Набег в Ичкерию

Собравшиеся под крепостью Внезапной войска Чеченского отряда расположились лагерем в нескольких верстах к северу от крепости, за аулом Андреевым, на правом берегу Акташа и тылом к реке. В то время в отряде состояло всего 6 батальонов пехоты (2 батальона Кабардинского егерского полка и 4 батальона – Куринского), рота саперов, 12 орудий (в том числе 4 казачьих), 5 сотен казаков (в том числе 3 сотни пеших) и несколько сотен туземной милиции. Численность этих войск, едва достигала 6500 человек, собственно же в строю было не более 5800 человек.

Ко времени приезда генерала Граббе не были еще окончены все приготовления к экспедиции. Еще подвозились запасы продовольственные и боевые. Даже не съехались все лица отрядного штаба; не было налицо ни одного офицера Генерального штаба, кроме меня. Генерал Граббе вынужден был поручить исправление обязанностей начальника штаба командиру Куринского егерского полка полковнику Пулло, а на меня, приезжего молодого офицера, возложить временно обязанности обер‑ квартирмейстера. Поэтому я должен был 2 мая объехать лагерь и окрестности его на большом пространстве, чтобы выбрать место для пастьбы отрядного табуна и указать размещение передовых постов для охранения как этого табуна, так и самого лагеря. Вследствие произведенной мною рекогносцировки, под прикрытием полусотни туземной милиции, в тот же день выставлены были наблюдательные посты от конницы. Меры эти оказались очень не лишними: в предшествовавшую ночь угнано было до 30 отрядных лошадей, можно сказать, на глазах отрядного начальства.

3 мая генерал Граббе произвел смотр собранным войскам впереди лагерного их расположения. Конечно, тут не было никакого подобия тех блестящих парадов, к которым привык наш глаз в Петербурге. Не было ни щеголеватости в одежде, ни выправки, ни равнения; даже не всегда солдаты попадали в ногу. Нас, гвардейских офицеров, с первого взгляда поражали в кавказских войсках видимая распущенность, неряшество в одежде, даже казавшееся отсутствие дисциплины и точного отправления службы. Но вместе с тем не могли мы не подметить во взгляде каждого солдата какой‑ то отваги и самоуверенности, чего‑ то особого, отличавшего эти войска от всех других. Видимо, это были войска боевые, а не парадные.

С 3 мая начали съезжаться чины отрядного штаба. Обязанности обер‑ квартирмейстера принял барон Вревский, пока был старшим в чине, а несколько дней спустя капитан Вольф до прибытия полковника Норденстама, который все еще находился в Темир‑ Хан‑ Шуре, чтобы торопить снаряжение и отправление из Северного Дагестана предназначенных в состав Чеченского отряда частей войск и транспортов. Полковник Пулло остался начальником штаба. Это был хитрый грек, опытный в Кавказской войне, но вовсе незнакомый со штабными делами и не славившийся добродетелями Катона^[115]. Вообще нельзя признать удачными как личный состав нашего отрядного штаба, так и самую организацию его. Временный обер‑ квартирмейстер капитан Вольф был человек умный, развитой, письменный, но вовсе не боевой, притом желчный и сухой. Из троих офицеров Генерального штаба, штабс‑ капитан барон Вревский, друг Вольфа, был, наоборот, вовсе не письменный, но с воинственными наклонностями и сильно развитым честолюбием; штаб‑ капитан Эдельгейм – честный, работящий финляндец, добросовестно исполнявший свои обязанности, и, наконец, штабс‑ капитан Шульц – замечательный оригинал, истый немецкий бурш^[116], безгранично воинственный, рвавшийся на самые опасные подвиги. Таков был состав «квартирмейстерской» части отрядного штаба. Другая часть, известная названием «дежурства», имела какую‑ то странную организацию; она была разделена между несколькими лицами: должность «походного дежурного штаб‑ офицера» исполнял сперва майор Арбеньев, о котором было уже упоминаемо, а потом жандармский подполковник Викторов; «дежурством» же управлял штабс‑ капитан (считавшийся по гвардии) Бибиков – человек дельный, письменный. Кроме того, в состав штаба входили: капитан Сердаковский в звании казначея, инженер‑ подполковник Энбрехт, заведовавший инженерной частью, отрядный вагенмейстер капитан Домбровский и старший доктор Земский; затем немалое число адъютантов, постоянных ординарцев и т. д. Из гвардейских офицеров собственно при командующем отрядом, в качестве постоянных ординарцев, состояли поручик Перовский (кавалергард), подпоручик Булгаков (Финляндского полка) и корнет Тизенгаузен (Гродненский гусар); прочие были прикомандированы к разным частям войск: Преображенского полка – Потулов, Семеновского – Рылеев, Егерского – Ридигер, Лейб‑ Гренадерского – Муратов, саперного батальона – граф Нирод, Конной гвардии – Хрущов, Кирасирского Его Высочества – Мартынов, Конногренадерского – Маслов, Лейб‑ Уланского – Солодовников, Лейб‑ Гусарского – Никитин, Драгунского – Стромберг, Уланского Его Высочества – Воронов, гвардейской артиллерии – Жуковский, Вилькен и Зыбин.

