 |
Ленинградский салют. А. Любчинский,. Лейтенант, дивизионный штурман овра. В операции «нева‑2»
|
|
|
|
ЛЕНИНГРАДСКИЙ САЛЮТ
В октябре 1943 года командование войсками Ленфронта поставило перед флотом задачу: в кратчайший срок скрытно перебросить из Ленинграда на Ораниенбаумский плацдарм 2‑ ю Ударную армию. Крупные морские перевозки – вообще задача трудная. А тут их предстояло осуществить в непосредственной близости от противника, который имел полную возможность обстреливать корабли и расположение наших войск.
Уже 19 октября началась переброска войск и техники 2‑ й Ударной армии. Переброска была продолжена в декабре, когда на заливе стал лед. Все перевозки удалось провести четко, без потерь. Благодаря искусной маскировке наших войск гитлеровцы не заметили их сосредоточение в исходном районе. Сильный удар частей и соединений с Ораниенбаумского плацдарма, оказавшийся неожиданным для противника, сыграл важную роль в его разгроме в январе 1944 года. Корабли ОВРа, участвовавшие в морских перевозках наших войск, внесли свой вклад в подготовку крупной операции.
А. ЛЮБЧИНСКИЙ,
лейтенант, дивизионный штурман ОВРа
В операции «Нева‑ 2»
В декабре 1943 года к нам пришел новый командир дивизиона – старший лейтенант Василий Иванович Латыев. Внешне он был, как говорится, ладно скроенным и крепко сшитым. На груди у Латыева поблескивали золотом и эмалью два ордена Красного Знамени, и уже одно это давало ему право на уважение: в то время такими орденами еще награждали крайне редко. Однако мне познакомиться с комдивом по‑ настоящему не пришлось.
– Люблинский, – сказал Василий Иванович на другой день, – все ваши катера ремонтируются в заводе. Личный состав при них, а из офицеров один лишь дивизионный механик, остальные в Отряде зимней обороны. Вы же прохлаждаетесь здесь. Так что собирайтесь и – в помощь механику, главным образом – по вопросам повседневной службы и организации.
|
|
|
Конечно, я и до того частенько бывал на заводе, где личный состав совместно с рабочими ремонтировал корабли. Теперь же я просто жил на заводе, в одной комнате с инженер‑ капитан‑ лейтенантом Николаем Лазаревичем Казаковым. А за стенкой, рядом, располагались наши моряки – краснофлотцы и старшины.
Порядок действительно пришлось налаживать с азов – с заправки коек и запрета валяться на них в обуви и телогрейках. С того, что дневальный должен иметь божеский вид. Дважды к нам приезжал новый комдив, и оба раза мы с Казаковым получили по «фитилю» за отсутствие должного порядка. Правда, во второй приезд Латыев заметил, что есть сдвиги к лучшему. И вот – еще визит комдива, и он прямо от ворот цеха идет в жилые помещения. Дневальный, как положено, командует: «Смирно! » Тут же выскочил дежурный по дивизиону, доложил как полагается. И впервые мы увидели, как мелькнула улыбка на губах комдива.
На «смирно» выбежал и я из нашей с Казаковым комнатушки. Латыев протянул руку и коротко бросил: «Пошли! » Василий Иванович сразу повернул к нашей двери и здесь озадачил меня:
– Вот что, лейтенант. Отправляйся в штаб ОВРа, к флагманскому штурману. Он тебе объяснит в подробностях, что и как. Придется помочь ему – флагштурман с ног валится, каждую, считай, ночь с конвоем на Рамбов ходит. Понял?
– Не вполне, товарищ комдив.
– Ну, вот когда он объяснит, постигнешь. Ну а из штаба, от флагштурмана, направишься на фабрику «Канат». Знаешь, где она?
– Где‑ то на Петровском острове. Примерно знаю.
