Иллюзии или реальность?

Как ни хорош мир влюбленности, как ни радует он душу, перед влюбленным всегда стоит вопрос: не есть ли образ Любимого — результат лишь моего собственного воображе­ния? Какова мера моего добровольного самогипноза? Что в реальности соответствует моему восторженному взгляду?

В своем трактате «О любви» Стендаль описал процесс, ко­торый назвал «кристаллизацией». Как ветка, опущенная в со­ляную копь, вскоре оказывается покрыта сияющими кристал­лами, так и образ возлюбленного наделяется всевозможными совершенствами благодаря деятельной работе воображения влюбленного. Таким образом, Стендаль признает, что влюб­ленность — результат активности нашего ума, мы сами тво­рим в своем сознании сияющую, привлекательную картину, портрет другой личности, и сами же увлекаемся созданным образом. Мы любим свой замысел, то, что создали сами, и что далеко отстоит от реального конкретного человека, под­верженного слабостям и обладающего массой недостатков.

Влюбленность, действительно, во многом связана с идеа­лизацией. И потому она чрезвычайно требовательна. Кумир, проявивший свойства, не полагающиеся ему по измышленно­му влюбленным образу, низвергается с пьедестала и нередко подвергается впоследствии насмешкам и презрению. Маятник чувств дает «отмашку»: от восторга и обожания — к высоко­мерию и брезгливости. Именно это свойство любви-эроса и считал трагическим Бердяев. Здесь наблюдается явное про­тиворечие между эротической тягой к идеалу, совершенной идее и невозможности воплощения этой манящей идеи в зем­ном, телесном существе, всегда с необходимостью несовер­шенном. В свое время еще Спиноза говорил о, том, что следу­ет любить только вечное. Невечное или умирает, или разочаровывает.

Категоричность влюбленности, ее настоятельное требова­ние к возлюбленному «держать высоту» часто вызывает раз­дражение и даже страх у того, кого любят. Он хочет быть со­бой, реальным человеком, а не идеалом, он не выдерживает -постоянного «стояния на цыпочках» и необходимости «поднимать планку», и тогда он охотнее откажется от обожания, чем примет его, хотя влюбленность, конечно же, льстит самолюбию. Чтобы влюбленность могла перейти в любовь и соединять, а не разделять людей, она, несомненно, должна иметьв качестве «второго я» то, что Н. Бердяев называл «каритас»: (снисхождение, прощение, сострадание, жалость. Влюблен­ность может быть жестокой к своему избраннику, любовь —  никогда. Только соединение этих двух эмоциональных полюсов способно сделать иллюзорный мир реальным, осуществить любовь, не разрушив ее светоносного ядра — влюбленности.

Я думаю, что влюбленность как состояние души в разных отношениях несет в себе разную меру субъективности. Очаро­ванность внешностью человека, несомненно, глубоко субъек­тивна в самом лучшем смысле этого слова. Никто извне ни­какими согласованными мнениями или количественными из­мерениями не способен доказать мне, что мой избранник нехо­рош собой. Он может не соответствовать общепризнанному канону красоты, женственности или мужественности, но, ес­ли мои глаза радуются ему, значит, он красив. Иное дело — оценка целостности личности, ее нравственных и интеллек­туальных качеств, творческих возможностей.

Здесь для влюбленного существует проблема соотнесения собственных представлений с некоторыми реалиями: с поведением Любимого, его взглядами, результатами его поступ­ков и деятельности, а также мнениями других людей. Конеч­но, все эти критерии не абсолютны. Поступки могут иметь бла­городные мотивы, не совпадающие с плохими результатами; разные люди могут высказывать диаметрально противопо­ложные мнения. И все же вопрос о том, не иллюзия ли дос­тоинства моего избранника, в той или иной форме возникает перед влюбленным, заставляя его прислушиваться и присма­триваться, быть внимательным и чутким, дабы увидеть Лю­бимого таким, как он есть. И, Боже мой, как хочется, чтобы он — реальный — был таким, как я его вижу!

На мой взгляд, есть два основных пути разочарования в возлюбленном, обнаружения расхождения между фантазией и действительностью. Первый путь связан с отношением, ко­торое можно назвать «влюбленность на расстоянии». Второй— с влюбленностью, которая является частью любви как более сложного и емкого чувства, с влюбленностью, способной су­ществовать и сохраняться в условиях совместной жизни, про­блем, быта и т. д.

Влюбленность на расстоянии способна стремительно испариться вместе с преодолением расстояния, до поры до време­ни отделяющего влюбленного от предмета его страсти. Слу­чается, что даже сам факт знакомства ликвидирует очарова­ние, совлекая с человека ту вуаль загадочности, которую на­бросило на него воображение влюбленного. Яркий пример та­кого разочарования описывает М. Пруст. Герой его романа «В поисках утраченного времени» с детства влюблен в гер­цогиню Германтскую, которая, благодаря сложным ассоциациям, связанным с ее именем, представляется ему почти фе­ей, «Однако фея блекнет, — пишет М. Пруст, — когда мы при­ближаемся к настоящей женщине, носящей ее имя, ибо имя начинает тогда отражать женщину, и у женщины ничего уже не остается от феи: фея может возродиться, если мы удалим­ся от женщины; но если мы не отойдем от женщины, фея уми­рает для нас навсегда... ».

