3.1. «Народная воля», № 4, 5 декабря 1880 г. По поводу «процесса 16‑ти»

3. 1. «Народная воля», № 4, 5 декабря 1880 г. По поводу «процесса 16‑ ти»

25 октября в С. – Петербургском военно‑ окружном суде начался процесс по делу о 16‑ ти лицах, обвиняемых в государственных преступлениях; 31 октября вынесен приговор в окончательной форме. […] За последний год целый ряд политических процессов закончился подобными приговорами, даже более кровожадными, но ни один из этих процессов не имел для русской социально‑ революционной партии такого первенствующего значения, как последний. Да это и понятно. Прежние процессы указывали на существование в России революционных сил, борющихся с правительством, на недовольство настоящим экономическим строем, недовольство, охватившее все слои населения, ибо на скамью подсудимых попадал студент и городской рабочий, чиновник и земский деятель, семинарист и крупный землевладелец, крестьянин и сын золотопромышленника. Всех их соединяла одна идея – благо русского народа, одно дело – борьба с его угнетателями. В этом смысле все борющиеся силы представляли один лагерь, одну партию, но партию неорганизованную. Все процессы доказывают это положение; они же говорят всякому сознательному революционеру, что неорганизованность партии главная причина ее сравнительной слабости. Революционеры поняли это и попытались с нею покончить. […]

Настоящий процесс раскрыл несомненно глаза всем легкомысленным россиянам, легко переходящим к ликованию и еще легче падающим духом. Установлено существование революционной организации, действующей по определенному плану, определившей свои ближайшие и отдаленные задачи. Насколько эти задачи не химеричны, а наоборот, соответствуют требованиям времени и условиям борьбы, показал опыт. Борьба с правительством оказалась возможной и полезной. Благодаря ей, партия, как борющаяся сторона в государстве, получила право гражданства; ее одну принимает правительство в соображение, с нею одной полагает нужным считаться. […]

3. 2. Показания подсудимых на «процессе 16‑ ти»

Подсудимый Квятковский*: […] Относительно обвинения меня в участии во взрыве 5‑ го февраля[316], я совершенно не намерен защищаться. Думаю, что судебное следствие представило данные, для каждого столь очевидные, что мне не нужно ни одного слова говорить для своей защиты по этому обвинению. Я скажу только, что не признаю своего в этом участия, но это происходит не от желания смягчить свою участь, так как я дал такое показание, которое достаточно для того, чтоб приговорить меня к смерти; если я не признаю своего участия в этом деле, то только потому, что не хочу напрасно нести ответственности за смерть одиннадцати и за раны и увечья 56‑ ти человек, совершенно ни в чем неповинных. […]

Я не думаю утверждать, чтобы в нашей программе не отводилось никакого места террору. Нет, этот отдел деятельности существует. Но он составляет второстепенную, если не третьестепенную часть этой программы […] имеет в виду защиту и охранение членов партии, а не достижения целей ее…[317] Чтобы сделаться тигром, не надо быть им по природе. Бывают такие общественные состояния, когда агнцы становятся ими. Но такое, конечно, временное превращение их вызывает одна только необходимость, и такою необходимостью фатально, неизбежно вызваны эти тяжелые для всех, – я думаю также и для нас, – события – политические убийства. […] Полная невозможность какой бы то ни было общественной деятельности на пользу народа, полная невозможность пользоваться сколько‑ нибудь свободой своих убеждений, свободой жить и дышать, – все это заставило русских революционеров, русскую молодежь, по своим наклонностям самую гуманную, самую человечную, пойти на такие дела, которые по самому существу своему противны природе человека. Всякая молодежь, особенно русская, всегда стремилась и будет стремиться к свободе, как листья растений повертываются к солнцу. Но отношение правительства к ней связывает ее по рукам и ногам в ее человеческих стремлениях. Что же ей делать? Отказаться от своих убеждений – она не может. Остается одно, смерть или попытка защитить себя, сбросить те цепи, те узы, которые связывают ее в стремлении удовлетворить самые законные, человеческие потребности. В этом заключается только реакция природы против давления. Так лучше смерть в борьбе, чем нравственное или физическое самоубийство.

Подсудимый Ширяев*: […] Я не касался и не буду касаться вопроса о своей виновности, потому что у нас с вами нет общего мерила для решения этого вопроса. Вы стоите на точке зрения существующих законов, мы – на точке зрения исторической необходимости. Вы являетесь представителями и защитниками существующего государственного строя, мы же дорожим этим строем лишь постольку, поскольку он может гарантировать лучшее будущее для нашей родины. Мы принадлежим, очевидно, к двум разным мирам, соглашение между которыми невозможно. Но всегда возможно уяснение взаимных отношений, причин, вызывающих разногласие. Всегда можно и должно стремиться к избежанию ненужного зла, печальных последствий увлечения в борьбе. Ввиду этой последней цели я и давал свои объяснения. Я надеюсь, что выяснил следующий факт: красный террор Исполнительного Комитета был лишь ответом на белый террор правительства. Не будь последнего, не было бы и первого. Я глубоко убежден, что товарищи мои, оставшиеся на свободе, более чем кто‑ либо, будут рады прекращению кровопролития, той ожесточенной борьбы, на которую уходят лучшие силы партии и которая лишь замедляет приближение момента торжества царства правды, мира и свободы – нашей единственной заветной цели. Как член партии, я действовал в ее интересах и лишь от нее, да от суда потомства жду себе оправдания. В лице многих своих членов наша партия сумела доказать свою преданность идее, решимость и готовность принимать на себя ответственность за все свои поступки. Я надеюсь доказать это еще раз своею смертью.

Подсудимый Тихонов* начал речь неуместными и дерзкими выражениями, которые продолжал произносить, несмотря на запрещение председателя и даже на то, что был лишен слова, вследствие чего, по приказанию председателя, он был удален из залы заседания. Тихонов между прочим, заявил: «Я знаю, мне и другим товарищам осталось всего несколько часов до смерти, но я ожидаю ее спокойно, потому что идея, за которую я боролся и умираю, со мной не погибнет; ее нельзя бросить, как нас, в мрачные тюрьмы, ее нельзя повесить». […]

Подсудимая Иванова*: Я желала объяснить суду, что если признала себя членом социально‑ революционной партии, то сделала это не в видах смягчения моей участи, так как единственное мое желание заключается в том, чтобы меня постигла та же участь, какая ожидает моих товарищей, хотя бы даже это была смертная казнь.

Подсудимый Пресняков*: Я уже признал свою принадлежность к партии Народной Воли, так как те идеалы, осуществления которых эта партия добивается, я вполне разделяю. […] В заключение, я скажу, что если я отрицаю те преступления, в которых обвиняюсь, а именно, в вооруженном сопротивлении и в покушении 18‑ го ноября под Александровском, отрицаю, несмотря на мою солидарность с партией Народной Воли, то это не потому, чтобы я желал избежать участи, которая постигнет моих товарищей, но единственно потому, что желаю отвести себе действительно принадлежавшее мне место среди членов социально‑ революционной партии и в ее фракции Народной Воли…

Подсудимый Зунделевич*: […] Если вы рассмотрите все мотивы нашей деятельности, то увидите, что все стремления направлены только к свободе слова. Мы стремились к изменению существующего строя – но мирным путем, посредством пропаганды. Даже факты насилия были направлены только для достижения свободы слова. Следовательно, наше сообщество имеет в своей программе две различные цели и два разные средства; одно – стремиться к ниспровержению существующего строя посредством мирной пропаганды; с другой стороны – средством к достижению свободы слова наше сообщество допускает насилие. Если ст. 249‑ я или какая‑ нибудь другая не предусматривает такого сообщества, то я жду от вас оправдания. Что касается моего участия, то было бы несправедливо выделять меня из ряда моих товарищей. Я признаю, что подлежу ответственности наравне с ними.

4. Е. Н. Фигнер*