 |
ГЛАВА 13: Давление паров и точки кипения
|
|
|
|
После того, как ушла мама, оставив меня с этим тяжким грузом ответственности, я провела следующий час, раздраженно прокручивая логический круг в голове. У меня не было правильного ответа, но я осознала, что у меня было два варианта.
Я могла бы спрятаться в шкафу и ждать, пока все разрешилось бы само собой.
Или могла бы поговорить с Мартином, отбросив все, и добиться, чтобы мы вместе поработали, решая эту головоломку.
В конце концов, я поняла, что не могла вернуться обратно к девушке из шкафа. За прошедшую неделю что-то во мне принципиально изменилось. Я никогда не смогла бы снова довольствоваться тем, что была бы просто обитателем шкафа. Я вышла из шкафа... образно говоря.
Так что, на самом деле, у меня был всего один вариант.
Раз уж я решила, что я и Мартин должны были пройти через это вместе, я определенно не могла ждать, чтобы обсудить этот вопрос с ним. Поэтому, схватив куртку, я бегом спустилась по лестнице и побежала к дому братства Мартина.
Я была все еще погружена в свои мысли, когда увидела на крыльце Гриффина, который нес лестницу туда, где три парня ждали его с гвоздями и табличкой. Не обращая на них никакого внимания, я побежала прямиком к Гриффину.
— Эй, Гриффин.
— Привет, Кэйтлин. Ты здесь, чтобы встретиться с Мартином? — Он протянул лестницу одному из трех парней и тепло улыбнулся мне.
— Да. Именно поэтому я здесь. Можешь проводить меня к нему?
— Да, да. Конечно, — не колеблясь, ответил он. Затем повернулся к двери, и я предположила, что должна была следовать за ним. Что я и сделала.
Мы поднялись на два лестничных пролета, передвигаясь по запутанным коридорам, полы которых были из темного дерева, покрытого бежевым лаком. На стенах не было никаких картин; я попыталась мысленно составить топографическую карту, на случай, если приехала бы навестить Мартина и под руку не попалось бы ни одного приветливого экскурсовода.
|
|
|
Наконец Гриффин остановился у одной из дверей — такой же, как любые другие — и постучал три раза.
— Эй, это Гриффин...
— Уходи.
— И я привел Кэйтлин.
Гриффин слегка усмехнулся мне и быстро подмигнул, когда после последней части, его заявление было встречено молчанием, затем последовали приближающиеся шаги.
Дверь распахнулась, открывая вид на голого по пояс и потного Мартина Сандеки. На нем были только шорты, носки и обувь, было очевидно, он только что вернулся с пробежки. Глаза Мартина сразу поймали мои, и были заметно, что он был очень рад меня видеть. Я тоже была очень счастлива его видеть, потного.
На самом деле, его грудь была такой идеально блестящей.
У меня был блестящий парень, и не в этом странном сверкающем смысле. В мужественном, супер сексуальном, безупречном смысле.
Ах... Вздох.
Я улыбнулась ему, потому что это было единственное, что ты могла сделать, столкнувшись с блестящим Мартином, прохаживающим без рубашки. Ты просто делала это.
Это как законы природы, типа гравитации или поедания печенья, когда оно было горяченькое прямо из духовки. Не было. Выбора.
Я собиралась поздороваться, но он схватил меня за руку и потянул в свою комнату, закрыв за собой дверь.
Я снова попыталась поздороваться, но меня прервал приглушенный голос Гриффина из коридора.
— Ладно, добро пожаловать. Думаю, я просто вернусь к тому, что делал.
— Иди делай, - рассеянно ответил Мартин, он рассматривал мое лицо, словно не видел меня несколько дней, а не несколько часов.
Наконец, услышав отступающие шаги Гриффина, я тихонько засмеялась и хотела было поздороваться снова, когда Мартин поцеловал меня. Он напрягся, упершись руками о дверь за моей спиной, пожирая мой рот. Я встала на цыпочки и наклонила подбородок, чтобы обеспечить ему лучший доступ, но когда я прикоснулась к его телу, он отстранился.
|
|
|
— Нет. — Он остановил продвижение моих рук, удерживая их между нами. — Мне нужно в душ. Я только что вернулся с пробежки.
— Мне все равно. — Я пожала плечами, зная, что мой взгляд был немного туманным и жадным, когда я рассматривала его тело, и потом я наконец сказала: — Кстати, привет.
После моего добродушного приветствия, я заметила, как заметно расслабились его плечи, и он улыбнулся мне в ответ.
— Привет.
— Как приятно видеть тебя. — Я выдохнула, чувствуя себя лучше... Теперь, когда мы были лицом к лицу. Моя спина была прижата к двери, и он стоял передо мной, держа мои руки в своих.
— Мне тоже приятно тебя видеть. — Его тон стал спокойным, искренним, но я заметила, что он был скрытным, выжидающим. — Как прошел визит твоей мамы?
Я закрыла глаза и коротко покачала головой, открывая их снова, прежде чем ответить:
— Это было... волнительно.
Он выпустил мои руки и скрестил свои на груди.
— Думаю, я ей не понравился.
— Когда она узнает тебя, ты ей понравишься.
Мартин улыбнулся от моего намека на будущее, казалось, это успокоило его. Он кивнул, словно поверил мне.
— Ага, в конце концов, она изменит свое мнение.
— Да. В конце концов. Я просто возьму тебя ко мне домой на все летние каникулы.
Ты с моим папой сможешь поговорить о всяких занудных вещах.
— Ты тоже можешь говорить о занудных вещах. — Мартин повернулся и подошел к своему комоду.
— Ну тогда все втроем одновременно будем разговаривать об этом. Это будет тройной занудный разговор. — Я сделала три шага по его комнате и осмотрелась. Эта комната напоминала комнату на острове, где он спал: небольшая, заставленная личными вещами, односпальная кровать, удобные одеяла и подушки. Мне понравилось отсутствие стерильных и причудливых аксессуаров.
Он рылся в ящиках, явно ища что-то конкретное, когда спросил через плечо:
— Итак, ты сказала, ее визит был волнительным? Что случилось?
— Ох, блин! — Я закатила глаза, вспомнив о цели визита, к сожалению, это было не строить глазки Мартину, любуясь на его блестящую от совершенства грудь. Плюхнувшись на его кровать, я не пыталась скрывать свое расстройство по этому поводу. — Собственно поэтому я и здесь, не дождавшись тебя до вечера. Мне нужна твоя помощь.
|
|
|
Он прекратил свои поиски и повернулся ко мне, его лоб исказился явным беспокойством.
— Что я могу сделать?
— Ну, это... все совершенно ненормально. Но думаю, мы вместе сможем все выяснить.
— Паркер, что происходит?
Я сделала глубокий вздох, слегка улыбнулась ему, а затем начала подробно объяснять ему суть моего разговора с мамой. Когда я добралась до части, касающейся Бэна, он прищурился и заскрежетал зубами. Он выглядел раздраженным, но точно не удивленным.
— Он всегда был гребаным куском дерьма, - выдавил Мартин, резко захлопнув ящик
комода.
— Да, ну... Насильники имеют тенденцию быть неприятными в большинстве
аспектов своей жизни, но — забудем на мгновение Бэна — настоящая проблема — это то, что мы будем делать с моей мамой и репортером " Вашингтон пост".
Скрытный Мартин вернулся и уставился на меня из другого угла комнаты, положив руки на бедра.
— Что ты от меня хочешь?
Я сделала еще один глубокий вздох и призналась:
— Я не знаю. Поэтому мне нужна твоя помощь. Мне нужно, чтобы ты помог мне выяснить, как сделать все правильно.
Он пожал плечами, его тон стал сдержанным.
— Что сделать правильно? Я не вижу проблемы.
Я была в замешательстве, потому что чувствовала, что проблема была очевидной.
Предоставляя ему презумпцию невиновности, я решила разъяснить.
— Проблема, Мартин, в том, что твой отец воспользуется нашей с тобой заинтересованностью в друг друге...
— Мы не заинтересованы. Ты моя девушка.
— Он использует наши отношения, чтобы опозорить мою мать. Он уже дал два интервью, где намекал, что она смягчится по поводу законопроекта Сетевого Нейтралитета из-за меня, потому что мы встречаемся.
— И что?
Мои глаза расширились от его ответа, и я была настолько поражена, что потеряла дар речи. Я тупо повторила:
— И что?.. Что? То, что это очень плохо. Нам нужно остановить его.
|
|
|
— Это не наше дело. — Мартин почесал подбородок, сказав это как-то отстраненно, и пожал плечами.
