 |
М. ЛИФШИЦ,. старший лейтенант, дивизионный минер 5‑го ДТЩ. На Кронштадтских створах
|
|
|
|
М. ЛИФШИЦ,
старший лейтенант, дивизионный минер 5‑ го ДТЩ
На Кронштадтских створах
Мы тралили фарватер по Кронштадтским створам. Мины взрывались под воздействием магнитного поля ПТ‑ 31 и ее отбойных молотков. Взрывались на разных расстояниях. Иногда очень близко, и тогда тральщик и баржу подбрасывало особенно сильно. Рвались швартовые, на корабль летели осколки, потоки воды и ила. Тральщик «Сиг» и БТ‑ 31 получали повреждения, но жертв не было.
После каждой мины мы внимательно осматривали «Сиг» и тралбаржу, а затем шли в базу, в Морской завод. Здесь «Сигу» и БТ‑ 31 было отведено место, назначены рабочие и мастера. Ремонт нам делали вне всякой очереди. Так приказал контр‑ адмирал Ралль. Работы было немало: от взрывов ломались стеллажи, на которые укладывался кабель, нарушалась изоляция. Хуже всего было с отбойными молотками. После каждого взрыва они то ломались, то подмокали, а запасных частей к ним не имелось. Но к следующему вечеру оба должны исправно стучать, иначе наш выход на работу терял смысл!
У пирса Морского завода нас всегда встречал инженер‑ майор И. Абелев, начальник склада трального оружия. Он лично осматривал капризные молотки и тут же давал распоряжения относительно их ремонта. Подчиненных своих, их способности и возможности, майор знал и тут же определял, кому и что делать. Самую сложную часть работы Абелев, как правило, оставлял себе.
Он часто говорил, что руки его скучают по тонкой работе, а мозг – по теоретизированию. Экипаж БТ‑ 31 майор знал хорошо и считал своим долгом консультировать меня, учить мичмана Горшкова и минеров.
Инженер‑ майор Абелев был хорошо знаком с работами по исследованию аппаратуры немецких мин, обезвреженных на Бычьем поле, аналогов тех мин, которые мы тралили. Да мы теперь и сами четко знали принципы работы приборов срочности, кратности, которыми эти мины были оснащены. Абелев несколько раз выходил с нами в море. Ощутил все – обстрелы, бомбежку, жестокую качку. Но главное – взрывы неконтактных мин.
|
|
|
Командование постоянно держало БТ‑ 31 и ее экипаж в поле зрения. Через несколько дней после первого выхода к нам прибыл контр‑ адмирал Ралль. Он спустился в кубрик, сел к столу. Немного смущенные, мы молчали.
– Значит, так гостей встречаете? Может, чаю предложите?
– Это мы мигом, товарищ адмирал.
Через минуту наша буржуйка уже гудела, а через десять на столе стоял чайник с нашими традиционными вечерними хлебом и сахаром.
– Маслица бы, а, моряки?
Мы переглянулись. Масло выдавалось только к завтраку.
– Значит, при такой работе и без бортового пайка? Непорядок. В чем дело, товарищ старший лейтенант?
Адмирал пил с нами чай, слушал мои объяснения по поводу службы и ремонта БТ‑ 31.
– Сознайтесь, хочется уйти куда поспокойней?
Все промолчали. Ралль сказал, что такой перевод вполне обоснован, оправдан, а потому и возможен. И хотя от мичмана Горшкова я не раз слышал, что при включенной обмотке у него болит голова, но ни он, ни кто‑ либо другой не ушел с тральщика.
Так продолжалось недели три. Почти каждую ночь «Сиг» и БТ‑ 31 уходили на траление. Но двадцать вторая уничтоженная мина была для тралбаржи последней. Она получила настолько тяжелые повреждения, да и тральщик тоже, что их надо было срочно ставить в ремонт.
Теперь мне предстояло идти в море на другой связке – немагнитный тральщик «Поводец» и БТ‑ 32. И тут следует заметить, что новая тралбаржа по своим качествам уступала своей предшественнице. Соленоид на БТ‑ 32 был изготовлен из голого, неизолированного провода. Это усложняло его укладку. Магнитное поле второго баржевого трала было значительно слабее. По той поре это определилось очень просто. Как‑ то к нам в гости зашел мичман Горшков.
|
|
|
– Обмотка включена? – спросил он.
