 |
Глава 4. Карантин.
|
|
|
|
Карантинный барак был скорее подъездом. Поскольку он примыкал к женскому бараку, образуя с ним букву «Т», с другой стороны к карантину таким же образом примыкал другой барак, в котором находилась нарядка, библиотека, медпункт и прочие. Таким образом три барака были расположены вплотную друг к другу, образуя букву «Н». И как раз соединительной чертой были два карантинных подъезда: мужской и женский. Мужской карантин, получалось так, что находился между женским бараком и женским карантином.
Перед входом в карантин стоял забор из сетки-рабицы, калитка была закрыта на амбарный замок, открывать который могла только администрация, да несколько завхозов (Ильюха в их числе). Между рабицей и входом в карантин было несколько скамеек. У зеков это считалось прогулочным двориком, а значит и местом для курения. Внутри барака не курили, Илюха за этим строго следил. Да и камер было множество внутри барака. За каждое нарушение звонил телефон и говорил свои претензии завхозу. За что тот потом отрывался на зеках.
При входе в карантин вначале был небольшой коридорчик (сени), затем обширный продол, посреди которого прислонившись к стене между секциями стояла тумбочка с телефоном. Слева от входа находился кабинет завхоза. Однако, Илья там редко бывал. Он заходил туда, когда получал задания от КПП, или когда к нему приходили другие «красные» из основной зоны. В основном же в этом кабинете бывали сотрудники администрации. Ещё левее располагалась питалка. Здесь было всё для хорошего времяпрепровождения: и плита газовая, и раковина для мытья посуды, куча шкафчиков для хранения ништячков, холодильник, на нём стоял телевизор и DVD-плеер. Посреди питалки находился длиннющий стол на тридцать человек. Вместо стульев были такие же длинные скамейки без спинки. В конце стола ближе к стенке находились домино, журналы и несколько ручек.
|
|
|
Рядом с холодильником в питалке находилась дверь в каптёрку. Там стоял многоярусный шкаф без дверок. Это для баулов. Баулы требовалось подписывать. Справа от входа был санузел. Именно санузел. Здесь не только можно было справить большую и малую нужду, но и помыть руки. Когда Боря увидел унитаз, Боря обрадовался как чему-то особенному. Он уже привык ходить в «утку», а здесь такой комфорт. Также в санузле находилась душевая кабинка. Правда, она была закрыта на замок, и Илья пользовался ей единолично, отправляя карантин мыться в баню.
Напротив входа в карантин были и входы в секции. Их было две. В одной было шесть одноэтажных шконок, а в другой десять двухэтажных. Итого в карантине было двадцать шесть мест. Боре досталась шконка во второй, большой секции. Как обычно, он разместился на пальме. В его секции тоже была установлена видеокамера, только она брала не всю секцию. И на той шконке, которую она не снимала, сидел и крутил чотки лысоватый блатного вида зек с татуировками по всему телу, но их было гораздо меньше, чем у Ильи. Он уже переговорил почти со всеми этапниками. Боря уже понял: из присутствующих он здесь самый блатной и лагерь знает хорошо. Дошла очередь и до Бори:
– Присаживайся, братишка!
Боря опустился на шконку напротив, боязливо.
– Да не ссы. Эти шконки не попадают в объектив камеры. Откуда сам?
– Я с Москвы. Погремуха Брюс. Беда сто шестьдесят первая, первая. Макдональдс ограбил.
– Хаха! Во занесло тебя-то. А ты знаешь, как «Макдоналдс» называется у нас в Мордовии?
– Как?
– «МордДональдс». Потому что выходишь из него и такие морды, как у меня примерно становятся.
Оглушительный смех окружающих заглушил речь блатного. Когда все успокоились, он продолжил:
|
|
|
– Я шучу. «Морддоналдс» - это другая фирма. У них даже логотип другой. В каком Централе ты сидел?
– В Бутырке.
– Сколько городов по этапу объездил?
– Владимир, Самара, Саранск..
– Нормально. У нас тут некоторые из Москвы по десять городов посещают, ты обошёлся тремя городами. Везунчик. А кем был в хате?
– Сначала дорожником, потом касатки всем писал.
– Бошковитый типа?
– Ну, я в банке на воле работал, поэтому чего-то соображаю. Хотя я встречал людей в тюрьмах, которые соображают лучше и почерк красивее.
– Ладно. Рассказываю куда ты попал. Этот козёл вам наплёл, что здесь красная зона. На самом деле это не зона. Это посёлок, лагерь. Здесь есть чёрный ход. Например, туалет убирают только обиженные. Если кто-то увидит, что ты этим занимаешься, загасишься. Знаешь, что это слово означает?
Ещё бы. Боре ещё на централе объяснили, что гаситься, значит – стать обиженным, пидором. Поэтому он уверенно кивнул. Блатной продолжил:
– Продол тоже не мой, а то рога оденешь. Продол только козлы моют. Работать будешь?
– Да.
– А зачем?
– Я мужик, вроде как!? – Уже неуверенно о себе сказал Боря.
– От мужика до козла небольшая дорога. Сразу говорю сто шестую не подписывай. Этим только козлы занимаются. На стройку тоже любую не иди. Здесь есть строители, которые запретку строят, а также камеры латают и лакалки ремонтируют – это заподло. Строить храм – нормально, туда можешь пойти. Можешь также пойти на швейку и промку. В столовую идти – заподло. Там тоже козлы работают. Хотя этих можно назвать нормальными ребятами. Они помогают кичу греть. Плохо, правда, помогают, но они стараются.
– Библиотека, нарядка?
– Это тоже всё козлы. Дневальные – козлы, банщик – козёл, хотя и полезный. Все остальные работы мужики делают. А теперь самое главное. Расход. Здесь есть такая важная обязанность, как расход. Каждый час по одному зеку, в лагере, да и здесь – на карантине, стоят на расходе. Знаешь, что это значит?
Боря задумался. Он то поднимал глаза на зека, то глядел вниз на свои стоптанные ботинки, которые ещё в девять-девять в Бутырке были новые, то задирал глаза к потолку. Затем, наконец, выдавил из себя соображение:
– Это типа как штифтовые что ли?
|
|
|
Одобрительный смех вокруг самого блатного из них, которому ничего не оставалось делать как развести руками и закивать, означал, что догадка Бори попала в самую цель.
– А ты действительно соображаешь. Мне это нравится. На расход мы ставим в карантине вон туда, в туалет. Только не в кабинки с унитазами, а у окна возле рукомойника. Там лучше всего видно. Давай твоя очередь стоять на расходе будет после ужина. Сейчас уже должны баланду привезти. Хочешь, можешь полежать на этой шконке, на которую сейчас присел? Пока Мага стоит на расходе.
– А Илюха ничего не скажет?
– Какой Илюха? А этот козёл? Пусть только попробует, пальцы ему оторвём.
Звучало ободряюще. Зек продолжал:
– Есть такие зоны, где на расходе стоят пидарасы. Здесь этим мужики занимаются. Да и потом, если что, я и сам могу на расход встать, чтоб другим не заподло было. Это нормальные занятие.
После того, как он проговорил всё с остальными этапниками, он обратился ко всему карантину с речью. В которой призывал не бояться идти в основной барак на зоне, не бояться участвовать в игре и других воровских развлечениях. Звали его Замес, настоящего имени он не назвал. Просто пообещал, что в тюремной игре по блатным понятиям победитель обязан «греть» проигравшего: поставить ему чифир, конфет, печенек и прочего. Призвал также стоять на расходе и сравнивал важность этого занятия с важностью дороги на централе.
На продоле зазвонил телефон. Заодно Замес указал собравшимся, что телефон на зонах поднимают только козлы. И как подтверждение его слов телефон поднял Ильюха:
– Карантин. Болдырев…. Да… Мясников?... Хорошо.
Он положил трубку и обратился к блатному:
– Замес, позвонили с «капэ». Тебя в ШИЗО закрывают.
– На кичу? Не вопрос.
– Баул подписан у тебя?
– Конечно, Ильюха.
– Вернёшься сюда, скорее всего, когда поднимут.
Через пять минут из туалета кто-то прокричал:
– Расход, двое!
Замес приготовился. На прощание пожелал, чтоб никто не пасовал перед дубинкой. Будут бить, главное жопу не подставлять. Пусть бьют по спине, по бёдрам. И посоветовал всем стоять лицом перед дубиналом. Скорее всего, потому что сейчас ему предстояло именно это.
|
|
|
А вообще, Боря уже давно не видал столько свободы, сколько в первый день в карантине. Это ж надо подумать, туалет в отдельном помещении. Ходить можно от шконки до питалки, выйти во двор без конвоя. Спокойно по продолу расхаживать. Столько пространства Боря видел последний раз, когда выбегал из «Макдоналдса». С тех пор по таким местам он ходил только в сопровождении, держа руки за спиной. А тут, это не обязательно.
Вечером принесли баланду-ужин. На территорию карантина вошёл баландёр-Володя. Плотный мужичок, в руках нёс термос-сумку, а на плече у него висел «ашановский» пакет с посудой. Когда Боря увидел, что он накладывает, вообще обомлел. Картофельное пюре. Такого он не видел ни в одной тюрьме. Так же на дубок в питалке ушёл батон уже нарезанного чёрного хлеба. На секунду Боря подумал, что он на свободе и питается в городской столовой. Настолько роскошного ужина, он не видел ни разу за девять месяцев лишения свободы.
После того, как баландёр забрал шлёмки, Боря, как и договаривались, пошёл на расход. Занятие это, как оказалось, очень скучное. Сидеть на табуретке и пялиться в окно. Оторваться нельзя, если отметут что-нибудь запретное, надо будет восстановить. Но хорошо, что до проверки никто не появился.
Как выглядели проверки в СИЗО Боря помнил. Здесь же проверка производилась вечером перед сном. Боря сидел на расходе и пялился в окно, как раздался голос Ильюхи:
– Карантин, строимся!
Все зашевелились и пошли на прогулочный двор образовав две шеренги. Пока ждали инспектора, Ильюха объяснил вновь собравшимся:
– Кто недавно приехал и первый раз на проверке в нашем лагере, объясняю. Старшой называет вашу фамилию, вы в ответ говорите свои имя отчество и заходите в карантин.
Старшого ждать пришлось долго. От стояния в строю, ноги затекли. Пришёл здоровый двухметровый амбал. Первым делом кинул взгляд на завхоза:
– Болдырев, почему некоторые вышли в тапках на проверку? На «капэ» после построения. Алдонин.
– Сергей Геннадьевич.
И Серёга, который был в карантине до Бори зашёл в барак. Так они заходили в карантин по одному, пока не дошла очередь до Бори.
– Пахомов.
– Борис Григорич, – И Боря развернулся, чтоб пойти в карантин, но старшой его остановил.
– Ещё раз, Пахомов. Имя, отчество.
– Я же сказал.
– Ответ неверный.
– А точно, Борислав Григорич.
– Теперь заходи.
Да, какая разница? Кто бы мог подумать, что имя имеет такое значение. Борислав разве не Борис? Зайдя в карантин, Боря понял, что стоять на расходе ему уже не надо, пошёл смотреть телевизор в питалке.
|
|
|
Ильюха в карантине не ночевал. После проверки ушёл в отряд, попутно, скорее всего, заскочил на КПП. Вероятно, получить дубиной за некоторых зеков, кто не переобулся перед проверкой, а может просто для неприятного разговора. Вечером настали часы отбоя. Когда заговорили об этом, естественно, кто-то из этапников поинтересовался «А можно не ложиться? ». На что получил отрицательный ответ. В камеру, если увидят движения, то ворвутся мусора и пару человек точно заберут в ШИЗО.
