитывание свойств объекта в представление о Собственном Я в форме идентификации. Вместо этого ука­занный процесс представляет собой совершенно иную фор­му интернализации: образование представления о потерян­ном объекте и его интеграцию в воспоминании о нем, как если бы он переживался в течение определенного периода жизни. Как только установилось воспоминание об объек­те, его позднейшее восстановление в памяти и его обрат­ный уход из сознания неизменно переживаются как дея­тельность Собственного Я, происходящая исключительно

по собственному усмотрению субъекта. Хотя такое воспо­минание переживается как полностью дифференцирован­ное представление об объекте, не предполагается никаких иллюзий, имеющих отношение к его отдельному и авто­номному существованию. По сравнению с фантазийными объектами, обладающими различными функциями испол­нения желаний, воспоминание об объекте включает знание того, что от него больше нечего ждать, и, следовательно, в своей полностью завершенной форме он имеет шанс стать самым реалистичным из всех существующих представле­ний об объекте.

Позднее я еще вернусь к этой форме интернализации, которую я назвал, за неимением лучшего термина, образо­ванием воспоминания. Этот термин предлагается как пред­ставляющий третью главную форму интернализации в эво­люционной последовательности способов обращения с потерей объекта.

Таким образом, интроекция, идентификация и обра­зование воспоминания, вероятно, представляют основные способы сопротивления индивида потере объекта и совла-дания с этой потерей на протяжении различных стадий индивидуального развития и взаимосвязи с объектом. Ин­троекция создает иллюзию присутствия объекта, когда он все еще является необходимым предварительным ус­ловием для субъективного психологического существова­ния ребенка. Идентификация, со своей стороны, заменя­ет аспекты объекта структурами Собственного Я, делающими возможным появление индивидуального ин­формативного представления об объекте, которое может быть свободно использовано в фантазии, и тогда с от­сутствием объекта можно активно управляться и пере­носить его. И, наконец, образование воспоминания стано­вится возможным, когда потерянные объекты более не являются главными связанными с развитием объектами и их потеря, следовательно, может быть терпима и пред­ставления о них могут храниться теперь в качестве пред­ставления объекта из прошлого.

Таким образом, три формы интернализации, очевид­но, представляют эволюционную последовательность способов управления с эмпирическим отсутствием и в кон­це концов с потерей образа внешнего объекта. В то время как вначале потеря объекта означает для Собственного Я эмпирическую смерть, развивающиеся процессы (работа

горя) и результаты интернализации постепенно делают возможным для Собственного Я допущение потери, ее преодоление и собственное выживание.

Проработка потери объекта

Классический термин работа траура (mourning work) (Freud, 1917) вряд ли достаточен для охвата комп­лексного процесса проработки потери значимого объекта. «Траур», также, как и «скорбь» и «горе», предполагает сильное желание и острую тоску, которые, однако, отно­сятся лишь к элементам потерянного отношения, пере­живавшимся как позитивные. Негативные аспекты объек­та не являются предметом страстного желания или страдания; напротив, их исчезновение ощущается как об­легчение, даже если оно легко скрывается за чувством вины и/или за защитной идеализацией потерянного лица. К тому же в этом процессе существуют дополнительные элементы, не включающие в себя психическую активность в традиционном понимании работы траура. Чтобы лучше описать весь процесс, кажется более уместным говорить о «проработке потери»илипросто об «отношении с поте­рей ». Траур в классическом понимании этого термина оче­видно представляет лишь одну важную часть этого про­цесса.

Отношение к потере объекта решающим образом за­висит от природы потерянных отношений и от уровня раз­вития личности субъекта. Как я постараюсь показать ниже, способы и механизмы, используемые в ситуации потери, и ее последствия, различны в зависимости от пропорции фун­кциональных и индивидуальных элементов объектной вза­имосвязи, заключенной в потерянных отношениях. Други­ми словами, до какой степени это были отношения к функциональным услугам со стороны другой персоны, пе­реживаемые как очевидные для СобственногоЯ, и до ка­кой степени это были отношения к индивидуальному чело­веческому существу, переживаемые как уникальные и самостоятельные.

Как уже подчеркивал Абрахам, первой реакцией на по­терю значимого объекта как правило будет образование интроекта. Это нормальная экстренная мера, которая за­щищает субъект от невыносимого переживания полной по­тери объекта и обеспечивает ему внутренние отношения с

объектом столь долго, сколь необходимо для полной про­работки потери (Abraham, 1924; Fenichel, 1945).

Процесс, традиционно именуемый работой траура, по сути представлен различного рода взаимодействиями и пе­реговорами с внутренним представителем потерянного объекта. Интроект имеет все качества последнего, про­буждая в субъекте соответствующие чувства, страхи и от­ношения.

Субъективно осознаваемое существование интроекта обычно является сильнейшим и наиболее ясным в начале процесса проработки. В ходе этого процесса интроект по­терянного объекта будет с нарастающей интенсивностью увядать и в итоге исчезнет, в соответствии с его замещени­ем другими формами интернализации и заместительными объектными отношениями. Показателями этого развития, в наибольшей степени заслуживающими довер. ия, часто являются сны субъекта, в которых потерянный объект обыч­но постепенно теряет свою витальность и часто, в конечном счете, появляется в качестве умирающего или мертвого (Pollock, 1961; Volkan, 1981).

Мне кажется, что в обращении субъекта с потерей объекта можно выделить два главных типа процессов, ко­торые обычно присутствуют одновременно, хотя и в выс­шей степени индивидуально в различных пропорциях.

Первый из этих процессов представляет собой отно­шение субъекта к настоящей утрате объекта и вынуждает обходиться с потерянным объектом как с целой и индиви­дуальной личностью. Другой включает в себя способы и попытки справиться с утратой функциональных по своей природе аспектов объекта. Упомянутые аспекты представ­ляли отсутствующие части личности субъекта и их потеря, таким образом, означает соответствующую потерю его по­тенциального СобственногоЯ.

Обращение с потерей индивидуального объекта (потеря объекта как такового)

Либидинозные аспекты отношений

К ним относятся доставляющие удовольствие общие с потерянным объектом переживания и его позитивно пере­живаемые особенности. Ощущение горя и страстное жела­ние как таковое относятся к этим переживаниям и каче-

ствам объекта, а обращение с их потерей наиболее близко соответствует классической картине работы траура. Пози­тивные общие переживания и любимые и страстно желае­мые аспекты объекта один за другим возвращаются в со­знание субъекта и сталкиваются с болезненной реальностью; «Этого никогда не вернуть ». Конфронтация с реальностью связана не только с болезненным аффектом траура, но и с утраченным объектом как все еще существующим и живу­щим во вспоминаемом переживании субъекта, а также с его заменой воспоминанием, в котором объект переживается, в той мере, в какой это касается данного переживания, как принадлежащий прошлому. В то же время все тот же ас­пект, ставший частью воспоминания об объекте, будет ста­новиться ненужным в интроекте и исчезать. Более прими­тивная интернализация заменилась интернализацией более развитой и ориентированной на реальность.

Аффекты печали и острой тоски болезненны и приво­дят к различным попыткам избежать их. Одной из форм та­кого избегания является одностороннее воспоминание только фрустрирующих аспектов потерянного отношения. Такая форма обычно образует защитное отношение облегчения и «освобождения ». Результатом будет затягивание и стагна­ция процесса траура до тех пор, пока позитивные стороны отношения и. чувство горечи и тоски, которое вызывает их потеря, не сталкиваются с фрустрирующими аспектами и полностью не прорабатываются.

Типичной опасностью, возникающей в ситуации поте­ри либидинозных аспектов индивидуальных объектных отношений, по-видимому, является потеря любви объекта. Она должна быть достаточно переносима и преодолима, прежде чем может быть завершена проработка этой части утраты.

Агрессивные аспекты отношений

Имеется в виду обращение с фрустрирующими в це­лом переживаниями и их проработка в связи с качествами потерянного объекта, переживаемыми как негативные.

Следует особенно выделить, что существование в одном и том же отношении аспектов, вызывающих любовь и нена­висть, в индивидуальных объектных отношениях не означает амбивалентности в том же самом смысле, что и в функцио­нальных объектных отношениях. В последнем виде отноше­ний объект становится «хорошим* или «плохим» в зависимо-

сти оттого, переживается ли его функция в данный момент как приносящая удовлетворение или фрустрирующая, в то время как на индивидуальном уровне это вопрос фрустраций, пережитых с индивидуальным и самостоятельным человечес­ким существом, а также вопросчувств злости и горечи, вызы­ваемых этими фрустрациями. В то время как в предыдущем разделе рассматривался объект любви как таковой, этот по­священ объекту ненависти, а не примитивной функциональ­ной амбивалентности.

Как хорошо известно, часто чрезвычайно трудно позво­лить чувствам и воспоминаниям, ассоциирующимся с нега­тивными переживаниями о потерянном объекте, войти в со­знание индивида. Принцип de mortuis nihil nisi bene* отражает вину и страх наказания, которые вызваны враж­дебными чувствами по отношению к покойнику и общим стремлением скрыть их защитной идеализацией. До начала осознания этих чувств и негативных переживаний прошло­го, на которых они основаны, интроект потерянного объек­та переживается зачастую как угрожающий, пугающий и злонамеренный. Несмотря на это, как только эти чувства и переживания становятся сознательными, терпимыми и про­рабатываются, они становятся частью объекта воспомина­ния с соответствующими редукциями в интроекте.

⇐ Предыдущая16171819202122232425Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: