 |
Я. САПУНОВ,. капитан‑лейтенант, командир сетевого заградителя «Онега». «Онега» ведет бой
|
|
|
|
Я. САПУНОВ,
капитан‑ лейтенант, командир сетевого заградителя «Онега»
«Онега» ведет бой
С 18 мая по 7 июля 1943 года сетевой заградитель «Онега» четырнадцать раз ходил на Островную базу. И почти в каждый поход сразу за Толбухиным маяком враг обнаруживал конвой.
– Двадцать восемь вспышек залпов на берегу! – докладывал старшина 1‑ й статьи Попов, наш лучший сигнальщик.
Как он умудрялся считать эти самые вспышки, не знаю. Но не ошибался Андрей никогда. Томительные секунды ожидания – и вот уже над кораблем пролетают снаряды – перелет!
– Лево руля! – командую старшине 1‑ й статьи Якову Воронову, который четко знает, что надо держать на средний всплеск.
Говорят, хороший старшина – правая рука командира боевой части. Так оно и есть, лейтенант Сергей Левченко за ним, как за каменной стеной: Воронов все знает, все умеет. Все, что должен знать и уметь штурман, – старшина еще до войны закончил Николаевский морской техникум, плавал на торговых судах и, призванный на службу в июле 1941 года, был направлен на «Онегу».
И я, командир, знаю: Воронов для меня тоже правая рука. Но пока такие мысли бродят в голове, сигнальщики успевают принять сердитый семафор от командира конвоя капитан‑ лейтенанта Николая Петровича Визирова в мой адрес: «Из протраленной полосы не выходить! »
Но сегодня ветер от норда почти прямо в борт, и дым‑ завеса, которую ставят «каэмки» 10‑ го ДСК, не спасает нас от огня. Только маневр. Однако он ведет к тому, что мы действительно выходим из протраленной полосы и получаем «фитиль» на переходе, а затем я получу его на разборе…
Враг обстреливал Лавенсари тяжелой артиллерией с Кургальского полуострова, бомбил с воздуха. Имелась еще одна опасность – прорыв торпедных катеров противника в бухту. Такие случаи уже бывали, и 22 ноября 1942 года катерам противника удалось торпедировать канонерскую лодку «Красное знамя». Вход в бухту Лавенсари настолько широк, что наш катер, стоявший брандвахту на фарватере у входных створов, эти самые торпедные катера принял за свои. Чтобы подобное не повторилось, с началом кампании 1943 года командованием флота было приказано перекрыть вход противокатерными бонами.
|
|
|
Конечно, мне, одному из многих командиров кораблей, об этом плане ничего известно не было. Просто однажды я получил приказ принять грузы инженерного отдела тыла флота и доставить их на Островную базу. Сперва «Онега» направилась в Каботажную гавань – самую дальнюю и самую тихую в Кронштадте. Здесь у причальной стенки стоял старый броненосец «Петр Великий». Точнее – то, что от него осталось – корпус да надстройка. Но корпус, за мощной броней которого хранилось неисчислимое, по нашим представлениям, количество морских мин самых разных типов и размеров. Бывший броненосец стал блокшифом, то есть просто складом мин. С него‑ то мы и приняли более 200 пустых корпусов мин образца 1908 года, самых малых размеров. Потом получили приказ идти к Петровской пристани. Не успели ошвартоваться – к борту подтащили плавкран. Откуда‑ то появился представитель инженерного отдела и сообщил, что на «Онегу» будет погружено шесть больших рейдовых бочек весом по три тонны каждая и столько же железобетонных мертвых якорей такого же веса. Я тут же ответил представителю, что на острове нет крана и нам бочки и якоря не выгрузить. Начался спор. И тут на корабль пришел командующий КМОР контр‑ адмирал Левченко (кстати, отец нашего штурмана).
– Что за шум? – поинтересовался Гордей Иванович.
Ему тут же была выдана жалоба на командира «Онеги», который не хочет выполнять приказ, мотивируя это такой безделицей, как отсутствие выгрузочных средств на Лавенсари. Адмирал выслушал нас обоих и быстро подвел итог разговору:
|
|
|
– Груз возьмешь, командир! – Отправил берегового товарища налаживать погрузку и объяснил, когда мы пришли в каюту: – Выгружать никуда не надо: бочки с якорями выставишь в линию. – Он показал по карте, лежащей на моем столе. – Примерно вот так. Точнее, тебе поставит задачу контр‑ адмирал Жуков. Ясно?
– Так точно. Но при всем могу доложить, что это работа не сетевого заградителя, а киллектора. Правда, на «Онеге» есть две лебедки, но на полторы тонны всего!
– Отлично! Две – и на полторы тонны каждая. А еще налицо голова у тебя и у твоего помощника. Боцман у тебя молодец, да и механик. Пошли далее. На фарватере должны быть ворота и на них – брандвахта. Как ты думаешь, ворота закрыты?
– Так точно.
Я, кажется, все понял и начал прикидывать, как после установки бочек стану возиться с натяжкой троса между ними и расстановкой корпусов мин по этому тросу, о чем в походе потолкую с помощником и мичманом Завирухой…
– Значит, решили, командир. Кроме тебя, эту работу делать некому, ибо киллектор на остров просто не дотопает. Однако не все. С «Красного знамени» подняты пушки, пять стотридцаток. Погрузишь на корабль их стволы и доставишь в Кронштадт. А мы их тут установим на берегу для дела…
К 18 часам 5 июля 1943 года мы закончили приемку имущества и оборудования и почти тотчас отдали швартовые. Уходил я в море с тяжелой душой – ветер дул от норда…
Дымзавеса вставала поперек фарватера, враг обнаружил нас. Едва конвой прошел Толбухин маяк, старшина 1‑ й статьи Андрей Попов доложил:
– Тридцать две вспышки на северном берегу!
Фонтаны от взрывов снарядов поднялись перед памп. Следующий залп – недолет. А потом, несмотря на маневрирование, снаряды стали ложиться у борта и осколки застучали по корпусу и надстройкам. Сразу же вспыхнул огонь: горели дымшашки в своих креплениях, киноленты – мы везли на остров ящики с фильмами. Валил дым из кают‑ компании, из офицерских кают. Аварийная партия во главе с мичманом Завирухой и старшим краснофлотцем Жубриным сперва повыбрасывала за борт горящие дымшашки и киноленты, груз крайне опасный. Затем аварийщики принялись тушить пожар в надстройке. Им помогала вся верхняя команда – комендоры, пулеметчики, минеры…
|
|
|
А обстрел продолжался, снаряды падали вокруг корабля. По скромным подсчетам, их было выпущено по «Онеге» 384 штуки. Но урона мы не понесли. Видимо, комендоры с Красной Горки и Серой Лошади сбили прицел у врага. Мы считали, что легко отделались: с пожарами справились, боевых повреждений не имели и раненых не было. Правда, наш боцман мичман Завируха получил легкие ожоги кистей обеих рук и по этому поводу был осмотрен главным хирургом флота генерал‑ майором медицинской службы Михаилом Семеновичем Лисицыным – он шел на нашем корабле на Островную базу вместе с несколькими хирургами для каких‑ то проверок.
На Лавенсари корабль сразу же встал к деревянному пирсу, на котором лежали стволы от стотридцаток. После того как покончили с разгрузкой корпусов мин, я обратил внимание на то, что куда‑ то запропал боцман.
– Он за бревнами подался, – доложил помощник Василий Степанович Лобанов. – На катки для пушек и мертвых якорей.
– Добро.
Стволы лежали у кромки пирса, многотонные, с мощными казенниками и затворами. Я засомневался: возьмем ли? Но помощник объяснил, что они с боцманом все продумали – про катки и систему оттяжек: палуба нашего сетевика была ниже кромки причала. Продумали расстановку людей. В общем, все, что должно обеспечить погрузку и полную безопасность при ней. Повезло: налета авиации не было, артобстрела тоже. Спокойно, хотя и не без труда, размочалив железом толстенные деревянные брусья, погрузили стволы на палубу. Затем приняли еще кое‑ какие грузы и отошли на рейд.
В сумерки я вышел на палубу. Швартовные бочки возвышались круглыми громадами, удавами змеились толстенные цепи. Железобетонные мертвые якоря излучали сырость, которую они, как мне казалось, накопили за долгие годы пребывания на дне. Пушки с «Красного знамени», прижатые к палубе тросами креплений, сиротливо глядели мощными жерлами прямо мне в глаза. Ночь прошла спокойно.
|
|
|
Рано утром 7 июля 1943 года корабль вышел на линию оборудования бонового заграждения. Полагаю, нет необходимости рассказывать, как под руководством капитан‑ лейтенанта Лобанова и мичмана Ивана Григорьевича Завирухи нам удалось выставить в назначенных местах рейдовые бочки. Замечу лишь, что этот летний день благоприятствовал нам в работе – пасмурное небо, ни ветра, ни волн. Так что можно было не опасаться налета вражеских самолетов. Но чем ближе дело подходило к завершению, тем, к нашему огорчению, все более погожим становился день: сперва облака стали подниматься, потом в них образовались «окна», – в них внимательно вглядывалась вся верхняя вахта. Работу все же мы закончили спокойно, пообедали и даже сумели немного отдохнуть. Я тоже вздремнул в каюте. Поднял меня сигнал тревоги. Выскочил на мостик и увидел, как из‑ за облаков вываливается «мессершмитт» – и прямо на «Онегу». Он сбросил две бомбы и снова нырнул в облака. Небо очищалось удивительно быстро. Через какие‑ то 20 минут видимость стала на все десять миль, и тут же на острове объявили воздушную тревогу. Корабль наш – на ходу, личный состав – по местам, готовы!
