В раннем возрасте — это отказ от обще­ния даже с близкими людьми (аутизм), отказ от игр, пищи; в более старшем возрасте, при сохранении действия стрес­са, отказ может выражаться в уходе из дома; крайней формой отказа является суицид.

В раннем возрасте — это отказ от обще­ния даже с близкими людьми (аутизм), отказ от игр, пищи; в более старшем возрасте, при сохранении действия стрес­са, отказ может выражаться в уходе из дома; крайней формой отказа является суицид.

В некоторых случаях уход из дома может стать привычной реакцией, а при соответствующем подкреплении в семейных сценариях может при­меняться даже по незначительному поводу.

Проблема соотношения личности и ситуации важна для понимания стресса. В настоящее время считается, что стресс — это специфиче­ская реакция человека на значимый для него раздражитель. События влияют на личность, но как их воспринимать, считать их важными или нет - решает личность.

При анализе событийного ряда, следствием которого является побег, следует выделить три группы факторов.

 

Во-первых, это острый или хронический стресс, с которым подросток не справился. Реакция на стресс зависит от его силы, длительности дей­ствия, а также от «индивидуального барьера психической адаптации» (Ю. Александровский, 1997). Такой барьер формируется в процессе развития личности и зависит от особенностей нервно-психической деятельности, сочетания врожденных и приобретенных свойств. То есть этот барьер есть совокупность усвоенных челове­ком защитных стратегий, реакций и механизмов в сочетании с особенностями нервной системы.

 

Во-вторых, это факторы, связанные с име­ющимся жизненным планом, возможно фантас­тическим. К этой группе факторов относятся, например, «фантазии семейного романа», опи­санные еще 3. Фрейдом, и планы, основанные на сценариях фильмов и игр.

 

В-третьих, это факторы, связанные с разви­тием заболевания (например, эпилепсии), когда побег имеет диагностическое значение.

Как правило, в основе каждого конкретного случая лежит то или иное сочетание факторов и, конечно, конкретная жизненная ситуация, кото­рая активирует патопсихологические предпо­сылки побега.

Пример с Валерием

Валерий, 15 лет, единственный сын в семье. Родители занимаются коммерческой деятельно­стью (мелкооптовая и розничная торговля спиртны­ми напитками). Они часто уезжали в командировки, оставляли сыну заполненный продуктами холодильник, таймер, напоминающий о распорядке дня, и задание по реализации товара. Они считали, что такой стиль воспитания должен закалить характер сына, выработать у него самостоятельность.

Валерий же не справился с повышенным вни­манием к нему приятелей, привлеченных его возможностями, и в какой-то момент, желая произвести благоприятное впечатление на де­вушку, истратил часть выручки на компьютерные игры, а часть товара — на развлечение друзей. Чувство вины и страх разоблачения привели к конфликту с учителем в школе. Возник неблаго­приятный эмоциональный фон. Все это подтолк­нуло юношу к неадекватным действиям: Валерий перестал посещать школу, сообщив, что заболел. Под воздействием страха неминуемого разобла­чения Валерий решил оставить дом и перебрать­ся в Москву, где, по его мнению, можно жить легко и весело (как это показано в рекламных роликах «Сникерс», «Спрайт» и т. п. ).

В первый же день пребывания в Москве был ограблен, на второй, чтобы заработать на хлеб, сам согласился принять участие в ограблении. Был задержан на вокзале. Родители Валерия были опечалены не его побегом, а проявленной «слабостью», которая «обесценила» их усилия по развитию «семейного бизнеса».

Пример с Павлом

Павел, 14 лет, второй, младший сын в семье предпринимателя, занимающегося бизнесом в области строительства. Семья как бы противопо­ставляла себя внешнему миру: мы — хорошие, остальные — плохие, могут нести угрозу.

Павел родился и провел детство в регионе, где условия жизни провоцируют развитие заболева­ний щитовидной железы. Его родители много лет проработали здесь, «зарабатывая на нормаль­ную жизнь». С детства Павел демонстрировал тягу к дружескому общению со сверстниками, но условия закрытого поселка затрудняли такое общение, а возможные контакты пресекались родителями. Иногда они применяли физическое наказание.