Я действительно начала недолюбливать это его пожимание плечами. И начала терять самообладание.
Что за черт?
Я встала с кровати и начала ходить, разглагольствуя на все четыре стены:
— Конечно, это наше дело. Это дело всех нас. Сетевой нейтралитет — это дело каждого! Просто потому что ты не разу в жизни не работал для чего-то, не означает, что это не твое дело.
Выражение лица Мартина стало холодным и жестоким, он сжал челюсть. Я сразу же пожалела о своих словах, как только произнесла их.
— Ладно, извини. — Я протянула руки между нами, уронив их по бокам, когда он продолжил также на меня смотреть. — Я не это имела в виду. Но ты не можешь игнорировать важные вопросы, которые затрагивают всех, кроме максимум одного процента населения, которым все равно, просто потому что ты входишь в их число. Это безответственно.
— Что ты предлагаешь мне делать? — Этот вопрос был в равной степени саркастическим и риторическим. — Ты встречалась с моим отцом. Он не будет слушать меня. Он никого не хочет слушать. И если я пойду против него, он уберет меня.
— Мартин, что тогда остается? Хм? Я не могу позволить моей матери отступить из- за сфабрикованных обвинений. Если ты не можешь заставить его выслушать тебя, то остается другой вариант, и это... Это... — расстаться нам.
Я не сказала этого, но только потому, что это был единственный оставшийся вариант.
Мартин сразу понял смысл невысказанного, потому что он стал неподвижен, и его глаза предвещали бурю. Его угрожающее опровержение было высказано мягко.
— Нет. Ни таким проклятым способом.
— Тогда предложи мне другое решение.
— Нет, это все чушь собачья, — обвинил он меня, а я все так же стояла на своем, пока он тихонько злился на меня. — Это не имеет ничего общего с нами. Ты ищешь предлог. Это просто предлог, чтобы обгадить все, что мы построили. Ты искала повод, чтобы сбежать, и ты нашла его.
Я наклонилась вперед, чтобы дотронуться до него, но он отпрянул, подойдя обратно к комоду и захлопнув еще один ящик.
Мне не понравились умоляющие нотки в моем голосе, когда я сказала:
— Нет. Я стою за то, во что я верю. Твой отец дискредитирует мою мать, нанося ущерб ее репутации, и люди покупаются на это. Она работала всю жизнь против коррупции. Она боролась за добро и справедливость, мир и процветание.
Мартин издевался, его слова были насмешливыми:
— Она не супер-герой, Кэйтлин.
— Она является таковой для меня. И я не собираюсь сидеть сложа руки, пока твой отец заставляет ее выглядеть словно коррумпированную прослойку.
|
|
|
Он покачал головой, явно разочарованный.
— Послушай. Что ты сможешь сделать, чтобы Денвер Сандеки изменил свое мнение? Он никогда не меняет свое мнение. Говорить с ним бесполезно. Спор с ним только сделает его счастливее. Он получает удовольствие от чужих страданий.
— Мы должны остановить его.
— Мы не сможем.
— Что... тогда? Я должна позволить ему говорить все те ужасные вещи?
— У тебя есть выбор? — Он полностью повернулся ко мне, его выражение лица не изменилось.
— Я дам интервью. Позвоню репортеру из " Вашингтон Пост".
— Это ничего не изменит. Мы встречаемся. Мы вместе. Наши семьи не близки, но это неважно, потому что восприятие — это все, что имеет значение. Почему кто-то поверит
тебе, а не моему отцу? Они даже не попытаются. — Я видела, что он пытался отговорить меня от этой надежды, пытался быть нежным и разрушить реальность происходящего для меня, ее бесплодность.
Но он был не прав, потому что был один человек, который смог бы опорочить Денвера Сандеки...
— Но ты можешь.
Мартин уставился на меня, его взгляд становился все более расчетливым и настороженным. Когда он ответил, каждое его слово было взвешенным и осторожным:
— Нет. Я не смогу. Как я уже сказал, он уберет меня, а я так близко. Мне будет двадцать один меньше, чем через четыре месяца. Я не могу ничего сделать, потому что потеряю доступ к деньгам.
— Мартин, я могу... Я могу помочь тебе. Мы могли бы жить вместе, делить расходы. Тебе не нужны деньги твоего отца. Ты чертов гений, и у тебя есть все эти патенты. Тебе не нужны его деньги.
