Глава 3. Безответная страсть

                Эта глава посвящена размышлению о драме безответности в человеческих отношениях, о любовной страсти, которая по ходу своего развертывания приносит любящему все больше страданий, не оставляя надежды на счастливый эпилог в конце длинной истории.

  Безответность – отсутствие ответа. Какого ответа ждет тот, кто любит? Ответы многообразны, как многообразна любовь. Родителям нужен любящий ответ их ребенка, учителю – ученика, другу – ответ друга. Ответ не всегда предполагает телесное единство, сексуальное притяжение, но мы всегда мыслим его как живой интерес и активное доброжелательство Любимого, как его стремление быть рядом, как его восхищение и любование нами, как нежелание разлучаться надолго. Однако в отношениях, которые завязываются между мужчиной и женщиной к этому с необходимостью добавляется, а порой и выходит на первый план эрос – телесная страсть, тесно переплетенная с высокими и сильными душевными переживаниями. О таких отношениях, о желании такого любовного ответа я и поведу речь.

И сразу, без долгих вступлений мой главный тезис:

Неразделенная любовь – любовь, не получившая адекватного себе ответа, на самом деле вообще не является любовью. Это болезнь любви. Ее патология. Все ее восторги деструктивны, все надежды обманны, все плоды отравлены. Как любая мощная страсть ( ненависть или жажда богатства) она владеет человеком, играет им как океанская волна, лишает свободы воли и разума, заставляет следовать и потакать своим непредсказуемым извивам. «Не сотвори себе кумира…»

Разумеется, подобная точка зрения может встретить сопротивление и критику. Безответная любовь романтизирована в европейской и русской традиции. Она воспета в тысячах стихов и песен, окутана флером таинственности, пронизана молниями ярких чувств. Собственно, в европейской поэзии вообще трудно найти лирику о счастливой любви. О ней как бы вовсе нечего сказать. Зато расставанья, утраты, измены и безответность представлены весьма широко. Стоит вспомнить изысканное пушкинское «Я вас любил безмолвно, безнадежно, то робостью, то ревностью томим…» или истошный вопль Маяковского « Кроме любви твоей мне нету солнца, а я не знаю, где ты и с кем! » Да и практически каждая современная эстрадная песня, если в ней вообще есть какой-нибудь смысл, рассказывает про несчастную любовь.

Создается вредная иллюзия, что неразделенная страсть, источающая наряду с восторгами слезы и стенанья – это и есть единственно настоящая любовь, это и есть подлинная романтика. А остальное – секс и быт. От вполне современных молодых людей можно услышать, что истинная любовь – лишь та, которая не дает ответа, не оскверняется плотскими отношениями, не гасится привычкой. Она должна быть идеальной, а, значит, недостижимой. Стало быть, и пытаться не стоит воплотить ее в жизнь.

Видимо такая позиция происходит от разочарований либо из опасения, потеряв «романтическую идеальную любовь», которая полностью во власти нашего сознания, получить взамен… настоящий полновесный отказ. Или приобрести сложные и хлопотные реальные отношения. В любом случае здесь говорит желание заранее отвернуться от возможности любви как эмпирического человеческого контакта. При этом эмоционально-ценностный статус безответной любви оказывается очень высок. «Да, пусть неразделенная, зато КАКАЯ любовь! НАСТОЯЩАЯ! НАВСЕГДА! »

Спаси тебя Господь, читатель, от «неразделенной любви навсегда», тем более, что это больное пристрастие не имеет никакого отношения к подлинной любви.

Надо сказать, что признание безответной страсти любовью основано в немалой степени на понимании любви как исключительно субъективного состояния. «Любовь – это то, что я переживаю». Если я питаю к Другому сильное влечение, хочу находиться рядом с ним, жить вместе жизнь, дарить ему нежность и ласку и получать в ответ то же самое – значит, я люблю. И это, в некотором роде, несомненно так. Однако уже Эрих Фромм в ХХ веке обратил внимание на то обстоятельство, что любовь – не только влечение, не только чувство, это еще и реальное поведение. Фромм говорит о четырех составных деятельной любви: когда мы любим, то практически проявляем по отношению к любимому заботу, ответственность, уважение и знание. То есть, мы готовы трудиться для любимого, помогать ему в развитии, принимать его таким, как он есть, не пытаясь ломать его характера, признаем его свободу и самостоятельность.

Раскрывая эти, несомненно, важные черты любви, Фромм, тем не менее, акцентирует свое внимание лишь на поведении одной стороны: любящего, так сказать, соискателя взаимности. Он практически не говорит о том, что любовь это не только чувства и поведение лишь одного субъекта, но еще и отношение двоих, взаимоотношение.