После переезда в Центральную Россию (сыну было уже 12 лет) у мальчика проявились симпто­мы заболевания, форма его протекания требова­ла проведения хирургической операции, ограни­чения двигательной активности и пребывания на открытом солнце, регулярного лечения и наблю­дения эндокринолога. В семье заболевание Пав­ла было воспринято по механизму отрицания: чувствующие свою ответственность родители Павла отрицали наличие основного заболева­ния, в связи с отдельными его симптомами обращались к терапевтам, психиатрам, но было решено, что Павлу следует жить так, как живут «все здоровые люди».

Даже после того как диагноз уже не вызывал никаких сомнений, Павла отправили на курорт на море, где его состояние резко ухудшилось. Вина за нездоровье возлагалась на самого Павла, на «карму», к лечению привлекались парапсихоло­ги.

В результате такого подхода Павел, и без того имевший проблемы в учебе, не справился с программой языковой спецшколы с культуроло­гическим уклоном и вынужден был перейти в обычную школу. Летом, в связи с обострением заболевания и отсутствием адекватной терапии, психологические проблемы резко осложнились и привени к тому, что Павел украв деньги у роди­телей, совершил побег из дома. Павел, в соот­ветствии с семейной установкой, считал, что за пределами дома он заведомо никому и никогда не будет нужен, решил «увидеть море и умереть». Был спасен пограничным нарядом, когда, вскрыв себе вены, ночью вошел в море.

Понятие «индивидуальный барьер психической адаптации» характеризует уровень стресса, на который возможна сознательная реакция аде­кватными защитными реакциями. Современные теории сознания, как правило, связаны с разде­лением представлений о содержании созна­ния (то есть осмысленного восприятия внешнего и внутреннего мира в результате высших интегративных процессов) и уровне его актива­ции, обеспечиваемой восходящей активирующей ретикулярной системой (ВАРС).

В норме ВАРС обеспечивает чередование рит­мов сна и бодрствования. В последние годы накоплен клинический материал, позволяющий говорить о связи содержания сознания с тем или иным типом активности полушарий мозга: правополушарном, право-левополушарном, лево-правополушарном и левополушарном.

Правополушарное доминирование связывает­ся с повышенной эмоциональностью, в эмоцио­нальном спектре преобладают «отрицательные» эмоции: беспокойство, тревожность, страх. Эти эмоции связаны с активированием инстинктив­ных паттернов поведения, обусловленных реак­цией на стресс (бегство или агрессия). У людей с врожденным преобладанием правополушарной активности информация перерабатывается от­носительно медленно, целое воспринимается в когнитивном плане через синтез представлений о его отдельных частях, эта переработка проис­ходит на фоне уже сложившейся спонтанной эмоционально-эстетической оценки целого.

Правополушарная активность тесно связана с биологическими ритмами, в том числе ритмом сна и бодрствования, поэтому при доминирова­нии правополушарной активности возрастает внушаемость, гипнабельность. Обладая высокой эмотивностью, эта категория людей более чув­ствительна к первой сигнальной системе (внеш­ний вид, интонации голоса, манеры, поза, инте­рьер, запах и т. п. ), что имеет важное значение при психотерапии и психокоррекции.

Левополушарная активность в большей степе­ни связана с логическим анализом информации, рефлексией и функцией контроля над поведением. Этой же активностью обусловлены механиз­мы, связанные с получением положительных эмо­ций небиологического характера — удовлетворе­ние и радость от достижения поставленных це­лей.

Выявлено, что механизмы контроля над поведе­нием (центральное торможение) в онтогенезе формируются относительно поздно. У подрост­ков эти механизмы, как правило, еще не развиты в полной мере. В норме вектор межполушарной активности изменяется в некотором диапазоне в зависимости от рода деятельности человека и его психического состояния, уровня активации ВАРС.

В случае возникновения стресса первая реак­ция носит сигнальный, эмоциональный характер, запускаются физиологические механизмы под­готовки к акту агрессии или бегству. Сигнал резко активирует мыслительную деятельность, связанную с анализом сложившейся ситуации. Если приемлемый выход не обнаружен (или он связан с внутренним конфликтом), включаются рефлекторные защитные механизмы «запредель­ного» торможения, при этом внимание становит­ся избирательным, руководство поведением пе­редается центрам инстинктивных его форм. В наиболее тяжелых случаях возможен отказ от каких-либо действий, ступор.

Во всех случаях теряется жизнерадостность, появляется нарастающее чувство утомления, мо­рального дискомфорта, нежелание что-либо де­лать, через некоторое время может возникнуть желание переложить ответственность за приня­тие решения на других. Торможение левополу-шарной активности по принципу реципрокности способствует дополнительной активации право­го полушария, которое теперь уже бесконтрольно генерирует беспокойство, страхи, тревогу. На­блюдается расстройство ритмов сна и бодр­ствования, активируются не только подсозна­тельные, но и бессознательные процессы: в по­ведении появляются наивно-религиозные, маги­ческие мотивы.