– А ты откуда знаешь? – удивился командир БТ‑ 32 мичман Иван Бодяго.
– А у меня голова – что индикатор: сразу болеть начинает. Но здесь меньше и, стало быть, поле у БТ‑ 32 слабее, раз не так давит.
Мы с мичманом Бодяго засмеялись. Но тут же был краснофлотец Макогон. Он высказался в том плане, что мичману Горшкову вполне можно верить, и предложил провести эксперимент.
– Какой еще эксперимент? – спросил Бодяго.
– А вот такой. – Макогон вытащил из кармана минерский нож. – У нас, на БТ‑ 31, его как на палец поставишь – не падает.
Здесь нож звонко грохнулся на палубу.
– Это он нарочно! – нахмурился мичман Бодяго.
– Зря ты так‑ то, – сказал Горшков. – Этот парень не таков. Но можно еще попробовать: мы ставили лом на палубу, не падал. Сохранял направление составляющих магнитного поля.
Я тихонько ахнул… Вот она, школа майора Абелева!
Ну а потом специалисты станции размагничивания произвели соответствующие замеры. Они выдали нам по этому поводу официальный документ, подтверждавший то, что полагали мичман Горшков от своей головы и краснофлотец Макогон от своего минерского ножа.
И вот 22 июня, в первую годовщину войны, мы выходим на боевую работу с новым тральным караваном. С противоминной обмоткой у «Поводца» все в порядке, его не надо прикрывать полем тралбаржи. Решено – идем на буксире. Сегодня испытания, и поэтому я решаю, что всем надо идти на самой БТ‑ 32.
В тот день была на редкость хорошая погода – безоблачное голубое небо и почти полный штиль на море. В 12 часов мы были на подходе к району траления. Я сидел на люке и думал о том, что БТ‑ 32 имеет слабое поле, а с выходом на боевой курс мы обязательно должны подорвать мину – ее засекли здесь посты наблюдения. И взрыв этот будет на близком расстоянии, и, стало быть, неизвестно, чем дело закончится. Краснофлотцам я о своих сомнениях не говорил, – они спокойно занимались своими делами и готовили обед…
– Товарищ старший лейтенант! – Из люка кубрика выглядывал мичман Бодяго. – Приглашаем к столу!
|
|
|
– Что‑ то неохота, – ответил я. – Обедайте – и наверх.
Вскоре вся команда была на палубе. Я сразу же приказал надеть капковые бушлаты, а противогазы повесить на вентиляционные раструбы. Одного краснофлотца назначил впередсмотрящим, а всем остальным приказал лечь на лючины, закрывающие трюм.
Жара давила. Солнце старалось вовсю, баржа раскалилась. Под капкой, под парусиной бушлатов мы прели и истекали потом. Краснофлотцы и сам мичман уговаривали меня, чтобы я и сам снял капковый бушлат и встал с лючины, и им разрешил это сделать. Но я был неумолим: 15 августа 1941 года после взрыва мины меня выбросило за борт, и тогда бушлат спас мне жизнь. Ну, а во‑ вторых, я рассчитывал – будет взрыв, нас, лежащих, выбросит за борт… Так оно и вышло: взрыв подбросил и встряхнул баржу, но лишь впередсмотрящий после этого упал на палубу и повредил себе ноги. Нас же выбросило за борт, откуда меня и всю команду вытащили на «малый охотник», который, как обычно, обеспечивал нашу работу. От взрыва пострадала и сама трал‑ баржа: во многих местах обмотку вырвало из крепящих планок, сорвало лючины, и трюм оказался наполовину заполненным водой и илом… Конечно, одним днем ремонта дело тут не обошлось. Но на Морском заводе постарались, делу помог инженер‑ майор Абелев. Вскоре мы снова вышли на траление.
Лето 1942 года было самым напряженным периодом в тралении неконтактных мин: надо было открыть дорогу эшелонам наших подводных лодок в Балтику, держать открытыми морские дороги на Ленинград, на Ораниенбаум, на Лисий Нос… Несмотря на невероятные трудности, краснофлотцы, старшины и командиры магнитных тральщиков с поставленной задачей справились.
|
|
|
