 |
А. АМЕЛИН,. старший лейтенант, помощник командира БМО‑503. Мерекюла
|
|
|
|
А. АМЕЛИН,
старший лейтенант, помощник командира БМО‑ 503
Мерекюла
Зима ударила в декабре крепкими морозами. Бухты и гавани острова Лавенсари, где базировались наши БМО, сковало льдом. Однако во второй половине января наступила оттепель. Сильные штормовые ветры взломали лед, унесли его в открытое море. В конце месяца был получен приказ о подготовке к высадке морского десанта в тыл врага.
Десант, особенно зимний, операция не из простых. На «ура» ее не проведешь – это понимал каждый из нас. Понимали и то, что подготовка к нему будет серьезной. Но никто и не догадывался, что она будет столь сложной… А началась операция с того, что десантников, бойцов 260‑ й бригады морской пехоты, размещали по кораблям и каждому из них сразу же назначали место: кубрик, койку и рундук, место для оружия – автомата, станкового или ручного пулемета, ПТР, миномета. Море есть море, все должно иметь свое место, все – закреплено по‑ походному. Мы, катерники, старались показать десантникам, что и как делать; более всех в этом преуспевал наш боцман – старшина 1‑ й статьи Николай Осмоловский, молодой коренастый круглолицый парень.
– Ну что скучаешь, голуба? Вот так надо крепить. – Он прихватывал морским узлом ствол станкового пулемета к обуху и объяснял: – От так если ослабишь узел, он и развяжется!
– Это не узел, а липа. Привязывать пулемет надо крепко! – стоял на своем такой же молодой, как Осмоловский, десантник.
– Ты на корабле без году неделя, а учишь меня, боцмана, – сердился Осмоловский. – На моем счету это не первый десант. Учти!
Подходит кто‑ нибудь из морских пехотинцев.
– С боцманом не спорь, он после старпома на корабле самый главный!
|
|
|
И все становилось на свои места. Особенно это проявилось после того, как я рассказал десантникам, что боцман наш по гражданской профессии учитель. На флоте с сорокового года, успел повоевать на Ханко, получил ранение под Невской Дубровкой в 1941 году, и в сентябре 1942 года тоже.
– То‑ то гляжу, вроде лицо знакомое! – сказал десантник, который поддержал Осмоловского в споре о порядке…
Второй этап подготовки был сложнее для экипажей катеров: мы отрабатывали подход к берегу, занятому врагом, и отрабатывали стрельбу по береговым целям открытым и скрытым «за складками местности». На нем разместили макеты пушек, пулеметов и прочего. Мы выходили туда затемно, и вскоре ночь озарялась залпами пушек. Получалось не сразу и не все, но получалось.
И тогда начался третий этап подготовки – выход катеров к берегу и высадка десанта.
Вечером 11 февраля я зашел на БМО‑ 505 к старшему лейтенанту Виталию Борисовичу Лозинскому. Дружба наша завязалась давно, еще в те времена, когда я пришел из морской пехоты помощником командира на БМО‑ 318, которым командовал тогда старший лейтенант Федор Иванович Родионов. В общем‑ то, дружили командиры еще с училищной поры. Оба заканчивали Тихоокеанское высшее военно‑ морское училище. Я тоже выпустился в сорок первом, но из Каспийского училища. 30 октября 1943 года Федор Родионов погиб в бою. Память о нем была священна для нас обоих, а эта смерть сблизила нас. Каждая такая встреча начиналась с воспоминаний о Федоре Ивановиче.
– Федя был умница, – всегда говорил Лозинский. – Жаль терять таких прекрасных моряков. Это был человек с большой перспективой. – Серые глаза Виталия глядели на фотографию Родионова. Она висела в ажурной рамке на переборке командирской каюты. – А ты знаешь, о чем я мечтаю сегодня?.. Хочу побывать дома, в Ленинграде. Я еще не был там после освобождения города от блокады. Хочется пройти по улицам, на которых уже закрашены все до одного прямоугольники голубого цвета, напоминающие что именно эта сторона улицы наиболее опасна при артобстреле!
|
|
|
Я понимал, мысли Виталия, как и наши, более всего заняты предстоящей операцией. Он не однажды говорил, что уверен в успехе, что десант будет высажен. Но у всех нас не оставалось сомнений и в том, что дело будет очень сложным.
– Более всего я боюсь, – волновался Лозинский, – что ударит крепкий мороз, а морским пехотинцам придется прыгать в воду и потом вступать в бой…
Я уходил с БМО‑ 505 со смешанным чувством. В нем переплетались тревога и радость. И уверенность в том, что выстоим!
В те дни у меня появился еще один друг – командир взвода десантников Анатолий Любимов. Светловолосый и голубоглазый, Толя был строен и всегда подтянут, пожалуй, даже немного щеголеват, – весь его вид показывал, что это опытный офицер. Но младшему лейтенанту не было еще и девятнадцати. Из наших бесед я узнал, что он ленинградец и вместе с мамой пережил первую блокадную зиму. Потом, когда исполнилось семнадцать, добровольно ушел на фронт. Закончил школу младших лейтенантов и стал командиром взвода морских пехотинцев. Узнав о подготовке десанта, подал рапорт, и его назначили командиром того взвода, который предстояло высаживать нам.
С утра 13 февраля командир БМО‑ 508 старший лейтенант Владимир Почтаренко был вызван в штаб Островной базы. Вернулся он уже после обеда. Раздались три звонка – я вышел на палубу встречать.
– Старпом, собирай экипаж! – прямо со сходни сказал он.
Сигнал большого сбора, и вот уже 24 человека, тесно прижавшись друг к другу, стоят на баке. Командир, поднявшись на платформу зенитного автомата, негромким голосом сказал:
– Получен приказ о высадке десантников в тыл врага. Я уверен – каждый из нас выполнит долг перед Родиной. Настал час отомстить врагу за страдания и раны города Ленина, за гибель наших товарищей. Кровь за кровь, смерть за смерть!..
Около 16 часов корабли покидали бухту. Перед нами лежал путь в 75 морских миль, и надо было за двенадцать часов преодолеть его. На рейде корабли занимали места в походном ордере – двух кильватерных колоннах: восемь БМО, два морских бронекатера и один «малый охотник». Нашему кораблю диспозиция определила место в левой колонне. Перед нами – БМО‑ 501, за нами – БМО‑ 509.
|
|
|
Восемь катеров‑ тральщиков поставили тралы и в путь, навстречу ветру, крутой и тяжелой для наших БМО четырехбалльной волне. Водяные валы накатывались на корабли, оседали на оружии и надстройках ледяным панцирем, мокрой кашей на палубе. Я стоял в рубочном люке, высунувшись из него по пояс, и наблюдал за обстановкой. Обернулся, посмотрел за корму – вдали качались большие тральщики‑ угольщики, прокладывая путь через минные поля кораблям артиллерийской поддержки десанта, канонерским лодкам с их 130‑ миллиметровыми пушками.
– Саша, спустись вниз, узнай, как там наш десант, – сказал Почтаренко. – И чтобы чайку им, погорячее!
Насчет ужина и чая для морской пехоты я еще раньше дал команду нашему коку – старшему краснофлотцу Николаю Муромцеву. С этим, как я убедился, все было в порядке: и в носовом, и в кормовом кубриках ребята уже пили чай. Конечно, не все: при такой‑ то качке морская болезнь уложила не одного бойца.
В кубрике было включено все «штатное» освещение. В его свете я обратил внимание на совсем юное, почти детское, лицо морского пехотинца, который сидел на краю рундука у самого трапа, ведшего из кубрика наверх. Сидевший рядом с ним десантник, мужественное загорелое лицо которого выдавало в нем бывалого фронтовика, вдруг обратился ко мне:
– Просьба у меня к вам, товарищ старший лейтенант, – поближе к берегу нас подбросить. А то вода холодная, а непромокаемый комбинезон только по грудь. Да и фриц спать не будет. Так что вы подбросьте, а мы свое дело знаем и сделаем.
