 |
Разбойница Марья
|
|
|
|
Комната Васи в мужском крыле была маленькой, но теплой и куда чище, чем любая комната во дворце Дмитрия. Немного горячего вина было на печи рядом с горкой блинов, их немного погрызла пробегавшая мышь.
Саша довел ее до порога, сказал «Бог с тобой» и ушел.
Вася опустилась на кровать. Звуки праздника доносились в узкое окно. Она ехала каждый день неделями, терпела бои и болезнь, она жутко устала. Вася заперла дверь, сняла кафтан и сапоги, съела и выпила угощения и забралась под одеяла.
Хотя одеяла были тяжелыми, а печь источала тепло, она дрожала и не могла уснуть. Она снова и снова ощущала вкус лжи на языке, слышала низкий голос отца Константина, говорящий ее брату и сестре почти правду. Она снова слышала боевой клич главаря бандитов, видела вспышку его меча в свете луны. Шум Москвы и ее блеск ошеломляли ее, она не знала, какой была правда.
Вася все же задремала. Она резко проснулась в тишине после полуночи. Воздух был с привкусом влажной шерсти и благовоний, и Вася ошеломленно смотрела на потолок, желая ощутить свежий зимний ветер.
А потом она затаила дыхание. Кто–то где–то плакал.
Плакал и шел, и звук был все ближе. Всхлипы иголками пронзали дворец Серпухова.
Вася, хмурясь, встала на ноги. Она не слышала шаги, только всхлипы.
Ближе.
Кто плакал? Вася не слышала шагов или шороха одежды. Женщина плакала. Какая женщина пришла бы сюда? Это была мужская часть дома.
Ближе.
Всхлипы затихли у ее двери.
Вася едва дышала. Так мертвая приходила в Лесной земле и просила впустить из–за холода.
«Чепуха, тут нет мертвых. Медведь скован».
Вася набралась смелости, вытащила ледяной нож, пересекла комнату и приоткрыла дверь.
На нее смотрело лицо, близко к двери: бледное и любопытное лицо с улыбкой.
|
|
|
«Ты, – зло пробормотало оно, – прочь отсюда…».
Вася захлопнула дверь и рухнула на кровать, сердце колотилось. Гордость – и желание тишины – подавила ее крик, хотя дыхание вырывалось с шумом.
Она не заперла дверь, и та медленно приоткрылась.
Там ничего не было. Только тени и свет луны.
«Что это было? Призрак? Сон? Боже, помоги».
Вася долго смотрела, но ничто не двигалось, не было звуков в темноте. Она собрала смелость, встала, пересекла комнату и заперла дверь.
Она долго засыпала снова.
* * *
Василиса Петровна проснулась в первый день Масленицы затекшей и голодной, недовольной и возмущенной, увидев большие темные глаза над собой.
Вася моргнула и притянула к себе ноги, напряженная, как волк.
– Здравствуй, – сказала хозяйка глаз. – Тетя. Я – Марья Владимировна.
Вася охнула, попыталась изобразить возмущение старшего брата. Ее волосы все еще были спрятаны под капюшоном.
– Это неприлично, – скованно сказала она. – И я твой дядя Василий.
– Нет, – сказала Марья. Она отошла и скрестила руки. Ее сапожки были вышиты алыми лисами, с темных волос свисала шелковая лента с серебряными кольцами. Ее лицо было белым, как молоко, а глаза – как дыры в снегу. – Я ходила за Варварой вчера. Я слышала, как матушка все рассказала дяде Саше, – она окинула Васю взглядом, сунув палец в рот. – Ты моя страшная тетя Василиса, – добавила она, пытаясь изобразить безразличие. – Я красивее тебя.
Марью можно было назвать по–детски красивой, не будь она такой бледной и худой.
– Это так, – сказала Вася, ощущая изумление и раздражение. – Но не так красива, как Елена Прекрасная, которую украл Серый Волк. Да, я твоя тетя Василиса, но это большой секрет. Ты умеешь хранить секреты, Маша?
Марья вскинула голову и села на скамейку у печи, аккуратно разложив юбки.
– Я умею хранить секреты, – сказала она. – И я тоже хочу быть мальчиком.
|
|
|
Вася решила, что утро – не лучшее время для этого разговора.
