5. Индивидуализм (с XX века)

Вмешательство «венца эволюции» в природоразвитие усугубляется по той же причине, по которой начинается. Чем больше обострённые мистические тревоги становятся историческим реликтом, к которому новые поколения себя причастными не считают, тем меньше шансов у коллективистов победить поднимающие голову общебиологические потребности. Религия поэтому теряет не только былую монополию, но и вообще влияние на умы. Даже этико-альтруистическая модификация – и та отходит в прошлое. Каждый теперь волен представлять мистическое как пожелает и относиться к нему как удобно.

Среднестатистический христианин уже нехотя служит прожитым целям – всенародным интересам, Культуре, Прогрессу. Индивидуальные общебиологические потребности, материальный достаток, изобилие, комфорт – вот что реабилитируется и стимулирует сотрудничество. Говоря иначе, когда доктрины, утверждающие Универсум или коллектив адресатами человеческой активности, ветшают и становятся маргинальными, каждый индивид, работающий эгоистически, но не нарушающий прав соседа, получает идеологическое оправдание. А потому – запомним ещё один термин. Взаимодействие, мотивированное индивидуальными общебиологическими потребностями, эпоху и социум им формируемые, назовём индивидуалистскими.

Цель индивидуалистского сотрудничества – уже не совместная покорность Универсуму (как при универсализме) или служение народу (при коллективизме). Главная задача – высокое  личное материальное потребление и комфорт. Культ потребительства обусловливает наиболее интенсивную – массовую природную эксплуатацию. «Человек-товар знает лишь один способ отнести себя к внешнему миру – иметь и потреблять (использовать) его, – писал К. Маркс в XIX веке, на заре христианского индивидуализма. – И чем больше он отчуждён, тем в большей степени чувство обладания и использования составляет его отношение к миру (... ) Каждый старается пробудить в другом какую-нибудь  новую потребность, чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в новую зависимость и толкнуть к новому виду  наслаждения» (везде выделено у автора. – К. К. ) [цит. по: 105; 319, 400].

Вмешательство в биоэволюцию ради ублажения индивидуальных нужд обосновывали многие властители дум. Например, Дж. Кейнс в книге «Общая теория занятости, процента и денег» (своеобразной ортодоксии индивидуалистской экономики Запада) учит, что государство должно не просто наблюдать индивидуалистски-мотивированную деятельность. Чтобы запустить индивидуалистскую экономику на полную, недостаточно вялотекущего потребления. Власть должна не молча созерцать, а стимулировать индивидуалистское потребление. Вести среди населения пропаганду алчности, наживы, других грехов и пороков.

Проследим за мыслью Кейнса: «(... ) чтобы обеспечить постепенное движение предельной эффективности капитала, – пишет «великий и ужасный», – я бы поддерживал вместе с тем все мероприятия, направленные на увеличение склонности к потреблению, ибо, что бы мы ни делали в области инвестиций, вряд ли можно будет поддерживать полную занятость при существующей склонности к потреблению. Таким образом, имеется достаточно оснований, для одновременных действий в двух направлениях – и увеличения инвестиций, и увеличения потребления до уровня, который при существующей склонности к потреблению не только соответствовал бы возросшим инвестициям, но и был бы ещё выше» [цит. по: 44, 121].

Как заявлял в 1971-м году президент США Р. Никсон: «Сегодня мы все – кейнсианцы».

И вот – итог. Ко второй половине ХХ века разного рода теории «общества потребления» окончательно вытеснили из массового сознания остатки коллективизма. Недопотребление – уже устойчивый признак маргинальности, а окружающую природу «исправляют» ради личных, а не общенародных запросов. Современная экологическая озабоченность – пожалуй, «первая ласточка» массовой мистической активизации в постхристианскую эру.

При индивидуализме, повторим, альтруистическая этика отходит на второй план. Преобладает освобождённая человеческая природа – эгоизм, алчность, право сильного, прочая неприглядность. Поэтому согласно, например, К. Марксу, ранне-индивидуалистский социум («империализм») долго не протянет даже теоретически. Животная тяга к потреблению, обнажение других пороков приведут к скоплению львиной доли богатств у небольшой – наиболее агрессивной и а-этичной кучки особей. Но радость их недолга. Раскрепощённая от морали эксплуатация большинства современников (менее удачливых или более альтруистичных), доведение прибавочной стоимости до максимума, а заработной платы до минимума не может вскоре не разрушить индивидуалистское общество изнутри.

В реальности же сцементировать индивидуалистский социум помогает социальная инженерия. Цель её – вынудить экономическими рычагами: налоговыми льготами, особым кредитованием, протекционизмом – «акул капитализма» частично считаться и с интересами остальных.

Индивидуалистская деятельность, как известно, мотивирована индивидуальными витальными потребностями и природными запросами. Если кратко – то первыми двумя смертными грехами из семи. Их называют общебиологическими потребностями, так как они одинаково присущи всем высшим организмам. Поэтому только индивидуалистскую деятельность сторонний наблюдатель может предвидеть и понять без остатка. А поняв – после несложных прогнозов управлять экономически. Попросту говоря, из двух равноценных вариантов законченный индивидуалист всегда выберет более дешёвый. Поэтому превратить индивидуалистски-мотивированное действие в коллективистское можно, сделав альтруизм экономически выгодным.

Вот занятный пример социальной инженерии в эпоху античного индивидуализма. Тогда ведь тоже пытались обезвредить оголтелый индивидуализм и искусственно приблизить его к государственным интересам. Древнеримский император Диоклетиан в III веке терпел-терпел, и выпустил эдикт «О ценах»: «Мы сочли за благо (... ), – не сдержался Диоклетиан, – не подвергать обсуждению тех преступных элементов общества, которые ежедневно становятся хуже, которые с какой-то душевной слепотой впадают в преступления против общества, на которых лежит тяжёлое обвинение в жестокой бесчеловечности, в том, что они враги и отдельного человека, и общества в целом (... ) Забота об общем благе заставляет нас положить предел корыстолюбию тех, которые всегда стремятся божественную милость подчинить своей выгоде и задержать развитие общественного благосостояния (... )

Если бы там, где без конца свирепствовала алчность, не щадившая человеческого рода, возраставшая не годами, месяцами и днями, но часами и минутами, могли обуздать доводы разума или если бы общее благо можно было бы легко примирить с этой необузданной распущенностью, которой оно подрывается, то, может быть, было бы уместно скрывать и затушёвывать зло при наличии к тому же силы и терпения ко злу. Но так как бешеная жадность равнодушна ко всеобщей нужде и так как у бессовестных спекулянтов считается религией в вихре жадности отступать от разрушения благосостояния всех скорее в силу необходимости, чем добровольно (... ), то нам в силу отеческой заботливости о людях надлежит вмешаться». Далее в эдикте – длинный «перечень цен, выше которых никто не может взимать» [108; 563, 564, 567].

В актив западной социальной инженерии XX века внесём, например, антимонопольное законодательство, стимулирование профсоюзов, налоговое регулирование. Эти меры нейтрализовали человеческое естество, освобождённое от религиозных ограничений. А потому – хоть частично, но направили индивидуалистски-мотивированный труд на удовлетворение общественных интересов.