 |
Ю. ВОРОЖИЛОВ,. юнга, электрик БМО‑519. Единственный выстрел
|
|
|
|
Ю. ВОРОЖИЛОВ,
юнга, электрик БМО‑ 519
Единственный выстрел
Четвертого августа 1944 года, ранним утром, мы пришли из дозора и встали на рейде небольшого рыбацкого поселка Гакково.
Вы знаете, что такое Гакково, нет? Тогда ваше счастье: потому что это настоящая ловушка. Дело в том, что рейд, на который мы встали, находился милях в пяти от Усть‑ Нарвы, где фронт упирался в море. С рейда к поселку вел узкий фарватер между камнями. Поэтому, когда начинался воздушный налет, катерам приходилось не разбегаться в разные стороны, по‑ военному – рассредоточиваться, а осторожно, как по жердочке, двигаться друг за другом. И выходило: летят бомбы, а отвернуть – ни‑ ни, иначе сядешь на камни.
А в военное время за навигационную аварию командиру…
Итак, мы на рейде. Подан конец на бочку, заглушены моторы. В наступившей тишине слышно с пирса: нашему командиру приказано прибыть на берег, к командиру дивизиона.
Мы спускаем «тузик» на воду, а старший лейтенант Грин‑ Спон тут же, возле нас, распоряжается помощнику:
– Сиди, Василий Поликарпович, неотлучно в рубке и смотри… – Чуть что – времени на отдачу конца не трать, а сразу – полный вперед! Так что надо, чтобы мотористы все время на «товсь! »
До причала метров триста, не больше. При такой‑ то хорошей погоде, как сегодня, командир догребет минут за десять – пятнадцать. Пока он там пробудет, пока вернется… А солнце‑ то какое хорошее, как здорово чайки над водой парят. И тишина такая, что просто красота, как будто и войны нет…
Тишина оказалась обманчивой: ровно в полдень со стороны моря донесся ровный все нарастающий гул моторов, в небе над самым горизонтом появились черные точки. На рейдовом посту заполоскали два флага: я знал, что по ТУС, таблице условных сигналов, именно этот означал «самолеты противника». Мгновенно заработали двигатели катеров, раздались первые выстрелы, и навстречу воздушному противнику понеслись очереди трассирующих пуль и снарядов.
|
|
|
Наш помощник командира Мамонов тоже объявил на катере боевую тревогу и, как только «паккарды» набрали обороты, рванул ручки машинных телеграфов на «вперед, самый полный»… Мотористы Владимир Исаков и Анатолий Казаков включили муфты сцепления – катер рванулся с места и сделал буквально прыжок… Через мгновение кассета бомб, которую сбросил «юнкерс», легла точно на то место, где только что стоял наш «охотник». Осколки обдали корму, меня сильно толкнуло от орудия, я отлетел в сторону и крепко стукнулся о кранец со спасательным имуществом, но успел заметить, что один из осколков вырвал довольно большой кусок бронещита того орудия, где я по‑ боевому был расписан как «приходящий», подносчиком снарядов.
С трудом поднялся я с палубы, бросил взгляд на рубку. Соседний пулемет молчал – пулеметчик Борис Васильев стоял, болезненно улыбаясь, и смотрел на перебитые пальцы рук. У рубки неподвижно лежал другой пулеметчик, Гена Ампилогов, – крупным осколком ему оторвало ногу. Носовой 37‑ миллиметровый автомат тоже молчал…
А у нас на пушке и вовсе никого не оставалось: рядом с ней на палубе лежал Леня Ясинский, возле него – Гриша Максимов, у него была окровавлена голова… Я успел подумать, что надо же, как все сложилось неудачно: командира вызвали, ушли на берег по делам боцман, несколько комендоров, один из рулевых и акустик. А надо, надо стрелять!
Но стрелять было абсолютно некому… Тут я увидел, что с палубы пытается подняться Максимов, бросился к нему помочь.
– Гриша… Гриша… Как же так? Встань, поднимись, Гриша! – умолял я его.
|
|
|
Не поднялся Гриша: один осколок попал ему в висок, другой пробил грудь чуть пониже сердца. Теряя последние силы, Максимов прошептал:
– Не надо, друг, оставь меня… Я не смогу… Иди… действуй сам…
Я поднялся на ноги и – удивился: над бухтой повисла почти полная тишина, самолеты врага куда‑ то делись, и только один, завывая, сваливался в пике. И как раз на наш катер. «А наша пушка молчит», – промелькнуло в сознании. И некому стрелять! Что делать? И тут будто кто подтолкнул меня: прыжок – и я у кранца первых выстрелов. Через мгновение в руках унитарный патрон – соединенные воедино снаряд и гильза с порохом. Еще миг – я у пушки, дернул за рукоятку, открыл замок сорокапятки и дослал снаряд… Теперь – навести поточнее… Как меня учили? Надо выждать, пока «юнкерс» на выходе из пике потеряет скорость, «зависнет» перед набором высоты, а там – огонь… Но мне же придется оторваться от прицела – как же, не глядя стрелять, что ли? Делать нечего, дождался момента, отскочил от штурвалов, нашел на казеннике слева ручку спуска бойка и рванул за нее!
«Юнкерс» так и не вышел из пике, он рухнул в мелкую воду Гакковского рейда, почти на пути нашего катера, который несся по этому рейду с бочкой на буксире.
Все произошло так быстро, что ни на береговой батарее, ни на катерах, стоящих на рейде и у причала, не успели сделать ни одного выстрела.
Поэтому споров, кто сбил, не возникло…
Позже мы узнали, что тот бой на рейде Гакково длился всего несколько минут, что в налете участвовало семнадцать «юнкерсов» и два из них было сбито зенитным огнем кораблей.
После боя нам было разрешено подойти к пирсу. На берегу встречали командир и другие члены экипажа, – они с тревогой наблюдали за нашими действиями… Потом все мы молча простились с погибшими товарищами.
Раненых погрузили в санитарную машину. Командир подошел к ним и громко, чтобы слышали все, сказал:
– Поправляйтесь, ребята, быстрее и возвращайтесь на катер. Жду вас и экипаж пополнять не стану.
Слово свое старший лейтенант Марк Грин‑ Спон сдержал.
М. ГРИН‑ СПОН,
|
|
|