– Но что скажет твоя мама, – отчаянно спросила она, – если потеряет свою дочурку, Маша?
– Ей все равно, – парировала Марья. – Она хочет сыновей. И, – продолжила она с бравадой, – мне нужно покинуть дворец.
– Может, твоя мама и хочет сыновей, – отметила Вася. – Но она хочет и тебя. Зачем тебе покидать дворец?
Марья сглотнула. Впервые смелость оставила ее.
– Ты мне не поверишь.
– Скорее всего, поверю.
Марья посмотрела на свои ладони.
– Меня хочет съесть призрак, – прошептала она.
Вася вскинула брови.
– Призрак?
Марья кивнула.
– Няня говорит, что не надо тревожить матушку. Я пытаюсь. Но мне страшно, – ее голос утих. – Призрак всегда ждет меня, когда я засыпаю. Я знаю, что она хочет съесть меня. И я должна покинуть дворец, – сказала Марья с обновленной решимостью. – Я буду мальчиком с тобой, или я расскажу всем, что ты девочка, – яростно пригрозила она, но отпрянула, когда Вася слезла с кровати.
Вася опустилась на колени перед девочкой.
– Я тебе верю, – мягко сказала она. – Я тоже видела этого призрака. Прошлой ночью.
Марья смотрела на нее.
– Ты боялась? – спросила ока.
– Да, – сказала Вася. – Но, думаю, призрак тоже боялся.
– Я ненавижу ее! – выпалила Марья. – Ненавижу призрака. Она не оставляет меня в покое.
– Может, нам стоит в следующий раз спросить, чего она хочет, – задумчиво сказала Вася.
– Она не слушает, – сказала Марья. – Я говорю ей уйти, а она не слушает.
Вася смотрела на племянницу.
– Маша, ты когда–то видела то, чего не видит семья?
Марья насторожилась сильнее.
– Нет, – сказала она.
Вася ждала. Девочка опустила взгляд.
– В купальне есть человечек, – сказала она. – И в печи. Они меня пугают. Мама сказала не говорить об этом, или князь не захочет жениться на мне. Она… так злилась.
Вася ярко помнила свое беспомощное смятение, когда она сказала миру, что видит то, чего не существует.
– Человечек в купальне настоящий, Маша, – резко сказала Вася. Она взяла девочку за плечи. – Не бойся его. Он защищает твою семью. У него много родни: один охраняет двор, другой – конюшню, еще один – очаг. Они отгоняют зло. Они настоящие, как ты. Не сомневайся в своих чувствах и не бойся того, что видишь.
|
|
|
Маша нахмурилась.
– Ты тоже их видишь, тетя?
– Да, – ответила Вася. – Я тебе покажу, – пауза. – Если пообещаешь не говорить никому, что я девочка.
Девочка просияла. Она задумалась на миг. А потом, как княгиня, Марья важно ответил:
– Клянусь.
– Хорошо, – сказала Вася. – Только дай мне одеться.
* * *
Солнце не встало, мир был призрачным и серым. Сладкая тишина лежала на Москве. Двигался спиралями дым, танцуя одиноко, окутывая город любовью. Дворы и лестницы дворца Ольги были тихими, кухни, пекарни и домики только начинали шевелиться.
Вася посмотрела на пекарню. Чудесно пахло завтраком.
Она подумала о хлебе с сыром, сглотнула и поспешила за Марьей, что бежала по крытому проходу к купальне.
Вася схватила девочку за плащ сзади, не дав ей отпереть дверь.
– Проверь, нет ли там кого–нибудь, – сказала недовольно Вася. – Тебе никто не говорил, что нужно думать, а потом делать?
Марья вырывалась.
– Нет, – сказала она. – Мне говорят не делать. А потом я хочу и ничего не могу с собой поделать. Порой няня багровеет – и это лучшее, – она пожала плечами, и прямые плечи опустили. – А порой мама говорит, что боится меня. Это мне не нравится, – Марья затихла и высвободилась из хватки тети. Она указала на дымоход. – Дыма нет, там пусто.
Вася сжала руку девочки, подняла засов, и они прошли в холодную мглу. Марья спряталась за Васей, впившись в ее кафтан.
Она купалась до этого в такой спешке, что едва заметила окружение, а теперь одобрительно смотрела на вышитые подушки, блестящие дубовые скамейки. Купальня в Лесной земле была строгой. А потом она сказала во тьму:
– Банщик. Хозяин. Дедушка. Вы поговорите с нами?
