Магический мир

В работе «Очерк теории эмоций», Ж. -П. Сартр говорит об эмоциях как о магическом отношении, которое, минуя рацио­нальное поведение, сразу, одномоментно преобразует для нас мир. Так, страх сразу, без посредствующих звеньев, делает мир страшным, таинственным, грозящим. В свою очередь, радость мгновенно дарит мне те блага, которыми я еще ре­ально не обладаю. Влюбленность — не столько понимаемая, сколько чувствуемая, переживаемая реальность и, вслед Сарт­ру, мы тоже можем назвать ее магическим миром, тем более что состояние это бывает не только кратковременным, но спо­собно охватывать месяцы и годы. Чем же отличается этот магический мир от привычной повседневной действительнос­ти, в которую мы нередко уходим с головой?

Обыденная реальность обладает определенной, давно сло­жившейся системой значимостей, которые непосредственно переживаются человеком. Психологи отмечают, что пережи­ваемые значимости обыденной жизни не полностью совпада­ют с ценностной структурой личности. Так, в иерархии цен­ностей человек может справедливо выдвигать на первый план общечеловеческие интересы, вопросы мира, моменты творче­ства, но в своем каждодневном бытии он особенно остро ре­агирует на положительные и отрицательные мнения о себе людей, переживает бытовые неурядицы и маленькие моменты самоутверждения, т. е. то, что непосредственно близко, и с
чем мы сталкиваемся каждую минуту. Вот эта-то сложная и взаимоувязанная система устойчивых эмоциональных состоя­ний и подвергается резкому изменению при возникновении влюбленности. В сложившуюся структуру эмоциональных отношений с окружающими людьми, радостей, печалей, мнений вторгается новый фактор, существенно изменяющий смысл
всех прежних связей.

Прежде всего у мира вокруг нас появляется особый центр, реорганизующий нашу прежнюю жизнь. Этот центр — любимый, тот человек, к которому мы испытываем влюбленность, тот, кем мы очарованы и восхищаемся. Его появление влияет на всю совокупность наших Отношений с действи­тельностью, как бы далеко ни отстояли от него те или иные сферы нашего внешнего и внутреннего мира. Влияние люби­мого похоже на воздействие сахара, положенного в чай: весь чай делается сладким. Хотя аналогия эта, быть может, не совсем точна. Те ситуации, события, люди и вещи, которые имеют прямое отношение к Любимому, тесно связаны с ним, обнаруживают себя как особенно «сладкие». Магия Любимого характеризуется всепроникновением, он делается и центром, и фоном нашей жизни. Все в нем и все — через него. Если это не так, то вряд ли можно говорить о влюбленности. Лока­лизация Любимого в какой-то одной сфере (прихожу в гости и радуюсь, а на работе начисто не помню! ) свидетельствует о каких-то иных отношениях, о чисто сексуальном влечении, о приятельстве, но только не о любви-эросе в его платоновско-бердяевской интерпретации.

Если продолжать искать аналогию воздействия Любимо­го на нашу жизнь, то можно сказать, что он выступает как источник света, способного осветить все закоулки бытия и ду­ши. Чем ближе к нему — тем ярче свет, и потому непосред­ственное окружение Любимого выступает как лучший мир.

Вот дорога, по которой ходит Любимый, Она, несомненно, лучше всех других дорог, ибо хранит следы Его ног, ибо Его взгляд каждый день прикасается к ее поворотам, ухабам и деревьям на ее обочине. Это лучшая дорога на свете, потому что она таит в себе возможность встречи.

Вот книги, которые читает Любимый, интереснее их ниче­го не найти. Что за мысли занимают Его? Какие идеи уносят вдаль его сознание? Чему посвящены Его труды и Его досуг?

А вот жена моего Любимого. Она не может быть сквер­ной, если он вместе с нею, если он сам по своей воле выбрал ее для себя. Присмотритесь к ней, она красива (даже если не­красива! ), потому что он предпочел ее другим, взгляните на нее Его глазами. Можно ли ненавидеть ее, когда она — его часть.

Богат, разнообразен круг Любимого, здесь есть его Друг, его Ребенок, его Мать; есть Люди, которым он пишет письма, и Люди, которые ходят к нему в гости...

О, как бы ни ревновал Любящий, если он допустил се­бя до ревнивой ненависти, значит, он недостаточно влюблен, значит, влюбленность в самого себя в нем сильнее, чем влюб­ленность в Другого!

«Лучший мир», который создается вокруг Любимого, про­исходит из нашего благоговения по отношению к нему.

Без взгляда «снизу вверх», без восторженности влюблен­ность перерождается во что-то иное. У глубоко чтимой мною М. И. Цветаевой, поэтессы, воспевающей любовную страсть, есть небольшое прозаическое произведение «Флорентийские ночи», созданное самой жизнью, — это реальные письма к ре­альному человеку. М. Цветаева пишет письма к возлюбленно­му, но, на мой взгляд, это письма не о влюбленности и не о любви, а, скорее, о попытке пылкой и волевой женщины выр­ваться из-под магнетического влияния человека, которого она в грош не ставит: «Я все знаю, Человек, знаю, что Вы по­верхностны, легкомысленны, пусты, но Ваша глубокая звериность затрагивает меня сильнее, чем другие души... Будь­те пусты, сколько Вам угодно, сколько Вы сможете: я — жизнь, которая не страдает пустотой»[31]. Это письма о себе, а не о Нем и не о Них как единстве, письма-маята, пись­ма к ничтожному. Истинная же влюбленность не может со­держать неуважения к Любимому, напротив, она всегда по­мещает его на высокую ступень.

