 |
Шумова Е.А.. Достоевский и проблема свободы
|
|
|
|
Шумова Е. А.
Достоевский и проблема свободы
Жизнь Фёдора Михайловича Достоевского (1821-1881 гг. ) драматична. Он многое пережил: потери близких, хроническую болезнь, ссылку, взлёты и падения, прижизненную славу. По окончании Петербургского главного инженерного училища он рано занялся литературной деятельностью. Уже его повесть «Бедные люди», вышедшая в свет в 1846 году, была отмечена Б. Г. Белинским и сделала его известным в русской общественности. В Петербурге и в Москве сразу заговорили о появлении нового яркого дарования.
В 1847 году он занялся политикой. Это было время споров западников и славянофилов о путях развития России. Достоевский примкнул к радикально настроенному кружку петрашевцев, сторонников идей теоретического социализма в духе Ш. Фурье. В это время в правительстве преобладали охранительные тенденции, всякое инакомыслие преследовалось. В 1849 году участники кружка и в том числе Достоевский были арестованы. Он пережил «опыт конца» на эшафоте, приговор в последнюю минуту был заменён 4-х-летней каторгой, сослан на поселение в Омск, служил в армии рядовым. Тяжёлые условия в ссылке усилили склонность к эпилептическим припадкам, которым он был подвержен с юных лет. Всё это заняло 10 лет его жизни. Можно представить, какое впечатление тяжёлые потрясения произвели на его нервную, утончённую натуру!
Лишь в 1859 году Фёдор Михайлович получил разрешение поселиться в Твери, затем в Петербурге. Послесибирский период был самым плодотворным для его творчества. Вышли главные его романы: «Преступление и наказание» (1866г. ), «Идиот» (1870 г. ), «Братья Карамазовы» (1879-1880 гг. ). В это время были написаны «Бесы» и другие работы. Вообще время творчества Достоевского – яркий период золотого века русской культуры, литературы и искусства, а для философии – время становления русской религиозной философии, обдумывания «русской идеи», теории всеединства В. С. Соловьёва, определения основных течений русской философии конца XIX – первой половины ХХ века.
|
|
|
В послесибирский период у Достоевского серьёзный пересмотр основных идейных установок. Он обращается к «почвенничеству», к поискам «народного корня», хочет для себя понять особенности русской души, размышляет над тем, что «русские люди – широкие люди» (как говорит один из его персонажей Свидригайлов: в западные мерки русский человек не укладывается, он не удовлетворится мещанским уютом, если ему нужно «мысль разрешить»). Как и Владимир Соловьёв, он размышляет над «русской идеей».
Всю жизнь Достоевский изучал философскую литературу. Особенно его интересовали Аристотель, Ф. Бэкон, Декарт, Кант, Гегель. В романах и повестях он ставит и стремится разрешить мировоззренческие проблемы; достаточно чётко прослеживается эволюция от традиционного для русской литературы гуманного, сострадательного отношения к «маленькому человеку» типа Макара Девушкина и до высоких философских обобщений романов последнего периода. В романе «Идиот» - идеальный человек в мире отчуждённых отношений и красота, прекрасное как гармония и как благо для человека и общества. В «Преступлении и наказании» даётся своё, оригинальное понимание того, может ли сильная личность стать по ту сторону отношения к праву и морали. В последнем большом романе «Братья Карамазовы» - исследование сложности и противоречивости семейных чувств и внутрисемейных отношений, роли бессознательного, которое может выйти из-под контроля и проявиться в критических обстоятельствах, и главное – проблема свободы.
|
|
|
Он принимал активное участие в осмыслении главных философских и социологических проблем своего времени, оказал большое влияние на русскую религиозную философию, особенно на В. С. Соловьёва, Н. А. Бердяева, Л. И. Шестова, С. Л. Франка. В романах изложена его христианская антропология, этика, его религиозные размышления.
Достоевский не создаёт философской системы подобной кантовской или гегелевской, ибо он всё-таки не философ, а художник-философ. И в то же время он вносит весьма высокий вклад как в философскую теорию, так и в развитие диалектического метода. Более того, им намечены пути решения важнейших философских проблем разных школ внутри традиции антисциентизма от Ницше до экзистенциализма, начиная с конца XIX века до наших дней.
Для русской философии это прежде всего проблема всеединства В. С. Соловьёва (этическая и эстетическая сторона), а также «русская идея» (что так актуально на сегодняшний день), отличия личности от неличности (в персонализме Л. И. Шестова и Н. А. Бердяева).
До Ф. Ницше он всесторонне продумывал отношение сильной личности к морали и праву.