Тишина. Марья настороженно выглянула из–за кафтана Васи. Их дыхание вырывалось паром на холоде. А потом…
– Вот, – сказала Вася.
И нахмурилась.
Она словно указывала на скопление пара, озаренное огнем. Но, если повернуть голову, там сидел старик, скрестив ноги, на подушке, голова была склонена. Он был меньше Марьи, волосы были как нити облака, а глаза – странные и далекие.
|
|
|
– Это он, – пискнула Марья.
Вася молчала. Банник был слабее банника в Чудово, чем рыдающий домовой в деревне Кати. Чуть плотнее пара с янтарным огнем. Кровь Васи оживляла чертей в Лесной земле, когда Константин запугал людей. Но это угасание было не таким жестоким, и ему было сложнее помешать.
«Это закончится, – подумала Вася. – Однажды. Этот мир чудес, где пар в купальне может быть существом, говорящим пророчества. Однажды будут лишь колокола и вещи. Черти станут туманом, воспоминаниями и тенями в летнем ячмене».
Она подумала о Морозко, зимнем короле, что делал изо льда, что пожелает. Нет. Он не пропадет.
Вася отогнала мысли, прошла к ведру воды и набрала черпак. В ее кармане была корочка хлеба, и она положила ее вместе с веткой березы из угла перед живым паром.
Банник стал чуть четче.
Марья охнула.
Вася похлопала племянницу по плечу и отцепила ее ладошки от кафтана.
– Иди, он тебя не обидит. Прояви уважение. Это банник. Зови его дедушкой, ведь он таким и является, или хозяином, ведь это его титул. Ты должна давать ему березовые ветви, горячую воду и хлеб. Порой он предсказывает будущее.
Марья сжала розовые губы, а потом красиво присела в реверансе, немного пошатнувшись.
– Дедушка, – прошептала она.
Банник молчал.
Марья робко шагнула вперед и предложила примятый кусочек печенья.
Банник медленно улыбнулся. Марья задрожала, но не сдвинулась. Банник взял печенье туманными руками.
– Так ты меня видишь, – прошептал он шипением воды на углях. – Давно этого не было.
– Я вас вижу, – сказала Марья. Она приблизилась, забыв о страхе, как умели дети. – Конечно, вижу. Почему вы не говорили раньше? Мама говорила, вы не настоящий. Я боялась. Вы предскажете будущее? За кого я выйду замуж?
«За сурового князя, как только у тебя пойдет кровь», – мрачно подумала Вася.
– Хватит, Маша, – сказала она. – Идем. Тебе не нужны пророчества. Ты еще не выходишь замуж.
Черт улыбнулся с хитрым видом.
– Почему ей не нужно? Василиса Петровна, у тебя уже есть пророчество.
Вася молчала. Банник в Лесной земле сказал ей, что она сорвет подснежники зимой, умрет по своему выбору и будет плакать по соловью.
– Я услышала его взрослой, – сказала она. – Маша – ребенок.
Банник улыбнулся, показав туманные зубы.
– Вот ваше пророчество, Марья Владимировна, – сказал он. – Я сейчас лишь сгусток, ведь ваш народ верит в колокола и нарисованные иконы. Но я знаю немного: вы вырастете далеко, и вы полюбите птицу сильнее матери, когда сменится время года.
Вася застыла. Марья покраснела.
– Птицу…? – прошептала она. – Никогда! Ошибаетесь! – она сжала кулаки. – Заберите это.
|
|
|
Банник пожал плечами, едко улыбаясь.
– Заберите! – визжала Марья. – Забер…
Но банник посмотрел на Васю, и что–то мелькнуло в его пылающих глазах.
– До конца Масленицы, – сказал он. – Мы все будем смотреть.
Вася, злясь за Марью, сказала:
– Я вас не понимаю.
Но она говорила с пустым углом. Банник пропал.
Марья была потрясена.
– Он мне не нравится. Он говорил правду?
– Это пророчество, – медленно сказала Вася. – Оно может сбыться, но не так, как ты думаешь, – нижняя губа девочки дрожала, темные глаза были большими и растерянными, и Вася сказала. – Еще рано. Покатаемся?