Новый импульс тревоги и страхов вновь акти­вирует левополушарную активность, при этом, если не появилась новая информация или значи­мое лицо, на которое можно возложить ответ­ственность за решение проблемы, функции сознания искажаются. Мысли начинают течь навяз­чиво и бесконтрольно, для того чтобы сохранить их след, требуется все больше усилий. В это время формируются навязчивые мысли, страхи (фобии), ритуалы (как защитные действия).

На этом этапе к трансформированному страху реальности добавляется вторичный страх, свя­занный с осознанием более широкого контекста происшедшего, чувство вины перед собой, близ­кими, школьными друзьями. Так происходит форирование невротических реакций, а вопрос о приемлемом объяснении происшедшего может быть «закрыт» любым объяснением, даже фанта­стическим, но обязательно снимающим стресс «здесь-и-теперь».

Исследования Н. П. Бехтеревой, Ю. А. Алексан­дровского и других авторов в 1976—1988 годах показали, что под воздействием стресса проис­ходят изменения не только в функциональных и физиологических системах, но и в морфологиии мозговых структур. Так, происходит дезинтегра­ция и деструкция мембранного шипикового ап­парата, уменьшается число рибосом, нарушает­ся метаболизм кортикальных синаптосом, на­блюдается деградация отдельных клеток гиппокампа (такие изменения фиксируются на шестой неделе экспериментального стресса).

В периферических системах нарушение или выпадение функции какого-либо элемента вклю­чает усиленное новообразование клеточных эле­ментов. При нарушении функции отдельных эле­ментов мозга приспособление происходит не путем восполнения пораженных структурных зве­ньев из резервов мозга, а за счет формирования нового гомеостаза на основе морфологически измененных клеток. Это новое состояние устой­чиво, и в дальнейшем многие системы организма оказываются вовлеченными в процесс фиксации и поддержания этого патологического компенса­торного гомеостаза.

Исследования взаимосвязи стресса и сердеч­но-сосудистых заболеваний показали, что люди, пережившие стресс, лучше адаптированы к но­вым стрессам. Параллельно было установлено, что наиболее подвержены риску люди, в жизни которых все чересчур спокойно. Подобные ре­зультаты объясняются тем, что люди, пережив­шие стресс, имеют тенденцию преуменьшать значение тех или иных событий в своей жизни, что может привести к недооценке реальных угроз и последствий неадекватного реагирования. Отсюда прямо вытекает важность быстрых и адекватных действий по психокоррекции ано­мального поведения. Психокоррекционный под­ход заключается в создании условий для осозна­ния подростком неэффективности некоторых форм своего защитного поведения и осознания стра­тегий совладания с внутренним напряжением.

Побег из дома, какими бы причинами он ни объяснялся, — это не только регрессия к ранним, примитивным формам защитного поведения: прежде всего — это глобальная катастрофа в масштабах личности подростка.

Некоторые психологи отмечают, что психика человека способна успешно преодолевать и внеш­ние катастрофы, и большие личные трагедии. Исследования Бельгийского центра кризисной психологии показали, что более 80% людей самотоятельно преодолевают последствия кризи­сов, опираясь только на внутренние ресурсы, не прибегая к помощи профессиональных психоло­гов, психотерапевтов, врачей. Аналогичные дан­ные приводит в своих работах А. Н. Дорожевец, работавший с людьми, пережившими послед­ствия чернобыльской катастрофы в Республике Беларусь.

Во многих исследованиях подчеркивается, что оказание своевременной и адекватной психологической и психотерапевтической помощи позволяет снизить долю дезадап­тированных лиц с 20% до 3—5%.

Сразу после кризиса доминируют эмоциональ­ные расстройства. Многочисленные научные данные доказывают, что непосредственно в момент побега и после него у подростка на­блюдается эмоциональный шок. Реакции при этом могут быть разными: от истерики до пол­ной диссоциации с происшедшим, когда событие переживается как не имеющее отноше­ния к подростку. Диссоциация в этих случаях играет полезную адаптивную роль (эффект шо­ковой анестезии). Однако неадекватность вос­приятия ситуации должна быть выявлена и уч­тена во всех случаях.