Командовали частями в отряде: батальонами Кабардинского егерского полка – полковник Лабынцев, командир этого полка; Куринскими – полковник Витторт; саперною ротою – капитан Вильде, казаками – майор Власов, командир Моздокского казачьего полка; артиллерией – полковник Ярошевский. Генерал‑ майор Галафеев остался непосредственным начальником всех пехотных частей отряда.

Отряд оставался в сборе под Внезапной, в ожидании окончания подвоза запасов и приезда корпусного командира, генерала от инфантерии Головина, который пожелал посетить Чеченский отряд прежде, чем принять лично начальство над Дагестанским отрядом, назначенным для действий в Южном Дагестане, именно в верховьях Самура. Генерал Головин прибыл 8 мая; для встречи его генерал Граббе со всем своим штабом и свитой выехал верхом за ворота крепости. На другой день, 9‑ го, представлялись ему все лица штаба Чеченского отряда; потом происходили в лагере напутственное молебствие и смотр войскам, а после обед у генерала Граббе. Корпусной командир уехал в Темир‑ Хан‑ Шуру.

В ту же ночь, с 9 на 10 мая, назначено было выступление отряда. Главною целью действий Чеченского отряда было нанести поражение Шамилю в главном его убежище Ахульго. Эта укрепленная скала, на правом берегу Андийского Койсу, близ слияния его с Аварским Койсу, считалась, в понятии горцев, совершенно неприступною. Достигнуть этого пункта можно было двумя путями: или с севера, от крепости Внезапной, через всю Салатавию и Гумбет^[117], или с востока, от Темир‑ Хан‑ Шуры, обычным путем сообщения с Хунзачом. Второй этой путь охранялся укреплениями: Бурундухкале (при спуске с возвышенной плоскости Тарковских или Шамхальских владений в ущелье Аварского Койсу), Зыраны (на переправе через эту реку) и Цатаных (при выходе дороги на возвышенную плоскость Аварскую). От последнего этого пункта отделяется дорога к северу, на Беглетскую гору, с которой спускаются несколько тропинок в котловину Койсубу, где утвердился в то время Шамиль. Эта дорога была кратчайшим путем, по которому отряд не встретил бы значительного противодействия до самого Ахульго, тогда как на первом пути, гораздо более длинном, надобно было непременно ожидать сопротивления непокорных племен на многих пунктах трудной местности и, сверх того, предстояла переправа через Андийское Койсу. Несмотря на все это, в высочайше утвержденном общем план действий дано было предпочтение наступательному движению с северной стороны. Чеченский отряд, составленный преимущественно из войск левого фланга Кавказской линии, наступая от крепости Внезапной, через Салатавию и Гумбет, не оставлял без прикрытия самую линию и затеречное мирное население. Решительное поражение, нанесенное неприятелю на этом пути, доставляло ту выгоду, что Шамиль, замкнувшись в своем гнезде, не мог уже рассчитывать на подмогу горских племен левой стороны Андийского Койсу.