– Восемнадцать самолетов «фокке‑ вульф» от веста, идут через остров! – доложил сигнальщик Попов.
На Лавенсари вовсю стреляли зенитки. Разрывы снарядов вспухали вокруг «фоккеров», которые летели попарно, но ущерба им не приносили. И тут я понял: сейчас они начнут атаковать «Онегу»!
– Самофалов, готовься! – приказал я командиру БЧ‑ 2‑ 3. – Распредели цели, сейчас навалятся!
Лейтенант начал командовать в мегафон, я же подошел к старшине рулевых Воронову. Мы только глянули друг другу в глаза. Как обычно в таких случаях, я взялся за ручки машинных телеграфов и дунул в переговорную трубу – на другом конце ее, в машинном отделении, зазвучал свисток.
– Слушаю, товарищ командир! – ответил на вызов мичман Симачев.
– Будьте готовы. Восемнадцать самолетов на нас!
– Есть! – ответил Иван Сергеевич, и я услыхал, как он вздохнул, прямо в переговорную…
Уже стреляли наши сорокапятки, пулеметы и запах пороха поплыл над кораблем. Самолеты заходили на «Онегу» и атаковали: 54 бомбы подняли белопенные султаны вокруг корабля – мимо! Маневр и наш огонь не позволяли врагу бомбить прицельно. Повреждений корабль не получил, потерь не было, раненых – один: осколок попал в ногу лейтенанту Самофалову. Враг улетел ни с чем.
– Офицерам, старшинам и коммунистам прибыть на верхний мостик! – прозвучала команда по трансляции.
Конечно, первым показался штурман Левченко – его рубка рядом с мостиком. Затем прибежал боцман, за ним помощник командира. Пришел, вытирая на ходу ветошью масленые руки, мичман Симачев. Чуть позже – мичман Семен Кодашев, секретарь нашей парторганизации, – в этом походе он был за заместителя командира корабля по политической части. Самофалов пришел прихрамывая. Доктор уже успел перевязать лейтенанта и сам тоже поднялся на мостик. Народу набралось много: на «Онеге» было 16 коммунистов.
|
|
|
– Товарищи, партийное собрание считаем открытым, – сказал мичман Кодашев. – Слово командиру корабля, члену ВКП(б) товарищу Сапунову.
– Сегодня враг совершил два налета, и в обоих из них целью была «Онега». Полагаю, будет третья атака: фашисты хотят, по всей вероятности, разделаться с памп. Позволить им сделать такое мы просто не имеем права!
– Товарищи, – сказал парторг. – Митинговать некогда: налет авиации может начаться прямо сейчас. Я думаю, вы меня поддержите: все, что говорил командир, одобрить и выдвинуть резолюцию: стоять насмерть!
В 15. 40 на Лавенсари вновь объявили тревогу, и на острове Пенисари тоже. «Онега» выбрала якорь и дала ход.
– Очень много самолетов типа Ю‑ 87 и Ю‑ 88 от оста! – почти тут же доложил старшина сигнальщиков Попов.
Таким докладом я был крайне удивлен, но когда поднялся на верхний мостик, понял: сразу их не сосчитать! В такой ситуации управлять кораблем было удобнее с верхнего мостика, – я сам остался здесь, вызвал командира БЧ‑ 2‑ 3 Самофалова и старшину рулевых Воронова. А самолеты надвигались, и Попов считал:
– «Юнкерсов» двадцать… тридцать… сорок два… шестьдесят… Шестьдесят девять, товарищ командир!
– Есть, – а сам подумал о том, что уж лучше бы Андрей ошибся.
– Истребителей прикрытия – пятнадцать!
– Лево руля!
Корабль покатился влево, навстречу самолетам…
– Дистанция полсотни кабельтовых! – доложили дальномерщики. – Сорок семь!..
