Индустрия организованного насилия: частные военные компании

В главе 2 мы среди прочих характеристик современной войны назвали проникновение в политическое пространство экономических структур. Особенно заметной и одновременно вызывающей обеспокоенность у политических и военных экспертов становится их активность в сфере войны. Как замечает Питер Уоррен Сингер – старший научный сотрудник фонда «Новая Америка» и профессор Университета штата Аризона, один из ведущих мировых специалистов по проблемам новых войн, – рассуждая о характере конфликтов нашего времени, «как мы знаем, в нашем мире деньги обладают правом говорить громче, чем следовало бы»[376]. Существует немало экономических структур, которые традиционно были заинтересованы в ведении их государствами войны. Достаточно вспомнить германский концерн Круппа, чьё имя стало синонимом милитаризма. Значение крупных промышленных групп и транснациональных корпораций и то влияние, которое они оказывали на развитие международных отношений, стремительно увеличивалось на протяжении двух последних веков. Война становится всё более дорогостоящим предприятием, превращаясь из продолжения политики иными средствами в продолжение экономики. Так, согласно отчёту Центра стратегических и бюджетных оценок, стоимость содержания одного военнослужащего в 2013 г. составляла 0, 6 млн долл, в Ираке и 1, 2 млн долл, в Афганистане[377]. Сотни миллиардов долларов уходят на снабжение войск, что вызывает значительный интерес представителей самых различных отраслей экономики – не только военной промышленности, но и поставщиков продуктов питания, производителей бытовой химии и прочих товаров.

Впрочем, война всегда была связана со стремлением решить не только политические, но и экономические задачи. Подобное рассуждение можно найти у И. Г. Фихте: «…благодаря торговым интересам возникают политические понятия, которые носят самый авантюристический характер, а из них – войны, истинное основание которых уже больше не скрывается, а открыто выставляется наружу»[378]. Бертран Рассел в главе XV своей работы по истории западной философии отмечает процесс начала доминирования экономических задач войны над политическими: «…на протяжении всего XIX столетия, вплоть до последнего времени, предприниматели стояли за мир. В настоящее же время интересы крупных дельцов повсюду настолько слились с интересами национальных государств, что положение существенным образом изменилось»[379]. Однако в дополнение к этому традиционному образу взаимодействия экономических структур и войны в настоящее время мы сталкиваемся с примерами автономного участия экономических агентов в вооружённых конфликтах, что в исследовательской литературе получает название приватизации войны. Транснациональные корпорации если ещё не получили формального статуса легального участника международных отношений, той легитимной власти, которой требует один из принципов just ad bellum, безусловно, уже находят способы лоббирования собственных интересов в высших эшелонах власти. А вместе с тем отдельные экономические предприятия – частные военные компании (ЧВК)[380] действуют как самостоятельные субъекты, принимая непосредственное участие в войнах.

Государство, теряя таким образом свой уникальный статус единоличного обладателя права на ведение войны, вынужденно или целенаправленно передаёт свои функции частным субъектам. Подобные изменения касаются как внутренней политики, когда обязанность поддержания порядка и безопасности отдаётся в ведение охранных предприятий, так и внешней. Так, разведывательная служба и оборонительные задачи возлагаются на специализированные агентства. Бизнес‑ структуры, таким образом, встраиваются в политический процесс не только как субъекты, решающие задачи по обучению и тренировке военных кадров или формированию и вооружёнию отрядов, но и как исполнители обязанности по защите национальных интересов, традиционно приписываемой только государству. Одним из следствий этого процесса перехода военной отрасли из публичной сферы в приватную стало появление частных военных компаний. И хотя война всегда привлекала людей, стремящихся к наживе, подобные компании уникальны для системы международных отношений, которая не избавилась полностью от наследия Вестфальского мира. Их уникальность связана с тем, что они ведут автономные от государства бизнес‑ проекты на стыке экономики и войны.