В помощь Чеченскому отряду назначались некоторые войска Северного Дагестана, именно Апшеронский пехотный полк с 6 орудиями. Часть этих войск должна была присоединиться к отряду при движении его через Салатавию (через Миатлинскую переправу на Сулаке), а другая – назначалась для конвоирования транспортов, которые предполагалось отправлять из Темир‑ Хан‑ Шуры через Зыраны, для снабжения Чеченского отряда в тот период кампании, когда этот отряд подступит к Ахульго и откроет сообщение с Северным Дагестаном через Цатаных.

Но прежде вторжения в глубину гор Чеченскому отряду необходимо было обеспечить линию от угрожавшей ей опасности со стороны враждебных скопищ, собиравшихся в соседних с Кумыкскою равниною Черных горах Чечни, под покровительством Шамилева наиба Ташав‑ Хаджи; а для этого предстояло прежде всего нанести удар этому вожаку в устроенных им убежищах, среди лесов Ауха и Ичкерии. В особенности же признавалось нужным уничтожить возведенное им передовое укрепление, в ближайшем соседстве с Кумыкскою равниною, всего в 30 верстах от крепости Внезапной, среди глухого леса, на урочище Ахмет‑ Тала.

Предположено было произвести на это укрепление внезапное нападение, посредством ночного движения. Все распоряжения к выступлению отряда в ночь с 9 на 10 мая делались в глубокой тайне. Перед самым выступлением отдан был по войскам приказ, написанный самим генералом Граббе, который щеголял своим пером и всегда сам редактировал подобные приказы войскам или прокламации к населению. Ночное движение должно было совершиться налегке, с уменьшенным до крайности обозом. Главная колонна была направлена вдоль подошв гор до самой реки Аксай и далее вверх по долине ее до аула Мискит, близ которого и находилось означенное укрепление Ташав‑ Хаджи; передовой же отряд из двух батальонов Кабардинского егерского полка, при двух горных орудиях, под начальством полковника Лабынцева, должен был следовать кратчайшею тропинкою, по указанию одного туземца, так, чтобы к рассвету появиться перед неприятельским укреплением с той стороны, откуда нельзя было ожидать нападения. К этой колонне надобно было назначить одного из офицеров Генерального штаба; на это назначение напрашивались барон Вревский и я, так что пришлось кинуть жребий. Судьба решила в пользу Вревского.

Лишь только смерклось, войска начали переходить через реку Акташ и двинулись далее в глубокой тишине. Движение это, при свете месяца, было необыкновенно эффектно; особенно в тех местах, где дорога пролегала лесом, пропитанным в ночную пору чудесным ароматом. Перейдя вброд реки Ярык‑ су и Яман‑ су и дойдя до развалин старого Аксая, отряд остановился тут на привал; а перед рассветом вступил в самую долину реки Аксай. В голове колонны, при проводниках из туземцев и нескольких десятках конных милиционеров, ехали мы молча, Шульц и я. Лишь только начало светать, слева послышались пушечные выстрелы. Они возбудили в нас обоих крайнее нетерпение. Нам хотелось скорее попасть в дело. Прибавив шагу, мы опередили проводников; когда же увидели над лесом взвивавшиеся клубы дыма – признак, что неприятельское укрепление уже взято передовым отрядом, мы оба так увлеклись, что поскакали вперед одни, рискуя быть подстреленными из лесной чащи. В ту минуту не приходило нам в голову, что, покидая самовольно колонну, мы позволяли себе поступок, противный порядку службы; с моей стороны это было необдуманное увлечение неопытной молодости; но Шульц – офицер зрелых лет, уже не первый раз попадавший в огонь, не имел такого оправдания. Впоследствии он сам признавался, что не хотелось ему пустить меня вперед одного.