Я пишу о сладости и возвышенности влюбленности и ду­маю, что читатель вправе спросить: не лишает ли нас сво­боды спонтанное изменение мира во влюбленности? Не оковы ли это, не рабство ли? И потом, хорошо, если влюбленность взаимна, а если нет? Что за радости в односторонней очаро­ванности, в положении, когда психологически ты находишься только «внизу»?

Вряд ли на эти вопросы есть однозначные ответы. Что ка­сается свободы, то думаю, любое человеческое отношение оп­ределенным образом ограничивает нас, но такие ограничения мы воспринимаем как благо, а не как зло. Мы так пли иначе зависимы друг от друга, и это вполне по-человечески. Слож­нее обстоит дело с безответностью. Во-первых, я не думаю, что возвышая Любимого, влюбленность непременно унижает Любящего. Пусть меня не любят (вернее, в меня не влюблены), но я люблю, т. е. переживаю весь комплекс высоких и красивых чувств, я могу подарить Любимому мое видение, мое отношение, мои «волшебные очки». Даже будучи нелю­бимой, я богата, а не бедна, сильна, а не слаба. Разумеется, я, нелюбимая, не могу не страдать, но и само страдание мое — ценно, ибо оно — оборотная сторона радости. И кто знает, что лучше: страдание неразделенной влюбленности или вечная погруженность в скучный и серый быт, где с душой вообще ни­чего не происходит, и она, живя, без движения, постепенно усыхает. Влюбляясь, я обретаю крылья, второе дыхание, но­вый взгляд, которые стоят того, чтобы ради них пострадать.

Вернемся; однако, к описанию превращении, которые пре­терпевает действительность во влюбленном взгляде. Она эс­тетизируется. Магический мир Влюбленности — мир эстети­ческий, это праздник зрения. Посторонние люди могут иметь самое разное мнение о вашем Любимом: считать его весьма средним человеком, так себе или даже вовсе некрасивым, но для вас его лицо и сложение оказываются лучшими на свете (недаром народная мудрость говорит: полюбится сатана пуще ясна сокола). Ваши глаза и внешность Любимого соотносят­ся, как ключ и замок: резьба одна. Они просто предназначе­ны друг для друга. Каждый, кто был хоть раз влюблен, зна­ет эту ненасытность созерцания, когда хочется одного: смо­треть и запоминать, запечатлевать, впитывать, чтобы разру­шительное время не стерло в памяти желанные черты. Вот почему все та же народная мудрость дала Любимому очень точное и емкое название «ненаглядный».

Мир влюбленности можно назвать также миром само­возрастающего смысла. Присутствие Любимого и соотнесен­ность с ним непосредственно дают ответ на экзистенциальный вопрос «зачем? », но ответ этот существует не в форме логиче­ского обоснования, и даже вообще не в форме слова, а как сильное переживание, настроение, не требующее никаких ар­гументов, кроме самого себя. Спросите искренне влюбленного человека, есть ли смысл у жизни, и он всегда ответит вам: «Да! Еще какой! » Только вряд ли объяснит и расшифрует, что это значит. Этот смысл он утверждает всем своим существом, приподнятым состоянием духа, творческим накалом, ибо влю­бленность — мощный катализатор творчества.

Спектр интересов Любимого изменяет смыслы давно из­вестных нам вещей, ибо на многое мы начинаем смотреть если и не его глазами, то с учетом его мнения, его взглядов. То, чем увлечен наш возлюбленный, приобретает особую цен­ность, суперзначимость. Мы стремимся понять то, что понима­ет он, дабы обрести с ним духовное единство и психологиче­скую гармонию. Кроме того, та деятельность и то творчест­во, которым заняты мы сами, освещаясь образом избранни­ка, приобретает для нас самих совершенно особое значение. Возлюбленный — источник вдохновения, наделяющий допол­нительными смыслами нашу деятельность, быт, работу, от­ношения с другими людьми. Даже пространственная отдален­ность Любимого не служит препятствием для его смыслообразующего влияния, ибо не только действия и поступки, но и помыслы и чувства мы вольно или невольно соизмеряем с его личностью, с его внутренним миром, таким как мы его себе представляем. Конечно, здесь не исключены ошибки и само­обман, но вопроса об этом мы коснемся далее.

Мир влюбленности, наконец, обнаруживает себя как та* инственный и бессмертный. Поведение Любимого, его внеш­ность, каждый жест, выступают как многозначные, обладаю­щие целым спектром смыслов. Действительность, с которой он связан тысячами нитей, — многопланова, символична, на­полнена бликами, световыми рефлексами, загадками. При­слушайтесь к слову «я», которое произносит, называя себя, человек, в которого вы влюблены, обратите внимание на то, как он говорит: «Я желаю!.. Я знаю... » О, это таинственное, драгоценное чужое «я»! Никогда не постижимое до конца, ни­когда вполне недостижимое! Бездонная пропасть, у края ко­торой охватывает головокружение, мерцающий свет, от кото­рого невозможно отвести глаз...

Бессмертие влюбленности состоит в том, что по прошест­вии дней и лет она остается в памяти нетронутой, такой же, как была. Ее не могут испортить последующие обстоятельства. Если ваш возлюбленный оказывается впоследствии че­ловеком недостойным, скверным, если портятся и рвутся ре­альные отношения, свет первого этапа все равно продолжа­ет сиять с той же силой. Просто история отношений делится тогда надвое: сама влюбленность и... все остальное. Все, что «после». На саму же ее можно оборачиваться бесконечно, сколько бы ни минуло десятилетий, и сколько бы ни утекло воды. У писательницы Татьяны Набатниковой есть рассказ, где, узнав о телефонной беседе своей жены с ее прежней школьной любовью, муж с улыбкой восклицает: «Я и сам всех люблю, кого любил! » И он прав. Истинная влюбленность до конца не уходит никогда.