Питер Сингер определяет частные военные компании (РМС – private military companies) как «бизнес‑ организации, продающие профессиональные услуги, тесно связанные с войной… и специализирующиеся в передаче военных навыков»[381]. Подобные фирмы занимаются оказанием помощи странам, вооружённые силы которых недостаточно развиты. В первую очередь эта помощь состоит в проведении обучения и тренировок, участии в разработке тактических и стратегических планов или развёртывании разведывательной сети. Однако сотрудники ЧВК – частные военные контрактники – нередко принимают непосредственное участие в боевых действиях. Наибольшую известность среди ЧВК получили такие фирмы, как Military Professional Resources Inc (MPRI), Blackwater, Stratfor, DynCorp и некоторые другие. Стремительные темпы вовлечения этих структур в вооружённые столкновения и применение частных разведывательных агентств (private intelligence agency) для сбора и анализа информации рождает немало проблем для международного права и этики войны.

Во‑ первых, ведётся оживлённая дискуссия о необходимости различения статусов частных военных контрактников и наёмников. Наёмничество с точки зрения международного публичного права запрещено Международной конвенцией о борьбе с вербовкой, использованием, финансированием и обучением наёмников, принятой резолюцией 44/34 Генеральной Ассамблеи 4 декабря 1989 г. В частности, эта Конвенция предполагает, что «государства‑ участники не вербуют, не используют, не финансируют и не обучают наемников для цели противодействия законному осуществлению неотъемлемого права народов на самоопределение… и принимают в соответствии с международным правом надлежащие меры по предотвращению вербовки, использования, финансирования или обучения наемников для этой цели»[382]. Для того чтобы лицо могло быть признано наёмником, оно должно соответствовать каждой из следующих характеристик:

«а) специально завербовано на месте или за границей для того, чтобы сражаться в вооруженном конфликте;

б) принимая участие в военных действиях, руководствуется главным образом желанием получить личную выгоду и которому в действительности обещано стороной или по поручению стороны, находящейся в конфликте, материальное вознаграждение, существенно превышающее вознаграждение, обещанное или выплачиваемое комбатантам такого же ранга и функции, входящим в личный состав вооруженных сил данной стороны;

в) не является ни гражданином стороны, находящейся в конфликте, ни лицом, постоянно проживающим на территории, контролируемой стороной, находящейся в конфликте;

г) не входит в личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте;

д) не направлено государством, которое не является стороной, находящейся в конфликте, для выполнения официальных обязанностей в качестве лица, входящего в личный состав его вооруженных сил»[383].

Сайт Международного комитета Красного Креста свидетельствует в пользу различия статуса наёмника и частного военного контрактника: «…для того, чтобы быть наемником, сотрудник частной военной или охраной компании должен удовлетворять такому большому количеству критериев, что на практике многие из них просто не подпадают под определение наемника… Более того, для того, чтобы удовлетворять критерию наемника, человек должен вовлекаться в работу с целью прямого участия в боевых действиях, и затем действительно принимать такое [в них? ] участие»[384]. Впрочем, последняя формулировка кажется не совсем конкретной. Её абстрактный характер вынуждает поставить вопрос о том, что представляет собой процесс вовлечения в участие в боевых действиях. Сотрудники военной фирмы, скорее всего, не являются гражданами государства, участвующего в военной кампании, однако в действительности они оказываются вовлечёнными в войну. Кроме того, ЧВК получают прибыль за свою деятельность, и вряд ли стоит полагать, что их участие в конфликтах обусловлено их приверженностью некой идеологии. Так или иначе, сотрудники ЧВК хотя бы отчасти удовлетворяют всем пяти критериям, выдвинутым ООН для определения наёмника. Следует помнить, однако, что за частным военным контрактником в настоящее время всё же закреплён правовой статус официального участника вооружённого конфликта. Таким образом, они оказываются близки к обычным военным, «работают в государственных интересах, преследуют те же цели и следуют тем же планам, что и регулярные войска, хотя имеют большую свободу в выборе средств»[385]. Кроме того, от обычного наёмничества деятельность ЧВК отличается своим характером – это «бизнес‑ структуры со всеми их необходимыми атрибутами, и насилие интересует их исключительно как товар или как условие получения прибыли»[386].

Частные военные компании появились благодаря продолжающемуся кризису традиционного проекта государства. Как отмечает Б. Н. Кашников, государство, утрачивая своё исключительное право на насилие, «усиливается как элитарное государство новой номенклатуры, но слабеет как эгалитарное государство демократических ценностей»[387]. Экономические игроки наступают на сферу политического, что может в конечном счёте привести к поражению демократии, интересы которой в настоящий момент частные военные компании защищают. Но превратились ли бизнес‑ структуры в законных агентов войны и обладают ли ЧВК легитимными основаниями вступать в войну? А кроме того, существуют ли нормы ведения войны, которые обязаны соблюдать частные военные контрактники, номинально ответственные только перед своим руководством?