Его глаза стали словно щелочки, и он медленно покачал головой.
— Нет. Ты не понимаешь. Мой отец не забудет про трастовый фонд, а мне нужен этот фонд. Мне нужны эти дома. У меня есть планы, я не могу просто отказаться от них.
— Какие планы? — Я потянулась к нему, но он отмахнулся от меня, отвернувшись, так что я разговаривала с его спиной. — Расскажи мне о планах. О чем ты говоришь?
Он подошел к своему стулу. Его большие, мощные руки вцепились в спинку, и он встал ко мне в профиль.
— Это по поводу венчурного капитала в Нью-Йорке. Дома по всему миру. Шестьдесят миллионов долларов. Спутники. План состоит в том, чтобы работать и полностью прижать его. Если я дискредитирую его сейчас, то он будет искать способы, чтобы сделать меня несчастным, и вспомнит о трастовом фонде. Тогда я потеряю все.
Я смотрела на него с открытым ртом, не произнося ни звука, потому что, по большей части, я была в замешательстве. Через мгновение я нашла, что сказать. Я не была уверена, что эти слова были правильны, но это было единственное, что пришло мне на ум.
— Извини, я не понимаю, о чем ты говоришь. Какое отношение дома по всему миру имеют к шестидесяти миллионам? И каким образом спутники связаны с тем, чтобы прижать Денвера Сандеки?
Мартин выдохнул, что больше походило на нетерпеливый рык.
— Дома, Паркер. Его дома все на мое имя, и через четыре месяца, когда мне исполнится двадцать один, я потеряю доступ к трастовому фонду. — Мартин повернулся лицом ко мне, выглядя непреклонным. — У меня есть покупатели на шесть из них, и я
уверен, что на остальные одиннадцать скоро найдутся. Вот как я получу шестьдесят миллионов.
Я яростно заморгала.
— Ты не можешь этого сделать, эти дома — не твои.
— Они на мое имя.
— Но...
— И все вместе они стоят свыше шестидесяти миллионов. Я продам их, и он ни черта не узнает об этом. Потом я инвестирую деньги в создание телекоммуникационных спутников, которые заменят традиционные стационарные телефоны, абонентскую линию, но и, в некоторых случаях, волоконно-оптический кабель. Я собираюсь разрушить телекоммуникационную монополию, которой владеет Сандеки. Я собираюсь предоставить людям в пригородах услуги, которые заменят стандартные источники Интернета и телефон а. Я собираюсь вывести моего отца из бизнеса, заработав при этом миллиарды. Но я не смогу этого сделать, если он прижмет меня сейчас.
Я поморщилась. Это было... невероятно. Эта глобальная корпоративная война и всё это было так далеко от моего понимания.
— Он не может, я имею в виду, это не может быть так просто. Если спутники — это ответ на спор о телекоммуникационной монополии, думаю, кто-то еще решится на это.
Хмурый взгляд Мартина был жестоким, почти насмешливым.
— Ты когда-нибудь слышала про Элон Маск?
— Да. Все знают, кто он.
— Не все.
— Он генеральный директор " Тесла", гений и филантроп, — вежливо рассказала я.
— Ага, ну а ты посмотри хотя бы на его работу по альтернативным источникам Интернета. Это просто спутники, но с этими спутниками не все так просто.
Я фыркн ула, зарычав, при этом размахивая руками в воздухе, пытаясь сдержать
себя.
— Ну... так... отлично! У тебя есть " воображаемый спутниковый план"! Он
сработает. Ты прижмешь своего отца и разрушишь его монополию. Где же останемся мы?
— Прямо там, где сейчас. Между нами ничего не изменится! — Он снова кричал.
— И что это вообще значит? — Я тоже кричала, взывая к потолку, размахивая руками в воздухе.
— Мы. Вместе. И мы игнорируем моего отца.
— Но мы не можем. Мы не можем игнорировать его. Если мы ничего не сделаем, мою маму уволят и ее карьера закончится.
Мартин пожал плечами, почесал затылок и сказал с раздражающей двойственностью и непоколебимой решимостью в глазах:
— Не. Моя. Проблема.