Однако, если посмотреть попристальней, мы увидим, что отношение любви существует только там, где любовные переживания и любовное поведение принадлежат обеим сторонам диалога. Реальная, а не умственная любовь разворачивается тогда и только тогда, когда люди идут навстречу друг другу со своей симпатией, заботой и уважением, испытывают схожие чувства, делают схожие поведенческие шаги. Первое очарование ведет к сближению, к реальному взаимному контакту, к разворачиванию любви как «общей страсти» и «совместной жизни». О влюбленных говорят «они встречаются», это значит – проводят вместе время, находятся рядом со взаимным удовольствием. Любовь – это то, что переживают двое, их действительное, а не сфантазированное общение.

Мы говорим в данном случае о нормальных человеческих отношениях, не нарушенных патологическим нарциссизмом и тяжелыми неврозами, заставляющими субъекта отказываться от реальных контактов в пользу воображаемых. Именно такие странные, причудливые, фантастические отношения, при которых желание возникает ради желания, а не ради сближения рисует в своем творчестве Ж. Лакан и его последовательницы Р. Салецл, И. Жеребкина и др. Лакановские истерички боятся всего реального и уклоняются от него, чтобы жить в мире грёз, в то время как большинство не столь паталогизированного человечества все-таки желает проживать свою жизнь как ряд реальных, а не измысленных событий.

Многие авторы ХХ века в разных контекстах и в рамках различных теорий подчеркивали, что в любви главным является именно паттерн взаимности, наличие того «энергетического поля», где скрещиваются направленные друг в друга любовные стрелы. Это и Ж. -П. Сартр, и П. Вацлавик, и А. Маслоу. Приведу лишь два примера. Так, Ж. Бодрийяр пишет: «Но любовь ничего общего не имеет с влечением – разве что в либидинозном дизайне нашей культуры. Любовь: вызов и ставка: вызов другому полюбить в ответ; быть обольщенным – это бросать другому вызов: можешь ли и ты уступить соблазну»[33]. Близкую мысль высказывает тот же Ж. Лакан: «Желание человека получает свой смысл в желании другого – не столько потому, что другой владеет ключом к желаемому объекту, сколько потому, что главный его объект – это признание со стороны другого»[34].

Итак, взаимность, «ответность», признание со стороны Другого – сердце любви, понятой как отношение, ее главный нерв. Только при радостной взаимности может существовать подлинная человеческая близость, открытость, когда оба участника любовного диалога благорасположены к общению, совместному наслаждению и совместной деятельности. И – что очень важно! – оба они и каждый порознь не испытывают страха в коммуникации. Они не боятся показаться несовершенными в глазах любимого существа, не стараются насильственно ломать себя в угоду Другому, не чувствуют того, что не дотягивают до идеала. Они никогда не слышат от Любимого: « Стань иной (иным), переменись и тогда я, может быть, отвечу на твой призыв… Хотя, возможно, и не отвечу…». Тем и хороша любовь, что, когда она взаимна, она не отвергает любящего таким как он есть, а, напротив, утверждает его индивидуальность, дарит уверенность и спокойствие, дает крылья и прибавляет силы. Ибо, как давно сказано, влюбленный взгляд видит человека таким, каким его задумал Бог.

Я очень ценю это высказывание и часто его повторяю на своих лекциях и в книжках. Оно одной короткой фразой описывает нам целый пласт человеческих отношений, при которых любящий всегда видит в любимом больше, чем он есть как простое эмпирическое существо, состоящее из плоти и крови, живущее здесь и сейчас. Лакан называет это «больше чем» таинственным «объектом а », которым мы сами не обладаем и который возникает в нас лишь под любящим взглядом Другого. Но если Лакан подчеркивает травматическую сторону «объекта а», связанную с неопределенностью ( как видит меня Другой? ), я хочу подчеркнуть его вдохновляющую сторону: возможно, мне не понятно, что именно видит во мне любящий, но он видит, несомненно, много прекрасного и вдохновляющего, отчего я начинаю возвышаться над собой, перерастать себя, обнаруживать то, что называют божественным светом. Взаимная любовь обеспечивает нам и возможность лучше укорениться в бытии, и шанс увидеть бесконечность собственных перспектив. Именно поэтому стоит согласиться с Э. Фроммом, А. Маслоу и целым рядом других гуманистов, которые говорят, что любовь и страх несовместимы. Там, где царит любовь, страху нет места.

Конечно, в ходе совместной жизни, люди влияют друг на друга, взаимно корректируют черты характера, как говорится «притираются», но при любви это не страшно и не разрушительно. Это – во благо.

Что же происходит, если вспыхнувшее в одном человеке субъективное переживание любви (влюбленности) не получает ответного импульса со стороны Другого – любимого, избранника? Что делается с тем замечательным чувством, которое в мгновение встречи с любимым так украсило для нас мир? Остается ли оно святым и чистым, неизменным и незапятнанным, несмотря на то, что оно не получило отклика в дорогом для нас человеке? Можно ли пронести его через жизнь как алмаз – сияющим и твердым, без трещин и примесей? Можно ли глубоко и искренне любить того, кто тебя отвергает?