Маша просияла.
– Да, – сразу сказала она. – О, да, прошу. Идем.
Легкомыслие дало понять, что Марье нельзя было кататься на коне по улицам. Вася подумала, не ошиблась ли. Но она помнила, как любила ребенком кататься с братом, подставляя лицо ветру.
– Идем со мной, – сказала Вася. – Будь рядом.
Они выбрались из купальни. Утро посветлело, и густые тени начали отступать.
Вася пыталась идти как смелый мальчик, хотя было сложно, Марья крепко сжимала ее руку. Марья была пылкой, но из дворца отца выходила только в церковь, окруженная женщинами матери. Даже идти по двору без окружения было бунтом.
Соловей стоял в загоне с горящими глазами, нюхал утро. Вася подумала на миг о длинноруком существе с жесткой бородой, что сидело и вычесывало гриву коня. Но колокола прозвонили утреню, Вася моргнула, и там никого не было.
– О, – Марья застыла. – Это твой конь? Большой.
– Да, – сказала Вася. – Соловей, это моя племянница. Она хочет на тебе покататься.
– Уже не очень, – Марья смотрела на коня с тревогой.
Соловей любил детей – или его поражали создания, что были намного меньше него. Он подошел к ограде, выдохнул теплом в ее лицо, опустил голову и поймал губами пальцы Марьи.
– О, – сказала Марья новым голосом. – О, он очень мягкий, – она погладила его нос.
Соловей радостно дернул ушами, и Вася улыбнулась.
«Только пусть не пинается, – сказал Соловей. Он тянул Марью за волосы, и она хихикала. – И не дергает гриву».
Вася передала его слова и подняла Марью на забор.
– Ему нужно седло, – сообщила нервно девочка, вцепившись в ограду. – Я видела, как катаются люди моего отца. У всех есть седла.
– Соловей их не любит, – возразила Вася. – Залезай. Я не дам тебе упасть. Или боишься?
Марья задрала нос. Неловко из–за юбок, она перекинула ногу и села, плюхнулась на спину коня.
– Нет, – сказала она. – Не боюсь.
Но она пискнула и сжала коня, когда он пошевелился, вздохнув. Вася улыбнулась, забралась на ограду и устроилась за племянницей.
– Как мы выберемся? – спросила деловито Марья. – Ты не открыла калитку, – она охнула.
Вася за ней смеялась.
– Держись за гриву, – сказала она. – Но постарайся не дергать.
Марья молчала, две ладошки крепко сжали гриву. Соловей побежал. Марья быстро дышала. Вася склонилась вперед.
Девочка запищала, когда конь сделал три прыжка, разбегаясь, и с сильным толчком перемахнул ограду, легкий, как листик.
Они приземлились, Марья смеялась.
– Еще! – завопила она. – Еще!
– Когда вернемся, – пообещала Вася. – Нужно посмотреть город.
Уходить было просто. Вася скрыла Марью плащом, держалась теней, и страж поспешил открыть врата. Их делом было выпускать людей.
За воротами пробуждался город. Звуки и запах выпечки терзали утреннюю тишину. Группа маленьких мальчиков играла на снежной горке на рассвете, пока старшие еще не прогнали их.
Марья посмотрела на них, когда они проезжали мимо.
– Глеб и Слава делали горку вчера, – сказала она. – Няня говорит, что я слишком взросла для салазок, но мама пока не решила, – ребенок звучал грустно. – Мы не можем там поиграть?
– Не думаю, что твоя мама одобрит, – с сожалением сказала Вася.
Над ними за стеной кремля виднелся кусочек солнца, медного кольца. Оно возвращало краски церквям, и серый свет убегал, мир сиял зеленым, алым и синим.
Сияло и лицо Марьи в свете солнца. Это было не волнение из–за пробежки по башне матери, а радость сильнее и тише. Солнце блестело в ее темных глазах, и она запоминала все, что видела.
Соловей шел, бежал и мчался по просыпающемуся городу. Они спускались мимо пекарен, таверн и саней. Они прошли уличную печь, женщина жарила блины. Вася слушалась голода, спустилась на землю. Соловей любил блины, так что с надеждой пошел за ней. Повариха, не отводя взгляда от огня, ткнула ложкой в нос коня. Соловей недовольно отпрянул, вспомнил, что сбросит маленького пассажира, если встанет на дыбы.
– Нет уж, – сказала женщина коню. Она погрозила ложкой. Он был выше нее. – Ты бы смог съесть горку, судя по твоему размеру.
Вася подавила улыбку и сказала:
– Простите его, ваши блины так вкусно пахнут, – и она купила большую стопку.
Повариха растрогалась и добавила несколько.
– Вам не мешало бы поправиться, юный господин. Но ребенку много не давайте, – и она со снисхождением даже накормила Соловья из своей руки.
Соловей не дулся, он нежно поймал губами ее руку, понюхал платок, и повариха рассмеялась и оттолкнула его.
Вася снова забралась, девочки ехали и ели, пачкаясь. Соловей с надеждой оглядывался, и Марья угощала его кусочками. Они двигались медленно, смотрели, как город пробуждается.
Когда стены кремля возникли перед ними, Марья склонилась, раскрыв рот, прижав руки в масле к шее Соловья.
– Я видела их только издалека, – сказала она. – Я не знала, какие они большие.
– И я, – призналась Вася. – До вчерашнего дня. Подойдем ближе.
Девочки миновали врата, и теперь Вася удивленно вдохнула. На площади у ворот кремля был рынок. Торговцы расставляли прилавки, люди громко здоровались и дули на руки. Их дети бегали, вопя.
– О, – Марья озиралась. – О, смотри на те гребни! А ткань! Костяные иглы и седла!
И не только. Они миновали продавцов пирожков и вина, дорогого дерева и кувшинов из серебра, воска, шерсти, тафты, консервированных лимонов. Вася купила лимон, радостно понюхала, укусила, охнула и поспешила отдать Марье.
– Так это не едят, а добавляют немного в суп, – Марья радостно нюхала лимон. – Они добираются сюда год и день. Дядя Саша рассказывал.
Девочка озиралась с интересом, как белочка.
– Зеленая ткань! – восклицала она. Или: – Смотри, гребень в виде спящего кота!
Вася жалела из–за лимона. Она заметила табун лошадей на южной стороне площади. Она повела Соловья посмотреть.
Кобылица позвала жеребца. Соловей радостно выгнул шею.
– Теперь ты захотел гарем? – тихо спросила Вася.
Погонщик лошадей сказал, глядя:
– Юный господин, не ведите сюда коня. Он распугает моих.
– Мой конь тихо стоит, – Вася старалась изобразить наглость богатого боярина. – А ваши меня не волнуют, – но его лошади начали шевелиться, и она заставила Соловья попятиться, разглядывая кобылиц. Они были похожими, кроме той, что позвала Соловья. Она была каштановой, с чулками и выше остальных.
– Мне нравится та, – Марья указала на каштановую.
Васе тоже. К ней пришла безумная мысль – купить лошадь? Она ничего не покупала себе, покинув дом. Но у нее была горсть серебра в кармане, и новая уверенность грела ее кровь.
– Я хочу посмотреть ту кобылку, – сказала Вася.
Погонщик с сомнением посмотрел на худого мальчика.
Вася упрямо сидела и ждала.
– Как скажете, господин, – пробормотал мужчина. – Мигом.
Каштановую кобылку повели вперед за веревку. Погонщик водил ее по снегу.
– Здоровая, – сказал он. – Третий год пошел, боевая, сделает любого мужчину героем.
Кобылица подняла одну ногу, другую. Вася хотела подойти к ней, коснуться, осмотреть ноги, зубы, но не хотела оставлять Марью одну и открытую на спине Соловья.
«Здравствуй», – сказала Вася кобылке вместо этого.
Кобылка отступила на шаг, насторожив уши. Напуганная, но не глупая.
«Здравствуй? » – робко сказала она и с вопросом подняла голову.
Звук новых копыт донесся из арки ворот кремля. Кобылка отпрянула, привстав на дыбы. Погонщик опустил ее, ругаясь, и отвел в стойло.
«Вася», – сказал Соловей.
Вася обернулась. Трое мужчин ехали по площади на крупных конях. Они двигались клином, их лидер был в круглой шапке, вел себя изящно и властно.
«Челубей», – подумала Вася. Главарь бандитов, якобы посол Хана.