Эти вопросы требуют постоянного обсуждения. Очевидна проблема, связанная с едва ли не парадоксальным положением, в котором находятся ЧВК. Современное понимание вооружённых сил и задач, которые они решают, как мы уже многократно говорили, сводится к определению их роли как сдерживающей силы, предотвращающей эскалацию вооружённых конфликтов или содействующей их скорейшему завершению. ЧВК по сути своей явно не соответствуют такому определению, будучи экономически зависимыми от войны. Эти компании создаются, чтобы участвовать в конфликтах и тем самым зарабатывать деньги, что делает скорейшее завершение войны невыгодным для них. Руководители ЧВК, как правило, имеют связи с представителями политического руководства государств и специальных служб, что позволяет им оказывать влияние на принятие решения о проведении военной кампании, её сроках и содержании. Очевидно, что ЧВК в настоящее время не обладают необходимой субъектностью и легитимностью, чтобы открыто обосновать моральное право инициировать применение военной силы. Однако доля частных контрактников среди участников современных конфликтов неизменно растёт. В 2011 г. специалистами Исследовательского центра Конгресса США был подготовлен отчёт «Контрактники Министерства обороны в Афганистане и Ираке: общие данные и анализ», согласно которому в 2000‑ х годах доля частных военных контрактников среди всех войск, принимавших участие в операциях Соединённых Штатов в Ираке и Афганистане, колебалась в пределах от 10 до 20 %[388]. Иными словами, каждый пятый комбатант не был солдатом в классическом смысле этого слова, т. е. бойцом регулярной армии. Во многом в постгероическую эпоху это выгодно государству, не способному отказаться от насильственного способа решения конфликтов. Вместе с тем это заставляет задуматься, не столкнёмся ли в ближайшем будущем с ситуациями, когда ЧВК будут не просто присоединяться к военным кампаниям государств, но начнут сами инициировать их.

Кроме того, настоящую проблему составляет моральная оценка членов ЧВК. Военные фирмы – это экономические агенты, нацеленные на максимизацию прибыли, поэтому нередки случаи, когда они халатно относятся к возложенным на них обязанностям, а также не разделяют те ценности, которые пытается защитить при помощи силы нанявшее их государство. Сотрудники ЧВК, благодаря своему размытому статусу, оказываются наделёнными большей свободой, нежели члены регулярных сил. Подобное положение позволяет им менее требовательно относиться к исполнению принципов нормативной теории войны, нарушая её предписания.

Примечательным является пример, который приводит П. В. Сингер в статье «Этика средств уничтожения: почему так трудно говорить о морали, когда речь идёт о новых военных технологиях»[389]. Сотрудники одной из частных военных компаний были причастны к преступлениям в тюрьме г. Абу‑ Грейб, однако в то время как служащие регулярных частей были преданы суду и понесли наказание, члены ЧВК не были призваны к ответственности. При этом всё же стоит отметить и факты добросовестного и доблестного поведения сотрудников некоторых компаний на полях сражений Ирака и Афганистана[390].

Любое лицо, принимающее непосредственное участие в вооружённом конфликте, должно быть наказуемо за нарушение норм права и этики. Это касается и тех, кто становится военным лишь на время, заключая контракт с ЧВК, а затем возвращается к обычной, мирной жизни. Человек, взявший на себя обязательства и риски, связанные с военной профессией, должен подчиняться тем же моральным нормам ведения войны, что и солдат регулярной армии, и не может восприниматься как гражданское лицо. Как говорит об этом Эдвард Барретт из Военно‑ морской академии США, «эти гражданские лица ослабили свой онтологический статус, будучи вовлечёнными в деятельность организации, занятой агрессивной деятельностью, и, вероятно, они могут быть подвергнуты нападению даже в неслужебное время»[391]. Статус частного контрактника должен быть приравнен к статусу комбатанта со всеми связанными с этим преференциями и обязательствами. В противном случае теории справедливой войны пришлось бы признать возможность двойного прочтения своих положений, особенно важного принципа различения.