– Ох уж эти мне лейтенанты! И ничего‑ то они не знают, а если и знают, то примерно. Ничего, найдешь. И там разыщешь капитана первого ранга Богдановича. Он укажет, на каком корабле идти. – Комдив посмотрел на меня подозрительно. – А его‑ то, надеюсь, знаешь точно?
|
|
|
– Знаю, товарищ комдив. Не только точно, но даже прекрасно: третий год воюю, а все еще в лейтенантах хожу!
– И за какие грехи?
Я вкратце рассказал Латыеву о своих прегрешениях перед Богдановичем.
…29 января 1942 года добрался я из Кронштадта в Ленинград, где не был более полугода. Добрался до дому, поднялся по лестнице и увидел – дверь нашей квартиры оторвана вместе с петлями и прислонена в прихожей так, что войти туда можно никого не беспокоя. Из‑ под двери моей комнаты пробивается в прихожую узенькая полоска света. Открываю – в комнате довольно много людей, стоит сумрак от дыма, источаемого «буржуйкой», и еще от «мигасика» – плошки с какой‑ то горючей смесью, в которой плавает коптящий фитиль. При свете этого «мигасика» среди людей, заполнивших комнату, я с трудом узнал жену, ее сестру и тещу. Рядом с «буржуйкой» – детская кроватка, в ней лежит моя дочь. Глянул я еще раз на своих близких – огромные глаза на высохших до предела лицах. Кожа у них серовато‑ голубоватого оттенка. Тесть мой умер – об этом совершенно спокойно сказала теща.
– Все умрем, – прохрипела она. – Приходил тут твой друг, посылку передавал. Поздно!
Я понял, она говорит про Сашу Мушникова.
Короче, ночного пропуска для хождения по городу у меня не было, и я остался дома. Мы немного поели. Друзья с канлодки «Волга», на которой я служил в начале войны, выделили мне немного консервов, сушеной картошки. А Дима Бурыгин, мой однокашник по училищу, дал свежей салаки, которую моряки наловили подо льдом.
Утром 30 января я отправился на набережную Красного Флота. Там находился отдел кадров ЛенВМБ. Отсюда меня направили на плавбазу «Красная звезда», ошвартованную на Петровской набережной, чуть выше Кировского моста, в штаб ОВРа. Прибыл я на плавбазу, представился капитану 3‑ го ранга Богдановичу. Тот показался мне сердитым и чем‑ то недовольным. И сразу же спросил, отчего я столь долго добирался, ведь приказ о моем назначении подписан еще 14 января. Я ответил, что мне об этом стало известно лишь двадцать восьмого и в тот же день перед ужином я получил предписание. Так что если учесть, что из Кронштадта в Ленинград пришлось добираться пешком, то прибыл я в самую пору. Богданович ответил, что в подобных случаях положено не оправдываться, а отвечать «есть». Вот и весь мой «грех».
|
|
|
– Узнаю, – засмеялся Латыев.
– Если бы я сделал вывод из замечания!.. Так нет же. Товарищ капитан, тогда еще третьего ранга, проводил занятия по Боевому уставу Морских Сил. И что‑ то сказал не так. Ну а я еще в училище основательно изучил наставления, блистал по ним. Разве мог утерпеть? С места, без спроса и субординации, вставил пару слов, при всем‑ то комсоставе ОВРа! Богданович посмотрел в мою сторону и ничего не сказал. Ну, а потом со мной «поговорил» комдив: оказывается, ему крепко перепало от Богдановича за то, что своих командиров плохо воспитывает.
Теперь Латыев смеялся от души…
– Не грусти, покажи себя в деле – и он тебя отметит. Я знаю Богдановича! Но ты должен показать, что в его распоряжение прибыл не какой‑ то пижон, а настоящий боевой офицер.
В штабе ОВРа я зашел к флагманскому штурману капитану 3‑ го ранга Вайсману. Он поднялся с койки, мы поздоровались.