Челубей повернул голову, его конь чеканил шаг. Три всадника сменили направление и пошли к загону лошадей. Челубей кричал извинения с жутким акцентом, пока они расталкивали толпу. Потрясенные и злые лица поворачивались к татарину.
Солнце поднялось выше. Холодные белые огни загорелись на льду реки, блестели камни всадников.
Вася укрыла плащом ребенка.
– Не шуми, – прошептала она. – Нужно уходить, – она повела Соловья неспешным шагом к вратам кремля. Маша сидела неподвижно, но Вася ощущала, как колотится ее сердце.
Им стоило двигаться быстрее. Три всадника с идеальной плавностью расступились, и Соловей оказался окружен. Жеребец зло поднял копыта. Вася опустила его, крепко держа племянницу. Всадники сжимали поводья так умело, что зеваки шептались.
Челубей ехал на своей крупной кобылице спокойно и с улыбкой. Что–то в его легкости напоминало ей Дмитрия, в этот миг Челубей не был яростным мечником в темноте, и она подумала, что ошиблась.
– Спешишь? – сказал Челубей Васе, изящно поклонившись. Он посмотрел на Марью, наполовину скрытую и дрожащую под плащом Васи. Он изумился. – Я не хотел задержать тебя. Но, думаю, я уже видел твоего коня.
– Я – Василий Петрович, – ответила Вася, скованно склонив голову в ответ. – Не знаю, где вы могли видеть моего коня. Мне пора.
Соловей пошел. Но двое мужчин Челубея взялись за мечи и преградили путь.
Вася обернулась, играя безразличие, но она начинала бояться.
– Пропустите, – сказала она. На площади все замерли. Солнце быстро поднималось, вскоре улицы будут людными. Им с Машей нужно вернуться, и ей было плевать на угрозу улыбающегося татарина.
– Я уверен, – спокойно сказал Челубей, – что видел коня раньше. Я узнал его по одному взгляду, – он притворился, что думает. – Ах, – он стряхнул пылинку с красивого рукава. – Помню. Лес, поздно ночью. Интересно, что я встретил там сорвавшегося коня. Двойник твоего.
Больше темные глаза смотрели на нее, и Вася поняла, что не ошиблась.
– Было темно, – ответила Вася. – Сложно узнать коня, которого видел только во тьме. Вы точно видели другого, а этот – мой.
– Я знаю, что видел, – сказал Челубей. Он пристально смотрел на нее. – Как, думаю, и ты, мальчик.
Его мужчины приблизились на конях.
«Он знает, что я знаю, – подумала Вася. – Это предупреждение».
Соловей был крупней коней татар и быстрее, он смог бы прорваться. Но у мужчин были луки, и нельзя было рисковать Машей.
– Я куплю твоего коня, – сказал Челубей.
От удивления она бездумно выпалила:
– Зачем? – осведомилась она. – Он не понесет вас. Только я могу на нем кататься.
Татарин слабо улыбнулся.
– О, он меня понесет. Со временем.
Маша приглушенно возмутилась под плащом.
– Нет, – Вася сказала громко, чтобы ее слышала площадь. – Вы не можете его купить. Ни за что.
Ее ответ разнесся среди торговцев, и она видела, как лица меняются, на некоторых было потрясение, на других – одобрение.
Улыбка татарина стала шире, и она поняла, что он добивался такой реакции, что она дала ему повод вытащить меч и извиниться потом перед Дмитрием. Но Челубей не успел пошевелиться, громкий голос раздался со стороны реки:
– Матерь божья, – сказал он. – Человек не может промчаться галопом без толп в Москве? Разойдитесь…
Улыбка Челубея увяла. Щеки Васи пылали.
Касьян величаво шел среди толпы, одетый в зеленое, верхом на крупном коне. Он посмотрел на Васю и татар.
– Дразнить детей захотелось, господин Челубей? – спросил он.
Челубей пожал плечами.
– Что еще делать в этой дыре… Касьян Лютович, да?
Что–то в легкости его ответа вызвало тревогу Васи. Касьян приблизился к Васе и холодно сказал:
– Мальчик идет со мной. Его двоюродный брат ждет его.
Челубей огляделся. Толпа молчала, но явно была на стороне Касьяна.
– Не сомневаюсь, – он поклонился. – Когда захочешь продать, мальчик, я буду ждать с мешком золота.