В тот момент мне хотелось врезать ему по физиономии, потому что я ощущала себя так, словно он ударил меня в живот. Обида заполнила мой рот, душила меня, когда мы смотрели друг на друга, мы закончили наш скоропалительный спор и ничего не решили. Я дрожала, а ему, казалось, было все равно. К моему бесконечному раздражению, я почувствовала первые признаки слез: жжение в глазах, дрожащий подбородок — я была бессильна бороться с этим.
Я не могла контролировать дрожь в моем голосе, когда прошептала:
— Я доверяла тебе.
— Ты можешь доверять мне. — Его голос был ровным, но с оттенком разочарования. — Я сделаю для тебя все что угодно... кроме этого. Ты не можешь просить меня об этом — пойти против него публично, когда я так близко к цели.
И снова мы уставились друг на друга, и ни один не уступал ни на дюйм. Я словно проглотила целое здание, ползучее отчаяние сплетало свои пальцы вокруг моей груди, и каждый вздох был мучительным. Но я должна была дать нам еще один шанс. Я изо всех сил старалась бороться за него, бороться за нас. Сделав глубокий вздох, я попыталась еще раз попросить его.
Я была достаточно осторожна, чтобы не повышать голос, изо всех сил стараясь, чтобы он был ровным:
— Если ты любишь меня... — Он зажмурился и повернулся в сторону. Мартин покачал головой, сжимая челюсть и скрестив свои сильные руки на груди. — Если ты меня любишь, то это и твоя проблема, потому что я не могу позволить моей маме делать это. Я не могу допустить, чтобы ее уволили из-за меня и моего выбора.
— Ты ничего не сможешь сделать, Кэйтлин. — Его тон был категоричным и покровительственным.
И он был не прав.
Было кое-что, что я могла сделать, одно окончательное решение, которое позволило бы решить проблему, но это разбило бы мне сердце. Я почувствовала новую, более мощную волну слез в глазах, когда посмотрела на его внешнее выражение безразличия.
Одна мысль клокотала на поверхности моего сознания: он предал меня.
Я бросилась со скалы, веря, что он поймал бы меня, но он позволил мне упасть. Я не осознавала вплоть до этого момента, насколько я доверяла ему. Я была такой глупой.
Я чувствовала, как мое сердце замедлялось и щемило, колотилось и разбивалось.
Плотину прорвало, давая волю потоку горьких слез.
Подражая его позе, я скрестила руки на груди и подняла подбородок, надеясь, что позерство придало бы мне смелости, в которой я так нуждалась, когда огромные соленые капли воды полились из моих глаз.
— Ты не прав, Мартин. Есть кое-что, что я могу сделать.
Мартин стал очень спокойным и тихим. Его глаза неотрывно смотрели в мои, и они были проницательными, сосредоточенными.
— Я расстаюсь с тобой. — Я не двигалась, чтобы стереть мокрые дорожки от слез, потому что... какой был смысл?
— Кэйтлин. — Мое имя прозвучало как мольба и обвинение. Я сжала челюсть. Он покачал головой.
— Не говори этого.
— Что мне остается делать? — Я кричала на него, моя злость достигла точки кипения. — Если мы расстанемся, все закончится, не будет никакой предвзятости, потому что мы не будем вместе.
— Но мы... Что? — Он всматривался в мое лицо. — Мы же можем встречаться
тайком?
Я упрямо покачала головой, физически ощущая последствия отчаяния. Мрачная,
успокаивающая решимость прокладывала свой путь по моей спине, укутывая мое сердце и разум в одеяло из оцепенения перед неизбежным. Должно быть, он увидел какую-то перемену в выражении моего лица, потому что бросился вперед и схватил меня за руки.
— Нет... Нет, нет, нет. Этого не должно случиться. Ты не сделаешь этого.
Я испустила страдальческий вздох, больше похожий на рыдания, и посмотрела на стену за его плечом, всхлипывая. Слезы свободно полились из моих глаз, я чувствовала холодные дорожки, которые они оставили на моих щеках. Это отчаяние было подобно пчелиным укусам на каждой части моей кожи, желудок скрутило и сжало. Меня словно разрывало на части.
Когда я ответила, это было безэмоционально, потому что я уже знала, каким был бы его ответ.
— Думаю, у меня нет другого выбора, только если ты можешь придумать другое решение.
— Ты просто собираешься сдаться? Вот так просто?