Главное для него – понять смысл человеческого существования. Поэтому во всех романах и повестях в центре события – свобода человека, причём, ему интересен каждый персонаж, как он может и как он осуществляет свою свободу. Уже в XX веке проблема свободы получила особое развитие в неофрейдизме у К. -Г. Юнга и Э. Фромма.
На сегодняшний день большинство исследователей определяют его мировоззрение как философствование экзистенциального типа, т. е. как «философию человеческого существования».
М. М. Бахтин в своей известной книге «Проблемы поэтики Достоевского» (здесь проводится, может быть, самое глубокое изучение творчества Достоевского) исследовал внутреннюю форму диалога культурных миров в полифонии Достоевского. В основе этой полифонии – сократовский принцип иронии. И сократовский диалог у него выступает как форма изложения философских идей.
Всё творчество Достоевского, прежде всего, антидогматично. Он неоднократно писал, что человеческая натура сложная и противоречивая: «Сложен всякий человек и глубок как море, особо современный нервный человек». 1
Как писатель, мыслитель и художник он оказал огромное воздействие на литературу, эстетику и философию.
|
|
|
Мысль о силе эстетического у Достоевского – одна из центральных. Обращение к действительности с позиций эстетического есть синтез научного и нравственного подходов. Мысли о силе красоты, её влияние на душу человека особенно впечатляюще выступают в романе «Идиот». По поводу красоты Настасьи Филипповны и тех чувств, которые она вызывает (потребительские у Тоцкого и его компании, собственно эстетические и платоническая любовь у Мышкина, страсть Рогожина, которая её и погубила). С самого начала в романе ощущается трагический настрой по отношению к этой красоте, к этой женщине с надломленной душой, проводится мысль, что красота нуждается в защите, ее нужно охранять. Красота есть гармония, то, к чему человек и человечество стремятся. Достоевский задает вопрос, кто измерил влияние на человечество «Илиады»? Никто. А вдруг, - говорит он, - «Илиада» - то полезнее зовущих к активности произведений, причем полезнее и теперь во время переломное. Вдруг своей гармонией она окажет влияние на чье-то незаурядную душу, а душа эта отзовется действиями, общественно весьма значимыми»[113]. Действие красоты трудно измерить, чаще всего она вообще не поддается измерению. Безобразная, лишенная красоты действительность превращает жизнь человека в суету.
Прекрасное, по Достоевскому, не может быть ложным или безнравственным. В этом плане широко известный тезис, высказанный князем Мышкиным, согласно которому «красота мир спасет», означает, что мир может быть спасен истиной и добром, составляющими в совокупности прекрасное как синтез личности во всех ее аспектах.
За несколько лет до выхода в свет работы Ницше «Так говорил Заратустра» Достоевский написал роман «Преступление и наказание», где поставил вопрос: Может ли стать выше права и морали сильная личность? Надо сказать, что классическая литература XIX века в той или иной форме показывает влияние наполеоновской легенды на молодых людей нескольких поколений. Это и Жюльен Сорель у Стендаля («Красное и черное»), Эжен Растиньяк у Бальзака («Отец Горио») и др. Нашло это отражение и в русской классической литературе. Но именно в этом романе Достоевского на примере уголовной истории об убийстве старухи-процентщицы и ее сестры Лизаветы, ставшей невольным свидетелем преступления, тщательно прослеживаются тайные мотивы, приведшие Раскольникова к убийству, его состояние после преступления, явка с повинной и жизнь на каторге.
|
|
|
Раскольников колеблется до самого события (идти на преступление или нет) и после него (приходить с повинной или нет). Его сбивает с толку мысль о сильных людях: «Нет, те люди не так сделаны, настоящий властелин, которому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает армию в Египте, тратит полмиллиона людей в Московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же по смерти ставят кумиры, – а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких людях, видимо, не тело, а бронза»[114]. Он считает, что эти люди лишены человеческих слабостей, угрызений совести и он как бы завидует им. И в разговоре с Соней, который признается, что совершил преступление, видно, что он осознает волюнтаристские мотивы его: … мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я как все или человек? Смогу ли я переступить или не смогу… Осмелюсь ли я нагнуться или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею? »[115]
После совершения убийства состояние Раскольников представляет просто клиническую картину горячки, временного помешательства. Достоевский показывает, что в своем первом выходе на улицу, чтобы спрятать награбленное, Раскольников отчетливо осознает, что он стал по ту сторону, вне человеческого существования, стал вне закона и морали, почувствовал, что он – нелюдь: «Одно новое, непреодолимое ощущение овладевало им все более и более почти с каждой минутой: это какое-то бесконечное, почти физическое отвращение ко всему встречающемуся и окружающему, упорное, злобное, ненавистное. Ему гадки были все встречные, - гадки были их лица, походка, движения. Просто наплевал бы на кого-нибудь, укусил бы, кажется, если бы кто-нибудь с ним заговорил». [116]
Раскольников чувствует, что совершил преступление, гибнет нравственно. Постепенно пробуждается совесть, ощущение ответственности за содеянное. И под влиянием окружающих близких ему людей, он признается в совершенном преступлении и принимает наказание за убийство.