Боря уже бывал в ШИЗО в Самаре, но не знал еще, что означает то же самое в Явасе. И узнать не хотел. Он покорно, как и все мужики, залёг на шконку. От кого-то услышал, что лучше не раздеваться. Поскольку медицина здесь слабая и главное не заболеть.
Утром всех разбудил старшой криком «Подъём, мля». Он несколько шконок пнул сапогом-берцем, а по нескольким ударил дубинкой. Недовольные зеки поднялись. Когда все шконки были заправлены, старшой удалился. Позже Боря узнал, что звали его Валера-помазок, и это был далеко не самый суровый инспектор данной зоны. После утренней баланды, он узнал ещё одну особенность колонии-поселение. Нет, на зактрак, как и во всех тюрьмах, здесь была сечка или пшёнка. А вот то, что по сути на мужской зоне отбывают наказание и женщины, для многих было в диковинку, но это же посёлок.
Да и проверок, как выяснилось, здесь по расписанию, аж четыре. Первая после завтрака, вторая перед обедом, третья в три часа дня, и четвёртая перед отбоем. Ближе к полудню приехал новенький. Как оказалось ему дали меру пресечение в виде подписки о невыезде. А когда осудили на посёлок, судья постановил, чтоб он приехал на зону самостоятельно. И таких самоходов здесь почти половина. Поэтому к этапникам такое особенное отношение. Они считались настоящими зеками, в отличие от самоходов.
Срок этот парень получил за аварию. На фуре сбил пешехода, переходящего дорогу на красный свет. Не заметил. Вину признал, поэтому получил минимальный срок – девять месяцев. А разве столько дают? Как, выяснилось дают.
Боря больше всего общался с Ткачём. Дорога сближает, поэтому он держался относительно знакомых ему людей. Привыкнуть к жизни в карантине было несложно. Каждый час здесь происходило что-нибудь интересное. То киношку включат какую-нибудь. То возникнет возможность сыграть в домино без интереса. Чтоб не играли на интерес следил завхоз Болдырев. Периодически разливали чифир. Причём Ильюха присоединялся в распитию, отказавшись лишь один раз. Когда заварили чифир с бергамотом. Чифирить таким чаем решились не многие. Иногда была свободна шконка, которая не попадала в объектив камеры, и Боре удавалось поспать в часы, когда расходчик пробивал «чёрный ход». Борина очередь стоять на расходе начиналась после ужина. Он не курил, поэтому шёл туда сразу.
Периодически звонил телефон и зеков выводил Ильюха. А иногда, наоборот, приходила администрация в карантин и задавала какие-то вопросы. В пятницу пришла тётка, которой были нужны водители, категории С. Таковых было четверо, правда трое из них лишены водительских прав, поэтому необходимо было оформить времянку. Сделать это было несложно, так как выдать временное водительское удостоверение входило в интересы зоны, а не в интересы водителей. Так что четверо водителей, могли считать, что в зоне уже трудоустроились.
Суббота оказался банный день. Ильюха всех вывел в баню. Она находилась там же, где Боря получал матрас и спальные принадлежности. Только подняться пришлось на второй этаж, и там находилась раздевалка. Можно было все вещи повесить на крючок и пойти в душевую. На двери в душевую комнату был наклеян стикер «С эрекцией в душ не заходить» и на нём перечёркнут красным кругом чёрный силуэт мужика с шишкой имитирующей поднявшийся орган.
Внутри было девять душевых кабинок, на всех не хватило, поэтому Боря ожидал своей очереди, и воспользовался временем по примеру других ожидающих с пользой. Взял тазик с водой, коих здесь было тоже штук десять, и устроил небольшие постирушки, а то футболка и прочая одежда начала неприятно пахнуть после этапа. Кто-то самый крикливый сразу высказал:
– В крайних двух кабинках, у окна, педерасты моются, так что не надо их занимать, чтоб не загаситься.
Потрясающе. Кабинок, итак не хватает на всех зеков из карантина, так ещё и их меньше из-за блатных законов. Ничего не поделаешь. Педерастом стать никто не захотел, поэтому они так и остались свободные. Что было хорошо, то, что в отличе от душа в СИЗО, здесь можно было самому включить воду и настроить. А то, на Централе приходилось кричать старшому то погорячее, то похолоднее.
В воскресенье не выводили из карантина никуда. Зато приходили в барак то козлы, то блатные. Первым заглянул директор. Он принёс чаю Ильюхе и они пошли в его кабинет. Потом стали вызывать туда по одному из этапников. Так и вызывали. Выходил завхоз из кабинета и искал «жертву». Один раз его выбор пал на Борю.
– Зайди ко мне.
Боря вошёл.
– Присаживайся. Значит, Пахомов Боря. Статья сто шестьдесят первая. Давно за тобой наблюдаю, на блатного ты не похож. На мужика тоже. По любому первый раз сидишь?
– Первый.
– Наверное последний.
– Не факт. Я уже ни в чём в этой жизни не уверен.
– Ну, жизни я тебя учить не стану. Каждому свой путь, свой путь не каждому. Поэтому, когда освободишься, живи кем жил. А сейчас я тебе советую не газовать, а подумать. Статья сто шестая уголовно-исполнительного кодекса тебе о чём-нибудь говорит?
– Не помню такую.
– А говоришь, касатки на централе писал. Что изучить некогда было?
В разговор вмешался директор.
– Боря, пойми. Сейчас тебе будут внушать блатные, что сто шестая – это заподло, что там одни козлы. Но я тебе отвечаю, когда приходит очередь снег кидать, там все мужики задействованы.
– Сейчас снега нет, и те, кто подписал сто шестую, скорее всего не будут ничего делать. А вот зимой, пойдешь, снег убирать, поверь, ты там будешь не один.
Боря не понимал, что с ним происходит, и куда его склоняют. Но формулировку «сто шестая» слышит уже не впервый раз. Ильюха его выручил, достал из ящика стола УИК и протянул Боре «ознакомься».
Статья гласила «Заключённые могут привлекаться к работам по благоустройству учреждения и прилегающей территории без оплаты труда». Утверждалось, что от таких работ освобождаются беременные женщины, инвалиды и пожилые арестанты. А также дополнялось это тем, что продолжительность таких работ не превышает двух часов в день, свободных от основной работы. Тут до Бори дошло, к чему его привлекают. Его козлы разводят на бесплатную работу помимо основной деятельности. Единственное, что он смог из себя выдавить:
– Не хочу я такое подписывать. Я надеялся заработать денег здесь.
– Какие деньги, Боря? – Рассмеялся директор. – Откуда деньги в тюрьме?! Мы иногда свои добавляем, чтоб работать легче было, а ты ещё заработать хочешь.
– Сразу видно, банкир. О деньгах в первую очередь думает. – Поддержал его Ильюха. – В общем так. Я обычно здесь пальцы ломаю, чтоб уговорить поставить подпись под тем, что ты ознакомлен с данной статьёй. Но пока дам тебе время подумать. Ты ведь не собираешься второй раз заезжать и получать вторую, третью ходку? Тогда зачем тебе эта блатная романтика? А со сто шестой и по УДО легче освободиться.
– Вообще, здесь администрация не настолько жёстко ломает, как в других зонах – сказал директор, – Они всё понимают, поэтому туалеты здесь только петухи моют. А вот ко всему остальному простых мужиков склоняют.
Борю отпустили без подписи. На прощание, завхоз попросил его помыть продол. Но с этого удалось соскочить. И продол в итоге помыл более щупленький парень, которому осталось сидеть девять дней.