Итак, мы оба, как обезумевшие, направляясь прямо на выстрелы, прискакали на поляну, среди которой дымились остатки разрушенного и зажженного укрепления неприятельского, а по сторонам его, за пнями срубленных деревьев, лежали кучки наших егерей и перестреливались с горцами, скрывавшимися в опушке окружавшего леса. Посередине позиции нашего отряда, на холме, стояли два горных орудия, осыпавших опушку леса картечью. Мы с Шульдем понеслись прямо на этот холм, и несмотря на предостережения артиллерийского офицера, прапорщика Баумгартена, кричавшего нам, чтобы мы не показывались верхом на батарее, мы все‑ таки остановились между обоими орудиями, на которые и без того уже был направлен частый огонь горцев. Артиллеристы прикрывались по возможности толстыми пнями, торчавшими на самой вершине холма. С появлением же на этом холме двух всадников посыпался целый град пуль, и одной из первых я был ранен в правую руку выше локтя навылет. В первую минуту я едва почувствовал как бы легкий обжог и не обратил внимания на свою рану, тем более, что на мне была бурка. Но по настоянию прапорщика Баумгартена, мы съехали с холма и тогда только кто‑ то посоветовал мне сойти с лошади и сделать немедленно перевязку раны. Перевязка эта была сделана бывшим при отряде врачом, в палатке майора Власова, разбитой под выстрелами неприятельскими. Пришлось разрезать рукав сюртука и подвесить руку платком. Когда все это было кончено, я сел опять верхом и отъехал к главной колонне, уже расположившейся на привале верстах в двух от места боя, за лесом. Увидев меня, генерал Граббе слега пожурил, а потом напоил чаем, и я заснул крепким сном.

Между тем перестрелка в передовом отряде все усиливалась. Застигнутый совершенно врасплох и принужденный покинуть свое убежище почти без сопротивления, Ташав‑ Хаджи с небольшим числом находившихся с ним мюридов укрылся в лесу завалами; но с первым выстрелом на Ахмет‑ Тала начали сбегаться горцы из окрестностей и постепенно число их в лесу усиливалось. Они дрались с таким ожесточением, что в одиночку или малыми кучками выбегали из лесу и отчаянно бросались в шашки на наших егерей. Со своей стороны и егеря дрались молодцами врукопашную. Чтоб избегнуть большой потери при атаке леса, генерал Граббе направил конницу вправо, угрожая пути отступления неприятельского скопища, и вместе с тем подкрепил передовой отряд. Обходное движение конницы произвело желанное действие. Около 5 часов пополудни главные силы двинулись вперед и без затруднения прошли через густой лес по тропинке, заваленной во многих местах срубленными громадными деревьями. Шедшие впереди саперы расчищали путь. Рана моя не мешала мне ехать верхом в свите генерала и восхищаться великолепным лесом, через который мы следовали. Уже смеркалось, когда мы выехали на открытую поляну и спустились в долину реки Яман‑ су, где отряд расположился для ночлега. Находившийся поблизости аул Балан‑ су найден покинутым жителями и предан огню. На высотах, окружавших лагерь, выставлены были передовые наблюдательные посты. В живописной этой местности, освещенной пожаром аула, обычная церемония вечерней зари, при звуках егерского хора музыки, производила чудное впечатление.

Так прошел первый день экспедиции. Для меня лично этот первый шаг на боевом поприще не обошелся даром; но я почти радовался своей ране, которая не препятствовала мне оставаться в отряде и продолжать участвовать в военных действиях. Ночь с 10 на 11 мая прошла спокойно; я провел ее под деревом, закутавшись в бурку. Все утро следующего дня отряд оставался на месте ночлега. Генерал Граббе был так внимателен ко мне, что осведомился о моем здоровье и прислал мне супу со своего стола.

Около 2‑ х часов пополудни отряд двинулся вверх по долине Яман‑ су. Дорога пролегала то по скату гор через леса, местами между возделанными полями, то круто спускалась в саму долину. Хотя артиллерия и повозки проходили беспрепятственно, однако ж движение замедлялось крутыми спусками и подъемами; колонна растягивалась; приходилось часто останавливать голову ее, чтобы дать подтянуться хвосту. В иных частях пути колонна с обозом двигалась по каменистому руслу реки, между двумя высокими, почти отвесными, как стены, берегами, с которых местами спадали в виде водопадов светлые струи воды. Движение головной колонны прикрывали боковые цепи, пробиравшиеся справа и слева по гребням нагорных берегов. Все аулы, лежавшие по сторонам дороги (Накеюрт, Цезын‑ Ирзау, Добаюрт), найдены были покинутыми жителями и преданы огню. Горцы не препятствовали нашему движению; только левая боковая колонна, уже при выходе на поляну, в виду деревни Рагонкаж, встретила небольшую группу горцев, засевших в балке, по‑ видимому, для прикрытия бежавших в лес семейств. Егеря Кабардинского полка, не теряя времени на перестрелку, выбили неприятеля штыками, и весь отряд расположился на ночлег близ аула Рагонкаж, который, так же как и другие, был сожжен.