Я пообещал, что все будет, как надо. А потом рассказал, что и сам воевал на сухопутном фронте. Подробно остановился на подвиге краснофлотца комсомольца Никандра Коновалова, который в бою на реке Свирь ценой жизни спас меня и еще троих офицеров…
Из кубрика я поднялся на бак, к носовому орудию. В это время здесь несли боевую вахту комендор Иван Зорин и юнга Гена Достойнов, одетый по этому поводу в длинное, до пят, меховое пальто, перепоясанное широким ремнем. Катер бросало на волнах, и юнга левой рукой держался за бронещит. Взгляд его был направлен в носовой сектор правого борта – сектор его наблюдения.
|
|
|
– Орудие к работе готово, – доложил Зорин. – Но брызги‑ то так и летят, и все на прицельное устройство, а оно выше щита!
– Можно прикрыть его чехлом, а ствол приподнять…
Вдруг конвой застопорил ход: впереди, прямо по курсу, плыло огромное ледяное поле, и катера‑ тральщики встали, упершись в толстый лед, им пришлось выбрать тралы. По отряду был дан сигнал лечь в дрейф. Наконец, с флагманского катера, от капитан‑ лейтенанта Георгия Благодарева, по линии пошел сигнал: «Дальше следовать без трального обеспечения. Впереди пойдут «ижорцы», пробиваться за ними, не отставать».
«Корабли с большим трудом пробивались через сплошной лед вперед. Особенно большие трудности пришлось преодолеть тральщикам. Тральщик, которым командует офицер Хмельницкий, вышел в голову каравана и повел за собой все корабли. Тысячи трассирующих пуль и снарядов во всех направлениях пронизывали темноту ночи. Прожекторы судорожно рыскали по водной поверхности. Однако корабли шли к месту назначения… Когда вернулись в базу, командир соединения вынес благодарность офицеру Хмельницкому и всему личному составу корабля за отличную работу», – писал старшина 2‑ й статьи Г. Прокопенко в газете «Красный Балтийский флот» в феврале 1944 года.
Тральщики сделали свое дело, и мы преодолели лед. Теперь нас ждал берег у эстонской деревни Мерекюла, на который нам предстояло высаживать десант. До места не более двух миль. Здесь район развертывания. Катера разворачиваются в строй фронта двумя эшелонами. БМО‑ 508 – в первом.
Темно, ничего не видно. Выхлопы двигателей в воду, приглушены. Катера медленно и тихо приближаются к береговой черте. Рулевой Иван Бузаев правит по компасу – ориентиров никаких. Сигнальщик Алексей Самойлов вглядывается в темноту ночи, и я сомневаюсь, видит ли он там что‑ нибудь вообще.
– Старпом, спустись в кубрики, – говорит Почтаренко. – Дай команду десантникам, чтобы готовились.
– Есть!
Спускаюсь сперва в носовой кубрик. Здесь бойцы уже одеваются в прорезиненные комбинезоны. То, кто это успел сделать, вставляют запалы в гранаты, проверяют оружие. Спокойно и без суеты люди готовятся к бою. Толя Любимов отдает последние распоряжения. Все то же самое делается и в кормовом кубрике.
Прямо по курсу черной полосой по темному небу просматривается берег. Изредка на нем вспыхивают разноцветные ракеты, мелькают блики отпей. Я стою на мостике и думаю о том, что этот самый берег надвигается неумолимо – отмелями в воде, высокими скалами на суше. Там враг.
|
|
|
На баке, у форштевня, с футштоком Иван Зорин.
– Глубина два метра… Полтора… Метр двадцать… – докладывает Иван…
– Бронетанкер БК‑ 102 вышел вперед! – докладывает сигнальщик Самойлов.
«У бронетанкера меньше осадка, крепче броня, лучше оружие – танковые башни у него, – размышлял я. – Ему и идти впереди. Он и к берегу может подойти ближе нашего». К этому времени на осте начал робко прорезаться рассвет. В его полусвете мы увидели, как с БК‑ 102 прыгают в воду десантники, как они выходят на берег и растекаются по нему. Далеко справа виднелись Синие горы. Там у врага дальнобойные орудия.
– Десанту наверх! – приказал Почтаренко.
Где‑ то через полминуты морские пехотинцы были на палубе.
– Старпом, сходню за борт!
Большая и тяжелая сходня – два бревна и дощатый настил – «разовая сходня», как ее называли, – на переходе лежала закрепленной прямо на баке. Подскочили комендоры, боцман, – миг – и она легла с форштевня на грунт. И в то же мгновение ожил берег: по катерам ударили пушки и пулеметы, темноту прибрежной полосы прорезали лучи прожекторов. Стало совсем светло. Ответом с моря пророкотал первый залп канлодок. Снаряды пролетели над нами, их разрывы поднялись наверху, в скалах. И вдруг – оглушительной силы взрыв где‑ то рядом. Над нами полетели какие‑ то обломки. Подумалось, что вражеский снаряд попал в топливную цистерну одного из катеров.
– Огонь по ближнему прожектору! – приказал Почтаренко.
Носовой автомат дал очередь, прожектор погас.
– Вперед! – крикнул десантникам Любимов.
Но, едва первый десантник шагнул на сходню, у самого нашего форштевня поднялся всплеск разрыва. Катер обдало водой и грязью. По боевой рубке резанули осколки. Рядом со мной на палубу повалился грузный коренастый десантник. А я сам почувствовал, что обожгло левую руку у плеча и потом что‑ то горячее поползло вниз по руке. Энергично пошевелил пальцами, они действовали, Значит, все в порядке.
Уже после боя я обнаружил, что осколок пробил рукава полушубка, ватника, кителя, свитера и рубахи, посадил хороший синяк и, ослабевший, сполз почти до кисти – там я его и нашел. Но это – потом. Сейчас же десантники на миг замешкались. И тут я увидел, что наш кок Коля Муромцев, высокий, худой и сутулый парень, спрыгнул в воду, поправил сходню и махнул рукой: давай! И десант пошел. Снова ударили наш автомат, пулеметы ДШК. Огонь еще более ободрил десантников. Последним на берег сбегал Любимов; перед этим он крепко сжал мне руку и сказал: «До встречи в Ленинграде! »
Встретиться нам не пришлось.
Тяжелую сходню спихнули за борт. Катер отходил задним ходом, поддерживая огнем морскую пехоту. Маневрируя, отходили от берега другие БМО и бронекатера. С возвышенностей по кораблям стреляли немецкие батареи, оставаться далее на месте было рискованно. Бронекатера отвечали врагу из своих башен, мы тоже старались в меру своих возможностей и дальности стрельбы пушек и ДШК.
– Товарищ командир! – Из нижнего рубочного люка выглядывал радист. – Приказано поставить дымзавесу и лечь на курс отхода.
– Ну, раз так, то на берегу все в порядке! – И карие глаза Почтаренко впервые за эти двое суток озарила улыбка. – А ты знаешь задачу десанта, старпом?
– Он должен выйти немцам в тыл, с фронта ударит армия.
– Верно. Тридцатый гвардейский корпус.
– Товарищ командир! – Снова снизу выглядывал радист. – Получено радиодонесение: при подходе к берегу получил повреждение один из наших катеров. Корабль потерял ход и сел на грунт. БМО‑ 505 пошел на выручку. Командир БМО‑ 508 остается за старшего. Подписал капитан‑ лейтенант Благодарев.
…БМО‑ 505 был уже почти у цели, когда в его рубку ударил тяжелый снаряд. Замертво упал старший лейтенант Лозинский, получили ранения капитан‑ лейтенант Благодарев, помощник командира младший лейтенант Михаил Рокин. Серьезные повреждения имел и сам катер. Сложилась критическая обстановка, в которой секунды промедления могли стоить жизни как кораблю, так и его экипажу. Раненный, Михаил Рокин, превозмогая страшную боль, не растерялся – он принял командование на себя. Прикрывшись дымовой завесой, БМО‑ 505 вышел из‑ под огня и благополучно добрался до Лавенсари.
Около четырнадцати часов 14 февраля 1944 года все корабли – канлодки, тральщики, морские бронекатера и «охотники» – снялись с дрейфа. В назначенное время конвой прибыл на Лавенсари… Здесь я узнал о гибели моего друга старшего лейтенанта Виталия Лозинского. И еще о том, что взорвался БМО‑ 511, которым командовал старший лейтенант Александр Быков. Спаслось лишь семь человек из двадцати четырех…
Так закончилась для нас операция по высадке десанта, ушедшего хмурым утром 14 февраля 1944 года к деревне Мерекюла и – в бессмертие.
|
|
|
