«весулас‑67»

Никогда не знаешь до конца, что еще можно ожидать от моря. Оно возьмет да и выкинет вдруг такой номер!

В тот октябрьский день, казалось, ничто поначалу не предвещало того, что потом произошло. Тихий ласковый день, настоящее бабье лето. Коса купалась в тепле солнечных лучей.

К вечеру потянул с моря «юринис». Дело здесь обычное – ветер. Правда, пришло предупреждение: ночью ожидается шторм. Этим здесь тоже никого не удивишь. Пусть даже сильный шторм. В море на ночь, конечно, никто не вышел. Рыбаки, как полагается в таких случаях, оттащили тягачом свои суденышки – дорки – подальше от воды, в глубь пляжа, почти к самому валу авандюн. И коса мирно заснула под привычные шелесты, посвистывание ветра.

Но шелест вскоре обратился в шум. И в свирепый свист. И в рев. И в стон. И какое‑ то содрогание, словно подземные громы, шло оттуда, с моря, и проносилось по косе. И все сильнее, ожесточеннее. Час, другой, третий…

Люди уже не спали, с тревогой слушая во мраке, что там творится, за их стенами. Электричество отказало.

Оттуда, с запада, все это ворвалось на Балтику, с просторов Атлантики. «Ураган‑ 67», как его потом назовут. «Весулас» – по‑ литовски, что значит – самый сильный, какой можно себе только представить. Атлантика дула во все мехи. Десять, двенадцать баллов… – считали на метеостанции. Скорость ветра сорок метров в секунду… А дальше… рассказывая про это, только махали рукой.

Это была ночь, когда волны поднимались стеной. И был такой гигантский нагон воды на берег, что море поднялось до краев защитного дюнного вала и перехлестывало через него. Это была ночь, когда поднятые по тревоге рыбаки бросились спасать свои дорки, пытаясь оттащить их еще дальше, за авандюны, но многие суденышки были уже разбиты. Ночь, когда поселки косы уже остались не только без света, но и без всякой связи – и телефонной, и телеграфной. Когда по лесам прокатывался невообразимый гул и грохот, словно ломил по ним напролом фантастической мощи каток. Когда Альфонсас Кайрис кинулся все‑ таки из своего домика метеостанции у залива и, освещая себе путь лучиком карманного фонарика, пробирался сквозь ураган – и перебежками, и чуть не ползком – на морскую сторону, где стояла его новая метеовышка с приборами. Полез на нее по наружной металлической лесенке, едва отрывая ногу от перекладин, – так прижимал ветер. «Весулас»!

Он бушевал всю ночь. А с рассветом, часам к шести, вдруг успокоилось. Почти так же внезапно, как и началось. Ураган промчался дальше на материк, ломая, сокрушая и там, но все же постепенно истощаясь в своей ярости.

Тишина воцарилась на косе. Странная тишина после всего, что было. Вставшее солнце осветило последствия ночи. Сугробы песков, наметенные в поселке повсюду. Скатерть песков на асфальте. Поваленные столбы, деревья. Опрокинутые, иногда даже сплющенные киоски, будки, сорванная с крыш черепица, осколки стекла… Жуткое похмелье.

В лесах ураган прочесывал не то что прогалины или просеки, а валил сразу по большой площади, превращая стройную рощу в поле павших после сражения – поверженные тела деревьев. Доставалось больше всего высокой гордой сосне, которая не умеет сгибаться, уступая грубой силе. А стоит прямо и так же прямо, ничком рушится наземь. И все они лежали в одном направлении – кроной своей на северо‑ восток, указывая бег урагана.

Коса оказалась как бы отрезанной от Большой земли. Упавшие деревья завалили главную дорогу, порвали провода. Единственным средством связи между поселками оставалось лишь полевое радио в конторах лесничества. По нему‑ то и осуществлялись переговоры, когда вышли всем народом на расчистку завалов. И работники лесничеств со своей техникой, и пограничники, и курсанты мореходного училища, и все годные на то жители – кто с чем, как, бывало, на лесные пожары. Пробивались навстречу друг другу из разных пунктов. Шаг за шагом.

Через два дня от перевоза у Клайпеды мог пойти по косе первый транспорт. Фургоны с хлебом. Связисты, как после боя, восстанавливали линии проводов.

…Маленький оперативный отряд из группы Гуделиса отправился по следам урагана на пострадавшие берега. Минкявичюс, Мочякене, Стаускайте. Одетые уже по‑ зимнему, в толстых стеганках от пронизывающих ветров, объезжали они на газике все знакомое побережье. От границ с Латвией на юг до Клайпеды и по косе, по всем участкам, где им приходилось в последние годы проводить исследования.

Перепаханные пляжи, на которые море выкинуло все, что только могло выкинуть, и, уйдя назад, оставило после себя в назидание. Хаос обломков и мусора. Размытые, обрушенные авандюны. Разбитые рыбацкие причалы.

Но вот и берег их постоянного опорного пункта под Нидой. Но здесь ли они? Берег не узнать. Он какой‑ то совсем другой. И развороченный защитный вал. Зияющие бреши, проломы. Весь передний склон авандюн срезало совершенно под крутой откос – почти в девяносто градусов. Так обтесало их нахлынувшее море.

Они выгрузили инструменты, произвели съемку береговой линии, подножия авандюн. Сравнили с тем, что измеряли здесь раньше. И что же оказалось? За несколько часов урагана защитный вал отодвинулся, отступил от моря на три и даже на четыре метра. По всей линии. Вернее сказать, настолько съел его прибой.

Пробные измерения показали, какую встряску получил и подводный склон. Казалось, на долгую память.

Но прошло затем не так уж много времени. Ранней весной они приехали сюда опять, в свою обычную экспедицию. Снова все подвергли на берегу контрольным измерениям. И что же? Почти все приняло свой прежний, обычный вид. Как положено на этом участке, в этой части косы. И контур береговой линии, и профиль пляжа, и профиль подводного склона, и позиции подводных валов – почти все восстановилось. Само собой восстановилось.

Природа вновь проявила свой великий принцип – сохранение равновесия. Ураган, как мимолетная крутая сила, ворвался в жизнь берегов, произвел потрясения. Но более глубокие, постоянно действующие процессы, протекающие здесь ежедневно, ежечасно между морем и сушей, все‑ таки сделали свое дело, возобладали над случаем и привели все к естественному, законному положению. Это не то что лес, которому нужны годы и годы, десятки лет, чтобы возродить то, что погибло. На морских берегах все перемены – и разрушения, и могучая тяга к восстановлению – осуществляются гораздо стремительней. Если, конечно, человек не изуродует этот процесс своим неумелым вмешательством.

– А много ли мы знаем о том, как происходит этот процесс восстановления? По каким схемам? – задал вопрос Гуделис на совещании группы, когда все собрались обсудить итоги последнего выезда на берег.

Спрашивая у других, он спрашивал и у самого себя. «Весулас‑ 67» заставил об этом очень задуматься. Искать формулы равновесия.