Разумеется, случай, который описывает Пруст, в некото­ром роде особый, и тем не менее, нередко сама доступность предмета обожания, возможность общаться, тем более сбли­зиться с ним как бы резко снижает его ценность. Думаю, та­кие разочарования возникают или у людей со слишком пыл­кой фантазией, насочинявших невесть какие наслаждения и восторги, в принципе не существующие в реальной жизни, или у влюбленных, для которых приближение к недоступному прежде возлюбленному было не более чем актом самоутверж­дения. Таких людей обычно не интересует реальная личность избранника, для них важно из положения алчущего и доби­вающегося перейти в положение, равного или господствующе­го, а тогда уже можно с полным правом сказать: «Подума­ешь, да она такая же, как все! А я-то думал... ».

Нередко считается, что глубокое разочарование в прекрас­ном образе возлюбленного вызывает физическое сближение. С. Надсон писал: «Только утро любви хорошо, хороши только первые робкие речи, трепет девственно-чистой, стыдливой ду­ши, недомолвки и беглые встречи». Представление об уни­жающем и грубом характере телесного общения, о его кари­катурности, неистинности свойственно христианской тради­ции. Уже упомянутый нами Клайв Льюис с присущим ему мягким юмором пишет о том, что тело состоит при нас шу­том. «То, что у нас есть тело — самая старая на свете шут­ка... На самом деле, если любовь их не кончится скоро, влю­бленные снова и снова ощущают, как близко к игре, как смеш­но, как нелепо ее телесное выражение»[32]. Полагаю, такое пред­ставление — дань аскетизму. Влюбленность вряд ли может разрушиться исключительно по причине несовершенства на­шей физической природы. Мы влюбляемся не просто в бес­плотную душу, в умопостигаемое чужое «я», а в реального человека, в нерасторжимое единство этой души и этого кон­кретного тела, единственных и неповторимых в своей восхи­тительной целостности.

Наконец, может быть, самым сильным источником разо­чарования выступает повседневное общение. Если вы идеа­лизировали своего возлюбленного и вылепили его в своем сознании из одних непомерных достоинств, наделили всевоз­можными добродетелями, то некоторое разочарование прос­то-таки неизбежно. Реальный человек может быть и раздра­жителен, и боязлив, и подвержен слабостям, он может проявляться как лентяй или как зануда, читающий вечные морали. Все эти не слишком приятные качества обычно не вид­ны издалека, скрадываются расстоянием, сдерживаются эти­кетом общения, предназначенного для посторонних. Любимый может обладать привычками и правилами, не совпадающими с вашими. В общем, когда человек предстает перед вами как он есть, в разнообразных сторонах и гранях своей натуры, ри­гористическая влюбленность подвергается тяжелейшему ис­пытанию. И в это время христианская, снисходительная лю­бовь, щедрая, но неброская, оказывается спасительницей на­шего воображения, смягчает «страсть к разрывам», возника­ющую на почве бытовых разочарований.

Разумеется, любовь как целостное и богатое отношение возникает и существует тогда, когда сближающих и радующих моментов оказывается больше, чем отдаляющих и раздра­жающих. Эта истина достаточно банальна, однако каждый че­ловек, каждая пара влюбленных постигает ее заново на своем собственном опыте.

Разочарование возможно и тогда, когда влюбленность, долго существовавшая как ядро любви, оказывается под уда­ром по причине того, что Любимый сильно изменился. Люди могут прожить вместе годы; перенести испытания и сохранить восхищение друг другом, очарованность, увлеченность, одна­ко лотом либо один из них, либо оба постепенно утрачивают именно те свои достоинства, которые послужили основой влюбленности. Жизнерадостный и оптимистичный может потерять свою благорасположенность к миру; фантазер — утратить фантазию; прежде страстный ученый — все забросить и стать снулым бездельником; спокойный и уравновешенный сделать­ся злобным брюзгой. Все это нередко бывает в жизни. И все это убивает влюбленность, несмотря на то, что она вынесла и одолела множество внешних испытаний, трудностей и раз­лук.

Я уже не говорю о том, что в ходе длительных отношений Любимый способен совершать поступки, которые совсем не по душе влюбленному, возмущают его нравственное чувство, вызывают протест, возмущение. Умирание влюбленности не обязательно приводит к распаду своего или же моего суетного устойчивого контакта, просто отношения становятся иными, бывший влюбленный смотрит на бывшего любимого теперь уже терпеливо и со снисхождением, быть может, не хочет обижать, не решается ломать налаженное. Семьи сохраняют­ся ради детей, ради привычного сыта, ради взаимной поддер­жки. И тем не менее, как грустно думать: «Когда я был влюблен (влюблена) в свою жену (мужа)... » «Был» вместо «есть» означает, что величайшее блаженство жизни кончилось.

Сохранение влюбленности — всегда дело двоих, и как ни тяжело Любимому «держать высоту» и подтверждать свои реальные достоинства, он должен это делать, если, конечно, хочет всегда видеть рядом преданный и одобрительный взгляд и слышать ободряющий голос, если хочет быть Любимым, Возлюбленным, а не просто сожителем или соседом.

Мне хотелось бы закончить свое маленькое размышление о Влюбленности на мажорной ноте. Конечно, влюбленность подстерегает много опасностей, впрочем, как и любовь, разрушимость которой описал Ж. -П. Сартр в «Бытии и ничто», и тем не менее люди влюбляются и любят, это нисходит на них как дар, и дар этот никто не в силах отвергнуть. Как бы ни были опасны «волшебные очки», какими бы разочарова­ниями они ни грозили, само их существование — благо. Имен­но они раскрывают нам творческие кладовые нашей души, создают самые сильные и светлые наши переживания, те, что остаются с нами всегда, до конца, до заката. Да не оскуде­ет в душе благословенный источник, да не будут властны над ним удары судьбы, повседневность и годы!