Достоевский абсолютно не принимает мысль о величии людей, совершающих преступления. Жестокость, человеконенавистничество – признак не величия, а низости.
Интересно, что Ницше при чтении Достоевского писал о том, с какой глубиной и силой его излюбленные идеи были исследованы раньше него Достоевским – «признаны во всех возможных исходных крупицах правды, но тут же и опровергнуты». [117]
|
|
|
Изучение трудов Достоевского поражает глубиной проникновения в психологию человека, которая не сводится только к сознанию, она шире сознания. Сложность человека – в факторах, его формирующих (биологическое и социальное), в структуре психики (сознательное и бессознательное), в его нравственности (добро и зло). Можно сказать, что хорошо зная социальную составляющую человеческого бытия, он все-таки основное внимание уделяет своей натуре, инстинктам, бессознательному. В психике биологическое – глубинное, и Достоевский умел его видеть и показывать во всей противоречивости.
Последняя глава романа «Братья Карамазовы» называется «Судебная ошибка»: неправильно несправедливо осудили на 20 лет каторги Митю Карамазова за убийство отца – за преступление, которого он не совершал. Убил Смердяков, внебрачный сын Федора Павловича Карамазова, перед судом покончивший с собой. Доказать что-либо было трудно. Все решило второе выступление на суде бывшей невесты Мити – Катерины Ивановны: у нее было письмо, написанное Митей в пьяном виде с предположением, что он мог бы убить отца (чего он не сделал). Это-то письмо при своем втором выступлении на суде в истеричном состоянии Катерина Ивановна и предъявила суду. Ею двигала месть, крайнее раздражение, ревность к сопернице Грушеньке, впечатление от выступления Ивана Карамазова и т. д. То есть в этой сцене на поверхность как бы выходит стихия бессознательного. Тут видно и столь важное, впоследствии для экзистенциализма, понятие пограничной ситуации: «О, разумеется, так говорить и так признаваться можно только какой-нибудь раз в жизни – в предсмертную минуту, например, всходя на эшафот»[118]. И автор тонко замечает, что даже судьям было стыдно за нее:
« Им всем, может быть, было стыдно так пользоваться ее исступлением и выслушивать такие признания… а показания все-таки вытянули то обезумевшей женщины в истерике»[119].
Бессознательное у героев проявляется через чувство неопределенной тоски, так часто владеющей персонажами Достоевского. Кроме того, еще и через страх, боязнь чего-то, смутно ощущаемую в глубине души.
Большое значение Достоевский придает интуиции в понимании человека. Так, в «Преступлении и наказании» следователь Порфирий Петрович показывает себя глубоким психологом. Он, не имея улик, находит убийцу, опираясь только на наблюдение за его натурой, за бессознательным. Всякая попытка Раскольникова скрыть преступление от этого следователя, оборачивается неудачей. Вот он, придя со своим другом Разумихиным к следователю, пытается скрыть свою тревогу за беззаботным смехом - и тем выдает себя. Все три разговора следователя с преступником – пример того, как один человек, умудренный жизнью, может проникнуть в душу другого.
Интуитивное восприятие в этом романе – самое безошибочное. Не говоря ни слова, Раскольников и его друг Разумихин смотрят в глаза друг другу – и Разумихину становится ясно, что Раскольников совершил преступление: «В коридоре было темно; они стояли возле лампы. Минуту они смотрели друг на друга молча. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное будто прошло между ними. Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое с обеих сторон. Разумихин побледнел как мертвец. Понимаешь теперь!.. – сказал вдруг Раскольников с болезненно искривившимся лицом»[120].
Часто повторяющаяся в романах «абсурдность» поведения связана с выражение общей сложности, так же как и всевозможные неожиданности, скандалы.
Часто бессознательное проявляется через сны. Впоследствии Фрейд назовет сны Via Regia бессознательного. В снах предстает нечто еще не оформленное на уровне сознания, но уже существующее в бессознательном. Сны раскрывают человеку то, чего он еще не знает о себе, иногда он может видеть во сне будущее. Достоевский говорит о снах: «В болезненном состоянии сны часто отличаются необыкновенной выпуклостью, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью»[121].