Уже открыли огонь береговые зенитки – с Лавенсари, с Пенисари, а мы все еще могли лишь наблюдать, как «юнкерсы» ложатся на боевой курс. Наблюдать, как готовятся к бою моряки стоящего неподалеку от нас катера МО, тральщиков‑ «ижорцев» и подводной лодки. Небо теперь стало безоблачным и ясным, и мы видели, как перекрывают его черные крестики вражеских самолетов и как белыми ватными хлопьями на их пути встают шапки разрывов зенитных снарядов. Самофалов дал команду «огонь», и первыми у нас открыли стрельбу сорокапятки. Самолеты уже заходили на бомбежку, и я встал к машинным телеграфам.
– «Юнкерс» сбросил бомбы! – доложил Попов.
Все, кто был на мостике, увидели, как от головной машины отделились черные капли. Воронов положил руль, «Онега» пошла навстречу бомбам.
– Два «юнкерса» пикируют на корабль! – доложил Попов.
– По пикировщикам – огонь!
Стволы пушек задрались вверх, с ростр ударили пулеметы. И тут же первые бомбы подняли столбы воды, ила и стали за кормой: наш маневр оказался верным! Но бой продолжался, и «юнкерсы» налетали со всех направлений – справа, слева, с носа и кормы. Бомбы разрывались в воде, поднимая султаны грязи со дна, перемешанные с осколками и глушеной рыбой. Все это сыпалось и валилось на корабль, на моряков. Но пока «Онега» благополучно выскакивала из этих гейзеров смерти. Тогда враг стал бросать бомбы дистанционного действия, – они разрывались над самой водой. И от этих разрывов получили повреждения носовая надстройка и находящиеся в ней каюты, ходовая рубка. На корабле появились первые раненые – штурман Сергей Левченко и помощник командира Василий Лобанов. Но никто не покидал своих постов: машины давали кораблю ход, пушки и пулеметы стреляли, связь не прекращалась. Дым и гарь разрывов и стрельбы смешались с дымом горящей краски, пробковой изоляции и запахом горящей стали.
– Пожар в носовой надстройке, в районе кают!
– Пожар в кают‑ компании!
– Пожар!..
Эти доклады вплетались в грохот стрельбы и разрывов, рвали душу. Но размышлять об этом было некогда: я не снимал рук с рукояток машинных телеграфов, а Воронов со штурвала.
В машинном отделении подчиненные мичмана Симачева давали обороты и реверсы.
«Вперед, полный! », «Стоп! », «Назад, полный! »… – звенели ответом телеграфы. И вдруг – молчание. Не знаю, сколько оно длилось, – казалось, очень долго. Но вот отпал флажок на заглушке раструба переговорной трубы:
– Товарищ командир, мичман Симачев ранен. Сейчас его перевяжут, он встанет на место. – Телеграфы отрепетовали команду.
Я вздохнул с облегчением и повернулся к Воронову: он невозмутимо стоял у штурвала и выполнял команды так, как будто и не было всего этого ада – самолетов, водопадов воды и грязи, поднятой со дна, разрывов и осколков, пожаров и гари. И в тот же момент взрыв дистанционной бомбы по правому борту.
– Товарищ командир, вы весь в крови! – крикнул Попов.
Осмотрел себя – вроде все цело. И вдруг ощущение – что‑ то изменилось в ритме боя. Понял я не вдруг, что именно: замолкла правая сорокапятка – от разрыва погибли комендоры Иван Голобородько, Павел Сапрыкин и Василий Москаленко, и это их кровью мне залило лицо, руки и капковый бушлат. Позднее я узнал, что Ивану Шляпину оторвало левую руку, а Федору Трещалову ступню, но оба не покинули боевого поста, продолжали вести огонь по самолетам.
Снова разрыв в воздухе. Старшину Попова ранило в ногу, и он нагнулся, чтобы посмотреть, что там. Этим же взрывом мне оторвало руку, но в горячке боя я не чувствовал боли.
– Убит мичман Завируха, аварийную партию принял старший краснофлотец Жубрин!..
Бой продолжался. Мы стояли насмерть. Спасали корабль и его экипаж: надо было выстоять для того, чтобы потом бить и бить врага!
Потеряв два самолета и сумев утопить только катер МО, «юнкерсы» улетели. Корабль встал на якорь. Попов и Воронов помогли мне сойти с мостика на палубу. К этому времени уже были ликвидированы все пожары, оказана первая помощь раненым. Краснофлотцы и старшины под руководством мичманов Кодашева и Архипова наводили порядок на верхней палубе. Прошло еще какое‑ то время, к борту «Онеги» ошвартовался катер – прибыли командование Островной базы и главный хирург флота со своими медиками. Всем нашим тридцати двум раненым они оказали медицинскую помощь.
Погибших моряков торжественно похоронили на кладбище острова Лавенсари. Приказом командующего флотом мичман Иван Григорьевич Завируха был навечно зачислен в списки экипажа сетевого заградителя «Онега».
|
|
|