Вася покачала головой, глядя ему в глаза.
– Лучше слушайся, – добавил тихо татарин. – И между нами не будет долга, – он улыбался, но в глазах была явная угроза. А потом…
– Идем, – нетерпеливо сказал Касьян. Он обошел на лошади других всадников и направился к вратам.
Вася не знала, что на нее нашло. Она зло и ловко, пока солнце слепило глаза, направила Соловья в коня ближайшего всадника. Один шаг, мужчина понял, что она делает, с руганью бросился из седла. Через миг Соловей полетел над спиной коня. Вася крепко сжимала Марью. Соловей приземлился как птица и догнал Касьяна.
Вася оглянулась. Мужчина поднялся на ноги, покрытый грязным снегом. Челубей смеялся над ним с толпой.
Касьян молчал, пока они не забрались подальше на извилистые тесные улицы, и его первые слова были не для Васи:
– Марья Владимировна, полагаю? – сказал он девочке, не оборачиваясь. – Рад знакомству.
Марья посмотрела на него огромными глазами.
– Мне нельзя говорить с мужчинами, – сказала она ему. – Так мама говорит, – она поежилась, но подавила геройски дрожь. – О, матушка будет злиться.
– На обоих, полагаю, – сказал Касьян. – Вы дурак, Василий Петрович. Челубей собирался разрезать вас и извиниться потом перед великим князем. Что вас заставило взять в поездку дочь князя Серпухова?
– Я не допустил бы, чтобы ей навредили, – сказала Вася.
Касьян фыркнул.
– Ты бы и себя не защитил, если бы посол выхватил меч, а ребенка – тем более. И ее видели. Это уже вред, спросишь у ее матери. А еще… ты дразнил Челубея. Он это не забудет, хоть и улыбался. Они все улыбаются при дворе в Сарае, а потом вонзают зубы в горло.
Вася едва слышала, она думала о радости и голоде на лице Марьи, когда она увидела огромный мир вне женских покоев.
– Какая разница, что Машу видели? – спросила она с пылом. – Мы катались.
– Я хотела сама! – неожиданно сказала Марья. – Я хотела увидеть.
– Любопытство, – поучительно сказал Касьян, – плохое качество девушек, – он едко улыбнулся. – Спросите у Бабы Яги: больше знаешь, быстрее состаришься.
Они были почти у дворца князя Серпухова. Касьян вздохнул.
– Ну–ну, – добавил он. – Праздник, да? Нет занятия лучше защиты дев от сплетен, – его голос стал резче. – Спрячь ее в плаще. Веди сразу к загону и жди, – Касьян поехал вперед, позвал распорядителя. Его кольца сверкали на солнце. – Я – Касьян Лютович, приехал выпить вина с юным Василием Петровичем.
Врата уже были открыты в честь праздничного утра, страж отсалютовал. Касьян проехал, и Вася за ним, а распорядитель поспешил вперед.
– Возьмите моего коня, – приказал величаво Касьян. Он спрыгнул на землю и бросил поводья распорядителю. – Василий Петрович справится со своим сам. Жду, мальчишка, – Касьян пошел в сторону дворца, оставив раздраженного распорядителя одного с конем, которого он держал за уздечку. Он мрачно смотрел на Васю.
Вася повела Соловья к загону. Она не знала, что сделал Касьян, но, когда они перепрыгнули ограду к радости Марьи, Вася увидела, что Варвара уже бежит, белая от гнева из–за поступка Васи и Марьи и безмолвная. Вася поспешила слезть на землю и снять девочку.
– Идемте, Марья Владимировна, – сказала Варвара. – Вас ждут внутри.
Марья испугалась, но сказала Васе:
– Я храбрая, как ты. Я не хочу уходить.
– Ты храбрее меня, Маша, – сказала Вася племяннице. – В этот раз тебе нужно идти. Помни, когда увидишь призрака в следующий раз, спроси, чего она хочет. Она не может тебе навредить.
Марья кивнула.
– Я рада, что мы покатались, – прошептала она. – Даже если матушка злится. И я рада, что мы перепрыгнули татарина.
– Как и я, – сказала Вася.
Варвара взяла девочку за руку и потянула ее прочь.
– Госпожа хочет видеть вас в часовне, – бросила Варвара через плечо. – Василий Петрович.