Я вывернулась из его хватки, сделав несколько шагов назад и фыркн ув:
— Ты так говоришь, будто это легко для меня. Это не так просто. Ты не откажешься от своих воображаемых спутниковых планов, а я не могу позволить моей матери страдать из- за лжи твоего отца. Ты просишь меня выбрать между правильным и неправильным. Мне нужно сделать правильный выбор.
— Чушь! — Я поморщилась, потому что его голос был громким и сердитым, глаза сверкали, лицо было мертвенно бледным, когда он, сократив дистанцию между нами, ткнул пальцем мне в лицо. — Если ты не хочешь быть со мной, то это твой выбор. Не надо сваливать всю вину на какие-то высшие причины. Решать только тебе!
— Я хочу быть с тобой! Я лю... — Я отвернулась, закрывая лицо, прежде чем он увидел бы, как оно исказилось, и отступила на три шага, прикусив язык.
Это было безумие. Я думала, мы любили друг друга, и все же...
Рассудок поднял свою приветливую голову и любезно напомнил мне, что люди не влюблялись за неделю. То, что я чувствовала, было просто увлечением, новизной: его улыбка, то, как он прикасался ко мне, смотрел на меня.
Любовь продолжилась бы. Любовь нашла бы способ. Любовь вытерпела бы. Но у нас была неделя. Одна неделя. Всего неделя.
— Великолепная неделя, — сказала я сквозь слезы, не сразу поняв, что произнесла это вслух.
— Что?
— У нас была великолепная неделя, — прошептала я, вытерев наконец лицо и убрав руки, разум напоминал мне, что даже если я не чувствовала себя спокойно, не значило, что я не могла быть спокойна.
Я могла оставаться спокойной.
Я не стала бы биться в истерике.
Я вышла бы из его комнаты, ушла бы от него, никогда не жалея о принятом решении, потому что я делала правильный выбор.
Поэтому приподняв подбородок, я мысленно приготовилась к тому, что за этим последовало бы, откапав где-то в глубине себя смелость.
— Я всегда буду помнить это. Я всегда... буду думать о тебе.
Глаза снова застилала пелена слез. Мне нужно было уйти, пока я окончательно не расплакалась, потому что если уж я начала бы, то это были бы эпические рыдания. С использованием нескольких коробок салфеток.
Он сказал, сквозь стиснутые зубы. Я знала, что он был в ярости, но это прозвучало отчаянно:
— Клянусь Богом, Паркер, если ты уйдешь, если ты сделаешь это, то все. Клянусь Богом, все будет кончено. Я не могу вечно пытаться доказывать, что я чувствую к тебе и что я хочу от тебя по-настоящему.
— Я верю тебе, — сказала я, не оборачиваясь. Я не могла смотреть на него. Мне нужно было уйти. Я обняла себя руками и, помедлив, пошла к двери.
— Нет, — тихо сказал он, его голос был грубым с нотками отчаяния. — Теперь я умоляю тебя, не делай этого. Я люблю тебя. — Он выдохнул последнюю часть, и последнее слово резко оборвалось, словно он проглотил его.
Меня поразил шок, его слова словно имели физическую силу, наэлектризовав воздух, чтобы достучаться до меня, в груди сжалось мое онемевшее сердце. Я споткнулась, мои плечи сжались, и я крепче обхватила себя руками. Это ощущалось так, будто я держала себя в руках. Если я бы убрала руки, то разбилась бы в лепешку.
Я повернулась, попытавшись сделать глубокий вздох, но не смогла, боль была слишком острой, слишком сильной. Я встретилась с ним взглядом. Умоляющая сила этих глаз и одновременно гордая свирепость в них чуть не сбили меня с ног.
— Тогда помоги мне, — умоляла я в ответ. — Помоги мне найти другой способ. Я не хочу этого делать. Помоги мне бороться с твоим отцом.
В его глазах было отчаяние и мука, когда он посмотрел на меня. Он взмолился:
— Мы можем видеться тайно.
— Нет. Кто-нибудь может узнать, и тогда моя мама будет выглядеть еще хуже.
— Он раздавит меня, Паркер. — Мартин покачал головой, боль от разочарования и беспомощности бросала тень на его черты. — Я не могу пойти против него, еще нет.
Я выпустила дыхание, которое задерживала. Мой голос был полон слез, но в то же время тверд. Пожав плечами, я сказала:
— Тогда... Думаю, пора прощаться.
|
|
|