А под вечер заявились блатные. Ильюха им не открыл локалку, поэтому общались они через сетку рабицу. Их агитация была в обратном направлении:
– Сто шестую не подписывайте! Туалет, продол не мойте! Мойте полы только около своих шконарей. Этого козла Ильюху не слушайте. После суда, мы у него спросим за карантин конкретно. Если, кто работать не хочет, пусть будут готовы страдануть. Когда мусора будут бить лучше стоять лицом к бите. Те, кто получил от них на КП, всегда в бараке ждёт почёт и уважение: чифир, конфеты и тому подобное.
В понедельник Ильюха повёл карантин к местному психологу Ольге Эдуардовне. По дороге он её рекламировал, как очень догадливую женщину, которая может знать про вас то, что вы никому ещё не говорили. Мол, раскусит тебя она на раз-два. Боря с недоверием слушал эту информацию, вспоминая свой опыт разговора с тюремной психиатрией: пятиминутка да кошкин дом. Повидать психологов, короче, ему уже достаточно довелось и какой-то там Ольгой Эдуардовной его не удивить.
Психолог принимала в учебном кабинете. Ильюха объяснил, что на зоне есть возможность получить средне-специальное образование и занятия с преподами проходят именно здесь. Однако, сегодня этот кабинет был предназначен для общение карантина с главным тюремным психологом. Войдя в кабинет, Боря, пытаясь произвести впечатление отличника, занял место на первой парте. Когда же вошла эта женщина, зеки засуетились, но она, никого не опасаясь, велела всем успокоиться. Вела она себя достаточно круто и самоуверенно.
– Добрый день, уважаемые осужденные. Вы находитесь в колонии-поселение города Яваса. И позвольте рассказать вам некоторые правила нашего заведения. Во-первых, не пытайтесь меня обмануть, я любого из вас раскушу за две минуты. Во-вторых, забудьте, кем вы были на воле. Здесь я решаю, кем вы будете в колонии. Сейчас Болдырев раздаст листочки, и вы заполните анкетку. Если будут вопросы, задавайте. На пункты в анкете отвечать честно, на их основании я буду подбирать для вас работу в лагере.
– Ольга Эдуардовна, – Обратился к психологу Илья. – У нас есть пациент для вас, Георгий Белкин. Замороженный, ни с кем не общается, недавно подняли из ШИЗО.
А Боря давно обратил внимание на молчаливого Гошу, который больше всех тормозит в карантине. Он мог часами смотреть на распорядок дня, на проверке вместо имени и отчества отвечал коротко «Гоша», и на прогулку на улицу никогда не выходил, предпочитая оставаться в бараке и гулять по продолу. Даже баланду он ел с неохотой.
– Знаю я вашего Белкина, – ответила Эдуардовна. – Давно за ним слежу. Поднимись, Гоша. Хоть посмотрю на тебя.
Белкин не реагировал.
– Давай, Гошан! – Подбадривал его Ильюха. – Покажись психологу.
Ему помогли подняться, так как сам он передвигался с трудом. Он с выражением явного кретинизма смотрел на листочки в руках завхоза, и складывалось ощущение, что он совсем не умеет пользоваться ручкой.
Боря слышал раньше, что бывают люди-психи, но видел подобный экземпляр впервые в жизни. В душе ему было его немного жаль, а глядя на его поведение хотелось над ним посмеяться, хотя никто ни разу подобного порыва в карантине не одобрил. Многие запрещали смеяться над Гошей. Ведь очевидно, человеку плохо.
– Сейчас я вашего молчуна разговорю, – Уверенно заявила Эдуардовна. – Болдырев, как раздашь анкетки по рядам, сходи-ка в отряд, приведи Лобанова и Ненашева.
– Они после ночной смены отсыпаются. – Ответил Ильюха, раздавая листки с анкетами.
– Уже скоро трёхчасовое построение, должны проснуться – парировала психолог.
Раздав листочки, Ильюха вышел. А Гоша напрягся. Глаза его впервые сделались серьёзными и осмысленными. Лицо стало бледным как смерть, а раскрытый рот выражал явный испуг. Он совершенно здоровым голосом, без признаков психической речёвости, спросил:
– А зачем, вы их позвали сюда?
Боря глянул на него, оторвавшись от заполнения анкеты, и удивился. Гоша был совершенно здоров. Получается, эти две фамилии вывели его из транса, и всё то состояние, что с ним было, являлось всего лишь симуляцией психического расстройства. Эдуардовна торжественно возвела руки к небу:
– О! Как мы заговорили, стоило только упомянуть подельников.
– Может, не надо их, а?
– А чегойт не надо? Ты, меня не проведёшь, я же говорила. Сразу видно – симулянт. Хотел разыграть диагноз, чтоб не встретиться с ними? Боялся? Сейчас встретишься.
Боря подумал, не просто так он боится подельников встретить на зоне. Видать заложил их, когда арестовывали. Пока Ильюхи не было с гошиными друзьями, а сам Гошан безуспешно пытался отговорить психолога от встречи с ними, Боря решил сосредоточиться на анкете. Опять завис на вопросе про начало срока. Вспомнив, как его откатывали, он снова вписал цифру означающую дату своего задержания в «Макдоналдсе». А вычисляя дату окончания срока, он вписал ту же цифру, да Ткач ему подсказал:
– Боря, окончание срока пиши на день раньше. Президентский день.
Боря зачеркнул, и спросил у Эдуардовны можно ли исправлять или всё придётся переписать на новый чистый лист. Психологичка разрешила, и поинтересовалась статьёй Бори:
– Сто шестьдесят первая, первая. – Отчеканил Боря.
– А работать ты будешь? – С недоверием спросила она. Боря подумал, что, скорее всего, она не читала его анкету и не знает, что он работал в банке. Боря удивлённо ей ответил:
– Да.
Но Эдуардовна потеряла к нему интерес и её взгляд снова обратился к Георгию. Как раз в этот момент подошли его друзья. Один из них начал:
– Здорово, Гошан! Чего ты опять? Никак в лагерь не поднимешься? Заполни ты эту анкету, да Ольга Эдуардовна от тебя отстанет.
– Ты не боись, самое главное. – Подбадривал Гошу второй друг. – Мы давно тебя простили, так что давай не коси под дурака.
Они вдвоём практически за него заполнили анкету и всячески попытались дать понять, что не держат на него зла. Но тот так и не пришёл в себя, а ещё больше углубился в игру в свой диагноз. Боря же без проблем заполнил все остальные пункты: семейное положение, образование, опыт работы, количество судимостей. Он давал такие ответы, чтоб можно было сразу понять, что перед вами не профессиональный уголовник, а случайный пассажир. Эдуардовна собрала со всех заполненные анкеты и отпустила карантин под конвой Ильюхи в барак.
На следующий день после визита к психологу, в карантин вошёл ещё один уфсиновец, но он был приятной наружности в отличие от всех мордоворотов этой зоны. Когда он только заступил на территорию карантина, из туалета раздалось:
– Расход, Михалыч.
Отреагировал на это и завхоз:
– Карантин, строимся на продоле.
Михалыч оказался начальником отряда. И пришёл в карантин заставить всех написать прошение о помиловании. Видимо, у него был особый план по этим, как он их назвал «помиловкам». Боря не отказался от этого, а чего гадать, раз в год и палка стреляет. Может и его заявление выстрелит. Однако, Ткач пытался его отговорить:
– Если напишешь помиловку, то пока она рассматривается, не сможешь ни на что подать. Ни на УДО, ни на поправки, ни на изменение режима. Обычно её полгода рассматривают. И большинству отказывают.
– А для УДО всё равно два поощрения надо. А их здесь раз в три месяца выдают. Так что как раз полгода и пройдёт.