– Как тебе, должно быть, известно, идет переброска частей Второй ударной армии на Ораниенбаумский плацдарм, и по этому поводу каждую ночь на южный берег уходят конвои.
Я ответил, что, в общем‑ то, конечно, знаю об этом.
– Вот и прекрасно. Но почему ты тут, у меня? – спросил Вайсман и тут же дал ответ: – Дело в том, что флагштурманом с каждым из конвоев хожу только я один. Понимаешь, командиры меняются: капитаны первого ранга то Богданович, то Юрковский, то Визель. Или наш начальник штаба Большов. Так что получается, что все с подменой, а я – без. И так от этого измотался, что даже начальство заметило и приказало определить мне дублера самому. Я подумал и предложил Богдановичу тебя. Он согласился, и ты тут.
– Я‑ то тут и понимаю: идем мы вдвоем, раз я дублирую.
– Нет, пойдешь сам. Выход конвоя из Малой Невы, Петровским фарватером. Ты его знаешь достаточно хорошо и, надеюсь, не подкачаешь. – Вайсман достал из ящика стола карту, на которой был обозначен Петровский фарватер, и мы стали внимательно ее рассматривать. – При проводке кораблей используй судовой ход – наиболее глубокие участки фарватера. И будь предельно внимателен – дело ответственное!
|
|
|
Из штаба я направился на фабрику «Канат». На улицах города было не слишком темно: шли машины, правда, с затемненными фарами, громыхали трамваи, в окнах которых светились синие лампочки. На Петровском острове все выглядело по‑ иному: тут была полная темень. Не скажу, что темно и пусто, – все время приходилось обгонять колонны красноармейцев, следовавшие в ту же сторону. Бойцы были в валенках, в полушубках. Иногда и меня обгоняли – автомашины, тащившие на прицепе пушки. Что это были за орудия, я не знал, – вот если бы морские!.. У ворот «Каната» я задержался, пропуская какой‑ то армейский строй.
Наконец – пирс. Здесь значительно светлее: синие лучи света от нескольких больших ламп падали на причальную стенку, у которой лагом, то есть борт к борту, было ошвартовано три или четыре БТЩ. Выше по течению Малой Невы, все у того же длинного деревянного пирса, стояли тральщики из 17‑ го ДТЩ – «Осетр», «Олонка», «Тюлень» и др. На пирсе, под одной из ламп, стояла группа офицеров – капитан 1‑ го ранга Богданович, командир дивизиона БТЩ капитан 3‑ го ранга Опарин и дивштурман 17‑ го дивизиона Савенков. Как положено по службе, я доложился Богдановичу.
– Ты был у Вайсмана и тебе все ясно? – спросил он.
– Так точно, товарищ капитан первого ранга.
– Товарищ Опарин, этот лейтенант пойдет сегодня штурманом конвоя. Устройте его на флагманском корабле.
Вместе с комдивом мы подошли к сходне, по которой поднимались красноармейцы. Дежурный по кораблю увидел начальство и задержал поток армейских товарищей. Мы поднялись по трапу в надстройку и здесь встретили командира корабля.
– Знакомьтесь, товарищи. Штурман конвоя лейтенант Люблинский. Командир Т‑ 217 капитан‑ лейтенант Константин Матвеевич Буздин.
Вдруг откуда‑ то появился еще один лейтенант.
– Отлично, – сказал Опарин. – А вот и штурман Буздина.
– Пошли в кают‑ компанию, – пригласил всех командир. По пути он ткнул рукой в дверь одной из кают и сказал: – Здесь будешь жить. Ну, а сейчас чайку попьем. – Тут Буздин внимательно оглядел меня, покачал головой: – В ботиночках и фуражечке целую ночь на мостике? Околеешь! Да и шинель ныне не по климату!
