Глава 2. Влюбленность. Крылатый эрос

Глава 2. Влюбленность

Крылатый эрос

В жизни каждого человека бывает момент, когда надо ог­лянуться назад. Этот момент не обязательно переломный, ро­ковой, судьбоносный. Просто всякое существо, обладающее сознанием и памятью, время от времени испытывает острое любопытство к собственному пройденному пути, перебирает бусинки воспоминаний: вот мои победы, вот досадные прома­хи, развлечения, увлечения, провалы... А вот — драгоценные из драгоценных — мои звездные часы.

Оглядываясь назад, почти каждый может выделить среди текущих настроений и состояний, трудов и страстей золотые дни своих влюбленностей. Дни, озаренные особым светом. Бы­ли ли они счастливыми в полном смысле слова? Наверное, нет, ибо влюбленность бывала безответной, завершалась ра­зочарованием, или не вырастала в любовь. Были ли они пре­красными? Конечно же, да. В те дни все виделось сквозь «вол­шебные очки» — самые лучшие очки в мире, помогающие уви­деть другого человека таким, каким его задумал Бог.

Вот почему я попробую описать, что же это такое Влюб­ленность. Рассказать о ней не как поэт, а как философ (хотя каждый философ в глубине души чуточку поэт). Может быть, нарисованная мною картина покажется близкой и вам, мои читатели, но если нет, это будет означать лишь то, что люди многоразличны, и богатство и разнообразие душ поистине не­исчерпаемо.

В моей юности по радио и на школьных вечерах часто зву­чали стихи, в которых была назидательная строчка: «Лю­бовь — не вздохи на скамейке и не прогулки при луне». Мне и моим подругам стихи не нравились, от них попахивало клас­сным собранием на морально-нравственные темы, а нам хо­телось именно «вздохов на скамейке» и «прогулок при луне», чего-то необыкновенного и таинственного, с чем связывалось в нашем сознании любовь, не отличимая от влюбленности.

Лишь потом, когда прошли годы, и все мы сделались без­надежно и бесповоротно взрослыми, явилось осознание того, что Любовь (если речь идет действительно о любви) — вещь очень серьезная. В сущности это то, о чем следует писать про­зой, а не стихами. Поэзия схватывает лишь мгновения радос­ти и печали, а любовь, измеряемая годами, достойна много­томного романа, где, как и в жизни, находится место всему: труду, служению, смирению. Любовь — нелегкая ноша, не всякий приобретает ее, но и не всякий справляется с нею. Мно­гие из нас либо не повстречали, либо потеряли ее.

Опыт — поучительный и печальный — разделил в моем сознании Великую Прозу Любви и Поэтическое Колдовство Влюбленности. Разделил, но не разорвал их органического единства. Для меня и теперь влюбленность — живое сердце любви, се свежий исток, родник, омывающий каждую клеточ­ку, каждую грань сложных человеческих отношений. Однако влюбленность может составлять и особую, своеобразную дей­ствительность, мини-реальность, когда лик мира разительно меняется, и мы проживаем период, качественно отличный от того, что было вчера. А потом минувшая влюбленность оста­ется позади, как прекрасная горная вершина, где ты однаж­ды побывал, но к которой больше нет возврата.

Что же отличает состояние влюбленности от всех иных состоянии человеческой души, что делает ее и притягатель­ной, и опасной? Думаю, первый признак влюбленности —- во­схищение, второй — индивидуальная, глубоко личностная на­правленность его на конкретного человека.

Влюбленность — всегда индивидуальный выбор (даже если она приходит десятый раз! ), пылкий и требовательный, это маленький фейерверк, которым освещается жизнь. Нико­лай Бердяев называл подобное чувство любовью-эросом, вы­водя это понятие из Платоновского учения об эросе — восхо­дящей любви, любви к идеям, красоте, божественному совер­шенству. Правда, у Н. Бердяева любовь — эрос, связанная с восхищением и желанием взаимности, получает в конечном счете негативную оценку. Он не отвергает ее, но считает глу­боко трагичной, в то время как истинно достойной полагает христианскую любовь, любовь-жалость, любовь ко всем, а не к избранному...

Я думаю, что такое противопоставление, хотя оно и дос­таточно традиционно для христианского мироотношения, не совсем основательно. Богу — богово, кесарю — кесарево. Крылатый эрос влюбленности существует так же реально, как снисхождение к слабым и сочувствие к страдающим. Они не отрицают друг друга, в обычной жизни нередко идут рука об руку, и тем важнее своеобразие каждого из них. Разницу между ними весьма чутко чувствует любой человек, который хоть раз задавался вопросом: любят меня или всего лишь жалеют? И насколько радостнее ему, если ответ — «Любят! » Значит, избирают из многих, значит, надеются на лучшее во мне, значит я — не нищий, а принц, и влюбленному нужны крылья, чтобы подняться ко мне!

Влюбленность означает, что именно с этим человеком я ощущаю минуты радости даже в самых трудных, скучных и печальных обстоятельствах. Почему-то считается, что в браке любовь-эрос непременно гибнет (очевидно, по принципу «для лакея нет героя»). Клайв Льюис, известный английский эссеист, кротко и терпеливо уговаривает своих читателей сми­риться с тем, что влюбленность уходит, как и молодость, за­то остается союз, поддерживаемый волевыми усилиями, при­вычкой. «Влюбленность — вещь хорошая, но не наилучшая», — а, стало быть, можно прожить и без нее. Прожить-то конеч­но можно, только как? Без влюбленности, без восхищения сво­ей «половинкой» брак превращается в выполнение долга, в рутинный быт, в лучшем случае — во взаимопомощь, потому что даже искренняя дружба несет на себе отпечаток взгляда через «волшебные очки». Утеря влюбленности, очарованнос­ти индивидуальностью близкого человека, может быть, самая тяжелая утрата в семейной жизни, самая страшная брешь, нанесенная ей обыденностью. Страшная, но необязательная. Семьи, в которых влюбленность сохраняется всю жизнь, су­ществуют. Много ли их? — скептически спросит читатель. Немного. Впрочем, как на свете вообще немного всего насто­ящего. Рискну утверждать: пожизненная влюбленность, пре­возмогшая испытания повседневностью, — вернейший признак истинной и счастливой любви.

Замечу, что хотя чаще всего о влюбленности говорят при­менительно к отношениям мужчины и женщины, сама она, как духовный феномен гораздо шире. Можно быть влюблен­ным в своих родителей или своего ребенка, испытывать бла­гоговейный восторг перед учителем, восхищаться и тянуться к другу или подруге. Влюбленность не знает возрастных границ, Это не детская болезнь, с необходимостью уступающая место ядреному взрослому здоровью, лишенному всяческих восторгов и иллюзий. Влюбиться способен любой человек, у которого не уснула душа.

«Волшебные очки влюбленности» — вещица хрупкая, их очень легко сломать, но тот, кто умеет носить их, оказывает­ся как бы вне течения времени. Разумеется, влюбленность старика или старушки и юноши или девушки отличается ря­дом нюансов, но ей-богу, только нюансами. Я знала пожилых людей, способных так светло очаровываться и видеть своих избранников так поэтически, что им могли позавидовать мо­лодые. И это не были люди масштаба великого Гете, которо­го обычно приводят как пример живости чувств. Обычные на­ши отечественные бабули и дедули. Но души их были жи­выми и юными, не соответствовали бренному телу. В то же время можно быть календарно молодым, и совершенно, абсо­лютно мертвым внутренне. Все печальники русской литера­туры — это люди, не способные влюбиться, оттого и маются, и ищут смерти. Невозможность влюбиться (или быть влюб­ленным) — свидетельство того, что человек изнутри покрыл­ся корой, одеревенел, не способен видеть чужую индивидуаль­ность, отличать, выбирать, не может удивляться и не желает тянуться вверх. Повторяю: влюбленность — взлет, притяже­ние высоты, той манящей высоты, которой обладает в наших глазах Другая Личность.