Сны Раскольникова обладают социальной значимостью. Например, сон об избиваемой лошади, который он видит перед тем, как решится пойти на преступление. Он и воспринимает его как четко стоящую перед ним перспективу: быть лошадкой, которую бьют или стать Миколкой, который бьет. Именно так он воспринимает в это время суть общества и под влиянием так же и этого сна решается совершить убийство.
Можно вспомнить и сон Раскольникова на каторге о моровой язве, идущей из Азии в Европу. Подобный этому свой собственный сон описывает К. Г. Юнг уже в XX веке: этот сон оказывал давление на его психику предчувствием мировой войны.
Задолго до психоанализа Зигмунда Фрейда Достоевский показал такое явление как комплекс. Это прежде всего комплексы, связанные с бедностью, с унижением человеческого достоинства безысходностью жизни в нищете. Это и положение Сони Мармеладовой и ее близких людей: робость, неуверенность в себе, чувство вины и т. д. Это - Эдипов комплекс в романе «Братья Карамазовы»: амбивалентное отношение к отцу и соперничество в любви к Гришеньке у Мити Карамазова. Его отчаянные крики: В крови моего отца я неповинен! » показывают ужас при одной мысли о таком деянии. Вся неприязнь к отцу разбивается об осознание того, что это его отец. И он действительно его не убивал. Сама допустимость мысли об убийстве отца доводит до белой горячки Ивана Карамазова. В этом романе представлены разные аспекты Эдипова комплекса.
У Зигмунда Фрейда есть интересная статья «Достоевский и отцеубийство», где этот роман анализируется через Эдипов комплекс и личность его автора исследуется в этом же ключе. Фрейд очень высоко оценивает Достоевского как писателя, как автора именно этого романа и Легенды Великом Инквизиторе: «Братья Карамазовы» - самый грандиозный роман из когда-либо написанных, а «Легенда о великом инквизиторе – одно из высших достижений мировой литературы, которое невозможно переоценить»[122].
Обратим внимание также на суждение Фрейда о Достоевском не только как о великом писателе, но и как о невротической личности. Нам представляется это важным, так как об этом существует много противоречивых суждений. По этому поводу Фрейд высказывается достаточно сдержанно: «Достоевский сам называл себя – и другие считали так же – эпилептиком из-за своих периодических тяжелых припадков. При таких обстоятельствах наиболее вероятно, что эта так называемая эпилепсия лишь симптом его невроза, который в этом случае нужно было бы классифицировать как истероэпилепсию, то есть как тяжелую истерию.
Полной ясности нельзя добиться по двум причинам: во-первых, потому что данные анамнеза о так называемой эпилепсии Достоевского недостаточны и ненадежны; во-вторых, потому, что нет ясного понимания болезненных состояний, связанных с эпилептоидными припадками»[123].
По поводу «Легенды о Великом Инквизиторе» Фрейд говорит: «К сожалению, психоанализ вынужден сложить оружие перед проблемой писательского мастерства»[124].
Легенда о Великом Инквизиторе – как бы самостоятельное произведение, сочиненное Иваном Карамазовым и рассказанное им своему брату Алеше, т. е. произведение внутри романа. И здесь Иван, конечно, alter ego самого Достоевского, но в то же самое время в легенде ощущаются скепсис, ирония, которыми автор наделил своего героя. Легенда эта, бесспорно, отличается таинственностью и притягательностью, многие исследователи, особенно среди русских философов, ее анализировали, высказывали свои суждения. И по содержанию и по форме она предстает как пересечение диалогов: Инквизитора с заповедями Христа, Ивана с Алешей. Но и этим диалогичность не исчерпывается.
Авторы исследований обычно рассматривают Легенду как синтез философии человека у Достоевского, как своеобразную философию истории и как его теодицию, как высокий уровень его богоискательных и богоборческих размышлений, которые автор передает Ивану: «Я не Бога не признаю, а мира этого не признаю, где допускаются слезы невинных людей»[125]. Легенда дополняется рассказом о жестокосердном помещике, на глазах у матери затравившем голодными псами ее маленького ребенка.
Но обратимся к самой легенде. Действие происходит в шестнадцатом столетии, в Испании, в Севилье, на городской площади, где накануне было массовое аутодафе, проведенное Великим Инквизитором.
И вот неожиданно на городскую площадь снизошел Христос: «Он появился тихо, незаметно, и вот все – странно это – узнают его»[126]. Он молча проходит среди людей, все тянутся к нему, «целуют землю, по которой он вступает» и т. д. И в это время появляется со стражами Великий Инквизитор, девяностолетний суровый старик, называет Христа еретиком, приказывает взять его, народ в испуге склоняется перед Инквизитором, никто не попытался защитить Христа, и того отводят в тюрьму. Ночью в тюрьму приходит Инквизитор, и в своем монологе высказывает молча слушавшему его Христу заветные мысли о природе людей, об истории и т. д.
Христос молчит, а Инквизитор полемизирует с самой сущностью учения Спасителя. Христос исходит из сложной природы человека, признает главным в человеке личность. Он очень высоко ставит человека, считая, что человек должен быть свободным, веровать по своей свободной воле и свой жизненный путь определять и осуществлять самостоятельно. Эта мысль уже в XX веке получила развитие в теории неофрейдизма у Э. Фромма как дилемма: «иметь» или «быть». А в заповедях Христа это выражено в словах «Не хлебом единым жив человек», как учитель, считает автор, Христос больше всего заботился о свободе человека, о его духовности, о добровольном единении людей, не на принуждении основанном.
Инквизитор говорит, что когда-то для него самого были убедительны эти установки, но затем он ушел от Христа, ибо, по его мнению, свобода доступна многим, большинству она даже не нужна, они ее просто отталкивают ее от себя. У Эриха Фромма это стержневая идея в книге «Бегство от свободы».
Для доказательства своей правоты Инквизитор, вспоминая дьявола, искушавшего Христа в пустыни, ставит три вопроса: «Ибо в этих трех вопросах как бы совокуплена в одно целое вся дальнейшая история человечества и явлены три образа, в которых сойдутся все неразрешимые исторические противоречия человеческой природы на всей земле»[127].
Суть первого вопроса – «хлебы» и свобода. Что нужно прежде всего людям? Хлеб земной. По мнению Инквизитора, человек жив как раз хлебом и только, и ни о какой свободе и думать не хочет. Ради утоления жажды потребительской человек способен отдать все духовное, им пожертвовать. Таких, кто пойдет за Христом, очень мало – «тысячи, десятки тысяч». За хлебом же пойдут миллионы. Тех же, для кого важна духовность, можно не принимать в расчет.
Кроме желания «иметь» человеку, как считает Инквизитор, человеку присуще желание перед кем-то преклоняться. Человек боится ответственности, хочет переложить ее на кого-то другого.
Второй вопрос это и есть – перед кем преклониться? Причем преклониться всем вместе перед каким-то авторитетом. Рассматривается тот эффект человеческой психики, который в XX веке получил название «конформное сознание». Большинство людей слабые. Они боятся свободы и ответственности, и сильные люди должны этим пользоваться «для блага самих слабых», которые будут сильным только благодарны. Они сами принесут им свою свободу и отдадут ее им в руки.
Освобождая человека от свободы, нужно опираться на три могучие силы: «Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастья, - эти силы: чудо, тайна, авторитет»[128]. Люди не должны знать истинного смысла их существования, это должно быть тайной для них; они не должны надеяться на себя, должны верить в чудо, подчиняться авторитету. Но Христос не захотел воспользоваться этими тремя силами.
Третий вопрос – о потребности людей во всемирном объединении: «Приняв этот третий совет могучего духа, ты восполнил бы все, чего ищет человек на земле, то есть: пред кем преклониться, кому вручить совесть и каким образом соединиться наконец всем в бесспорный общий и согласный муравейник, ибо потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей, которое всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно всемирно»[129]. Для быстрого установления единения Христу предлагалось прибегнуть к силе – к мечу Кесаря… Но Христос отверг и это, не захотел установить единение силой.
Так же, как Христос отверг все искушение дьявола в пустыне, он не говоря ни слова, отверг все доводы инквизитора. Более того, он молча поцеловал инквизитора «в его бескровные девяностолетние уста» и тихо удалился. По-видимому, он сказал тем самым, что остался верен своим убеждениям и ему жаль заблудшего человека.
Л И Т Е Р А Т У Р А:
1. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советская Россия, 1979.
2. Достоевский Ф. М. Романы. М.: ЭКСМО, 2009.
3. Кудрявцева Ю. Г. Три круга Достоевского. М.: Изд-во МГУ, 1979.
4. Палиевский П. В. Русские классики. М.: Художественная литература, 1987.
5. Новая философская энциклопедия. М.: Мысль, 2000, т. I, ст. Достоевский Ф. М.
6. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство. // Художник и фантазирование, М.: Республика, 1995.
7. Фромм Э. Богатство от свободы. М.: Прогресс, 1990.
8. Фромм Э. Иметь или быть? М.: Прогресс, 1990.
|
|
|