В коридоре мы разделись и зашли в кают‑ компанию. Чай уже ждал на столе. Минут через двадцать я направился в каюту. Возле ее двери стоял старшина 2‑ й статьи. Руки его были заняты какими‑ то вещами. Командир корабля, посмотрев на часы, сказал, что ровно через час съемка со швартовых, и посоветовал за это время не только переодеться, но и войти в курс дел. Мы были втроем – штурман корабля, я и баталер, принесший мне теплую одежду: изрядно поношенные сапоги с новыми байковыми портянками, носки, ушанку и совершенно новый костюм из мягкой кожи на собачьем меху.
|
|
|
На мостике все было готово к походу. С крупномасштабной навигационной карты, спрятанной под навесом штурманского стола и освещенной электролампой, на меня смотрели до мелочей изученные очертания Невской губы, устье Невы, Морской канал, Большой корабельный фарватер, Урицк, Стрельна, Петергоф, пункт нашего назначения – Ораниенбаум. И конечно, остров Котлин, кронштадтские форты и рейды. Подумалось о том, что сотни раз здесь хожено и перехожено за годы войны и все настолько известно, что кажется, тут можно вести корабль с закрытыми глазами и не наткнуться ни на что, как дома, в хорошо обжитой квартире. А вот Петровский фарватер и Северный – самая сложная часть нашего пути. Сложная оттого, что вплотную очень малые глубины: справа по ходу – Крестовская мель, слева – мель Вольного острова. Конечно, на берегу створы, они обозначают все «колена» фарватера. Но флагштурман говорил и о судовом ходе, наиболее глубокой части фарватера, напомнив, что он не всегда совпадает с направлением этих самых створов. Именно напомнив, ибо я тоже знал о такой особенности – спасибо все тому же флагштурману Вайсману, которого я от самого ледостава и до сей минуты в душе поругивал.
Дело в том, что военная кампания 1943 года досталась нам нелегко. Мы смогли бы отдохнуть лишь тогда, когда катера подняли на стенку и у нас возникла передышка до самого ухода в ОЗО. Но… передышки не получилось: в штабе ОВРа организовали регулярную учебу штурманов по специальности. Конечно, с одной стороны, флаг‑ штурман имел непререкаемый авторитет как специалист. Но с другой – мне думалось, что он такой же офицер, как все прочие, только закончивший академию и поэтому глядящий на нас свысока. Но служба есть служба, и на войне – учились, старались, как ни вздыхали… Теперь, оглядываясь назад, я по‑ иному оцениваю те занятия: дело в том, что кроме штурманов, закончивших «нормальные» военно‑ морские училища, были и такие, которым война выделила на обучение 10 месяцев специальных офицерских курсов «при училище». Для них эта учеба была равнозначна находке клада. Вот почему Вайсман старался вовсю. На одно из последних занятий он привел какого‑ то капитана 3‑ го ранга из гидрографии флота, и тот целых четыре часа толковал нам про Петровский, Северный и Елагинские фарватеры, про Большой корабельный фарватер, про особенности плавания в Невской губе. Затем последовало еще и семинарское занятие. И волей‑ неволей длину участков, их направление и глубину в самых ответственных местах мы знали буквально наизусть. Конечно, я и некоторые мои товарищи, обладатели высшего военно‑ морского образования, полагали тогда, что вся эта учеба нужна флагманскому штурману лично, для поднятия своего реноме.
И вот я на мостике Т‑ 217 и все это вспоминаю – вспоминаю едва ли не каждый метр пути. И думаю, что знаю путь не только я, но и командир БТЩ, и его штурман, также прошедший «академию Вайсмана». В общем, так оно и было, как удалось убедиться тотчас, как только я заглянул под навес штурманского стола: на карте – небольшая табличка с цифрами, поясняющими, как точнее следовать по судовому ходу. Здесь я особенно понял, что учеба нам всем без исключения была на пользу.
