Правительственная комиссия

В сентябре 1986 года, не смотря на многолетнюю закалку и ежедневные утренние пробежки, приболел нашдиректор, Э.Н. Поздышев. Сказались нечеловеческое нервное напряжение, накопившаяся усталость и облучение радиацией. Вид он имел как у лежачего больного, но оставался на посту в своем кабинете. После утреннего оперативного заседания с начальниками цехов станции, он попросил меня выступить вместо него на завтрашнем заседании Правительственной комиссии, которое дважды в день проходило в Чернобыле. Поскольку на тот же день в ПК был запланирован и мой доклад (об улучшении работы службы дозиметрического контроля), я согласился. Вел заседание ПК ее Председатель Б.Е. Щербина - опять наступила его очередь быть в Чернобыле. Заместители Председателя Совмина СССРтоже подменяли друг друга через несколько недель, как и персонал станции. Смена Председателей ПК и всего состава Правительственной комиссии иногда вносила нервозность в нашу непрерывную рабочую жизнь. Потому что у каждого председателя был свой стиль, темп и методы работы с людьми. Каждый из них по-своему оценивал работу персонала ЧАЭС и личный вклад руководителей станции. Каждый из них, в начале своего очередного дежурства в Чернобыле, старался подхлестнуть темп восстановительных работ, особенно это касалось мероприятий по улучшению радиационной обстановки на станции и в тридцатикилометровой зоне. Если из-за непрофессионализма руководителей, даже ранга министров, в работе по ликвидации последствий аварии возникали проблемы, зал заседаний ПК становился полем битвы. И в этой битве, бывало, с генералов срывали погоны, а многоопытных седых министров доводили до заикания и предынфарктного состояния.

Тот день, когда мне пришлось докладываться за себя и за директора, был запланирован у Б.Е. Щербины как день«воспитательной работы» с руководством ЧАЭС. Зал заседания был заполнен министрами из Москвы и Киева, руководителями научных и промышленных организаций, генералами разного калибра. В воздухе витала нервозность, все знали умение Председателя накалить обстановку заседания так, что у присутствующих начинали огнем пылать головы и леденеть ноги. «Размявшись» на докладчиках от военных и вогнав их в пот, Щербина объявил о начале обсуждения станционных проблем. Когда я вышел на место докладчика и стал развешивать на стенде схемы, мне в спину раздался первый залп от Председателя ПК – «А почему от ЧАЭС докладывает не директор? Я хочу видеть директора и послушать его отчет о проваленных сроках!» Сидящий справа от Бориса Щербины академик Валерий Легасов, с которым мы иногдавстречались по служебным делам, шепнул ему: «По программе заседания сегодня основной вопрос докладывает зам. главного инженера Карпан. Нам нужно определиться с людскими ресурсами». Сведя брови, Щербина сказал мне – начинайте. И я начал докладывать с использованием графического материала в виде диаграмм и схем. По докладу вопросов ни у кого не возникло. Только Щербина неожиданно спросил – «Когда поселок «Зеленый мыс» будет обнесен нормальным забором? Когда ваш директор начнет ходить на заседания ПК, а не присылать своих заместителей? Когда вы установите вычислительную технику для обработки результатов дозиметрии?» Я ответил, что первые два вопроса не мои, а по вычислительной технике давно поданы заявки вашему помощнику. У нас все готово к установке заказанного оборудования и люди подготовлены к работе.

Щербина обернулся к своему помощнику Ю.Д. Проферансову и спросил - «где ЭВМ?» И тут начался высший пилотажвыкручивания из ситуации: «Я помню эту заявку, мы переслали ее на завод-изготовитель ЭВМ. Они ответили, что эти машины еще не производятся, у них есть модель с близкими характеристиками, с тем же номером, но с точкой после третьей цифры в названии модели. Заявку нужно переделать». Щербина начал меня пытать дальше: «Когда вы научитесь правильно оформлять заявки? Когда у вас будет порядок в работе? Когда появится забор на «Зеленом мысе»?

Почувствовав неладное, Легасов наклонился к Щербине и сказал: «Борис Евдокимович, но это действительно не его вопросы».

Мне бы после этого промолчать, но изумленный ответом Проферансова я выпалил – «Заявка на вычислительную технику была составлена правильно и мы провели с заводом предварительное обсуждение по ее поставке. Никаких проблем между нами и заводом нет, и я могу это доказать. Что касается забора, то за него отвечают строители, а не ЧАЭС».

Больше мне ничего сказать не дали. В образцово-показательном стиле, с применением тяжелой словесной артиллерии и с непередаваемо жестким, эмоциональным давлением, Щербина отчитал меня за все грехи руководства ЧАЭС и в конце добавил – «В назидание другим руководителям я увольняю вас с работы, с сегодняшнего дня!»