Откуда Боря узнал про три месяца, сам не понял. Может слухами карантин полнился, может Ильюха сболтнул, когда своим УДО хвастался. Вообщем, написать помиловку по просьбе Михалыча не отказался.
После Михалыча карантин посетила какая-то комиссия, которая отругала завхоза за кучу грязных кружек, непротёртый стол, и ещё какие-то мелочи. На карантин наорал какой-то старшой и бросил Ильюхе: «Болдырев, разберись». И когда абсолютно все менты ушлы, Ильюха разозлился не на шутку:
– Ну и как мы будем жить? Я сейчас пойду на КП получать битой. А когда вернусь, чтоб была произведена генеральная уборка! Увижу немытую кружку, сразу выкидываю, не смотрю чья она.
– А если из неё вор пил.
– Плевать! Во-первых, вор себе такого не позволит; а во-вторых, хотите от козла адекватного отношения к вам, потрудитесь не свинячить у себя в доме.
Под «своим домом» он, естественно, имел ввиду карантин. Ведь зеки здесь не на курорте, не в гостинице. На сегодняшний день, это его постоянная остановка, следовательно, дом. Ильюхи долго не было. За время его отсутствия успела заглянуть женщина средних лет, которая искала водителей. Она выдала временные водительские удостоверения тем, кого считала уже трудоустроенными. После неё вернулся Илья с нарядчиком.
– Карантин. Строимся на продоле.
Все выстроились и Ильюха со Шмаровым зашли в его кабинет. После чего вышел нарядчик и попросил Ткача войти. О чём они беседовали было не слышно, но вышел Ткач оттуда с биркой, на которой было написано ФИО с фотографией, номер статьи, начало и конец срока. Следующим позвали Виталика. Потом ещё двух зеков с этапа, и, наконец, дошла очередь до Бори.
– Заходи! Дверь прикрой.
Это ему сказал Ильюха, а нарядчик уже приготовил особенный журнал и держал в руках борину бирку. Это был листик шесть на восемь сантиметров, явно вырезанный из бумаги А4. Наверняка на одном листе А4 таких бирок нарядчики печатали несколько, потом разрезали. Для этого, видать, в нарядке и стоял комп. Шмаров собирался протянуть Боре бирку, но его тормознул Ильюха:
– Повремени пока. У меня к этому господину хорошему есть ещё один нерешённый вопрос. Боря, ты надумал сто шестую подписывать?
– Зачем мне это? Я хочу в мужиках остаться. Пойти на промку или швейку.
– Так ты и останешься мужиком. Будешь на промке работать по восемь часов в день, а в свободное время территорию убирать. А?
– Ильюха, нет.
Илья поднялся со своего места. Навис над Борей всем своим богатырским телосложением. Посмотрел на него с гневом. Да как втащил ему в живот, что есть мочи. Боря от силы удара повалился вместе со стулом на котором присел. Пока он делал попытки встать, завхоз над ним лежачим навис ещё раз. Попытался запугать Борю взглядом. А потом неожиданно смягчился:
– Хрен с тобой, поднимайся. Валера, выдай ему бирку, пусть распишется.
Боря забрал бирку и подписываясь поинтересовался у Ильи:
– А ты не боишься, Ильюха, что за такие методы с тебя блаткомитет спросит?
Ильюха рассмеялся:
– У нас, у козлов, тут свой комитет, как видишь. Так что лишний раз они к нам не суются и наши методы знают. А ты зря у меня отказался. Теперь с тобой на КП будут разбираться. А там методы куда суровее, чем мои.
Боря вышел с биркой из кабинета завхоза и вернулся в строй. После того, как все вновьприбывшие получили свои бирки, строю разрешили разойтись. Бирку следовало прикрепить в специальную деревянную табличку на кровати. И только одна информация из неё грела душу Боре: в середине апреля, который наступит только через полтора года, ему можно будет выйти на свободу. Конец срока. «Звонок»!
|
|
|