Прозвучал сигнал боевой тревоги. Я понял: погрузка закончена, сейчас пойдем. На мостик поднялся командир корабля и, повернувшись ко мне, спросил:
– Ну как, штурман, в такой одежде лучше?
– О чем разговор!
Тут раздалась команда «смирно», наверх, на мостик, поднялся капитан 1‑ го ранга Богданович.
– Разрешите обратиться? – спросил я и, когда он кивнул, продолжил: – Разрешите доложить предложения на переход.
Богданович внимательно выслушал меня, посмотрел на карту, задал несколько вопросов, а потом тихо сказал:
– Хорошо. Так и пойдем. Командир, – он обернулся к капитан‑ лейтенанту Буздину, – снимайтесь и давайте сигнал кораблям конвоя.
Т‑ 217 медленно шел вниз по Малой Неве, со скрежетом ломая и раздвигая лед. Остальные корабли тоже снялись со швартовов.
– Командир, передать на корабли: «Следовать точно в кильватер», – приказал Богданович. – И еще – «проверить работу кильватерных огней»…
Первый мой ледовый переход был завершен успешно.
Как‑ то незаметно я понял, что командир ОВРа капитан 1‑ го ранга Богданович зла на меня не имеет. Убедиться в этом возможностей у меня имелось достаточно. Конечно, это пришло не сразу, – вначале я ощущал его присутствие постоянно и почти физически: казалось, хмурый наш начальник каждую минуту глядит через мое плечо – в карты, таблицы, мне в глаза, сверяет мои действия с требованиями момента. Но однажды он поднялся на мостик с веселой улыбкой, подозвал Буздина и спросил:
– Как у вас с компасами?
– Все в порядке, товарищ капитан первого ранга!
– Ну, а ты что скажешь, Люблинский?
– Гирокомпас, его репитеры, главный магнитный проверены…
– И куда указывает стрелка?
– На норд, – ответили мы оба и еще более удивились вопросам командира ОВРа: иначе же и быть не могло!
– Ну, слава богу, что хоть у вас на норд. – Богданович засмеялся. – А то понимаете, что произошло с компасами на Т‑ 218…
О том, что у соседей было ЧП, мы не слыхали. Но слова командира ОВРа не могли не волновать нас. С другой стороны, будь там что неладно, Абрам Михайлович вряд ли бы смеялся.
– Стрелки компасов на Т‑ 218 показывают на вест. Вот в чем вопрос – почти по «Гамлету»: жить или не жить…
– Но, товарищ капитан первого ранга, как сказал Чехов устами одного из своих героев, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! »
– Молодец, Люблинский. А я‑ то думал, что у тебя в голове только штурманские дела и… немного ветра. А ты вот классиков цитируешь. На память. – Он снова засмеялся. – Так вот, приходит вчера наш флагштурман Вайсман на БТЩ Т‑ 218 и видит в одном из корабельных коридоров стенгазету. И в ней крупными буквами заголовок написан: «Стрелка компаса показывает на запад! » Представляете, флагманскому штурману, к тому же выпускнику Военно‑ морской академии, вдруг такое. Ну, он и скажи за чаем командиру, что выход сегодня под вопросом. Бедный командир аж в лице сменился: не выполнить боевой приказ, не выйти в море?! «В чем, – спрашивает, – дело? » Ну, Вайсман ему про компас. Тот сразу своего штурмана вызывает, а Вайсман и скажи: «Не спеши, командир. Лучше пойдем со мною, я тебе кое‑ что покажу». Ну и показал…
Мы засмеялись, представляя себе ситуацию, сложившуюся на Т‑ 218… А еще я подумал о том, что вечно суровый Богданович вовсе не лишен чувства юмора.
После этого случая на душе стало легко и на командира ОВРа я стал смотреть по‑ иному… Дело шло на лад, как тут было не радоваться. Тем более что конвои продвигались нормально, на Ораниенбаумском плацдарме накапливались силы, и все мы понимали: скоро!
|
|
|