Наконец-то отдохну, подумал я, и поблагодарил Щербину за неожиданно предоставленный, после двухмесячной непрерывной работы, отдых. После этого я вышел из притихшего зала заседаний и поехал работать. Не успел появиться в кабинете, как меня зовут к телефону в приемной – это Проферансов приглашает на индивидуальную встречу с Щербинойв два часа дня, и просит захватить с собой прогноз доз персонала на месяц и документы по моим рабочим вопросам, требующим немедленного решения. Время для подготовки к встрече у меня было, поэтому я успел подготовить еще и проект Решения Правительственной комиссии. В этом проекте предлагалось ввести дополнительные ставки директора ЧАЭС, главного инженера и их заместителей, чтобы мы, как и весь другой персонал (включая Правительственную комиссию) могли работать с перерывом на отдых (вахтовым методом).

В два часа дня, вместе с Ю.Д. Проферансовым, захожу в кабинет Председателя ПК. Больше никого нет, и не было в течение всего нашего разговора, очень мирно продолжавшегося примерно час. Б.Е. Щербину полностью удовлетворили представленные документы и мои пояснения к ним. Мне не было сделано ни одного замечания по работе. Более того, когда я предложил взглянуть на подготовленный мною проект решения ПК, он рассмеялся и подписал его, сказав, что гриф у документа будет «секретно». На том и расстались. Я поехал на станцию, чтобы повидаться с Э.Н. Поздышевым и рассказать ему о своем «увольнении за невыстроенный директором забор». Честно говоря, мне не удалось удержаться от крепких народных выражений в разговоре с директором, но он был явно нездоров, поэтому я отмел мысли о подставе. Осознав, что со стороны Председателя ПК гроза над ЧАЭС миновала, директор повеселел. У него были напряженные отношения с Б.Е. Щербиной, который действительно часто увлекался публичной критикой, морально раздавливая людей.Но иногда, если это был явный и несправедливый перебор, как со мной, он быстро исправлял ситуацию.

В связи с этим случаем, на очередном заседании ПК мне пришлось увидеть неподдельное удивление присутствующих, когда будучи накануне уволенным, я вышел с очередным докладом и получил одобрение Б.Е. Щербины за темпы выполнения работ.

В конце недели меня пригласил в свой кабинет директор ЧАЭС и сказал: «Щербина тебя уволить не смог, и домой ты не уехал. Теперь я тебе говорю - можешь на 48 часов покинуть станцию. Считай это премией».

Быстро собравшись и захватив с собой дозиметрический прибор, я поехал в Киев. Семья была счастлива, настроение было омрачено только одним – в новой квартире я нашел десятки мест с высоким радиационным фоном. Особенно много их было в детской комнате, с окном на северо-восток. Излучение шло от стен, от деревянных рам окна, от двери и от паркетного пола. Пришлось срочно выковыривать источники этого излучения, которые представляли из себя радиоактивную пыль, занесенную в Киев ветром со стороны Чернобыльской станции в летние месяцы, когда наш дом еще строился и стоял без крыши, окон и дверей.

После возвращения на станцию из двухдневного отпуска, мне пришлось инициировать проверку «радиационной чистоты» в квартирах нашего персонала. Это было не трудно сделать, потому что с подачи ЧАЭС на одном из украинских радиозаводов уже был освоен выпуск простых дозиметрических приборов «ИРК», разработанных в нашем отделе ядерной безопасности. Эти приборы станция выкупила и выдала персоналу. Имея в руках «ИРК», работники станции сами и с особой тщательностью очищали свои жилища от радиоактивности. Но история «с нехорошими квартирами» на этом не закончилась. Когда мы набрали достаточно статистики по радиационному загрязнению квартир, нам стало ясно, что это не единичные случаи, а эффект масштабного загрязнения всего нового жилья в Киеве. В связи с этим нами были подготовлены предложения для Правительственной комиссии, их суть я доложил на одном из заседаний ПК. Мы предложили ввести входной дозиметрический контроль материалов, используемых в строительстве (песок, древесина, щебень и т.д.), поскольку песчаные карьеры и пункты заготовки древесины были загрязнены чернобыльскими выбросами.

Наша информация была принята по-разному. Кто-то посочувствовал персоналу станции, кто-то остался равнодушным к этой «мелкой» проблеме, недостойной внимания Правительственной комиссии. Но самый неожиданный отклик пришел (в виде письма) от Киевского горисполкома. В нем говорилось о том, что городская санэпидемстанциясвоими силами провела проверку квартир, выданных чернобыльцам, и в пяти из них нашла радиоактивные вещи, принадлежащие жильцам. На основании этого ими был сделан вывод – квартиры загрязняют сами жильцы. И не только квартиры, но и прилегающие к домам территории. Пришлось эти сведения проверять, благо адреса «грязных» квартир в этом письме были указаны. Проверка показала, что три квартиры были еще не заселены, то есть были совершенно пустыми, а в остальные две квартиры никто из санэпидемстанции с проверкой не приходил.

Эту отписку киевских городских властей мы разоблачили, но главным результатом этой истории стало открытие лабораторий дозиметрического контроля в городском строительстве Киева.

К сожалению, Правительственная комиссия не смогла организовать второй комплект руководителей станции для нашей подмены, и мы продолжали работать практически без отдыха. Правда, на ЧАЭС стали командировать руководителей с других станций, для помощи нам.