В этот вечер мне поручено было расспросом проводников из туземцев собрать сведения об окрестной стране и дорогах. Топограф Алексеев, опытный в своем деле, снимал глазомерно карту пройденной местности, иногда под неприятельскими выстрелами. Утром 12‑ го явилось в отряд несколько горцев, выдававших себя за депутацию от ичкеринцев и уверявших, что они прогнали от себя Ташав‑ Хаджи, виновника постигшего их бедствия. Генерал Граббе готов был поверить этим сказкам; однако ж, зная, что в 10 верстах от нашего ночлега, в долине Аксая, находилось главное пристанище Ташав‑ Хаджи, укрепленный аул Саясань, решился выдвинуть туда небольшой отряд из двух батальонов Кабардинского полка, двух рот Куринского, двух горных орудий и милиции, под начальством полковника Лабынцева. Главные же силы оставались на месте ночлега.

12 мая Лабынцев выступил с рассветом, беспрепятственно прошел узкою дорогою через лес и только при выходе из него, на спуске к самому аулу, был встречен ружейным огнем. Однако ж горцы не держались в самом селении, а засели в укреплении, построенном к югу от него, за глубокою балкою. Подступы к этому укреплению были преграждены завалами, засеками, несколькими рядами рвов. Полковник Лабынцев, не теряя времени, повел свои войска на приступ несколькими колоннами и выбил горцев из всех завалов. Угрожаемые обходными колоннами, они покинули укрепления и спасались бегством, многие были переколоты штыками. Укрепление было разорено, а селение предано огню.

Однако ж с окружавших высот горцы продолжали перестрелку, а под вечер, когда Лабынцев начал отводить войска с позиции для возвращения к главным силам, неприятель смело бросился на его арьергард и настойчиво преследовал до самого выхода колонны из леса на поляну, где расположен был отряд.

В Кавказской войне отступление войск всегда было самым трудным и опасным делом, даже после решительного успеха. Поэтому надобно было ожидать, что и всему нашему отряду не избегнуть напора горцев на обратном пути из гор. Чтобы по возможности облегчить отступление, генерал Граббе вознамерился начать обратное движение в ночное время, незаметно для неприятеля. В этих видах отряд оставался на месте весь день 13 мая. Только небольшая колонна была выслана для разорения лежавшего вблизи селения Белитли. Получены были от туземцев сведения, что Ташав‑ Хаджи, после понесенных поражений, ушел в Беной, в самую глубь Ичкерии.

Пользуясь целым днем стоянки, я просил нашего старшего врача Земского сделать мне настоящую перевязку раны, первую после сделанной мне наскоро, на самом поле сражения. В это время рана начинала меня беспокоить более чем в первые два дня; по временам я чувствовал лихорадочное состояние. Доктор Земский нашел, что пуля должна была слегка коснуться кости; приходилось извлекать осколки ее и обрывки одежды.

С наступлением ночи началось отступательное движение отряда. Части войск и обозы снимались постепенно с позиций своих в совершенной тишине и вытягивались по тому же пути, по которому за два дня перед тем двигались мы вперед. С обоих флангов движение прикрывалось боковыми колоннами; каждая состояла из двух батальонов при двух горных орудиях: левая (т. е. западная) от Куринского полка, под начальством полковника Пулло; правая – от Кабардинского полка, под начальством полковника Лабынцева. В арьергарде следовал батальон Куринского полка, с двумя орудиями казачьей артиллерии. Я находился при этом арьергарде.

Горцы заметили наше движение только утром, когда солнце было уже довольно высоко и когда колонны тянулись в порядке как по руслу Яман‑ су, так и по обеим его горным сторонам. Тогда устремились они отчаянно на арьергард и на боковые прикрытия, стараясь прорвать цепи и проникнуть в середину главной колонны, медленно двигавшейся с обозом по руслу реки. В продолжении нескольких часов кипел ожесточенный бой. Арьергарду приходилось много раз останавливаться, чтоб отражать натиски неприятеля, который бросался в шашки даже на орудия, под картечным огнем. В особенности тяжела была продолжительная остановка при подъеме на правый нагорный берегу сожженного селения Балан‑ су, откуда отряд повернул вправо, по кратчайшему пути к Внезапной. Левая боковая колонна полковника Пулло также выдержала горячее нападение горцев: было мгновение, когда они чуть не захватили горных орудий Баумгартена, но были отброшены картечным выстрелом в упор. Настойчивое преследование неприятеля прекратилось тогда только, когда весь отряд окончательно вытянулся на правый берег Яман‑ су и вышел из лесистой полосы. В этот день мы понесли значительную потерю. В числе раненых офицеров был товарищ мой Шульц, получивший рану в ногу. Штабс‑ капитан Бибиков наткнулся на штык солдата во время столпления обоза в теснине.

Когда бой уже прекратился, во время привала на открытой поляне, в той местности, которая считалась уже «мирною», генерал Граббе со всем своим штабом и свитою расположился под тенистым деревом для отдыха. Вдруг в ближайшей группе деревьев раздались выстрелы; несколько пуль просвистали над нашими головами, и была убита одна из наших лошадей. Генерал не тронулся с места; но сейчас же милиционеры наши бросились в сторону выстрелов и захватили пятерых ауховцев с оружием в руках. Фанатики эти дорого поплатились за свое безрассудство; на другой день рано утром, на месте ночлега отряда, на берегу реки Ярык‑ су, близ селения Ярык‑ Аух, они подверглись жесткому истязанию прогнанием сквозь строй. Солдаты выместили на этих несчастных свою злобу; из пятерых остался жив только один.

В тот же день, 15 мая, отряд возвратился в крепость Внезапную. Шестидневное движение его в Ичкерию стоило нам 30 убитых и 144 раненых, в том числе 14 офицеров. Во все время погода была чудесная, иногда слишком жаркая; пройденная нами местность чрезвычайно красивая; но время года вовсе не благоприятное для наших действий в лесистой местности. Для меня, новичка в деле военном, этот кратковременный пролог к предстоящей серьезной кампании был чрезвычайно интересен и назидателен. С первых же дней похода мне уже бросились в глаза многие слабые стороны нашего образа действий против горцев в тактическом отношении. Более всего поразили меня те невыгодные условия, в которых нашим кавказским войскам приходилось вести борьбу. Тут не выказывалось то превосходство, которого следовало бы ожидать от европейского регулярного войска над неустроенными толпами вооруженного населения; напротив того, превосходство было на стороне неприятеля, не только вследствие удобной для обороны местности, но и по инстинктивному умению горцев пользоваться ею, а в особенности по меткости их ружейного огня. Мысль эта еще более во мне утвердилась и развилась по мере дальнейшего участия моего в военных действиях. Впоследствии я решился даже изложить ее письменно и представить начальству мои замечания о разных недостатках тогдашнего нашего военного устройства и образа действий на Кавказе.

Кратковременный набег наш на Ичкерию казался мне предприятием недоконченным. Хотя Ташав‑ Хаджи и был выгнан из двух его передовых притонов, но через это он был только оттеснен в более обеспеченное гнездо, откуда мог так же, как и прежде, угрожать нашей линии и затеречному мирному населению. Сожжение нескольких селений ауховских и ичкеринских только озлобило еще более ближайших горцев, а самый конец нашего набега все‑ таки имел такой вид, как будто они выгнали непрошенных гостей. Говорю это отнюдь не в осуждение распоряжений генерала Граббе; он и не мог поступить иначе, как возвратиться в определенный срок к сборному пункту отряда, чтобы не пропустить времени для предназначенного ему движения в Нагорный Дагестан против главного нашего врага – Шамиля.

В крепости Внезапной пробыли мы пять дней, в течение которых закончились приготовления к новому походу. В это время рана причиняла мне довольно сильные боли и лихорадочные пароксизмы. Однако ж я все‑ таки не хотел оставаться в крепости и решился во что бы ни стало участвовать в предстоявшем походе. Менее были счастливы другие раненые товарищи мои Шульц, Бибиков, Мезенцев (который во время движения в Ичкерию командовал конной милицией). Они присоединились к отряду только впоследствии.