* * *
Вася и не думала ослушаться. Часовня была окружена маленьким лесом куполов, ее было несложно найти. Вася прошла под недовольным взглядом сотни икон и ждала.
Вскоре присоединилась Ольга, она шагала тяжело, время почти пришло. Она перекрестилась, поклонилась иконостасу, а потом повернулась к сестре.
– Варвара говорит, – сказала Ольга без предисловий, – что ты каталась на восходе и возила мою дочь по улицам. Это так, Вася?
– Да, – Васе было не по себе от тона Ольги. – Мы катались. Но я не…
– Матерь божья, Вася! – сказала Ольга. Остатки красок покинули ее лицо. – Ты не подумала о репутации моей дочери? Это не Лесная земля!
– Репутации? – спросила Вася. – Конечно, я переживаю за ее репутацию. Она ни с кем не говорила. Она была одета и прикрыла волосы. Я ее дядя. Почему я не мог с ней покататься.
– Потому что это не… – Ольга вдохнула. – Она должна оставаться в тереме. Девочки не могут покидать его. Моя дочь должна учиться спокойствию. А ты растревожила ее на месяц и испортила ее репутацию навсегда, если не повезет.
– Оставаться в этих комнатах? В башне? – Вася невольно посмотрела на закрытое узкое окно, на большой иконостас. – Навсегда? Но она смелая и умная. Нельзя…
– Можно, – холодно ответила Ольга. – Не вмешивайся, или я скажу Дмитрию Ивановичу, кто ты, и ты отправишься в монастырь. Хватит. Иди. Развлекайся. И часа нового дня не прошло, а я уже устала от тебя, – она повернулась к двери.
Вася от потрясения заговорила раньше, чем подумала. Ольга замерла от резкости ее тона.
– Ты должна оставаться здесь? Ты хоть куда–то выходишь, Оля?
Плечи Ольги напряглись.
– Я хорошо справляюсь, – сказала она. – Я – княгиня.
– Но, Оля, – Вася приблизилась, – ты хочешь тут оставаться?
– Девочка, – сказала Ольга, повернувшись к ней с настоящим гневом, – думаешь, важно для нас, чего мы хотим? Думаешь, я собираюсь потакать твоим безумствам и беспечности?
Вася смотрела, притихнув и замерев.
– Я не твоя мачеха, – продолжила Ольга. – Я этого не потерплю. Ты не ребенок, Вася. Подумай, если бы ты хоть раз послушала, отец был бы еще жив. Помни это и успокойся!
Горло Васи сжималось, но слова не выходили. А потом она сказала, глядя на воспоминание за стенами часовни:
– Я… Они хотели отослать меня. Отца там не было. Я боялась. Я не хотела…
– Довольно! – рявкнула Ольга. – Хватит, Вася. Это детские отговорки, а ты женщина. Что сделано, то сделано. Но ты должна исправиться в будущем. Молчи, пока праздник не закончится, ради любви бога.
Губы Васи похолодели. Ребенком она думала о красивой сестре, живущей во дворце, как Ольга из сказок с ее принцем–орлом. Но эти детские мечты угасли до этого: стареющей женщины, величественной и одинокой, дверь башни которой никогда не открывалась, и которая хотела сделать свою дочь послушной девой, не учитывая цену.
Ольга смотрела в глаза Васи с уставшим пониманием.
– Слушай, – сказала она. – Жизнь хуже и лучше сказок, и ты должна научиться со временем, как и моя дочь. Не смотри так, словно сокол с обрезанными крыльями. Марья будет в порядке. Она слишком юна для большого скандала, к счастью. Надеюсь, ее не узнали. Она научится своему месту со временем и будет счастлива.
– Разве? – спросила Вася.
– Да, – твердо сказала Ольга. – Научится. Как и ты. Я люблю тебя, сестренка. Я постараюсь для тебя, клянусь. У тебя тоже будут дети и слуги, и все эти неприятности забудутся.
Вася едва слышала. Стены часовни душили ее, словно у долгих лет Ольги взаперти была форма и запах, который она могла вдыхать. Она умудрилась кивнуть.
– Прости меня, Ольга, – сказала она и прошла мимо сестры за дверь, а потом по лестнице к шуму праздника внизу. Если Ольга и звала ее, она не слышала.
|
|
|