Чем сильнее эмоциональная реакция, тем бо­лее упрощается картина мира, тем меньше факторов принимается во внимание при анализе ситуации. Суженное сознание активирует про­стейшие механизмы психической защиты, на­пример механизм отрицания, активируются фан­тазии, способствующие вытеснению: в сознание не допускается истинный, но неприемлемый мотив поведения. Информация сохраняется в полном объеме, но воспроизведение ее в форме произвольного воспоминания затруднено. Ослабление страха осуществляется путем забывания реаль­ного стимула и обстоятельств, связанных с ним по ассоциации. В результате в первые часы может преобладать эйфорическая реакция: «Я сделал это! », доминирует уверенность, что все проблемы будут преодолены.

В отдельных случаях эмоциональное расстрой­ство может достигать уровня реактивного пси­хоза, протекающего в виде фугиформной реак­ции, характеризующейся сумеречным состоя­нием сознания с бессмысленными и беспорядочными движениями, безудержным бегством. При истерической (психогенной) фуге, явля­ющейся следствием сильного стресса, может наблюдаться амнезия, подросток может забыть о том, кто он такой, частично или полностью отождествлять себя с другой личностью. То есть воспринимается только та информация, кото­рая позволяет объяснить собственный поступок как соответствующий обстоятельствам и име­ющейся у подростка системе представлений, ценностей.

Те же элементы информации, которые не укла­дываются в картину, противоречат целостно­сти, проецируются. При этом границы «Я» рас­ширяются так, что человек, на которого произ­водится проекция (и на которого перекладыва­ется ответственность за ситуацию), оказывает­ся на какое-то время внутри границ «Я». Агрес­сия в этом случае по отношению к этому человеку ограничивается (так как он теперь неразрывно связан с «Я») и переносится на какой-либо произвольный объект, обычно малозначимый. По отношению к реальному источнику агрессии может сформироваться «синдром заложника», с присущим ему садомазохистским комплексом. В этом случае подросток может неожиданно уехать «далеко, где его никто не знает». Как правило, это путешествие не просто бродяжничество, а предпринимается с какой-либо целью. Нередко во время фуги подросток начинает употреблять наркотики, алкоголь, вступает в беспорядочные половые связи. Первая фаза кризиса длится от нескольких часов до нескольких месяцев. Современные руководства по клинической психиатрии предписывают в подобных случаях фармакотерапию, призванную решить проблему контроля над поведением, и отмечают, что методы поведенческой психотерапии малоэффективны. Подчеркивается, что наиболее эффективной является мультимодальная терапия, включающая в определенном сочетании фармакологический, психопедагогический и психотерапевтический подходы. Психотерапевт должен контролировать попытки манипулирования со стороны больного (особенно суицидный шантаж). Отмечается также, что проведение мультимодальной терапии ограничено низкой мотивацией больных и трудностями в ее организации (Ю. Попов, В. Вид, 1997). Краткое изложение собенностей мультимодального подхода можно найти в книге А. Лазаруса. Г. Каплан и Б. Сэдок (1998) считают, что кризисная фаза может продолжаться от нескольких часов до шести недель. В это время подросток использует все имеющиеся у него ресурсы для разрешения кризиса, адаптивные дезадаптивные, причем состояние смятения делает его восприимчивым к самой минимальной поддержке и позволяет добиться значительных результатов.

По мнению Каплана и Сэдока, в кризисной фазе допустимы такие методы, как уверения, внушение, манипуляция внешними факторами и психотропная фармакотерапия. Психофармакологические средства создают предпосылки для повышения адаптационного ресурса, но нами по себе не определяют, произойдет ли адаптация.

Все эти методы направлены на снижение уровня тревоги у подростка, на быстрейшее установление терапевтического альянса, на использование позитивного переноса с целью перевести терапию в обучающую процедуру. Подростка нужно научить избегать опасных ситуаций, которые могут привести к развитию кризиса.

Психолог может столкнуться с вышеописанными проявлениями поведения подростка при работе в кризисном центре, приюте, при телефонном консультировании, в клинике. Основная задача спе­циалиста состоит в том, чтобы способствовать снижению уровня стресса и стабилизации эмо­ционального состояния подростка. Для этого сле­дует информировать его о тех ресурсах, которые у него есть для того, чтобы справиться с ситуаци­ей: подростку нужно дать сведения о законах, защищающих право на жизнь, здоровье, получе­ние образования, и организациях, которые при­званы эти права защищать и реализовывать.

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: