Прощай, Куршю Нерия!

Уже дуют поздние весенние ветры.

Лагерь экспедиции понемногу пустеет. Работа на берегу закончена. Программа наблюдений, выработанная и обсужденная еще в Вильнюсе на совещаниях у Гуделиса, – программа, в общем, выполнена.

В общем… Природа, игра стихий не всегда хотят пунктуально следовать даже самой разумной программе. Непредвиденный налетевший шторм может задержать наблюдения и на неделю, и на полторы. Еще хуже затяжные дожди, когда в стеклах дальномерных приборов висит какая‑ то муть. Надо выждать.

Но разные задачи – и разные причины ожидания. Кирлису и Минкявичюсу нужно выйти на лодке для промеров дна – им нужно море спокойное. Игорю Шадрину нужно, напротив, море бурное, – он приехал в лагерь из Москвы на считанные недели, провести эксперимент по динамике прибойного потока, и ему затянувшийся штиль вовсе ни к чему и попросту раздражает. А Людвикас Лукошявичюс, помогая товарищам в прибрежных работах, все‑ таки с тоской посматривает на горизонт – ему нужно туда, в открытое море, к большим глубинам, где он должен с борта корабля брать грунт с этих больших глубин и по взятым пробам устанавливать канувшие берега древнего Литоринового моря – предшественника Балтийского. Лукошявичюс ждет прихода специального судна, а судно что‑ то не приходит.

Случалось ли вам видеть киногруппу, приехавшую на натурные съемки и ожидающую погоду? Ждут яркого солнца, а солнца все нет. У группы простой!

Похоже на то и в лагере береговой экспедиции, когда антракт затягивается. Кто забирается в домик‑ вагончик и, пристроившись у раскладного столика, принимается за первичную обработку ранее собранных наблюдений. Кто почитывает прихваченные из академии научные журналы. Студенты‑ практиканты раскрывают со вздохом свои опостылевшие записи лекций. Из палаток доносится треск и сдавленный говорок транзисторов. Выискивают какое‑ нибудь поручение в поселок. Подольше сидят за длинным обеденным столом, растянув над ним брезент… А в общем, все томятся и ждут у моря погоды. Просыпаясь рано утром, Кирлис, еще лежа на раскладушке, пытается по шуму березы над его палаткой определить: ну как сегодня там, за авандюнами на море, сколько баллов?

Изволь потом нагонять упущенное. Но, в общем, все как‑ то в конце концов устраивается. И нагоняют. И нужные наблюдения накапливаются. Программа осуществляется. Пора в Вильнюс, за лабораторные столы, за камеральную обработку. Уже дуют поздние осенние ветры.

Лагерь свернут. Разобраны и сложены в аккуратные тюки походные палатки. Упакованы приборы, инструменты, мешочки с пробами грунта. Перевязаны в пачки разные бумаги, полевые дневники. Наиболее тяжелое, громоздкое оборудование уже отвезено на метеостанцию к Кайрису, который по старой дружбе хранит имущество береговиков в своих сарайчиках. Остальное будет погружено на машину для отправки в Вильнюс.

Научные сотрудники, аспиранты и практиканты – загорелые, обветренные, намотавшиеся за все месяцы, но уже сменившие свой береговой робинзоний вид на вполне городской – один за другим покинули лагерь, отправившись к себе по домам. Кто в академию, кто за учебные столы университета или пединститута. Лагерь опустел, как‑ то осиротев.

Остались только двое: Кирлис и его «верный оруженосец» Римас Жаромскис. Они приберут последнее и будут ждать машину. Вдвоем на опустевшей песчаной поляне среди песков авандюн.

Ночуют они теперь не в палатках, а в домике‑ вагончике, навалив на пол мягкой горкой несколько тюфячков. Кругом – разные экспедиционные вещи. И фотоаппараты, и ящичек с микроскопом, и подводные маски, и полевые бинокли, и карманные фонарики, и резиновые сапоги, и молоточки, и топорики, и связанные чертежные линейки, и механическая заводная бритва (движок демонтирован), и тяжелые стопки книг… Нет только в правой части вагончика импровизированного гардероба: натянутых проволок, на которые члены экспедиции вешали на плечиках под целлофаном свою городскую одежду, платья и пиджаки, – уголок, находившийся все эти месяцы под строгим надзором Стасе Мочякене, всегда требующей соблюдения порядка от беспорядочных мужчин. Теперь, когда ее нет, все снесенное сюда имущество покоится в хаотической живописности, среди которой расположились с чисто мужским комфортом двое оставшихся: Вайжгис и Римас.

Глухие вечера перед сном они коротают в вагончике без света, лениво перекидываясь замечаниями. Строительство домика, «Артве»… О том, что их волнует.

Этот небольшой сборный дом начали возводить рядом с площадкой лагеря, также под защитой холмиков авандюн от ветров с моря. Сами рыли и закладывали фундамент, ставили щитовые стены, покрывали временной крышей, чтобы стройка могла спокойно перезимовать. На следующий год, наверное, удастся все отделать – и будет дом! Настоящий, крепкий, просторный дом. В нем они откроют береговую лабораторию. И многое из того, что сейчас приходится ожидать до Вильнюса, можно будет обрабатывать тут же, на ходу, в их маленькой, но все же лаборатории. Красота!

– А что там сейчас «Артве»? – бросает задумчиво Римас.

– Ничего, спит, наверное, на приколе, – отзывается Кирлис.

Шутка сказать, у них теперь собственный моторный бот для исследований. Сущий кораблик, с палубой, вместительным трюмом, с капитанской кабиной управления и с цветными лампочками клотика на мачте – как у людей! А главное, устойчивый на волне. Он позволит им выходить дальше в море, за полосу бурунов, к этим самым двадцатиметровым глубинам, где их должны ожидать новые открытия и ответы на горячие споры.

На моторном боте можно будет установить эхолот и с его помощью прямо прочесывать профили подводного склона, получая сразу на ленте кривую глубин. С точностью до сантиметров. Вот пойдет работа!

Недавно они провели мотобот по Неману, через залив на косу, гордо стоя на передней палубе. Их встретили в маленькой гавани Ниды всей группой и отдали салют выстрелом пробки из бутылки шампанского, но бутылку не стали бить по обычаю о борт, а тут же дружно опустошили ее вкруговую.

И присвоили кораблику имя «Артве» – короткое, но емкое по смыслу старое куршское слово, означающее пожелание: «Дальнего вам плавания! »

Кораблик стоит сейчас там на приколе, в гавани, слегка покачиваясь во сне. И они вдвоем здесь, в вагончике, уже засыпая, тоже видят лучезарные картины будущего.

Последний вечер. Завтра придет грузовая. И они, навалив на нее весь скарб экспедиции, отправятся вслед на своем «13–73». К вечеру собрали все остатки лагерного мусора, сгребли в кучу посередке песчаной поляны, подальше от деревьев, предупредили лесничество, чтобы там не волновались, и разожгли костер. Прощальный костер.

Оба сидят на бетонной трубе и смотрят, как разгорается. Чем сильней разгорается, тем гуще смыкается вокруг темнота. За спиной из‑ за дюнного вала глухо доносятся шорохи моря. Впереди, где‑ то за черным лесом, молча стоят вершины больших дюн. И кажется, что сейчас на всей косе никого, кроме них двоих, больше и нет. Только рядом на песчаном бугорке, в кольце уложенной гальки, стоит, как фантастическая фигурка, воткнутая коряга, обработанная, отполированная морем и ветрами. Покровительница их экспедиций. Стоит в отблесках костра и тоже смотрит.

На огонь можно глядеть так же долго, не отрываясь, как и на море. Пока не погаснет. Прощай, Куршю Нерия! До следующей экспедиции!